Львенок

      Кинн несколько минут подряд топтался возле двери сына, переминаясь с ноги на ногу, растирая вспотевшие ладони о штаны и растерянно оглядываясь в поисках хоть какой-то поддержки, но в коридоре он был один. В силу строгого и одностороннего воспитания отца, лидер крупнейшего мафиозного клана страны не знал, как правильно начать разговор о такой важной и интимной вещи, как организация праздника и поиск подарка для любимого человека. Дергать со своими проблемами Тэ, заваленного по уши вопросами бизнеса побочной семьи, не хотелось, Порче записывал с Кимом новый хит, днюя и ночуя в студии, просить совета у Кхуна было чревато непредсказуемыми последствиями ввиду его буйной и яркой фантазии, а больше поговорить о приближающемся торжестве было не с кем.       Люлей Вегасу и всем сопричастным к разгульным игрищам Кинн уже выдал, сурово напомнив, что заниматься сексом при ребенке нехорошо, но Че после проникновенной словесной выволочки даже поблагодарил — все-таки они с Поршем оба за делами и заботами совсем пропустили тему полового созревания у Бена, а ребенку уже двенадцать. Но это не отменяло того факта, что взрослый, самодостаточный человек, лидер сильнейшей мафиозной группировки страны, уже почти год как приемный отец — Кинн Анакинн Тирапаньякул мялся у двери сына, как нашкодивший пятиклашка после родительского собрания.       — Ну и кто пожаловал? — обладающий отличным слухом Бен устал ждать, пока нежданный гость соберется с мыслями, и распахнул дверь сам. Напоролся на мнущегося на пороге родителя и сразу же стал серьезным и сосредоточенным. — Отец? Что-то с семьей? Похищение? — уточнил он тихо, и Кинн не мог не восхититься почти успешными попытками ребенка сохранить трезвый рассудок.       — Нет, львенок, все в порядке. Просто нужно поговорить.       — Я что-то сделал не так?       Бен пропустил незваного гостя в комнату, что-то напечатал в мессенджере и отложил телефон экраном вверх на край стола, полностью, от края до края, заваленного книгами, тетрадями и околокомпьютерной техникой. Как он ориентировался в этом бардаке, для всех Тирапаньякулов оставалось загадкой, но факт оставался фактом: Бен за секунду мог найти в своей комнате нужную ему вещь и всегда замечал, если на его территории появлялись что-то новое и неучтенное, Порш с Порче лично не раз проверяли.       — Нет, львенок, ты отлично справляешься, я очень доволен твоей успеваемостью, — выдавил Кинн, все еще чувствуя себя незаслуженно побитым щенком.       — Тогда что не так? Уж извини, но выглядишь так, будто тебя внедорожник переехал.       Бен быстро застелил разворошенную постель измятым покрывалом, чтобы гость мог присесть. Сам он расположился у изголовья в позе лотоса и вопросительно уставился в лицо приемного отца, расслабленно перебирая по покрывалу пальцами, чтобы разгладить глубокие складки. Кинн некстати вспомнил, что Биг тоже имел привычку теребить что-то в руках, если сильно нервничал или задумывался, и точно так же разводил в комнате легкий срач, периодически выхватывая то от соседа, то от Чана.       — Через пятнадцать дней день рождения Порша, — признался мужчина тихо, сделав короткую дыхательную гимнастику по методике Чана. — Двадцать пять лет.       — А, я понял. Ты не знаешь, что дарить.       Кинн кивнул, пытаясь внятно сформулировать непрерывно гложущие его сомнения и тяжелые мысли. Подаренные на Новый год дорогущие часы Порш ради приличия поносил пару дней и отложил в ящик, больше не доставая, несколько новых пошитых по фигуре костюмов надевал только на важные мероприятия, по протоколу которых необходимо было явиться в «дорогом-богатом». Поездку на яхте на годовщину отношений, правда, оценил по достоинству, особенно когда узнал, что их уединенные каникулы продлятся не один день, а три. Повторяться с подарками Кинн не хотел, но ничего другого, кроме пафосного похода в ресторан или очередных алмазных запонок, в голову не лезло. А праздник неуклонно приближался, вместо радостного предвкушения вселяя в главу семьи смутную тоску и грусть.       — Понимаешь, раньше я мог сводить его в дорогой ресторан или провести с ним время на яхте, но сейчас он к этому привык, и я не знаю, что делать. Порш не принимает дорогих подарков, а если и принимает, то не носит, — смог выдавить из себя Тирапаньякул после долгой вдумчивой паузы.       — Ты, главное, не как пи’Вегас. А то папа все-таки менее терпеливый и понимающий, чем пи’Пит, — несмотря на серьезное лицо, в низковатом голосе Бена прозвучала явная насмешка.       — Ты о чем?       — О Венисе. Пи’Вегас очень любит и уважает пи’Пита, но иногда ведет себя как полный идиот. Они же чуть не поссорились из-за усыновления Вениса, но это потому, что пи’Вегас вовремя язык из задницы не вытащил и не рассказал толком про ребенка, мне Макао все в подробностях растрепал. Взрослые такие странные: вечно надумывают себе проблемы там, где их нет, а потом ходят и обижаются друг на друга.       — Ты так и не ответил, негодник. Что мне делать?       Кинн протянул руку вперед и ласково цапнул сына за ухо, возвращая к первоначальной теме разговора, хотя с прозвучавшими словами был согласен целиком и полностью. С ним Пит тоже по старой дружбе поделился этой «веселой» историей, запивая расстройство фирменным коктейлем Порша и хватаясь за голову от предрассудков и страхов, вбитых избраннику его собственным окружением — Вегас почему-то упорно думал, что, узнав об еще одном малолетнем ребенке Кана, Пит его бросит и свалит обратно к бабушке на остров. А посему Тирапаньякул слонялся по собственному дому, как призрак, и смотрел глазами побитой собаки на все сильнее нервничающего от отчужденности избранника Пита. Чем окончательно уверил его, что их отношениям конец. Разумеется, узнав о настоящей причине сердечной тоски благоверного, Пит долго и со вкусом ругался, но буквально на следующий день записался на самые лучшие и полноценные курсы по уходу за маленькими детьми, чтобы минимизировать ошибки в воспитании двухлетнего Вениса.       — Давай устроим пикник для всех за городом. Подключим пи’Кхуна и пи’Тэ, будет весело. Можно будет сделать кучу фоток, а потом вклеить в альбом. Папе понравится, он любит отдых на природе и шумные компании.       — Так, и кого позовем? — заинтересовался Кинн, придвигаясь к сыну поближе. Идея была свежей и неплохой, хоть и требовала изрядной подготовки по части безопасности.       — Семью, конечно. Дядю Чана, Пи’Вегаса и пи’Пита с Венисом, Макао и пи’Тэ, Кима с Че, пи’Кхуна и пи’Чая, можно тогда еще пи’Сайфу позвать с кхуном Фортом, ты же вроде с ними хорошо общался. Пола с Армом. Друзей папы, у него же есть друзья? И пи’Нампын, если ее врач разрешит.       — Большая компания.       — Зато так от любой беды отобьемся. А по поводу твоего личного подарка… Папа любит красивые жесты и символы куда больше материальных подарков. Подумай над этим.       — Ты чудо, львенок, спасибо, ты мне очень помог, — Кинн притянул сына к груди и обнял, стараясь действиями передать благодарность и тепло.       Бен доверчиво, но очень аккуратно прильнул к нему, удобно укладывая острый подбородок на плече.       — Ты ведь не жалеешь? О том, что взял меня к себе?       — Конечно, нет, ты чего? — Кинн снова погладил мальчика по острым крыльям лопаток, про себя удивляясь, куда исчезало все то, что здоровый подростковый аппетит наедал за день.       — Не знаю, просто… вы с папой такие занятые, вечно утрясаете важные дела, ездите на встречи и так хреново прячете от меня синяки и переломы, что это просто смешно.       — Давно заметил? — Кинн чуть отстранился, и ребенок сразу выпустил его из объятий, позволяя выпрямиться и снизить нагрузку на ребра.       — Что ты два ребра сломал? Давно. Еще в первый день. Локтем били из болевого захвата, да?       — Да. Ерунда, львенок, на мне как на собаке, — отмахнулся Кинн, но душу омыло покалывающим, искристым теплом из-за неподдельной тревоги и родственной нежности, плещущихся в глазах ребенка, которого Кинн уже давно считал своим. Ни Кхун, ни Ким, ни Вегас с Макао, ни он сам никогда не смотрели так на своих отцов. На этом фоне достижения Кинна казались невероятно высокими, что внушало ему гордость и некий приятный трепет в районе отогревшегося в простой человеческой любви сердца.       — Папа, пожалуйста, говори мне сразу, если вы пострадаете, хорошо? Я же волнуюсь за вас. Так ведь и параноиком стать недолго, — ребенок не стеснялся журить мужчину, выглядя при этом маленькой копией обеспокоенного Чана, и это тоже было по-своему тепло и правильно.       — Я буду говорить, малыш, обещаю, — обрадованно закивал Кинн, ласково трепля темные и еще сильнее отросшие волосы сына.       Бен от руки не отстранился, но окинул его скептическим взглядом и совсем по-поршевски выгнул правую бровь.       — Ладно, у Пола вывихнута рука и легкое пулевое в правом плече, Топ и Ви вернутся из больницы через пару недель, а Порш всего лишь глубоко оцарапался о металлическую сетку, и поэтому перешел на темные худи, чтобы не палить раны перед тобой.       — Так-то лучше. Ладно, я обещал дяде Чану быть у него, как только освобожусь. Все вопросы с организацией праздника скидывай на пи’Кхуна, а пи’Тэ присоединится, когда отмахается от бумажек побочной семьи. Увидимся за ужином, — Бен коротко прижался щекой к щеке Кинна и убежал из комнаты, прихватив телефон.       