***
Чимин ощущает лёгкую щекотку на лице, хрипло вздыхает и сонно отмахивается, переворачиваясь на другой бок. Накрахмаленное одеяло соскальзывает от таких манипуляций, оголяя бронзовую кожу омеги. Рядом слышится негромкий смех, а после шуршание постельного белья. Матрас прогибается от мужского тела, которое устраивается на освободившейся половине. Чонгук наклоняется к мужу и принимается покрывать мелкими поцелуями обнажённое плечико. Он поддевает тонкую бретельку ночного топа, приспускает её, переходя чуть выше. — Я не знаю, что с тобой сделаю, если ты оставишь хоть один маленький след, — предупреждает Чимин сквозь дремоту, старательно соскабливая растёкшиеся по перине Морфея мысли. — Думаешь, это выглядит вульгарно? — спрашивает Чонгук, несильно прикусывая острую косточку ключицы, получает на это сдавленное шипение. Луноволосый сейчас напоминает жертву, которая попала в лапы большого чёрного кота. Тот с интересом играет с ней перед тем, как съесть, облизывает и острыми клыками то и дело поддевает нежную кожу, которая на шее особенно тонкая и склонная к образованию красноречивых синячков. — Создашь дополнительную работу визажистам, — вопреки своим же словам, омега откидывает голову назад, на подушки, на что Чонгук одобрительно рокочет. — Я плачу им за это, — ворчит он, облюбовывая новые местечки. Он немного отстраняется, ведёт кончиками пальцев по собственническим бледным синякам, которые уже почти зажили с прошлого раза. — Тебе не больно? Омега мычит отрицательно, а затем открывает, наконец, припухшие ото сна глаза. — Который час? — он приподнимается и подтягивает тело, чтобы устроиться полусидя. — Половина десятого. Домашние уже начали подготоваливать особняк для приезда гостей, — Чонгук накручивает блондинистые пряди на указательный палец, смотрит на мужа. В комнате слышится тонкий стон. Прошлой ночью будущие супруги поздно уснули, потому что все Мерседес, за исключением старших, решили сыграть в настольные игры в библиотеке. Смех то и дело сотрясал высокие стены, а приглушённые торшеры горели почти до самого рассвета. — Как же Испания меня разбаловала, — бормочет Чимин, а затем наклоняется к мужу и мягко ведёт по гладко выбритой щеке, — ты уже побрился? — Да, и съездил на виноградники, чтобы уладить дела с рабочими. Омега одобрительно кивает в ответ. Уже завтра им нужно будет встретить родственников Пак, а послезавтра, в воскресный обед, состоится долгожданная свадебная церемония. На следующий день новоиспечённые супруги собираются отправиться в небольшое путешествие по Европе на неделю. Они договорились хотя бы на это время не думать о бизнесе и отдохнуть в компании друг друга, чтобы позже, полные сил, приступить к работе. Мандраж в теле омеги уже не напоминал дамоклов меч, а превратился, скорее, во внезапные напоминания сознательного. Чимин смеялся над очередной шуткой Чонгука, когда в голове стуком половника о кастрюлю внезапное «в воскресенье он станет твоим мужем». Омега читал очередную книгу, когда в перерыве между перелистыванием страниц ненавязчивое, но ощутимое «свадьба уже совсем скоро». Он медленно погружался в царство Морфея, когда в одном из больных сценариев быстрой фазы сна они с Чонгуком стояли перед свадебной аркой, а папа Фигаро неодобрительно смотрел на наряд луноволосого. Кажется, в том сне Чимин забыл надеть штаны. Из-за постоянного напряжения омега желал, чтобы этот день уже поскорее прошёл. Такое ожидание было и не плохим, и не хорошим. Возможно, нервным, но он оправдывал эту реакцию вполне объяснимыми аргументами. Бессмысленно отрицать: у него есть чувства к большому чёрному коту. Чимин неуверенно полагает, что это ещё не любовь, но и определённо не просто благодарность. По крайней мере, не та любовь, о которой пишут книги и показывают в фильмах, но прочные красные нити привязанности. Однако и Чонгук Мерседес не персонаж. Он человек. Со своими слабостями и страхами, которые мужчина обнажил рваными уродливыми шрамами перед омегой. Неидеальный, местами вспыльчивый и жёсткий, но не жестокий. У альфы большое сердце, потресканное из-за несчастливого детства, обвитое лозами испанского винограда, как будто они — единственное, что ещё удерживало от того, чтобы превратиться в кровавые осколки. Чимин знает — он несколько раз больно ранился о них. И злиться на мужчину всё равно, как бить скулящую дворнягу за то, что она боится поддаваться под ласку. Это выбор. Либо принять Чонгука таким, какой он есть, либо прямо сейчас попросить Намджуна собрать чемоданы омеги и заказать билет в Корею без обратного. Потому что это более щадяще, чем отрицательно качнуть головой в ответ на «готов ли ты, Пак Чимин, стать мужем Чонгука Мария де лос Мерсе́дес?» в разгар свадьбы. — Почему Мария? — внезапно спрашивает Чимин из-за последних размышлений. Он слезает с кровати и потягивается, по-кошачьи направляется к шкафу. Чонгук следит за ним из-под полуприкрытых глаз, уткнувшись носом в подушку, от которой пахло ладаном и сладостью. Омегой. Чимин принимается стягивать с себя ночное бельё, чтобы позже закинуть в стиральную корзину, вспоминает о костюме в гардеробной. Он ощущает на себе липкий взгляд альфы, но не прикрывает ничего из того, что могло бы показаться чересчур интимным. Не после того, как Чонгук съел его на балконе, по крайней мере. — Одно из католических имён, которое дал мне прадедушка. Он был религиозен и постоянно ходил в костёл, жертвовал много денег церкви, практически сам отстроил ту, в которой мы венчались. Можно сказать, что именно с него началась традиция заключать брак сначала перед богом, а потом перед государством. — Ах, — маленький выдох вырывается изо рта омеги, когда он принимается торопливо одеваться. Он смущённо бормочет, несмотря на смех альфы: — я не хочу обсуждать твоего покойного прадедушку голым, подожди. — Знаешь, Нино, думаю, что ему уже всё равно, — тянет Чонгук. — Ты такой невыносимый, — закатывает омега глаза, кусая пухлые губы, чтобы те не растянулись в предательской улыбке. Луноволосый оглаживает домашний халатик, а затем возвращается обратно к постели, машет ладонями на разлёгшегося альфу: — Давай, иди, Мерседес! Разбуди Тэхёна и Мануэля. Я приготовлю нам завтрак, потому что повар занят фуршетом, а затем начнём собираться к празднику. — Когда ты прекратишь называть меня по фамилии? — с долей любопытства и лёгким уколом спрашивает Чонгук, тянет омегу за пояс халата, на что тот тихо вскрикивает. Он не может удержаться и падает на мягкую перину, упирается в твёрдую грудь альфы, чтобы секундой позже тот подмял хрупкое тело под себя. — Когда ты перестанешь называть меня «деткой», — выдыхает Чимин, шлёпает по сильным мускулам, несмотря на густое тепло, которое разливается внутри от ощущения, насколько Чонгук больше него. Сильнее. Быстрее. — Мне кажется, что альфы придумывают нам подобные нарицательные, чтобы не путаться в любовниках на случай, если забудут наши имена. Глубокий смех наполняет залитую утренним солнцем комнату. — Ты ревнуешь, Нино? — спрашивает Чонгук хитро, переводит темнеющий