Волчья погибель

      День у Агнес начинается совершенно не так, как она этого ожидает. Воспоминания о прошлой ночи вертятся разбитым на мелкие стёкла калейдоскопом. И, приподнявшись на локтях, она сама чувствует себя осколком. То ли переутомилась, то ли те странные свечи Сехуна во всём виноваты. Собраться не помогает ни свежий ветерок, раздувающий льняные занавески, ни мерный звук часов в прихожей.       В полусонном состоянии мерещится дивный аромат горячей пищи. Это утро пахнет свежеиспеченным хлебом и шкворчащим беконом. Неужто снится? У неё так вкусно пахнуть не может — то было раньше, не теперь, когда она осталась в удручающем одиночестве. Обычно за всех старалась Блейз.       Щурясь от яркого света, брюнетка осоловело оглядывает комнату. Глаза мимолётно проскальзывают по антуражу: стол из морёного дерева, горшки с цветами на своём месте, чёрный силуэт в дверном проёме, увесистый платяной шкаф… Агнес окатывают колодезной водой, смывая остатки дремоты. Ведьма возвращает взгляд на вторгшегося незнакомца.       Она явно перепутала какие-то травы для настойки или надышалась грибными спорами, ибо увиденное вызывает в девушке вопросы к своей вменяемости. Как ещё объяснить появление странного молодого человека, облачённого в траурно-чёрное и застывшего меж комнатами?!       Ещё и с медным подносом в руках.       Часам в прихожей пока покуковать, иначе заорёт другая кукуха.       Незнакомец во все глаза таращится на Агнес. По всей видимости, знает, во что ввязался и что могут сотворить ведьмы с незваными гостями. При этом на безучастном лице, к великому сожалению Агнес, нет и тени благоговейного ужаса. Скорее, смиренное принятие обязательств.       Молодой человек достаточно хилый и низкорослый с большими глазами-пуговицами за роговой оправой округлых очков с толстыми диоптриями. Чёрный костюм на запах, плотно закрытый на все пуговицы, контрастно оттеняет кожу, делая её мертвенно-бледной. Его взгляд не выражает совершенно ничего — он безразлично молчит, пока эмоции Агнес стремительно сменяют друг друга. Замешательство и гнев сплетаются внутри неё ядовитым змеиным комом. Вот-вот грянет гром, прошибая молниями последние остатки самообладания.       Ведьма лихорадочно перебирает в голове заклинания и не может решить — связать или уложить в земляной гроб.       Решено. Она замурует нарушителя своего покоя прямо с этим подносом — звякнуть не успеет! А разбираться, откуда взялся и что забыл в доме сестер Ковена, хозяйка будет позже. Нужные слова всплывают в памяти. Приоткрытые губы начинают нашёптывать заклинание, как за спиной отстранённого парня слышится нетерпеливый голос Сехуна:       — Кёнсу, ещё не проснулась?       Тот не заставляет себя ждать.       — Проснулась, — безучастно отвечает Кёнсу и поправляет очки, угадывая шевеление губ ведьмы. — И смотрит на меня.       — А ты? — кажется, подходить лично ёкай не собирается.       — А я смотрю на неё, — констатирует очевидные вещи очкарик, не шелохнувшись. — Поторопись, она хочет меня уложить.       Ишь какой догадливый. Кажется, жизнь ему всё же дорога! Агнес обрывает заклинание на полуслове и, шумно втягивая воздух, выбирает настолько точную ноту, чтобы Сехун однозначно её услышал. Услышал и оглох.       — СЕХУН!       — Да, госпожа? — кажется, этот чёртов волк соизволил встать с места и с торжеством проследовать к спальне.       — ЭТО ЕЩЁ ЧТО ЗА ЛЕШИЙ?       — Это ещё что за «госпожа»? — роняет челюсть утренний вторженец, возмущённый обращением Сехуна.       Тон у двух вопросов совершенно разный, но Сехун за всю свою долгую жизнь усвоил, что ни один из них не несёт добра. Первый — угрожающий и настолько гневный, что воду вскипятить можно, второй — искренне недоумённый. А Кёнсу ненавидит недоумевать.       Придётся отвечать с умом.       