Кинн встал, подходя к письменному столу и рассматривая несколько фоторамок над ним: на первом фото была запечатлена молодая и счастливая кхун Мика, держащая на руках крохотный комочек, завернутый в пеленку; судя по затертому виду фото и совсем юному облику женщины, ребенком у нее на руках был Биг. На втором снимке незнакомый седовласый мужчина лет пятидесяти, видимо, дедушка Бена со стороны матери, с гордостью показывал фотографу крупную, с его предплечье величиной, свежепойманную рыбину. На третьем Биг лет в семнадцать светло и широко улыбался на фоне искристого водопада. А последним оказалось то самое, выпрошенное ребенком фото Анет, матери Кинна.       Портрет Мики, вышедший из-под кисти Нампын, украшал собой стену напротив входа. Кинн бросил на него долгий, полный признательности взгляд — несмотря на то, что мать Бена при жизни он знал шапочно, ограничивая контакты оплатой больничного счета, благодарность за сообразительного, чуткого и славного ребенка неусыпно жила в нем, заставляя постоянно совершенствоваться, чтобы быть достойным такого сына.       Несмотря на то, что стать понимающим и вовлеченным родителем оказалось не так просто, как Кинн полагал изначально, затея Порша, поначалу кажущаяся нелепой и обреченной на провал, смогла перерасти в серьезное событие, окончательно изменившее всю семью и практически залечившее глубокие душевные раны, оставленные Корном и Каном. Бен и Венис незаметно сплотили Тирапаньякулов вокруг себя, придавая семейным посиделкам новый, более домашний, правильный и глубокий смысл. Во многом благодаря Бену и Питу Кинн окончательно перестал воспринимать побочную семью как врагов. Благодаря смешливому длинноволосому мальчишке Кхун все чаще улыбался без прежней пугающей искры безумия в глазах. Благодаря ему Порш смелся так искренне и светло, что у Кинна каждый раз замирало сердце в груди.       И Кинн будет последним глупцом, если позволит хоть кому-нибудь разрушить это солнечное, пропитанное нежностью и теплом счастье, что проросло в нем и уже приносило свои плоды в виде уверенности в собственном тыле, спокойствии и умиротворенности.

      ***

      Двадцать пятый день рождения Порша остался в памяти лидера клана, да и всей остальной семьи, как веселое, но вместе с тем противоречивое событие. Начать хотя бы с того, что очень умный Кинн, решивший поздравить своего негласного супруга самым первым, да еще и не простым подарком, а страстным сексом сразу после утреннего душа, напоролся в собственной спальне на целую толпу знатно прибалдевших от открывшегося зрелища родственников.       Кинн с Поршем, бешено целуясь, выкатились из ванной в клубах пара в чем мать родила, до предела заведенные желанной, долгожданной близостью. Оба полностью погрузились во французский поцелуй, но, когда над их головами оглушительно взорвалась хлопушка, посыпая разноцветным мелким конфетти, Кинн по давно приобретенной привычке первым делом задвинул Порша к себе за спину, поворачиваясь к опасности лицом. Самым сложным в такие моменты было удержать импульсивного и мощного Киттисавата за своей спиной, но Кинн всегда был сильнее и настойчивее, вот и теперь оставил его за спиной, разве что руку сжал у локтя почти до синяков. И едва не подавился слюной, нос к носу столкнувшись с разношерстной компанией смущенных открывшимся зрелищем родственников.       Пит мгновенно покраснел, отбросил остатки хлопушки, как ядовитую змею, и уткнулся лицом в плечо весело скалящегося Вегаса, который, как последняя скотина, бесстыдным, одобрительным взглядом прошелся по обнаженному телу кузена, уже успевшему украситься яркими любовными метками в районе шеи и ключиц. Ким рефлекторно выступил вперед и своим телом закрыл Порче видимость. Пакин, неведомо как затесавшийся на этот праздник жизни, повторил то же самое с Графиком, на чьей белой тонкой коже румянец было видно сильно издалека. Кхун рыдал от смеха на плече внешне спокойного Паначая, истинные чувства которого выдавали разве что чуть подрагивающие уголки полных губ. Тэ тоже хихикал в кулак, придерживая согнувшегося пополам Макао под грудью второй рукой.       — Пап, ты выглядишь просто шикарно, но, может, прикроешься? –покрасневший от шеи и до самого лба Бен сориентировался первым, кинув Кинну первую попавшуюся тряпку. Тот поймал ее одной рукой, второй продолжая инстинктивно прикрывать пах, и машинально передал Поршу, все еще прячущемуся за его спиной.       Порш моментально закутался в красный шелковый халат Кинна и поменялся с ним местами, выглядя одновременно смущенным, милым и немного напуганным. Кинн поймал себя на мысли, что в очередной раз влюбился в него сильнее, хотя, казалось бы, куда еще.       — Папа, с днем рождения! — Бен, отбросив стеснение, подбежал к Поршу, с разгона обнимая мужчину за спину двумя руками. Тот засмеялся — искристо, солнечно, светло — с удовольствием тиская мальчишку в ответ. Кинна словно током прошибло от этого веселого смеха двух самых дорогих для него людей, и он, не скрываясь, притянул обоих к себе поближе, обхватывая руками и расплываясь в дурной, счастливой улыбке.       — Спасибо, львенок. Я тоже тебя очень люблю, — Порш наклонился, целуя сына в макушку, но, подумав немного, потянулся и к Кинну, чтобы никого не обделять.       Вытирающий слезы не то счастья, не то смеха Кхун вручил Киттисавату какой-то конверт, и мужчины расступились, показывая тележку с легким завтраком на двоих, которую до этого успешно прикрывали своими телами.       — Даем вам полтора часа на завтрак и все то, что вы не успели закончить, и едем на природу, это не обсуждается.       Кинн и Порш покивали, дождались, пока все причастные свалят из их спальни, повалялись на кровати, не сдерживая гомерический хохот от тупости ситуации, и все-таки занялись сексом. Нежным, долгим, вкусным, с глубокими поцелуями и расчетливыми, выверенными движениями, приносящими обоим максимум удовольствия.       Разумеется, из-за подобных горячих развлечений поесть они толком не успели — только кофе глотнули, одеваясь уже по пути к тарабанящему в дверь недовольному Кхуну. Правда, разыгравшийся аппетит удалось немного забить в машине сладкими батончиками и капучино в термокружке, которые сунул им в руки предусмотрительный Тэ.       Площадку для пикника Тэ и Кхун выбрали за городом, неподалеку от того места, что вспомнила Нампын. На большой живописной поляне, окруженной кривоватыми низкорослыми деревьями, нанятые рабочие заранее выкосили траву и расставили раскладные пластиковые столы, за которыми теперь хозяйственно суетились напевающая себе под нос улыбчивая и звонкая Йок, двое по-дружески переругивающихся университетских товарища Порша и Форт с Сайфой. Чан в тенечке, то краснея, то бледнея, развлекал светской беседой миролюбивую и спокойную Нампын, лениво черкающую карандашом в большом блокноте.       — Ну наконец-то! Расставляйте стулья и идите готовить мясо. Еще дольше не могли? — разворчался Джом, но именинник только крепко обнял обоих друзей, молчаливо благодаря за то, что не побоялись его нового статуса и сопряженных с ним опасностей, и пришли отпраздновать.       Вегас и Пакин сообща разложили переносной мангал и достали заранее замаринованное Порче мясо, Форт, немного подумав, присоединился к ним. Че, Тэ и Макао технично примкнули к нарезке салатиков, овощей и фруктов. Венис неведомым образом оказался на руках у сильно смущенного такой разношерстной компанией Сайфы, пришедшего вместе с партнером, но они быстро нашли общий язык под одобрительным и странно задумчивым взглядом Форта. Ким, изгнанный Порче подальше от стола за регулярное мелкое воровство продуктов, обиженно надул губы, чмокнул своего бойфренда в щеку и сменил морально уставшего Чана возле Нампын.       Со слов младшего Киттисавата Кинн знал, что эти двое виделись полтора месяца назад в санатории, и разговор между ними состоялся очень долгий и сложный. Но Нампын, потихоньку начавшая вспоминать прошлое и вникать в свою новую жизнь, все же нашла в себе силы простить обидчика младшего сына и позволила им жить вместе. Чем ушлый Ким и воспользовался, окончательно уволакивая не особо сопротивляющегося Порче в свой хорошо защищенный и обставленный по последнему слову техники пентхаус.       Бен вертелся юлой — то раскладывал скромные пластиковые стулья, то помогал Питу наладить огороженный манежик для Вениса, то обнимался с Нампын, что-то эмоционально и быстро ей пересказывая. Самому Кинну тоже нашлась посильная работа: требовалась грубая физическая сила, чтобы натянуть тент на заранее вбитые по краям полянки колья. Также он еще раз проверил умело рассосавшуюся по кустам охрану и периодически отлавливал в толпе Порша, чтобы ласково коснуться плеча или коротко поцеловать припухшие губы — утренних ласк обоим было безумно мало.       В какой-то момент Бену надоело носиться вокруг с камерой, и он отдал ее Графу, с самого начала подготовки к празднику бродящего по всей площадке, словно неприкаянный призрак. Уже потом оказалось, что фотографировать пацан не умел совершенно, умудрившись поймать все самые неудачные ракурсы из возможных, но в процессе выглядело вполне неплохо. Граф отходил то дальше, то ближе, будто действительно подбирал удачный кадр и освещение, то приседал, то вытягивался вверх, ловя лучший ракурс. Приглядывающий за ним вполглаза Пакин одобрительно улыбнулся и вернулся к разговору с Вегасом, хотя для всех было бы куда лучше, отзови он увлеченного Графика обратно к себе под бок.       