взгляд на мягкие губы мужа. — Тебя? Нет, — как ни в чём не бывало отвечает омега. Сознание услужливо подкидывает момент с их прогулкой по Барселоне и волейболом, но Чимин с мысленным «это не считается» заталкивает воспоминание обратно. Он тянется к уху альфы, целует в местечко чуть ниже, отчего тот почти неощутимо вздрагивает, а после внятно произносит: — ты без ума от меня. — Как же ты чувствуешь, — даже не думая отпираться, соглашается мужчина. — Как думаешь, можем мы заняться любовью прямо сейчас и не вылезать из кровати до самого начала вечеринки? — Не-е-е-ет, — почти жалобно морщится Чимин, разом меняя настрой с кокетливого на более серьёзный. Мысли об их сексе обжигающие, они провоцируют высокое либидо Чимина ещё больше, кусают до красных щёк и тяжёлого дыхания, но сегодня днём у супругов Мерседес совершенно нет на это времени. По крайней мере, у омеги точно. Он принимается копошиться, на что Чонгук закатывает глаза и выпускает его из ловушки. — Какие же вы, корейцы… Суетливые, — ворчит он, привставая тоже. — Не забудь разбудить Тэхёна и Мануэля, mi amor, — Чимин подмигивает альфе и скрывается в ванной, чтобы, наконец, принять утренний душ. Мерседес качает головой и улыбается. Он затяжным ленивым взглядом мажет по комнате омеги, задерживается внезапно на балконе. Мужчина щурится, косится в сторону, где пропал Чимин, слышит шум воды. В несколько стремительных движений альфа поднимает тело с кровати и пересекает помещение, выходит на открытый воздух. Во дворе кипит деятельность: персонал оплетает тёплыми гирляндами колонны и беседку; садовник стрижёт кустарники и газон; альфы покрепче расставляют столики и стулья. Кажется, особняк де лос Мерсе́дес давно не был настолько живым. Альфа отвлекается от шумных рабочих и, приседая на корточки, наклоняется к многочисленным растениям, что устроились в красивых кашпо. Он, недолго думая, вынимает красные подвядшие розы из прозрачной вазы, будто те чем-то провинились перед сморщившимся альфой. Мужчина брезгливо осматривает цветы и тихо бормочет: — У этого ублюдка абсолютно нет вкуса, — Мерседес встаёт, чтобы перегнуться через перила, свистнуть одного из охранников и скинуть ему злосчастный букет: — выкинь это! Чтобы никто не видел, понял? — Понял, сеньор! — кивает тот, прикрывая лицо от слепящего в глаза солнца. Чонгук удовлетворённо кивает, весело хлопает по нагретому камню ладонями, а затем упирается в него, напрягая спину и плечи. — Чёрт, какой же ревнивый мальчишка, — ругает он внутреннего альфу, но не ощущает ни капли вины или стыда. Все Мерседес слишком территориальны. Омега слышит, как закрывается дверь комнаты, глубоко выдыхает и позволяет себе насладиться ещё несколькими минутами спокойствия и физического и морального очищения, готовится к трудному дню. Чуть позже, раскрасневшийся и с влажными растрёпанными волосами, он торопливо спускается с лестницы, громко здоровается с персоналом особняка. Те уже столпились в фойе, чтобы разделить обязанности по украшению дома изнутри. Он желает всем продуктивной работы и юркает в сторону кухни, вдыхая запах свежих цветов и ванильного диффузора. После пробуждения под мягкую щекотку и нежные поцелуи от Мерседес в теле осталась какая-то особенная лёгкость, нега в каждой клеточке, а душ согнал остатки сна. Чимин был готов на подвиги сегодня. И приготовить вкусный завтрак — его первый. Он пристроился рядом с поваром, то и дело скашивая любопытный взгляд на шкворчащие сковородки и суетящегося молодого альфу, который сновал между столом и плитой. — Доброе утро, сеньор Юсбайо. Я не помешаю тебе? У них сложились хорошие отношения с самого начала: Чимин не претендовал на кухню, но искренне наслаждался процессом готовки, а Юсбайо, несмотря на свой возраст, был одним из лучших кулинаров Барселоны. Они нашли общий язык и обсуждали национальные блюда, делились знаниями и небольшими секретами, при этом сохраняя вежливую субординацию и ненавязчивость. — Доброе утро, сеньор Чимин! Нет-нет, всё в порядке, — его глаза горели страстью и вовлечённостью в процесс, из-за чего альфа даже не сразу заметил луноволосого, — мне что-нибудь приготовить для вас? Или для сеньора Чонгука? Вот-вот должны прибыть мои помощники, я немного освобожусь! — Нет, Юсбайо, не отвлекайся. Скажи одному из них накрыть в столовой, а я пока справлюсь с тостами и кашей, не переживай, — Чимин похлопал того по плечу и направился к холодильнику. — Дон Вито привёз свежее молоко буквально полчаса назад, возьмите то, что на нижней полке… — предупредил поварёнок, благодарно кивая. Чимина с детства приучили справедливо и понимающе относиться ко всем людям. Он осознавал, что пока чета Мерседес и остальные богачи будут наслаждаться празднеством, персонал надорвёт спины в попытках успеть всё к сроку. У него язык не поворачивался называть их прислугой, потому что для каждого из домашних уже нашлось внутри немного места: для подвижного и яркого Юсбайо, благодаря которому Чимин вкусно и правильно питался, для сосредоточенного и отстранённого водителя Шина, который возил Чимина и Чонгука, когда из-за работы у них не оставалось сил даже на поездку домой, для… — Чимин! — Мануэль выскочил будто из ниоткуда, обхватывая омегу за талию. Он звонко поцеловал его в мягкую щёку, оставляя на ней запах мятной зубной пасты, — доброе утро! Доброе утро, сеньор Юсбайо! Поварёнок едва заметно покраснел и кивнул, стремительно отворачиваясь и сшибая сковородку с плиты, подхватывая за её ручку буквально за секунду до катастрофы. Мануэль на это едва слышно хихикнул и сморщил нос, прекрасно зная, что альфа давно влюблён в него. Чимин приподнял брови и посмотрел на омегу, на что тот пожал плечами, мол, он не виноват, что любовь безответна и на уме сейчас другой альфа. Старше и, скорее всего, мудрее одногодок Мануэля. Скорее всего, не из Испании. Скорее всего, с бледной кожей и очаровательной улыбкой дёснами. — Почему ты выкинул букет от Даниэля? — задумчиво интересуется младший, следя за тем, как ловко Чимин нарезает свежую голубику для каши. — Я? — изумлённо переспрашивает луноволосый, на секунду отвлекаясь от процесса. — Да. По крайней мере, он полетел с твоего балкона. Я только что был во дворе, делал утреннюю гимнастику, — пожимает плечами Мануэль. — Очень интересно, — протягивает на гласных Чимин. Мгновением спустя из него вырывается поражённый смешок, он качает головой и возвращается к готовке. — Не думаю, что это был я. — А кто? — Мануэль наклоняется к кастрюле и пробует кашу, из-за чего его брови хмурятся, как будто он чем-то недоволен. Буквально через секунду морщинка разглаживается и омега восхищённо мычит. Чимин уже понял, что это странная привычка «злиться» на вкусную еду была у всех Мерседес, включая Чонгука. — Угадай, — мелко смеётся луноволосый. На несколько секунд между ними повисает тишина, разбавляемая только шумом готовки. — Господи, ему что, пять лет?! — вымученно стонет Мануэль, от стыда закидывая голову назад. — Что обсуждаете, любимые омеги? Диалог прерывает растрёпанный Тэхён, который ураганом