Волк пробегается оценивающим взглядом по аккуратному Кёнсу и растрёпанной ведьме. За доли секунд его инстинкт самосохранения принимает решение. Верное ли? Не время рассуждать. Он фокусируется на Агнес, которая напоминает грозовую тучу и вот-вот пришьёт их молнией. С другом сочтётся позже.       — Спокойно, прелесть, — деловито начинает ёкай. — Это Кёнсу, мой помощник. Я призвал его.       — Помощник? — одновременно переспрашивают Агнес и сам новоприбывший, которого новая «должность», по всей видимости, не устраивает.       Ум в ответе Сехуна явно не дотянул.       — Вообще-то, я хранитель храма, — мрачно исправляет волка Кёнсу, глядя исподлобья.       Во взгляде он словно вмещает тысячелетнее осуждение, которое копил как раз для этого случая. Этот хранитель точно не постеснялся бы обрушиться божественной карой на само божество.       Удивительно, насколько Сехуну повезло.       — Безмерно рада такому неожиданному знакомству, конечно, но это не храм, — парирует ведьма, смиряя рассерженным взглядом сразу обоих.       — Согласен, богом забытое место, — как ни в чём не бывало отвечает Кёнсу и наконец делает шаг внутрь. — Ваш завтрак.       Агнес опешивает, но по подносу всё же пробегается глазами. Не сдержав своего любопытства, она поддаётся.       — Это стейк, — замечает ведьма. — На завтрак? — озадаченность сбивает спесь.       Завтрак в постель ей ещё не подавали. Не то чтобы девушке не приятно, но стремительность происходящих событий огорошила бы кого угодно. А есть блюдо, приготовленное невесть кем, — пусть даже столь аппетитное — сейчас кажется не лучшей идеей.       Надо держаться. Стойко и бойко.       Желудок в ту же секунду начинает протестовать. Сухомятка раз в день и литры настойки передают громкий привет, раскрошив тишину урчащим стоном.       Невероятно, насколько Агнес не повезло.       — Прелесть, тебе подали горячую еду в постель, к чему ерепениться?! — ёкай театрально возводит руки к небу. — Наслаждайся и чувствуй себя как дома!       Хитрый блеск светло-серых глаз мгновенно выдаёт его задор.       — Я и есть дома, — хмурится брюнетка и порывисто откидывает одеяло, которым Сехун заботливо укрыл ночью. — Ты в курсе, что я чуть было не прихлопнула твоего дружка?! — она кивает на горстки земли, которые появились у дверного косяка.       Остатки так и не сорвавшейся магии покалывают подушечки пальцев.       — Н-да, на радушную хозяйку ты мало смахиваешь, — фыркает мужчина и утомлённо потирает переносицу.       Половица скрипит ему в тон, словно намекая на безалаберность своей хозяйки.       — Если не заткнёшься, смахивать будешь ты пыль с полок погреба.       Встала Агнес не с той ноги и даст почувствовать это всем в доме. Ибо нечего приставлять к ней чудика, который выглядит как жнец смерти, и рассчитывать на доброе утро! Добрым оно было бы, получи она тряпкой по голове от Морганы.       Заминку в перепалке затыкает восторг, еле слышно слетевший с губ притихшего хранителя:       — Восхитительная женщина… Женись на ней!       Сдержанный Кёнсу и представить себе не может, как ярко порой выражаются эмоции. Он не ожидает равного выпада от ведьмы. С Сехуном разве что флиртуют — лишнего слова волчьему ёкаю сказать боятся. А тут он терпеливо выслушивает и, боги милостивые, госпожой величает.       Чего только в этом мире не увидишь, стоит лишь пожить подольше!       Даже послушного Се.       Хранитель, чересчур оживившись и заразившись темпераментом Агнес, притягивает к себе обескураженные взгляды. От него такой реакции явно никто не ждал. Кёнсу закашливается, проглатывая гротескный образ божества, занявшегося уборкой. Такое не каждый день увидишь, чтоб три раза да через колено!       Ему ли не знать. Сколько лет под одной крышей и ни единого предложения помочь.       — Даже среди ёкаев таких пылких редко встретишь! — ещё тише добавляет очкарик, словно извиняясь за несвойственный ему тон.       Приборы на подносе благосклонно поддерживают Кёнсу перезвоном. Ведьма и волк собираются делать это в последнюю очередь.       