После основного этапа подготовки к застолью, гости выстроились кривоватым ручейком вручать Поршу подарки. Тот заранее просил родственников особо не тратиться, но собравшимся все равно хотелось отличиться и порадовать именинника чем-то полезным или красивым. Кинна зачем-то поставили рядом, и теперь он мог наравне с Поршем восхищаться, удивляться или ужасаться выбору их общих друзей.       Первым к Киттисавату пробился его младший брат, с трудом отвоевав это право у Бена, Нампын и Йок. Парень, краснея, вручил старшему красиво оформленную на листе А-4 лично написанную песню, которую после предложил исполнить вживую под гитару. Порш вчитался в слова, старательно выведенные от руки изящным курсивом, и молча обнял брата, продержав его в руках не меньше минуты, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы благодарности.       Нампын протянула сыну его довольно точный портрет. Порш в своем любимом оливковом костюме выглядел непривычно спокойным и уверенным. От его легкой полуулыбки так и тянуло теплом и лисьим лукавством, красивые, крупные руки расслабленно лежали на подлокотниках его любимого массивного черного кожаного кресла, давно занявшего почетное место в кабинете Кинна. Портрет был единственным подарком родственников, о котором Кинн знал наверняка — он лично по просьбе Нампын отобрал почти полсотни снимков Порша, из которых женщина выбрала один, чтобы немного дополнить и перенести на свою картину.       Мать благодарный Порш тоже обнимал довольно долго, воздавая за все те годы, что ее не было рядом.       Йок, лукаво подмигнув, преподнесла своему лучшему бывшему работнику какой-то алкоголь в большом и плотном подарочном пакете с бирюзовыми лентами вместо ручек. Заглянув внутрь, Порш со счастливым воплем подхватил работодательницу за талию и под ее же звонкий смех покружил по полянке.       Бен подарил отцу лично собранный им пазл с их семейным фото на 1000 штук, который специально собирал в одиночку по вечерам почти неделю. Кинн прикинул временные и моральные затраты на это дело и тайком выдохнул, поблагодарив небеса и ребенка, что его не позвали за компанию собирать этот мелкий кошмар. Затем подошли Джом и Тэм, передав другу большой комплект шелкового темного постельного белья, который попросили открыть наедине и в спальне. При этом на Кинна они усиленно старались не смотреть, и тот сразу же заподозрил какую-то подставу, но подарок послушно убрал в машину, чтобы развернуть уже дома.       Тэ и Макао, улыбаясь одинаково мило и тепло, вручили безумно красивый ажурный ночник, создающий иллюзию звездного неба. Вегас сунул Кинну какую-то закрытую тяжелую квадратную коробку и предупреждающе щелкнул Порша по носу, когда тот попытался сунуть любопытный орган внутрь. Пит душевно обнял друга и отдал ему тонкий свитер, связанный бабушкой специально по его меркам. За этот подарок Порш тоже долго благодарил и обещал в скором времени навестить пожилую женщину с ответными дарами.       Пакин и График презентовали красиво оформленный и очень удобный письменный стол, который работники уже устанавливали в кабинете Кинна, где Порш уже давно прописался на постоянной основе, не желая разлучаться с негласным супругом даже ненадолго. Форт и Сайфа пообещали сделать полный апгрейд любимого старенького мотоцикла Порша. Арм и Пол вытряхнули из черного бархатного мешочка в подставленную руку Киттисавата кучку каких-то мелочей, увидев которые тот обрадовался, как ребенок, и чистосердечно затискал обоих коллег.       Ким, подошедший робко и медленно, почти подкравшийся на мягких лапах, словно дикий кот, получил от Порша ободряющее похлопывание по плечу, немного расслабился и сунул ему в руку ключи и карту доступа на явно самодельном кривоватом брелоке в виде ярко-розовой кошачьей лапы с лимонно-желтыми подушечками, к созданию которого наверняка приложил руку Порче, обожавший все самодельное и необычное.       — Мой пентхаус. Ты можешь приходить к Че, когда захочешь.       Порш очень долго смотрел на Кима, смешавшегося и чувствующего себя очень неуютно под этим пронзительным взглядом, а потом молча сгреб его в медвежьи объятия, совсем как родного младшего брата. Наблюдающий за ними со стороны Кинн почувствовал на несколько секунд острую боль в сердце и глухую тоску по упущенным возможностям — они с братьями перестали обнимать друг друга вот так еще в далеком детстве. Потрепанный и полупридушенный Ким с трудом выбрался из сильных рук Порша, независимым, типично кошачьим жестом отряхнул помятую одежду, словно попорченную пушистую шубку, и неожиданно для всех улыбнулся. Так светло, чисто и мягко, как не улыбался лет с двенадцати, сразу став поразительно похожим на покойную мать.       