проносится между ними, кивая Юсбайо. Альфа по очереди целует Чимина и Мануэля в макушки, а затем принимается копошиться в шкафчиках в поисках быстрого перекуса. — Я же сказал тебе надевать верх, когда в особняке много людей! Ты смущаешь! — принимается отчитывать его Мануэль, хлёстко шлёпая по обнажённой спине, на что тот возмущённо мычит, — твой брат ведёт себя как школьник. Он выбросил букет, который Даниэль подарил Чимину в галерее. — Он и твой брат тоже, вообще-то, — невозмутимо поправляет его Тэхён, опираясь бёдрами о мраморную столешницу кухонного островка. — И я бы сделал так же. — Вы просто тупицы, — подводит итог Мануэль, пока Чимин еле как сдерживает смех. — Да Чимину он тоже не понравился! Он специально оставил букет в Арт-Деко, но ты решил засунуть свой нос и притащил его в особняк, — принимается спорить Тэхён, разом откусывая половину зелёного яблока. — Да вы хоть знаете, сколько он стоит?!.. Под перепалку Мерседес Чимин успел приготовить завтрак, то и дело посмеиваясь из-за наигранно громких испанских ругательств. Он искренне наслаждался подобными моментами. В груди теплились симпатия и доверие к этим людям. Что бы там ни было — семья Мерседес стала для него родной за такое короткое время. Омега думает, что она в принципе не могла оставить никого равнодушными: её либо ненавидели, либо обожали. И Чимин прошёл тяжёлый путь от первого ко второму. Спустя ещё некоторое время они все переместились в столовую. Тэхён ушёл, чтобы всё-таки надеть футболку, а Мануэль намазывал тост сливочным маслом. — Я поднимусь, чтобы сменить одежду, хорошо? — младший кивнул на вопрос Чимина, вгрызаясь в поджаристую корочку. — Найдёшь заодно Чонгука? — Да, милый, не переживай об этом. Приятного аппетита, — луноволосый улыбается ласково, а затем спешит наверх. Чимин переодевается торопливо, потому что живот уже начинает предательски урчать. Но прежде, чем покинуть комнату, омега задумчиво заглядывает на балкон. Как он и предполагал — пустая ваза из-под роз сиротливо выделяется среди кашпо. Он закатывает глаза и обещает себе потребовать от Мерседес новый букет. Перед выходом Чимин смотрит на себя в зеркало и, оставшись довольным, юркает в коридор. Мимолётные крики, которые омега сначала принимает за споры рабочих с восточного балкона, вынуждают его замедлиться. Омега останавливается на пути к комнате Чонгука, прислушиваясь к злым рваным словам. Этот шум явно не с улицы. Внезапно он замечает, что дверь в комнату супругов Мерседес приоткрыта. Голоса Лукаса и Исыль теперь доносятся чётко, потому что альфа и омега разговаривают на повышенных тонах. Они, видимо, настолько погружены в ссору, что не заметили ни сквозняк, из-за которого бранные слова вылетали из помещения, ни копошение Чимина. –… ты был?! — дрожащий на высокой ноте, униженный Исыль. Он будто и не требует ответа, а лишь вымещает бурлящую желчную обиду. — Это не твоё дело! — рявкает Лукас, из-за чего Чимин вздрагивает и делает мелкий шаг назад. Образумившись и сдавив пальцы на шее мимолетного страха, он хмурится и облизывает пересохшие губы, берёт себя в руки. Конечно, он видел вещи и намного хуже, но… Это первый раз, когда омега стал свидетелем подобного поведения Лукаса. Обычно жизнерадостный и великодушный альфа звучал жестоко, с плохо скрываемым бешенством вперемешку с вседозволенной, злой насмешкой. Пару месяцев назад Чимин даже не мог представить, что его любимый дядя Лукас может так страшно, с остервенением кричать на омегу. — Ты был там? На виноградниках? — уже тише, со смесью презрения и сомнения спрашивает Исыль. Его истерика не окончилась, это омега выдохся от криков. — Да. Тон альфы равнодушен. Ни ухмылки, ни какого либо намека на то, что вопросы Исыля стоят хоть немного внимания. У Чимина неприятные холодные мурашки от того, насколько буднично альфа признаётся в таком отвратительном и постыдном поступке. Словно изменить для него не больше, чем прогулка по парку, словно его совершенно не волнует разбитый супруг. Чимин поражается и тому, как быстро Лукас мог брать себя под контроль и менять личины, словно это всё — не больше, чем представление в театре. Он относился к эмоциям как к одёжке, сбрасывал одну и примерял другую, раздумывая над тем, насколько хорошо она смогла бы скрыть внутреннее мракобесие. Луноволосый судорожно думает, и внезапная мысль выбивает почву из-под ног. Он, на самом деле, никогда не знал настоящего Лукаса Мерседес. С момента, когда Чонгук рассказал ему о постоянных изменах отца, и по нынешний. Тот, кем Лукас притворялся, и тот, кем он был на самом деле — два совершенно разных человека. — С ними? С ним? Кто он, очередн…? — Исыль срывается на болезненный охрипший шёпот. — Что тебе это даст? — Почему ты так поступаешь со мной?.. Исыль спрашивает в искреннем изумлении, он страшно уязвлен, но и это не трогает панцирь альфы. — Давай только без этого драматизма. Мы уже, чёрт возьми, тридцать с лишним лет живём так. — Мне не легче от этого! — снова взрывается омега. В голосе слышны слёзы и какая-то абсолютно тупая безысходность. — Мне не легче! — Мне плевать! Ты знал, за кого выходил замуж!.. Коридор наполняет оглушающий звук разбитой посуды и падающих предметов. — Не знал! Я не знал, чёрт подери, что ты такой ублю… — Закрой рот, Исыль, — замогильное. Сердце Чимина бухается вниз, пока Лукас продолжает: — Если ты скажешь ещё хоть слово, то я вышвырну тебя из этого особняка и никто, слышишь меня? — звук шагов, — никто за тебя не заступится. Даже Чонгук. Ты так сильно ненавидишь Чимина, потому что он лишил тебя единственного защитника, который всегда был на твоей стороне, и этим же лишь сильнее настроил любимчика против себя. Теперь у тебя нет никого. Ты останешься ни с чем, безродной шлюхой, которую я, по собственной глупости, однажды приютил. Ты ведь сам просил забрать тебя из того «кишащего бандитами и голодранцами» дома? Будь благодарен за то, что я хотя бы делаю вид, что люблю тебя. — Ты знаешь, что я пожалел об этом тысячу раз, — голос надрывный, как струна, — и ты знаешь, что моя ненависть к Чимину не из-за Чонгука. — Я — да, — усмешка, — а они? Чимин прикусывает губы почти до крови. Что, чёрт возьми, происходит? — Я ненавижу тебя, — голос насквозь пронизан усталостью и отчаянием. — Для человека, который меня ненавидит, ты слишком интересуешься моей личной жизнью, — гротескный хохот. — Потому что мы всё ещё супруги. Потому что… — Почему? — насмешливое, — супруги? Если бы ты был хорошим супругом, то бы принял таким, какой я есть. Твоя жадность… Чёрт, твоя жадность всё портит, Исыль. — Я принял твоего сына в этот дом! Твоего сына, рождённого от очередной шлюхи! — Не обманывай себя и меня. Даже я не принял Мануэля, не то, что ты. Чимин стоит оглушённый, когда в комнате раздаётся суетливый шум. — Не… Не уходи! Слышишь? Мы не договорили! Не уходи! Прошу! Лукас! Дверь в спальне Мерседес-старших резко открывается, когда альфа широким шагом выходит из комнаты, на ходу доставая сигарету. Следом за ним, стирая колени и остатки гордости, волочется Исыль, зацепившись