Агнес аж до скрипа в зубах интересно — что это за хранитель такой, сватающий за ёкая. Будто не храм, а его детородный орган охраняет. Однако Сехун бесцеремонно перебивает ведьмин назревающий вопрос, застрявший комом в горле.       — Ты хотел сказать «вспыльчивых»? — громче и язвительнее обычного изъясняется волк. — Я собираюсь умереть, а не устраивать себе ад на земле, — острый взгляд прошивает ведьму.       Слова бьют под дых, вмазав по солнечному сплетению.       «У меня хотя бы есть тот, кто любит! А с тобой-то кто захочет жить?! Только и делаешь, что осуждаешь. Да ты сама себе невыносима со своим вечными упрёками!» — иногда Блейз была беспощадна.       Горечь ядом расходится от языка прогорклой полынью, что нёбо немеет. Хочется съязвить. Поддеть. Ужалить. Слова, как назло, разбегаются, и ведьма возмущённо ловит ртом воздух. Его в комнате явно мало на троих. Негодованию Агнес нет предела. Одной фразой её окунули в грязевую ванну.       Отказываясь это терпеть, хозяйка вскакивает на ноги. В таком состоянии ей даже заклинания читать нет надобности. Дощатый пол идёт ходуном и заставляет дерзких гостей шататься будто городских пьяниц. Дерево раскачивается под ногами, словно вырвавшись из столетнего заключения, скрипит и пытается пырнуть ёкая и его хранителя. Кровать и шкаф сердито грохочут в унисон половицам, выдавая свирепость ведьмы.       Вот грозовая туча имени Агнес и сверкнула молнией.       А молния бьёт в самый высокий громоотвод.       Кёнсу стоит огромных усилий удержать жалобно брякающий поднос и при этом устоять на ногах. Спасает лишь то, что он меньше волка. Сехун же, заменивший громоотвод, падает и крепко бранится, собирая букет заноз на ладонях.       — Пошли вон из моей комнаты! Оба! — взрыкивает девушка, плеснув рукой в сторону распахнутой двери.       Опешивший ёкай мгновенно приходит в себя и подлетает к Агнес. Ему нет дела до ноющих заноз, сумасшедших половиц или растерянного Кёнсу. Он поглощён всплеском ведьминой силы, что задевает его хищную натуру. А ей только дай повод выскользнуть из непрочных тисков божественной силы.       — Прелесть, что ты делаешь? — опасно приближается к её лицу волк.       Сейчас он пахнет иначе. Горький шоколад не успокаивает, как прошлой ночью, а мешается с терпким диким запахом, заставляя всё внутри бунтовать.       — Что ты делаешь? — шипит в ответ Агнес, не собираясь уступать.       Сехун сжимает челюсти так крепко, что девушка может услышать, как скалятся его зубы в миллиметре от её лица. Он резко ударяет ногой по полу, не сводя злого взгляда с колдуньи. Половицы под требованием мощной магии вразнобой укладываются обратно. Последний скрип словно извиняется перед Агнес за свою несостоятельность.       Мало кто устоит перед силой волчьего ёкая.       — Решаю твои проблемы, — сурово бросает он, запуская руки в карманы штанов — лишь бы никто не заметил, как ему сложно совладать с яростью.       Мгновение — и трёхметровый волк разнесёт в щепки дом Ковена.       — Я. Сказала. Выйди, — требует Агнес, складывая руки на груди и надменно вскидывая подбородок.       Сехун прекрасно понимает, что реакция вполне ожидаемая, но всё равно чересчур яркая и разрушительная. Прямо как у него самого. В Сехуне волк, ёкай, древний дух — иначе и быть не может. А в Агнес что? Сплошная глупость? Сумасбродство? Или тоже дух?       Только вот ничего плохого ни Сехун, ни Кёнсу не подразумевали. Разве может быть злой умысел в кровавом стейке в постель?!       Ёкаю стоит огромный усилий унять в себе хищника. Тот вздыбливает шерсть, оскаливается, жаждет крови — мечтает сомкнуть клыки на хрупкой девичьей шее. Треклятое искушение.       Нельзя.       Наступив себе на горло, Сехун поочерёдно касается всех своих колец, пропитанных лунным светом. Родная магия успокаивает волка, укрепляя силу божества. Такое с ним происходит всё чаще даже в человеческом обличье.       Нужно торопиться.       — Ладно-ладно, я запомню, что завтрак в постель тебя не устраивает, прелесть, — обезоруженно поднимает руки ёкай и размашистым шагом пересекает комнату. — Будем ждать тебя на кухне. Заодно расскажешь, что случилось ночью, — оборачивается он на выходе.       Лишь бы не сорваться.       — Тебе бы тоже объясниться, — не отстаёт от него девушка, сверля пристальным взглядом. — Дверь! — громко напоминает она, когда Сехун выходит за невозмутимым хранителем.       — Ты-то за мной всю ночь подглядывала, — хмыкает волк, заглянув на секунду обратно и вовремя увернувшись от подушки.       Во славу Луне не сорвался!       Оставшись одна, Агнес с ногами забирается в кровать и утыкается лицом в облачное одеяло, чтобы успокоиться. Придушить бы. Но он бессмертный. Этот волк-переросток то и делает, что достаёт её своими шутками-прибаутками да выводит из себя. Ещё и магию укротил — не стихией, а силой. Сколько ж её в этом подтянутом теле?!       Девушка чувствует нечто странное в Сехуне. Опять. С первой встречи она угадала в волке то, что неподвластно никакому объяснению и правилам её мира. Двойственная натура сбивает с толку. Столько вопросов к нему, сколько пчёл в улье нет. А жужжание в голове стоит такое же.       Ведьма еле отрывается от мягких перин и выглядывает в окно. Перед глазами стоит ночной ритуал, который так и остался для неё загадкой. В ней есть и своё чудо — приятное предвкушение, что всё удалось. Сколько прошло с тех пор? Агнес оценивает положение солнца, чтобы узнать время. Пожалуй, она проспала гораздо дольше положенного.       Моргана обязательно отчитала бы её за такое. Блейз же припомнит, какие обязанности Агнес взяла на себя и в следующий раз свалит на неё кучу дел. Такие уставы в женском монастыре.       Сестёр нет.       Младшая Ковена очередной день подряд мирится со своим положением и встаёт. Ведьма достаёт лёгкий голубой сарафан и собирает длинные волосы в пучок. Нет настроения ни укладывать их, ни ухаживать за ними. Зато хочется окунуться в ледяной пруд, чтобы смыть с себя удручающее раздражение, мокрой простынёй прилипшее к телу после стычки. Утренние происшествия вновь выходят за рамки привычного уклада, но…       Девушка однозначно рада одному — на кухне её ждёт свежее мясо.       Ну, и стейк на завтрак, разумеется.

* * *

      Кажется, будто солнце светит прямо на кухне. Гости сидят за столом, оставив два свободных места из четырёх. Они напоминают мальчишек, которые наконец встретились в деревне спустя год. Взъерошенные и воодушевлённые, вовсю обсуждающие минувшие деньки и уже позабывшие о выходке Агнес. Жаль, она не может разделить эти воспоминания и забыться в чужом счастье.       Сейчас комната кажется девушке чужой. Обычно при других людях сёстры занавешивали окна плотной тканью, везде валялись книги и свитки с рецептами зелий, на полу можно было найти немало осыпавшихся трав. Тут всегда пахло ими — дурман, стряпня Блейз и нечто совершенно невообразимое.       Магия.       Когда дома оставались только сёстры Ковена, они впускали игривые солнечные лучи в дом. Они ласкали растения Агнес, которые младшая выносила из своей комнаты. За это ведьма земли и любила возиться на кухне со своими зелёными подопечными. Теперь же они горюют по хозяйке. Только её присутствие и не даёт растениям засохнуть или сгнить.       Непривычно видеть солнце, когда дома чужаки.       Непривычно видеть солнце, когда нет сестёр.       Ведьма заходит к парням с постным лицом, не зная, как подступиться. С одной стороны, ей неловко. С другой — тоска берёт, будто корни деревьев оплетают нутро и душат. Отвлекает её удручающее чувство голода.       Чудный аромат соблазняет брюнетку, приглашая за стол. Нежданные гости умолкают и проводят Агнес внимательным взглядом с долей осторожности. А то мало ли половицы снова пустятся в пляс! Кёнсу на всякий случай хватается за свою тарелку с едой и нервно сглатывает.       