Танкхун, улыбаясь загадочно и мягко, вручил мужчинам запечатанные в полупрозрачную подарочную упаковку парные халаты из тончайшего шелка — светло-голубой для Порша и темно-синий для Кинна. Даже маленький Венис расщедрился на подарок — собранный вместе с Беном простенький средневековый замок из лего. Последним поздравлять именинника подошел Чан, выглядящий странно открытым и непривычно беззащитным в простых светлых джинсах и футболке с логотипом Металлики.       — Спасибо, что ты и твой брат изменили всю семью. Эту вещь я по просьбе кхун Анет хранил очень долго, специально для тебя.       Мужчина протянул враз посерьезневшему Поршу гладкий платиновый медальон на цепочке, выполненный под старину. Замочек негромко щелкнул, и на склонившихся к подарку мужчин посмотрел пятилетний Кинн с залихватской улыбкой, пухлыми щеками и все такими же непомерно широкими бровями. На другой стороне изнутри были выбиты слова: «храни его».       — Спасибо… — Порш сморгнул соленые капли с ресниц и благоговейно прикоснулся к медальону, как к бесценному сокровищу. Кинн и сам едва сдерживал слезы.       — У нас тоже?.. — хрипло-хрипло спросил Ким, завороженно глядя на подарок Порша.       — Ты был таким славным в детстве, пи’Ким. Прости, что не сказал, я хотел дома… — Че с нежной, взрослой улыбкой отогнул ворот оверсайзной черной футболки, где виднелся такой же кругляш.       Ким поклонился Чану, уважительно, низко, как родному отцу, и сгреб Че в объятия, оттаскивая в сторону и что-то лихорадочно шепча на ухо, перемежая слова короткими поцелуями в щеки и губы. Чан и Чай померялись долгими серьезными взглядами, и младший мужчина приложил кулак к сердцу, в глаза Чану говоря:       — Я заслужу.       — Полгода, — пообещал Чан, бесшумно отступая обратно в гущу толпы.       — Кинн. Кинн, я… — Порш повернулся к партнеру, все еще бережно держа медальон в сложенных лодочкой ладонях.       — Я люблю тебя, Порш. И мама бы тоже тебя полюбила. Вы с Че и Чаем ей бы очень понравились. Ну, не плачь, котенок, не плачь. Я здесь, — Кинн притянул к себе тихо плачущего избранника, скрывая его лицо на своем плече, хотя самому невыносимо хотелось сесть на короткую траву и разрыдаться вдрызг. Порш тесно прильнул к нему в ответ, поцеловал мокрыми от слез губами в шею, поверх сбитого от слишком ярких и сильных чувств пульса.       — Я люблю тебя, Кинн, очень сильно. И буду хранить. И медальон, и тебя, я обещаю.       — Тише, тише. Я знаю, Порш. Я все чувствую. И тоже буду тебя беречь. Тебя и Бена, м?       Долгий, нежный сладко-соленый поцелуй прервался шутливо-недовольным гомоном гостей, активно требующих приступать к наготовленной еде. Порш нехотя отлип от Кинна, повесил медальон почему-то на него же и ускакал к уже накрытому столу, на ходу цепляя на лицо веселую, искреннюю улыбку, словно феникс, в очередной раз воскресший из пепла. Кинн неслышной тенью скользнул к краю полянки, куда скромно уселся Чан, положил руку ему на плечо, наклонился к уху и прошептал:       — Спасибо, ифу.       Чан в ответ крепко сжал руку воспитанника в своей сухой и крепкой ладони. Нампын подмигнула удивленному таким невиданным расположением Кинну, подарила Чану ослепительную улыбку, устоять против которой не смогла бы и каменная статуя, и светским тоном предложила поухаживать за мужчиной. Кинн хмыкнул себе под нос, смакуя растерянное выражение на вечно каменном лице Чана, и ретировался, по пути забрав у Сайфы Вениса, чтобы передать его Бену, по которому капризный малыш уже успел соскучиться.       Граф, утолив первый голод, вылез из-под бока Пакина и, как ответственный фотограф, пошел делать общие фото. Тэ с рук кормил довольно щурящегося Макао, попутно перешучиваясь с Йок и друзьями Порша. Танкхун беззастенчиво ворковал с Паначаем, Вегас о чем-то увлеченно трепался с Пакином, размахивая руками и возбужденно сверкая глазами. Форт и Арм с абсолютно одинаковыми покровительственными усмешками слушали трескотню Сайфы, Пола и Пита. Ким и Порче привычно ушли в их уединенный мирок на двоих, а Кинн поймал себя на мысли, что ему хорошо и спокойно. Что он искренне рад видеть всех этих людей и уже давно не считает их врагами или соперниками. И что сидеть вот так, за одним длинным общим столом, наворачивать криво нарезанный хлеб и пожаренное Вегасом мясо — намного вкуснее и лучше, чем пить самое дорогое вино в компании двуличных толстосумов, их напомаженных жен и выдрессированных детей.       Подарок матери грел душу, но Кинн, после некоторых колебаний, все же перевесил его на Порша, сначала нежно целуя ямочку между совершенных ключиц, куда украшение опустилось уютной теплой тяжестью, а затем и сам металл. Порш ответил долгим взглядом в душу и настойчивым поцелуем в губы.       И именно этот момент выбрал гадский, ослабевший из-за поднявшегося небольшого ветра тент, чтобы свалиться серым плотным облаком на всю поляну, накрывая столы, людей и наготовленную еду плотным пыльным покровом.       