худыми ладонями за полы дорогого пиджака мужа. На лице его, мокром от слёз, испещрённом морщинами, гримаса отчаяния и боли. — Лукас! Лук. — омегу тошнит рыданиями, он отпускает мужа и приваливается к косяку. Исыль замирает, когда его воспалённые глаза находят невольного свидетеля грязного скандала. Он судорожно заглатывает воздух, будто тот в миг стал густым и плотным, из-за чего каждый вдох отдаёт болью в лёгких. Тонкое лицо в момент бледнеет, кровь отливает от кожи. С красными от слёз глазами и искривлённым ртом такая реакция организма на стресс создаёт ощущение будто омега — живой мертвец. — Чимин? — голос Лукаса спокойный и ласковый, в конце концов, Чимин уже понял, насколько хороши его актёрские навыки. Однако теперь всё поведение альфы луноволосый мог охарактеризовать не иначе, кроме как «наигранное». — Что ты тут делаешь, малыш? Мужчина делает шаг в его сторону, и омега тут же реагирует. Чимин не боится Лукаса. Не в его характере бояться альф, когда дома он сносил головы неугодным. Но проще это оказалось лишь из-за того, что бритоголовые татуированные бандиты обезличены. Луноволосому не нужно было смотреть в их глаза прежде, чем те превращались в безжизненные. Сейчас же внутри омеги целое поле битвы разыгрывается, потому что Лукас… Чимин знал дядю Лукаса с рождения. Альфа ни разу не давал усомниться в том, что он хороший друг для отца омеги и хороший дядя для самого Чимина. В конце концов, он был так щедр, что, фактически, подарил омеге половину виноградников. Даже несмотря на то, что это было ответом на услугу от Кихо, о которой омеге до сих пор оставалось только догадываться. Однако учитывая вынужденный брак и всё то, через что Чимину пришлось пройти, факт «безвозмездной» передачи уже не казался таковым. Омегу буквально «выживали» из особняка Мерседес и, как оказалось, Лукас был в курсе этого, но никак не препятствовал. Его поведение казалось как никогда противоречивым. С одной стороны Лукас принял омегу в свои тёплые объятия в первую же встречу, пообещал присматривать за ним и реагировать на любую несправедливость. С другой же, гораздо более неприглядной, настраивал Исыль против омеги, подливая масло в огонь из-за отношений Чимина и Чонгука. У Чимина возникло ощущение, будто Лукас чужими руками хотел расстроить их брак с Чонгуком, или же, в крайнем случае, сделать его невыносимым. Но для чего? Из-за виноградников? Но зачем он вообще тогда пообещал Кихо отдать гектары Чимину? Что могло поменяться? Внезапно ягнёнок сбрасывает руно и обращается в волка, пока освежеванное тело несчастного валяется в агонии. Луноволосый вскидывает ладонь, будто предупреждая альфу. Он не может отвести глаз от Исыль, который тяжело дышит и остекленевшим взглядом следит за омегой. За спиной Чимина тут же возвышается внушительная фигура. Намджун. Мужчина незаметной тенью следовал за омегой, молчаливым изваянием. Он был настолько тих, что иногда луноволосый действительно забывал о его существовании, учитывая, что альфа так и не предпринимал попытки заговорить и игнорировал инициативу со стороны Чимина. Лукас практически неверяще усмехнулся, приподнимая уголок губ. — Что тут происходит? — У меня тот же вопрос, — тихо, но твёрдо отвечает Чимин. Он, наконец, переводит взгляд на альфу. Что-то опасное сверкает в зелёных глазах. Это не глаза Чонгука. Такие похожие, но в то же время совершенно разные. Чимин знает, что тот никогда бы не позволил такого взгляда по отношению к своему мужу. Зелень Мерседес-старшего холодная, острая, как наточенная бритва. У Чонгука она более… Родная? С земляными вкрапинками, с отражением огня собственной души. — Малыш, — тон Лукаса всё ещё ласковый, но что-то неуловимо меняется, когда он намеренно игнорирует имя Чимина, — как-то невежливо с твоей стороны лезть в чужие дела, не думаешь? — В чужие? Ну же, аджосси, — омега принимает правило спектакля и поджимает губы в подбадривающей улыбке, — мы ведь одна крепкая и дружная семья. Или я что-то не так понял? Они смотрят друг на друга не отрываясь. Чимин делает шаг в сторону и поворачивает ладонь к лестнице, как бы уступая дорогу: — Завтрак готов. — Не голоден, — бросает Лукас и явно хочет продолжить, но омега ясно даёт понять, что никакого разговора не получится. Нечитаемый взгляд Намджуна и готовность в любой момент броситься на защиту Чимина лишь подтверждает это. Омега знает, что телохранитель не даст его в обиду. Сейчас он уверен в нём как никогда, даже несмотря на их недавний разговор с Юнги. Мерседес-старший твёрдыми шагами проходит мимо Чимина, мазнув по нему мрачным взглядом. Омега слышит его твёрдые шаги по лестнице и радостные приветствия от Мануэля и Тэхёна. Луноволосому внезапно так омерзительно становится, что на корешке языка горчит. Он сглатывает, а затем вновь смотрит на Исыль. Тот вжимает голову в плечи, как провинившаяся сука, смотрит озлобленно, но в то же время до болезненного уязвимо. Крылья его воспалённого носа раздуваются, а в следующий момент омега, не в силах сдержать рыдания, прижимает к поджавшимся губам тыльную сторону ладони. Он жмурится, пока слёзы текут по измученному униженному лицу. Тонкие плечи содрогаются, когда другой рукой он упирается об косяк, пытается встать с разбитых колен. — Почему вы не разведётесь с ним? — осторожно спрашивает Чимин. Старший омега качает головой, с его губ срывается хриплое и безнадёжное: — Как будто это так просто. — Жить вот так, — омега выделяет последние слова интонацией, — разве не сложнее? Чимин медленно подходит к мужчине. Исыль и правда постарел за последние недели на десяток лет. Он похудел, щёки стали впалыми, выделяя острые скулы, а сеточка из морщин казалась глубже. Тёмные следы под глазами только подтверждали догадки луноволосого о том, что мужчина мало и тревожно спал. — Ты не понимаешь, — старший задушенно выдыхает, вздрагивая от судороги, а затем оборачивается и идёт в комнату, держась за стену, — уходи, Чимин. Ослабленный, отрешённый после испытанной истерики Исыль сейчас не отталкивает луноволосого своими прошлыми поступками. Возможно, омеге и не зазорно позлорадствовать, учитывая то, как относился к нему старший с первого дня. Однако отчего-то… Не хочется. Чимин просто не может. Не в лицо сломанному человеку. Он не понимал Лукаса и не хотел понимать. У измен может быть множество оправданий, но ни одно из них не является причиной. Луноволосый облизывает губы, отводит вдумчивый взгляд, а затем берётся за ручку двери и медленно прикрывает её. Практически в последний момент он замирает. Неуверенный голос омеги слышится из глубины комнаты: — Чимин. Слышать своё имя из уст Исыля почти что дико. Непривычно до мурашек. — Да? — луноволосый приподнимает тонкие брови. — Кихо… — Чимина прошибает. Сердце бьётся как ненормальное, а в горле пересыхает. Если Исыль сейчас начнёт говорить что-то плохое про его отца, то… –… Кихо умер спокойно? Этот робкий вопрос выбивает остатки почвы из-под ног. — Вы знали его? — омега часто моргает, потому что рана до сих пор воспалена, даже если покрылась корочкой. Он видит, как Исыль наклоняет голову, совсем поникнув. Его скорбный сгорбленный силуэт освещают лучи золотистого солнца. — Да, — в конце концов выдыхает Чимин. — Мы проводили его как полагается. Исыль рвано кивает, а затем на грани с шёпотом просит: — Прикрой, пожалуйста, дверь.***
