Thoughts that take away my pride

Сегодня был обычный день конца лета, не слишком жаркий, не слишком яркий, слегка (самую малость) дождливый. Честеру не нравилось, что уже завтра он должен был явиться в школу за новыми учебниками. Школу он не любил, как не любил и это лето, стесненное его личными демонами. Это лето он провел, зависая в одиночестве и слушая музыку любимых групп. Сил на творчество не оставалось — почти все они уходили на борьбу с больной психикой. Честер ненавидел себя за это. Он был чертовски зол, и совершенно несчастен, стоя на остановке в другой части города. В его наушниках играли какие-то ритмичные гитары, слегка перетягивавшие внимание с головной боли и тяжести во всем теле на себя. Позднее в маршрутке он, глядя в окно, полузакрыл глаза, ибо ехать предстояло долго. Как всегда, головная боль сопровождалась незаметной тревогой и дурными мыслями. Честер начал предвкушать начало новых страданий, что начнутся с завтрашнего дня, а новые учебники висели зловещим роком, как предвестники всего этого. Если вам кажется, что Честер слишком уж сильно переживал насчет школы, то стоит упомянуть и то, что из-за проблем со здоровьем и школьных хулиганов он часто пропускал уроки. А если и попадал на них, ничего кроме придирок учителей и насмешек однаклассников учебное заведение ему предложить не могло. Разве что у учителей окажется хорошее настроение и они порадуют малолетнего Беннингтона хорошей отметкой или интересной историей. Впрочем, шанс не так уж велик — обычно Честер чувствовал себя после школы предельно вымотанным и задания делал через раз, а большинство уроков срывалось теми самыми курящими в туалете хулиганами. Завуч грозилась исключить Беннингтона из школы в следующем году, но так как он все ещё каким-то образом оставался одним из лучших учеников в классе, угрозы эти дальше слов не заходили. Как бы то ни было, Честеру хватало с головой. Каждое обидное слово он запоминал накрепко, и ничего с собой поделать не мог, так что иногда они снились ему в самых страшных снах. Но юный Честер дал зарок не плакать ни в подушку, ни в шторы, ни куда нибудь ещё. Радовало хоть то, что мама в отличие от некоторых не была уверена, что оценки в этом мире — главное. А вот по поводу домашнего задания случались скандалы. Хуже всего, когда к ним подключался отец. Как-то он оставил Честера без музыки. Это было одно из худших времён в жизни подростка. Такие воспоминания колыхались где-то на фоне разума прозрачной дымкой, пока Честер ехал в автобусе домой. Пыльное небо успело проронить резкие капли дождя и выпустить из заточения робкое солнце. А ещё почему Честер не хотел в школу — в классе он был совершенно один. С недавних пор люди пугали его, и пребывание в такой обстановке несомненно сделает из него тоскливую тень. Хоть волком вой. Справиться с этим помимо хобби ему несомненно помогли бы две вредные привычки. Курение и селфхарм. С тем и другим мама смирилась, но отец не преминул при каждом удобном случае упомянуть, какая курение гадкая привычка, хоть и курил сам. Так или иначе, Честер курил не дешёвую париловку, а дорогие сигареты, а попадали они в его руки редко — Честер выменивал их за деньги и сладости у одного старшеклассника. Поэтому на всякий пожарный пачка пряталась где-то в недрах дивана. Честер доставал ее, как и лезвие, когда было совсем невмоготу. Покрывшиеся полосатым узором шрамиков запястья и предплечья он предполагал в ближайшем будущем забить тату, только рисунок никак не придумывался. Оказавшись дома, Честер всеми силами пытался развеять унылое настроение. Взял гитару, и стал напевать известные песни, благо мама отсутствовала, будучи в магазине. Честер пел и пел, пока горло не перехватила судорога плача. Вот что с ним не так? Он даже песню не может допеть до конца, пусть даже она обо всем том, что было знакомо не понаслышке и пребольно ранило. Яростно напоследок брякнув по струнам, подросток отложил инструмент и пересел с кровати за стол, доставая карандаш и наполовину заполненный альбом. С ранних лет юный Беннингтон обожал рисовать. И сейчас у него выходило неплохо для своего возраста. Было время, Честер забрасывал свое увлечение, насмотревшись на работы взрослых и успешных художников, убеждаясь в том, что он никто со своими каракулями. Как бы глупо это ни было, позже он смог взглянуть на свои рисунки двухлетней давности, и признать, как далеко продвинулся в своем искусстве с тех пор. Сейчас Честер просто хотел нарисовать хоть что-нибудь, чтобы дать выход накопившейся в душе тьме и боли. Из-под грифеля стали выходить лохматые комки, похожие на перекати-поле и волчья оскаленная морда в их окружении. Прервавшись, Честер склонил голову набок, пытаясь понять, что он только что нарисовал, и какой смысл вложить стоит автору в это произведение, как любят говорить учителя. Что-то жалобное угадывалось в приоткрытой пасти хищника. Острые комки перекати-поля будто кололи его. Этот оскал, казавшийся грозным и агрессивным жестом, на деле был одновременно криком боли и попыткой защитить себя. Только спустя много дней зритель прочтет именно такой смысл в этом рисунке. И Честер однажды поймет, что изобразил никого иного, кроме себя…