Выбирались из-под него весело и долго. Еще дольше сдержанно, сквозь зубы матерились, отфыркивались после приступа бурного веселья и выпутывали из волос и одежды случайно попавшие туда продукты. При этом все волком смотрели на Кинна, но в этот раз он точно был не виноват — его вероломно отвлекли от завязывания тесемок тента носящиеся тут и там дети и не менее непоседливый Граф.       После они еще долго сидели на этой самой полянке уже без тента, обмазавшись солнцезащитным кремом, который захватил Порче просто на всякий случай. Ели, пили, смеялись, делали селфи и групповые фото, самые младшие даже немного поиграли в догонялки, а Нампын и Бен сделали несколько карандашных набросков природы и застолья.       После все сообща и с штуками-прибаутками убрали за собой по строгому наставлению Йок, Порче и Порша, загрузились в машины и вернулись в комплекс. Кинн на пару часов отлучился, чтобы устроить личный сюрприз, оставив Танкхуна, Бена и Че развлекать и отвлекать Порша от его отсутствия. Выполнять задуманное оказалось больно, но Кинну к неприятным ощущениям было не привыкать, и он только попросил двух заранее нанятых мастеров поторопиться.       После был званый ужин в семейном ресторане для статусных гостей, где Порш, насмеявшийся и хорошенько отдохнувший днем, выглядел еще краше, чем обычно. Новый песочно-серый костюм сидел на нем идеально, выгодно подчеркивая ширину плеч, узкую талию, которую Кинн был готов боготворить с самого начала их отношений, подтянутые бедра и аппетитную задницу. Анакинн страшно ревновал Порша к гостям, а тот лишь посмеивался, лениво потягивал свое шампанское и ненавязчиво флиртовал только с Кинном, но так, что у главы семьи моментально твердел член и поджимались яйца. Скрывать от гостей стояк Кинну было далеко не впервой — жизнь бок о бок с таким красивым и сексуальным человеком, как Порш, и не такому научит, но приходилось воистину тяжко, да и плечо мерзко ныло, намазанное специальной противовоспалительной мазью.       Но Кинн понял, что оно того точно стоило, когда, уже после приема и долгих прощальных расшаркиваний с гостями, опустился на край их кровати и протянул Поршу специальный крем, выданный тату-мастером. Киттисават с любопытством повертел тюбик в руках, прочитал название, машинально потер своего феникса сквозь рубашку и тут же с глухим вскриком осознания бросился к партнеру, падая перед ним на колени и вопросительно заглядывая в глаза снизу вверх.       Тирапаньякул в ответ лишь устало улыбнулся и потянулся к плечу, где был вытатуирован минималистичный черный дракон, в том же стиле и на том же месте, что и феникс у Киттисавата.       — Придурок мафиозный! Очень больно? Давай, помогу. И таскал же еще этот пиджак тяжелый… — непрерывно ворчал мужчина, расстегивая на Кинне рубашку, а тот смотрел на него влюбленными глазами и не мог оторваться, настолько Порш был красивым и волшебным. Будто и правда не принадлежал к человеческому роду.       В себя Кинна привела ноющая боль от растревоженной касаниями кожи, но почти сразу и она отступила под натиском длинных ласковых пальцев, приятно поглаживающих по загривку.       — Дурак мафиозный. Кинн, я… спасибо тебе. Я знаю, как много ты сделал, чтобы этот день получился настолько потрясающим. Как ты заебал Тэ и Порче с организацией, еще и маму из санатория вытащил. И медальон этот… Спасибо, правда. Это лучший праздник в моей жизни.       — Лучше, чем наш день на яхте? — подначил Кинн, перехватывая руку партнера, чтобы оставить нежный поцелуй на костяшках, шершавых и чуть растрескавшихся от постоянных тренировок с боксерской грушей.       — Лучше. Но ты мне столько веселья своим сюрпризом обломал!       — Порш? — Кинн похолодел, не зная, что именно успел сделать не так, и почему в любимом голосе вместо удовлетворения звучит искреннее расстройство.       Вместо ответа Киттисават сдернул с себя брюки вместе с бельем, порывисто схватил руку Кинна и опустил на свои ягодицы. Пальцы жадно скользнули по гладкой коже, привычно легли в расщелину и напоролись на теплое основание довольно крупной силиконовой анальной пробки.       — Блять… — враз охрипшим голосом выдал Кинн, до конца осознавая происходящее. — Так ты поэтому не садился…       — А теперь только в миссионерской или стоя. Но я тебя все равно люблю, веришь?       — Верю, — Кинн позволил себя оседлать и робко тронул игрушку, все еще находящуюся в чужом теле, вызывая в груди Порша довольное урчание, почти сразу, впрочем, сорвавшееся на низкий томный стон.       Больше в ту ночь глава семьи ни о чем, кроме Порша и его удовольствия не думал; и даже свежая крупная татуировка не помешала их разгульным и длительным постельным игрищам.