Скатерть перед ними накрыта так, будто постаралась ведующая бабуля — давно столь богатого завтрака не было в доме сестёр Ковена. Пока девушка собиралась и умывалась, хранитель успел разогреть стейк, приготовить омлет с зеленью, заварить мятный чай и, кажется, замесить для чего-то тесто.       Чем больше Агнес оглядывается, тем выше взмывают её брови. Порядок навели, цветы полили, Сехуну все занозы вытащили, даже настойку доделали! Она не удивится, если книги и свитки тоже разложили по методике Морганы.       — Напомни-ка, какой там храм ты хранишь? — медленно уточняет брюнетка, присаживаясь на свободное место.       От обилия еды все рецепторы очнулись мгновенно. Если Кёнсу ответит на вопрос, можно считать это за знакомство. Отличный повод для пиршества! Голодные глаза Агнес бегают по столу, и Сехун не без удовольствия наблюдает за ней.       Кто бы мог подумать, что её так легко раздразнить?!       Кёнсу определенно знает своё дело.       — Поешь сначала, — снисходительно разрешает ёкай, чувствуя торжествующее превосходство.       Конечно! Сам-то полчаса назад с утроенной силой набросился на завтрак, причмокивал от удовольствия и едва не расцеловал хранителя на радостях! А сейчас может сидеть как холёный королевский кот рядом оголодавшей с мышью.       «Честное слово, Кёнсу, всё путешествие я мечтал о твоей стряпне!» — признавался волк пятью минутами ранее, любовно проводя горбушкой хлеба по тарелке.       — Приятного аппетита, — хранитель разливает чай по чашкам и придвигает один поближе к Агнес. — Не обожгитесь.       — Спасибо, — выдавливает из себя брюнетка, за обе щеки уплетая горячую еду. — Можешь оставаться хоть навсегда, — стонет она, прикрыв глаза от удовольствия.       Снисходительную спесь с Сехуна в одночасье смывает холодным водопадом. Дожили! Он поражённо переводит взгляд с ведьмы на Кёнсу и обратно. Неужели она даже сделку на крови не потребует с него?! Сехуну пришлось поплатиться своей волей, чтобы остаться в доме Ковена, а можно было просто пожарить девушке мяса?       Кёнсу в этом мире живёт меньше него, но хитрит хлеще лукавого ёкая!       Вот падла очкастая…       — Нет-нет-нет, он не останется, — яро протестует волк, нервно постукивая ногой.       В нём просыпается ранее невиданное острое чувство. Горячими волнами разбегается оно по всему телу и подозрительно обжигает грудь. Нет. С Кёнсу Сехун никогда не соперничал.       Не соперничал до этого, по всей видимости.       Собственная реакция ошеломляет ёкая.       — Почему это? — Агнес недоумённо поднимает голову от тарелки и перестаёт жевать.       «Действительно, Се, почему?» — фыркает ядовитый голос в его голове.       — У него есть дела, много дел, — важничает Сехун, нахмурив брови и отгоняя яд в мыслях.       — Пожалуй, я пока соберу начинку для пирога, — Кёнсу тактично поднимается из-за стола. — Какие яблоки самые кислые в саду? — уточняет он у хозяйки, отвлекая её внимание.       — Зелёные у забора, — ведьма взглядом указывает на окно. — Как выйдешь, сразу увидишь. Так что за дела? — возвращает она тему, пока хранитель поспешно ретируется.       — Найти твоих сестёр, конечно же, — Сехун сосредоточенно потягивает свой чай. — Он не просто хранитель, а ворон-тэнгу, — поясняет он и заглядывает в глаза девушки, замечая удивлённый блеск.       — Тэнгу? Ни разу их не встречала, — Агнес откладывает приборы.       — Их уже не так много, как в былые времена, и прячутся они в основном в горах. Насколько мне известно, только несколько из древних тэнгу осталось в храмах на дальних окраинах материка, — терпеливо объясняет ёкай.       — Кажется, у тебя талантливый хранитель, — задумчиво протягивает младшая сестра Ковена. — И давно ты оставил свой храм?       Всё внутри резко холодеет. И как она может так внезапно перескакивать от одной темы к другой?! Сехун молчит. Взвешивает. Ведьма бурлит его прямым взглядом и явно не успокоится, пока не получит ответа. Она загоняет ёкая в угол, а тот напоминает шахматиста в патовой ситуации.       