Закат алый, как кровь, что стекает с шеи принесённого в жертву агнца. Солнце торопливо опускается за горизонт, прячась от возможного наказания. Сегодня оно убило ещё один день, проткнуло множество облаков своим золотистым серпом, стало молчаливым свидетелем людских пороков. Небесные декораторы накрывают насыщенно-красную лужу чёрным сатином. На полотне поблёскивают чьи-то невыплаканные слёзы, а чуть позже торжественно показывается смертушкин серебристый серп. Чонгук всматривается в луну, опираясь ладонями о подоконник, выдыхает в сладкий ночной воздух сизый сигаретный дым. У него нет тревожных мыслей. Лишь предвкушение, какое бывает перед волнительным, но торжественным событием. Альфа думает о вечере, о виноградниках, об омеге. Причём последний занимает ключевую роль в его голове вот уже какое время. Чимин стоит во главе личного рейтинга Чонгука. Он как транквилизатор, но только не на химическом уровне помогает мужчине бороться с тревожными думами, а ментальном. Альфа просто не успевает размышлять о чём-то или о ком-то ещё, потому что любая пустота заполняется луноволосым. Какой же чертовски длинный путь они прошли. И проходят до сих пор. От врагов до возлюбленных звучит страстно и пряно, но на деле это время от времени кровоточащие царапины, которые остались от осколков разбитых вдребезги принципов и убеждений. Это больно. Но эта боль стоит того. Ломающиеся кости срастаются, шрамы заживают, обиды проговариваются, травмы исцеляются. Нет ничего невозможного, когда рядом с тобой человек, который будет держать за руку, пока ты сидишь в кромешной темноте. Он и не тянет вперёд, но и не отпускает. Он говорит «я буду с тобой, пока ты сам не захочешь двигаться вперёд». А Чонгук хочет, чертовски хочет. Даже не столько ради Чимина, хоть и с его подачи, но ради себя. Потому что это невыносимо. Невыносимо жить с родительским комплексом, который ощущается чужим крестом на собственном горбу. Альфа ведь тоже однажды хочет стать отцом. Но что он может дать ребёнку, если в нём самом до сих пор сидит лилипутный Чонгук, который судорожно зажимает уши ладошками и раскачивается из стороны в сторону, пока через стенку очередной скандал? Чимин показал, что можно по-другому. Что можно после работы спешить в особняк, чтобы провести время за разговорами или чтением, что можно чувствовать вкус еды и с удовольствием выбирать ужин, потому что «только сегодня я приготовлю тебе всё, что пожелаешь, сеньор Мерседес», что можно любить и быть любимым. Здесь и сейчас. Наследник виноградных лоз относился к своему лунному с благоговением, словно святой отец к иконам, но в то же время порочил жалящими поцелуями и бесстыдными ласками, как грешник, который поджигал сигарету свечой «за упокой». Единственное, о чём в последнее время беспокоился альфа, — это поведение его отца. Лукас стал подозрительнее. Более нервным, дёрганным. А в предпоследний раз, когда Чонгук был на виноградниках, рабочие сказали, что видели Мерседес-старшего в компании какого-то мужчины. Если Лукас действительно настолько лишился стыда и совести, что начал приводить туда своих любовников… Сама мысль об этом бесила альфу до выступающих желваков. Это место — сакральное их семьи. Мало того, что отец практически не участвовал в руководстве бизнесом последние несколько лет, занимая свой пост лишь номинально, а по факту Чонгук разгребал всю работу, так ещё и смел приглашать посторонних в их, де лос Мерсе́дес, святыню. Причём делал он это в моменты отсутствия Сокджина и Тэхёна. Те в последнее время часто ездили на южные плантации, чтобы проконтролировать процесс сезонного сбора винограда рабочими. Как бы это аморально ни звучало со стороны, но Чонгук действительно ждал момента, когда сможет сместить отца на посту и стать полноправным владельцем Mercedes&Vins. Таким же, как и Чимин. С омегой они бы смогли построить целую империю, оплотом которой станут не только деловые отношения, но ещё и крепкая любовь. Конечно, в перспективе. Но судя по их отношениям, от которых одновременно сладко слипалось и больно жгло, всё впереди. Громкий клаксон отвлекает Чонгука от мыслей. Он переводит взгляд на чёрную иномарку, что своей красотой может соперничать разве что с Линдой. Колёса шумят от гравия под ними, пока друг по-хозяйки сворачивает в автопарк, имея явное преимущество в этом особняке, как постоянный и давний гость. Фары мигают дальним светом, на что Чонгук приветственно машет ладонью. Марио. Приглашённые начинают прибывать. Альфа в пару затяжек заканчивает с сигаретой и возвращается обратно в комнату. Он мажет взглядом по подготовленной заранее одежде, стягивает домашнюю футболку, швыряя её в сторону бельевой корзины. Обнажённая мощная спина отливает бронзой в тёплом свете комнаты, пока Чонгук не накидывает белую сорочку, а после и свободные брюки. Сверху идёт жилет от того же чёрного костюма-тройки и бабочка. Альфа щурится при виде неё подозрительно. Эта душащая вещица совсем не по душе внутреннему свободолюбивому коту. Но костюм подбирал Чимин. Ещё бы: тот просто великолепно сидит на фигуре мужчины, а ткань настолько комфортна, что альфа даже не ощущает какого-либо стеснения. Ощущалось, что омега готовил образ с любовью и усердием. С формулировкой «хочу, чтобы мы выглядели красиво и гармонично, позволишь?». И кто, чёрт возьми, Чонгук такой, чтобы отказать? Ни одна удавка не станет причиной разочарования на лунном личике. Со вздохом мужчина натягивает бабочку, одновременно с этим направляясь в ванную. Там он почти профессионально укладывает густые кудри, влажно их прочёсывая. Последний штрих — начищенная до блеска обувь и позолоченные запонки на манжетах сорочки в виде виноградных гроздьев. Он в последний раз окидывает комнату взглядом, а затем выходит. Он направляется в сторону лестницы уверенным, но спокойным, медленным шагом. Чонгук Мерседес тут хозяин. Ему некуда торопиться. Только если его супругу тоже нет. Возле двери Чимина альфа невольно останавливается, прислушивается к тому, что происходит по ту сторону. Он нежно улыбается, когда слышит тихие обрывки переговоров луноволосого и Мануэля, стучится пару раз. Всё тут же затихает. — Кто там? — дружелюбно спрашивает Чимин, на что Чонгук сразу отвечает: — Служба по отлову ангелов. Говорят, у них в Раю пропал самый кра… — Проваливай! — тут же гаркает Мануэль, а старший омега жалобно скулит: — Тебе что, шестьдесят? Где ты это услышал? По радио для пенсионеров? Чонгук раскатисто смеётся, закинув голову назад, когда Чимин по ту сторону тоже принимается сладко хихикать. — Можно я войду? Я соскучился, — уже серьёзнее, но всё ещё мягко произносит альфа, ведя пальцем по эбенову дереву. Он не видел мужа с самого утра. Он спустился на завтрак, но Чимина уже не было, а после Чонгука