Кажется, ходы кончились.       Ёкай уже и забыл, как выглядел его храм, когда он впервые в нём появился. Слишком много воды с тех пор утекло. Но он помнит, каким оставлял это место на попечение Кёнсу.       Ничего ценного, стоящего и дорогого сердцу.       Ничего, что стоит защищать и за что стоит бороться.       Однако Кёнсу послушно остался, несмотря ни на что. Храбрее божества, оставившего собственный храм.       — Те времена не застал даже твой дед. Ешь, пока не остыло. И не поперхнись, — голос Сехуна звучит почти так же низко, как в его обращённом состоянии. — Кёнсу не переживет, если кто-то откинется, подавившись его кулинарными изысками.       Агнес, которая даже забыла о еде, снова возвращает к ней своё внимание и поддаётся. Усмехнувшись, она парирует:       — Ты потому не ешь со мной, чтобы не умереть раньше положенного?       — Прелесть, положенным бывает кусок мяса на твоей тарелке или новая ведьма в моей постели, — хищно скалится ёкай, отгоняя предательское наваждение. — Так что на всякий случай перепроверяй, где ложишься спать.       Его слова вызывают у Агнес истеричный смешок.       — А иначе что? Донесёшь сам на руках, как прошлой ночью? — игриво вскидывает она брови.       Знает же, за что зацепиться, ведьма!       Сехун теряется на долю секунды, но вмиг становится серьёзным:       — К слову, о прошлой ночи. Что это с тобой было?       — Кажется, еда остывает, — отвечает его же монетой ведьма и принимается за мясо как ни в чём ни бывало.       Сехун пронзает её колючим взглядом. Не нравится волку, когда с ним по-лисьи хитрят. А эта ведьма мало того, что дерзит в его манере, так ещё и фамильярно играется. Будто ни страха в ней нет, ни рассудка. Видел Сехун таких — добром не кончается.       Вообще, ведьмы ёкаю мало понятны. Вроде люди, но склад ума у них странный. То ли сила обязывает, то ли стихия так влияет. Однако ведьма ведьме — рознь. Поэтому разговаривать с ними Сехун не очень любил.       В кровати болтать с ними, слава всем ёкаям, особо не приходится. Только вот с тех пор, как он решил умереть, слышать от ведьм приходится побольше, чем просто стоны. Неприятное нововведение в его привычной модели общения. Пришлось где-то после тридцатой ведьмы приноровиться и отвечать хоть что-то внятное.       Кёнсу возвращается на кухню с корзинкой спелых яблок, разбивая повисшее молчание. Кажется, он вовремя. Часть фруктов хранитель перекладывает на столешницу, другую оставляет.       Его почти чёрные глаза блестят любопытством, которое он едва ли может сдержать. Мурашки пробирают аж до самых перьев! Наэлектризованный воздух выдаёт — Кёнсу пропустил отменную партию распрей. Таким раззадоренным Сехуна тэнгу не видел давно. Величаво держится за столом, закинув ногу на ногу, а сам, как мальчишка, спорит с этой ведьмой.       Ворону мерещится, будто ёкай в доме ведьм стал беззаботнее. А Кёнсу столетия назад забыл это слово.       — Это для компота, — подаёт голос хранитель, указав на яблоки в корзине.       — Я настойку пью.       Ведьма кивает на кастрюлю и приветливо улыбается, будто не она пятью минутами ранее разносила Сехуна. А тот за всё время ни разу не дождался такой вежливой улыбки.       — Видел, сам доделывал, — почтительно отвечает Кёнсу и без тени ехидства добавляет: — Удивительно, что вы ещё не спились с таким количеством спиртного.       — Так ты поэтому постоянно такая? — ухмыляется Сехун, сложив руки на груди.       Ишь ты как залебезила, не хватает ещё почувствовать себя третьим лишним!       — Это какая «такая»? — Агнес враждебно сжимает в руках вилку, готовясь в случае неправильного ответа выколоть глаз. Волчий.       — Безрассудная? Склочная? Своенравная? — перечисляет ёкай.       «Браво, Се, ты обратил внимание девчонки! Тебе надо было?» — едкие комментарии хлещут сознание Сехуна не хуже ведьминых выпадов.       — Мог обойтись одним словом «прелестная». Так же ты обычно называешь меня? — девушка победно улыбается.       — В слове «пьяная» ты сделала кучу ошибок, прелесть, — не сдаётся Сехун, наклонившись к Агнес через весь стол.       Запах лавандового мыла кружит голову. Хочется вдохнуть ближе. Сильнее. Уже не клыками — носом коснуться бархатистой кожи. Хотя со своим звериным нюхом, он, пожалуй, где угодно почуял бы эту несносную ведьму и её упрямство.       — А ты сделал ошибку, начав со мной перепалку. Посуду сегодня моешь ты, — мгновенно реагирует та, угрожая вилкой, как смертоносным оружием.       В руках разъярённой колдуньи она вполне могла бы пустить кому-то кровь.       — Я и сам могу помыть… — участливо встревает Кёнсу, почесывая затылок.       — Посуду. Моет. Сехун, — с расстановкой чеканит Агнес, не терпя возражений.       Чтоб тебя, заноза проклятущая.       У него связаны руки. Ведьма слишком грамотно сформулировала сделку. «Делать всё, что она скажет» — подвох, на который Сехун подписался добровольно.       — Чего ещё изволите? Быть может, мне сплясать? — жеманно уточняет волк, пришивая одним только взглядом.       — Лучше займись делом. Как прошёл твой ритуал? — у девушки пропадает настроение препираться.       Она убирает в сторону полупустую тарелку и складывает пальцы в замок под подбородком. По этой привычке Сехун уже выучил, что ведьма настроена серьёзно. Выглядит при этом девушка настолько требовательно, что даже нежный голубой сарафан и милый пучок на голове не смягчают решимость в карих омутах.       Вот засада! Волк-то надеялся на яблочный пирог на десерт, а получает кучу вопросов.       Вальяжный ёкай вынужденно становится собраннее. Он снова в доли секунд меняется из наглого разгильдяя в серьёзного мужчину. С таким хоть на спонтанный штурм решись — придумает идеальный план за пару минут и осуществит с тобой рука об руку.       Кёнсу чувствует нарастающее давление. Кажется, пора почистить-таки яблоки для пирога. Ворон время от времени косится на парочку за столом и нервно поправляет очки. В храме Сехун был не особо разговорчив. Когда его только назначили хранителем, волк радовался новой компании. Только чем больше времени проходило, тем более мрачным, задумчивым и жёстким он становился.       С ним менялся и сам Кёнсу.       Ёкай отхлёбывает добрую половину чая и со стуком возвращает расписную чашку. Хранитель даже не вздрагивает — работают инстинкты и мышечная память. Он слишком хорошо знаком с натурой Сехуна, в котором после всех событий борются две личности. В храме даже пришлось перейти на деревянную посуду после последней разбитой чашки из любимой коллекции ворона. Те времена забыл даже ветер.       — Сестёр ещё не нашёл. Это плохая новость, — после долгой паузы отвечает Сехун на вопрос во взгляде Агнес.       — Если она плохая, значит, есть и хорошая? — с тенью надежды интересуется та, нетерпеливо ёрзая на деревянном стуле. — Ты говорил, Кёнсу их найдёт!       Волк склоняет голову набок, изучая Агнес. Порой её детская наивность выбивает почву из-под ног. Сразу видно — младшая. Однако ёкай не купится на это. Ведьмин дар получают поцелованные первозданной магией. Сила тянется за её родом испокон веков и плещется на дне лукавых девичьих глаз.       — Для начала, пожалуй, объясню суть ритуала, — Сехун горделиво проводит ладонью по волосам. — Моя сила и натура берут начало от Луны. К ней я и обратился за помощью, как ты — к земле.       — Она общается с тобой? — поражённый вопрос срывается с уст девушки, которая слишком мало знает о богах.       Сила ведьм тоже берёт начало у Солнца и Луны, но они общаются лишь со стихиями. Так учила ведующая бабуля. Агнес тогда была слишком маленькой. Они с сёстрами собирались у трескучего костра средь лесной поляны и смотрели, как дым смешивается со звёздами в небе. Бабушка учила их своим ведам. Солнце и Луна — сокровищница даров, недоступная человеку. Ни у одного колдуна нет такой мощи, чтобы разобрать глас светил. Однако бабушка не упоминала о божествах, способных к ним обращаться.       — Можно сказать и так, — со вздохом поясняет Сехун и пытается вернуться к сути: — В отличие от твоего метода, мне достаточно одного призыва, чтобы воспользоваться всей лунной мощью и проверить каждый уголок, куда заглядывает луна.       Ёкай делает небольшую паузу, позволяя Агнес осмыслить сказанное.       Неужели… он так силён?       Девушка сидит с сосредоточенным лицом, выискивая подвох. Разумеется, он таится в словах ёкая, как змея в тёмном ущелье. Кёнсу закусывает губу и едва не ранится ножом. Ворон уже понял, что хотел сказать Сехун.       Так вот зачем его призвали…       — И? — сдаётся ведьма, нетерпеливо теребя подол сарафана.       Волк пытается подобрать слова.       — Твоих сестёр нет в подлунном мире, — наконец признаётся он.       — Кажется, он хочет сказать, что пропавшие мертвы, — услужливо встревает тэнгу.       Агнес и так понимает сказанное.       Но нет. Она не допускала такой мысли. И не допустит.       — Они живы.       Ведьма абсолютно убеждена в своих словах. Это не слепая вера или последняя надежда.       Это сила. Сила её сестёр.       — Они живы, я это знаю и чувствую, — чеканит Агнес, уверенно заглядывая в холодную сталь глаз напротив. — Раз ты снизошёл объяснить свою силу, я объясню нашу, — кажется, её голос перенимает волчий холод.       Кёнсу, который впервые сталкивается с чем-то подобным, отставляет нож и яблоко. Вытерев руки, он опирается о столешницу и наблюдает за ведьмой. Тэнгу знает, зачем Сехун пришёл сюда. Даже если Агнес не сможет убить ёкая, даже если она не сильнейший представитель своей стихии, в ней чувствуется нечто потустороннее. Но видит он не только мистический источник, который прячут ведьмы Ковена.       Тэнгу раскрывает другую тайну, подвластную лишь его вороньему глазу.       — Наш Ковен уходит корнями во времена перворожденных ведьм. Предки создали между нами нерушимые узы, которые подпитывают природную стихию, — Агнес говорит торопливо, едва укладывая мысли в слова. — Мы с сёстрами связаны, — она пытается найти во взгляде Сехуна понимание. — Я знаю, что они живы, потому что часть сестёр живёт во мне.       Признание младшей ведьмы заставляет ёкая задуматься. Он действительно искал сестёр во всём подлунном мире. И Луна их не нашла. Ни единого намёка — заряженная вода даже не тронулась во время ритуала. А волк отдал немало сил, чтобы обыскать везде.       Однако… что если Агнес права?       Сехун и вправду слышал об утерянном обряде, способном даровать такую связь. Это были времена, когда миры только складывались на свои места. Тогда колдуны ещё обращались к богам и видели знаки светил. Говорят, однажды Солнце и Луна благословили древнее божество на союз с одарённой. Влюблённый бог отметил избранницу частичкой души, чтобы навсегда переплести свои судьбы.       Эта легенда была забыта, как и утерянный обряд. Никто не знал ни её достоверности, ни возможностей или прочих деталей. Скорее, это красивая сказка, которую принято читать детям перед сном.       Если род сестёр Ковена действительно переплетён судьбой, то у Агнес есть шанс спасти сестёр.       Тяжёлое молчание, которое навалилось на плечи хозяйки и её гостей, прерывается хранителем. Он бесшумно приближается к ведьме, снимая очки и обращая к себе всеобщее внимание.       Сехун мрачнеет, не представляя, чего ожидать от тэнгу.       Судя по тому, что он снял очки, — ничего хорошего. И это настораживает.       Ворон наклоняется и приподнимает лицо Агнес за подбородок. Недоумённый вздох срывается с припухлых губ, но сильная хватка не даёт отвертеться. Хранитель пристально вглядывается в её испуганные глаза и, опережая ядовитый выпад Сехуна, задаёт вопрос, который отдаётся набатом в ушах:       — Агнес, как давно вы воскресли?