закрутила предпраздничная суета. — На самом деле… — что же он слышит? Неужели… Смущение? –… на самом деле, нет? — Нет? — переспрашивает с любопытством. — Нет, — повторяет уже более уверенно омега, — хочу, чтобы ты увидел меня уже внизу. Чонгук влюблённо улыбается. — Хорошо, — он стоит вплотную к двери ещё несколько секунд, а затем всё же решается спуститься, чтобы встретить друзей, — тогда я пойду. — Стой. Чонгук? — мужчина вновь замирает, пока в груди расцветает надежда. — Да? Несколько секунд тишины, чтобы после альфа уловил своим острым слухом смущённое: — Я тоже скучаю. Ничто не мешает Мерседес прикусить губы в каком-то абсолютно поглощающем приступе счастья. Он перекатывается с носков на пятки совсем по-мальчишески, засовывает руки в карманы, чтобы произнести достаточно громко: — Я буду ждать тебя. Альфа отступает и, наконец-то, спускается вниз. Перила большой лестницы были украшены тёплой гирляндой, как и высокие витражные окна. Торшеры были заменены на изящные канделябры, а в керамических вазах вместо привычных свежих цветов устроились золотистые колосья и перья. Бежевые тюли и чехлы для мебели сменились на тёмно-красные. Люстра переливалась дорогим хрусталём, придавая фойе особенно глубокую, интимную атмосферу. Теперь особняк напоминал, скорее, место для богемных сходок, а не уютное жилище. Фуршетные столы тянулись вдоль стен, высокая пирамида из фужеров с шампанским собственного производства переливалась от бликов, хвастливо привлекая внимание. На импровизированной сцене устроился небольшой живой джазовый оркестр, а перед ним оставалось место для танцев. — Добрый вечер, сеньор Чонгук. Желаете выпить?.. Снующий персонал тут же выцепил Мерседес, предлагая высокий фужер с игристым, но тот отрицательно качнул головой, пробормотав небрежно: — Добрый вечер. Позже. Сеньор Марио? — Сеньор Марио во дворе, разговаривает с сеньором Тэхёном, — подоспел начальник охраны. — Всё готово к празднику? Можете сказать музыкантам, чтобы разогревались, — отдаёт распоряжения Чонгук, на что один из альф учтиво кивает. — Да, всё организованно как следует. — Всем отличного вечера, если случится внештатная ситуация — тут же найти меня, — Чонгук дожидается кивка от охранника, а затем через дверь на открытую террасу выходит во внутренний дворик. Декораторы явно постарались на славу: место превратилось в небольшой островок роскоши и празднества. Кустарники и высокие пальмы блестели от тысяч мелких гирлянд медового цвета; пока чуть поодаль расположились круглые столики на несколько персон. Громкий смех альф разбавил какофонию из звуков. Чонгук подошёл к ним, чтобы поприветствовать Марио, мысленно размышляя о причине, по которой Чимин так рьяно охранял свой образ. Мужчина поднял взгляд на балкон мужа: из комнаты горел приглушённый свет, а дверь была заперта, окна занавешены. От воспоминаний о том, что они делали на светлых каменных перилах в животе тяжелеет, альфа прикусывает щёки изнутри. Если всё пойдёт по плану — он исполнит одно из желаний Чимина этой ночью. Почти что сразу после Марио подоспели и братья Сантьяго, а последним присоединился Вивьен со своим супругом, миловидным омегой-брюнетом с пухлыми формами и добрым взглядом. Они с мужем были настолько похожи, что некоторые поначалу признавали их за родственников. Чонгук, видя как омеге неловко в их компании, предупредительно поделился, останавливая официанта с напитками и предлагая их компании: — Скоро спустится Чимин. Думаю, вы подружитесь. — Конечно подружитесь! Чимин — социальная бабочка, — подхватывает Тэхён. Альфа потрясающе выглядит в свободном пиджаке на голое тело и с леопардовым шарфиком на шее. — Он хотел пригласить вас с Вивьеном на ужин ещё в прошлый раз, но у нас образовались дела из-за сезона сбора, — Чонгук кивает, и пока друзья переговариваются, наклоняется к брату: — Джин приедет? — Да, чуть позже, — видно, что Тэхён гордился этим фактом, и Мерседес был искренне рад за их отношения, которые, судя по всему, сдвинулись с мёртвой точки. — Молодцы, — альфа одобрительно похлопывает и растирает плечо младшего. К тому времени, когда луна поднимается на пик небесного полотна, а повсюду звучат разговоры и смех, свет в комнате Чимина гаснет. Тэхён замечает это и кивает Чонгуку, на что альфа нервно облизывает губы и приглашает всех в фойе. В огромном зале уже много людей, в числе которых и старшая чета Мерседес, а ещё с трудом узнаваемые дальние родственники. В груди странно грохочет, когда шум утихает, а на лестнице появляется самый долгожданный, самый любимый гость. Бабочки? Какие, чёрт возьми, бабочки. Внутри целый атомный взрыв, который выжигает органы и вынуждает Чонгука чуть ли не содрогнуться. Мужчина выдыхает остатки рационального, остатки надежды на то, что их пара — как все остальные. Пока Чимин одним своим появлением способен поставить де лос Мерседес на колени, ни о каком равноправии речи быть и не может. Чонгук полностью в омеге, он ничего совершеннее не видел и ему до бесконечности хорошо. Чонгук понимает, почему звёзды называют в честь людей. Омега задерживается наверху совсем ненадолго, но и этого хватает для того, чтобы дать погаснуть остаткам чужого шёпота. Его осанка ровная, а походка изящная; он спускается неторопливо, как Афродита с греческого Олимпа. Пухлые бёдра и тонкий стан облегает слитный комбез из красного шёлка, идеально подчёркивая выточенную фигуру. Низ струится расклешёнными штанинами, из-под которых виднеются туфли на высоком каблуке, — набойки по каменной лестнице звучат вколачиванием гвоздей в гроб Чонгука — а на обнажённых плечах омеги устроилась белоснежная шубка. Чимин кокетливо придерживает её, пока липким взглядом из-под ресниц старается найти своего главного зрителя. Он будто вышел из фильмов конца прошлого века, когда омеги пахли дорогими сигарами и роскошью, свесив длинные ноги в чёрном капроне с шей своих богатых альф. Чонгук готов стать добровольцем. Альфа выступает вперёд, разрезая толпу, как острый нож подтаявшее сливочное масло, чтобы показать омеге, что он тут. Что ждал его с замиранием сердца, что желал и желает. Медовые глаза радостно блестят, замечая своего Матадора. Они соперничают с бликами драгоценной подвески в зоне декольте, но любой камень, пусть даже огранённый и купленный с молотка за бешеные деньги, жалко тускнеет. Чимин останавливается на последней ступени, замирает и Чонгук. Судя по хитрому выражению лица, омега собирается сделать что-то абсолютно пошлое, измазанное кровью и слезами консервативного испанского общества богачей. И он делает. Волосы цвета луны переливаются в тёплом освещении залы, когда Чимин оборачивается спиной и отпускает шубку. Синтетический мех соскальзывает с голых ключиц и плеч, пушистой лужей растекается у его ног. В зале ахают. Узкая загорелая спина полностью обнажена до самой поясницы. Татуировки становятся главным скандалом и достоянием на обнажённой гладкой коже. И судя по прикушенным пухлым губам, Чимин прекрасно знает, какую реакцию он вызвал. Это второй раз, когда он, фактически, бросает вызов. Но на этот раз не столько самим Мерседес, сколько закостенелому, жалкому обществу, которое в прессе и между собой не оставляло ни дня без обсуждения и осуждения Пак Чимина. Сегодня предпоследний день, когда Чимин носит эту фамилию. И он демонстрирует, что входит в чужую семью со своей личностью и достоинством, что он имеет право на то, чтобы хранить память о своих родных и близких. Он не хвастается принадлежностью к криминальным кругам, но даёт понять, что ничто и никто не способен лишить омегу прошлого, каким бы оно ни было. Это последняя проверка Чонгука де лос Мерседес. Было бы и вправду слишком жестоко говорить «нет» на свадебном одре, но если альфа здесь и сейчас отреагирует так, будто Чимин нанёс ему оскорбление, хотя всё, что хочет омега — быть собой, то лучше закончить это. И Чимин соврёт, если скажет, что не переживает. Он даёт достаточно времени для того, чтобы каждый удостоверился в том, что татуировки на спине выбиты болью, что луноволосый не шутит и не намерен. Омега вновь поворачивается лицом к Чонгуку, пытается понять хоть что-то, и ситуация до мурашек напоминает ту, что произошла перед самым венчанием. Он вручил альфе нож и повернулся голой спиной, в прямом и переносном смысле. Ударит или приласкает? Убьёт или помилует? Омега, на самом деле, не знает, что это именно он имеет полную и всепоглощающую власть над большим чёрным котом. Чонгук прикрывает глаза и поджимает губы. Чимин обмирает. Неужели это всё? Что-то до ошеломляющего болезненное впивается куда-то в грудину. Туда, где пульс сбитый и рваный, туда, где обжился один восхитительный сеньор, который в один миг может скалить зубы и хлестать мощным хвостом, а в другую ласково мурчать и тереться лбом о ладони. Луноволосый волен сколько угодно себя утешать, что их отношения — чуть сильнее привязанности, влюблённость; но прямо сейчас он на шаг от пропасти, что глубже Марианской впадины, вязче болотных топей. И прежде, чем Чимин окончательно себя накрутит, Чонгук делает свой выбор. Он поднимает глаза цвета леса на мужа, и, не отрывая горящего чувствами пожара, что больше не в силах сдерживать, подносит одетую в перчатку ладонь к лицу. Альфа поддевает кончик чёрной кожи зубами, чтобы медленно стянуть аксессуар, обнажая витиеватые узоры на костяшках. Чимину с трудом удаётся удержать лицо. Взгляд омеги мутнеет поволокой абсолютного обожания, пока он следит за действиями альфы, а голова падает на плечо. Его мужчина так хорош, что внизу живота тянет, а рот наполняется слюной, совсем как вечером ранее. Его мужчина, кажется, может довести до мокрого оргазма одним своим видом. Чонгук проделывает трюк со второй рукой, выставляя татуированные ладони на всеобщее обозрение. Это первый раз, когда альфа снял перчатки при посторонних, демонстрируя вульгарное поведение, не боясь осуждающих взглядов в спины и перешёптывания. Он не только принял Чимина таким, какой он есть. Он встал позади него, оказывая полную и безоговорочную поддержку, продемонстрировал собственную неидеальность, бесшабашность, нежелание подчиняться надуманным правилам. С омегой Чонгук сбросил тяжёлые оковы, что держали его много лет. И Чимин принял альфу в ответ. И больше им никто не нужен. Неторопливым уверенным шагом Чонгук подходит к лестнице и протягивает ладонь к омеге. Он гладит подрагивающими пальцами мягкую щёку почти невесомо и хрипло шепчет: — La omega fatale. Альфа убирает руку от сияющего лица и предлагает вложить чужую ладонь в свою. Заалевший Чимин улыбается, наконец, совсем влюблённо, а затем переплетает фаланги и перешагивает через шубку. Чонгук ведёт его в самый центр зала, под роскошную люстру. Люди расступаются перед парой, смотрят всё ещё ошалелыми глазами. Медленная музыка заполнила пространство, когда Чимин закинул руки на сильные плечи альфы, а тот, в свою очередь, сжал тонкую омежью талию ладонями. Он задел обнажённую кожу, из-за чего бесчисленное количество мурашек тут же пробежало по татуированным позвонкам. Огонь подрагивал в высоких свечах позолоченных канделябров, смазанные тени плясали по стенам, а в витражных окнах отражались золотистый свет и шикарная пара. Она неторопливо плыла по залу, наслаждаясь друг другом, двигаясь по наитию, не в силах потушить огонь в глазах напротив. Оркестр аккомпанировал сильному тенору, в котором Чимин сразу же признал ту самую пластинку, что купил Чонгук во время их прогулки по Барселоне. — Это итальянский?.. — шепчет Чимин, зарываясь пальцами в мягкие чёрные пряди на затылке, –… я ни слова не понимаю. Альфа наслаждается лаской и наклоняется к ушку луноволосого, принимается негромко повторять за певцом: — О Луна, только ты освещаешь собой необъятные небеса… И месяц, словно слыша богемную мелодию, сияет высоко и горделиво, заглядывая в окна особняка, чтобы полюбоваться своими детьми. –… И показываешься наполовину, как почти всегда делаем мы… Чонгук едва касается губами нежной кожи, целует невесомо, глубоко вдыхает сладкую тёплую мирру. –… Мы ангелы из глины, которые не могут летать, с душами из бумаги, которые горят, с сердцами, которые как опавшие листья, а наши мечты — что воздушные замки, — Мерседес отстраняется, чтобы заглянуть в отражение чужой вселенной, и хрипло произносит: — мы ищем любовь, даже если знаем, что она причинит нам боль. Потому что только она сила, которая всем движет. Чимин выдыхает, смотрит из-под подрагивающих ресниц, а затем, не выдержав густого напряжения, тянется к губам Мерседес: — Только ты можешь услышать мою душу. Они сливаются в тягучем поцелуе, сжимая друг друга крепче, будто каждый миллиметр между телами — пропасть. Через него они передают всё невысказанное, томящееся в израненных сердцах, что тянутся так же, как и их хозяева. Краем уха молодые люди слышат аплодисменты, которые с каждой секундой становятся всё громче. Кто-то из друзей Чонгука выдаёт жирный свист. Особняк де лос Мерсе́дес живёт. Он медленно, но верно наполняется любовью, что проточной струёй вымывает всю грязь, которая творилась здесь столько лет. И всё благодаря луноволосому Нино и его Матадору, их усилиям. Отношения — это всегда труд. Посильный или непосильный. В некоторых случаях сдаться — победа, а победить — остаться ни с чем. Здесь нет никаких правил, кроме одного, самого лёгкого и сложного одновременно — взаимное уважение и честность. И тот, кто подчиняется им — несомненно будет награждён.***
Чимин закидывает ноги на бёдра альфы, что тут же принимается массировать чувствительную кожу, отвлекаясь от разговора с друзьями. Они устроились в беседке во дворике, вдали от основной суеты. На столике были расставлены закуски и недопитое шампанское омеги, в пепельнице тлела сигарета, которую один из альф потушил сразу же, когда показался Нино. — Устал? — спросил Чонгук, принимаясь приглаживать растрёпанные блондинистые пряди. Глубокий красный шёлк невероятно шёл к светлым волосам и коже Чимина. Он сейчас как никогда напоминал одну культовую диву, которую принято упоминать как воплощение изящной страсти. — Да, немного. Я принял кучу поздравлений о предстоящей свадьбе и перепробовал все закуски с креветками, Юсбайо превзошёл себя, — будто по секрету поделился омега, а затем повернулся к Сокджину, что присоединился к ним совсем недавно и похлопал того по плечу, — как у тебя дела? На виноградниках всё хорошо? — Закончили с урожаем, в этом году рекордные тонны гарначи, — улыбается Дионис лучисто, пока Тэхён играется с его длинными пальцами, немного захмелевший от вина, — не переживай, у твоего мужа всё в ежовых рукавицах. — Так и есть, — с гордостью кивает Чимин, даже не думая спорить об этом, на что альфа рядом даже приосанивается, толкаясь языком под нижнюю губу. Омега прислушивается к лениво текущему разговору, наслаждаясь поглаживаниями. То, как спокойно мужчины отреагировали на его выходку, ещё раз говорит о правильном выборе Чонгука. Чимин искренне рад и доволен, что у альфы был кто-то кроме омеги, кто мог бы подать руку в трудной ситуации. Он не сомневался, что в случае чего альфы придут на помощь и сделают всё, чтобы Матадор чувствовал себя в порядке, ровно так же, как и сам Чонгук. Если Мерседес не баловень судьбы, то определённо любимый из её сыновей. Чимин отвлекается от мыслей, когда один из братьев, кажется, Иван, обращает внимание на их с Чонгуком положение. Он незло усмехается и вальяжно откидывается на спинку стула, бросает альфе смущающее: — Ты ещё ноги ему поцелуй. Чонгук приподнимает бровь, осматривает того сверху вниз. Что-то неизведанное загорается в каре-зелёных глазах, когда альфа переводит взгляд на притихшего Чимина. Тот морщит нос и едва заметно отрицательно качает головой, безмолвно призывая не отвечать на игривую поддёвку друга, плюшевые губы растягиваются в шаловливой улыбке. Омега не ожидает, что Чонгук не только не оставляет неудавшуюся шутку, но ещё и показательно наклоняется к обнажённой щиколотке с поблёскивающей на ней застёжке от высоких туфель. Дрожь пробегается по всему телу, когда альфа принимается покрывать лёгкими поцелуями всё от тонкой косточки и вверх до коленной чашечки. — Чёрт возьми, какой же ты завистливый неудачник, — смеётся Марио, толкая Ивана, который широко улыбается в ответ на довольный взгляд омеги. Тот проводит юрким языком по верхней губе, отводит медовые глаза от чужого альфы и тянется к Чонгуку, чтобы оставить поцелуй на его виске. Мерседес тут же находит чужое ушко и спрашивает тихо: — Не хочешь сбежать отсюда? — Куда? — мурчит омега, тем не менее, уже готовый на всё, что предложит муж. — Куда-нибудь на побережье. Возьмём бутылочку вина и Линду, — соблазнительно воркует тот. — Ах, с Линдой хоть на край света. — Значит, только ради неё? — Только ради неё. Они поднимаются со своих мест. Чонгук накрывает спину мужа своим пиджаком, чтобы тот не замёрз, тянет на выход, пока Чимин машет ладонью весёлой компании. — Мы так понимаем, что вас сегодня больше не ждать? — уточняет Джин, сразу же раскусив перешёптывания парочки. — Всё верно. Оставайся на ночь в особняке, — Чонгук без капли стеснения кивает, а Дионис отводит блестящий взгляд, пожимая плечами. — Я посмотрю на поведение твоего брата. Они с Тэхёном и вправду стали гораздо смелее. Если раньше никто и подумать не мог об отношениях между этими двоими, то сейчас достаточно было просто взглянуть на альф, чтобы всё понять. Сокджин и Тэхён стали счастливее, и Чонгук не мог не радоваться за них. — Они такие молодцы, — словно прочитав мысли мужчины, вторит Чимин. Он держится за локоть альфы, и пока они идут в сторону автопарка, захватывает Просекко с фуршетного стола. — Какой же добытчик. Мерседес открывает для него дверь Линды и замечает, как богемно и дорого Чимин смотрится в салоне раритетной Феррари. — Конечно. И что бы ты без меня делал? — без лишней скромности подхватывает омега, устраиваясь на привычном месте. Он настолько без ума от этой машины, настолько облюбовал пассажирское сиденье, что уже не представлял себя как-то иначе. Даже несмотря на то, что однажды ему всё-таки удалось побывать на месте водителя, Чимин предпочитал за рулём исключительно Чонгука. Всё-таки этого альфу ему нравилось объезжать при других обстоятельствах. — Не знаю, Нино, — неожиданно серьёзно отвечает Чонгук. Они вновь схлёстываются взглядами, пока омега не наклоняется к мужчине, чтобы оставить на губах нежный поцелуй. Красный глянец отражает многочисленные гирлянды, когда они неторопливо выезжают с территории особняка, позволяют ночи поглотить себя, растворившись где-то на съезде с частного сектора. Никогда ещё тьма не была настолько уютной и желанной.***
Море пристыженно молчит. Даже волны притихли в своей вечности, облизывают песчаный берег украдкой, ласкают прибой неуверенно. На водной глади отражается свет луны, и кажется, что Средиземноморье — единственное место, где чернь может блестеть. Влажный зефир подхватывает глубокие вздохи и горловые стоны, что растворяются ближе к облакам, пока он разносит их как можно дальше. Окольцованные пальцы то и дело срываются с красного глянца, в то время как сильное мужское тело вколачивает омегу в разогретую поверхность. — Какой же ты красивый, Нино, — любовно шепчет Чонгук, уткнувшись носом в тонкую шею, которая вновь пестрела многочисленными следами от жадного рта альфы. — Хочу тебя так сильно. Просто до безумия. Хочу тебя. Чимин прогибается в спине, насаживаясь на твёрдый влажный член, прикусывает измученные губы и судорожно выдыхает: — Бери? Пожалуйста, Матадор, пожалуйста? От нуждающегося тона Мерседес выдыхает сквозь сжатые зубы, ладонями ласкает полные бёдра, вырисовывая на них незамысловатые узоры. В глаза бросаются цветастые татуировки на узкой спине и он тянется к ним, проводит по контуру, отчего тело Чимина крупно дрожит. Совершенный. Он аккуратно перехватывает тонкую талию, выходит из омеги под недовольный стон, прикусывает губы, чтобы не рассмеяться. Жадность Чимина приятно поражает, но и одновременно с этим доводит до исступления. — Хочу видеть твоё лицо. Альфа переворачивает мужа, подхватывает под колени и приподнимает обнажённые ноги, на что тот инстинктивно их раздвигает, делая поистине роскошное приглашение. Чимин разбит удовольствием, его осоловевшие глаза закатываются, когда Чонгук туго входит, из маленького рта доносится разрушающий всю волю и самоконтроль альфы хнык. — Смотри. Смотри, как я люблю твоё тело, смотри, как хорошо ты меня имеешь, — воркует сладким голосом омега, в этот самый момент прекрасно понимая, какую власть он имеет. Его пальцы зарываются в чёрные пряди, оттягивают у корней, когда Чонгук кормит его особенно глубокими толчками. — Смотри, как я тебе доверяю, смотри, как с каждым днём всё больше и больше влюбляюсь в тебя, — опьянённо шепчет Чимин, прижимаясь как можно теснее. Бёдра альфы судорожно шлёпаются о пухлые ягодицы, создавая поражающий своей пошлостью звук, заглушая всё вокруг. — Смотри, как ещё немного — и я полностью стану твоим, потому что только ты, — омега тянется к напряжённому лицу и плаксиво выдыхает в самые губы, прежде чем Чонгук с рокотом впивается в них: — только ты можешь любить меня так.