      ***

      Утром, правда, ему действительно было весьма некомфортно из-за того, что Порш во сне отлежал ему плечо, но Кинн не жаловался и старался не показывать боли, чтобы не напрягать и так тревожащегося из-за крупной и сложной татуировки партнера. После легкого завтрака в постель и обязательных теперь уходовых процедур для тату они еще немного повалялись и вдоволь нацеловались, в кои-то веки никуда не торопясь — Кинн специально устроил все так, чтобы их не дергали по работе целых два дня.       Затем любопытный и непоседливый Порш вспомнил про нераскрытые подарки и полез их распаковывать, большую часть без колебаний затащив на кровать. Ночник Тэ они опробовали еще ночью, и теперь звездное небо у Кинна ассоциировалось только с темными, затуманенными страстью, влажными глазами Порша, едва подошедшего ко второму оргазму.       Склеенный гигантский пазл Бена занял почетное место на стене в спальне счастливых отцов. Портрет Порша Кинн с его разрешения забрал к себе в кабинет, а после долго и сладко целовал возлюбленного, который очень кстати шепнул, что попросил у матери нарисовать в таком же стиле и Кинна уже к его дню рождения. Мотоцикл еще вчера уехал к Сайфе в сервис на апгрейд, стол со множеством ящиков и встроенным органайзером Киттисават тоже успел исследовать и чуть ли не облизать со всех сторон еще прошлым вечером. Свитер бабушки Пита оказался на поверку приятного пепельно-серого цвета и пришелся идеально впору, великолепно оттеняя к тому же темную кожу владельца. Ключи от пентхауса с глупым брелоком Порш долго баюкал в руке, а потом решительно положил в сейф к ключам от старого родительского дома — беспокоить младших по пустякам он все равно не собирался, но жест Кима тронул его до глубины души.       Россыпь мелочей вроде старой затертой монетки, потрепанного кожаного браслета, каких-то покрытых ржавчиной ключей и наклейки Трансформеров с обтрепавшимися краями Порш тоже отложил к ключам, пояснив заинтересовавшемуся Кинну, что Арм и Пол нашли абсолютно все вещи, которые умудрился проиграть Порш в карты на дежурствах в бытность свою простым телохранителем главной семьи.       Конверт, который Кхун передал Поршу еще утром, содержал в себе договор купли-продажи для маленького уютного домика на одном из лучших курортов страны. Порш долго думал над этим подарком, а затем махнул рукой и заметил, что туда можно изредка летать вдвоем или втроем, чтобы уединиться на особые праздники, вроде годовщины или дня рождения.       А дальше начались сплошные приколы. Первым ловкие пальцы Киттисавата добрались до второго подарка Кхуна и Чая. Халаты были идеальны — отличное качество, скользящий силуэт, мягкий, прохладный материал. И искусная вышивка на всю спину — на нежно-голубой ткани лимонно-алый феникс, на темно-синей — багрово-золотой дракон.       — Сука, и когда успел прохавать, что именно я хочу выбить, я же никому, кроме Че не говорил, а он точно не стал бы сдавать, — незло выругался Кинн на слишком уж предусмотрительного и хитроумного старшего брата.       — Не злись, кот, он же бывший наследник и лучший аналитик семьи, ему положено быть хитрым и пронырливым. Примерь, скорее, — Порш примирительно улыбнулся и протянул Кинну его часть подарка.       Уже спустя пять минут они пошли на новый заход постельных игрищ, не сумев устоять перед красотой друг друга, облаченных в столь изысканную вещь. Отдышавшись, Порш сходил в ванную, чтобы наскоро привести себя в порядок, помог Кинну обтереться влажным полотенцем и упрямо потянулся к подарку Тэма и Джома. Постельное было великолепным. Тоже шелковое, темно-синее, приятное к телу, но все портил один немаловажный нюанс: на пододеяльнике и простыне расположилось ростовое фото полуголого Кинна, раздобытое непонятно как и где. И пока Кинн в ступоре пялился на свои же грудные мышцы, напечатанные в таком отличном качестве, что были видны бисеринки пота и торчащие твердые соски, Порш в голос хохотал, катаясь по кровати.       Еще больше их «порадовал» подарок Вегаса — большая и тяжелая бежевая коробка, увитая широкой красной лентой, содержала пачку презервативов на сотню штук, здоровенную упаковку съедобной смазки с ароматом клубники и мяты, оббитые черным мехом прочные наручники с припиской «для Кинна», черную же повязку на глаза с биркой «для Порша» и красивое, а главное, массивное иллюстрированное издание со скромным названием «Самые лучшие позы для анального секса».       — Скотина! — процедил Кинн сквозь зубы, пока его партнер задумчиво вертел в руках смазку и наручники.       — Нет, кот, он прав. Подживет твоя спина, и мы вплотную займемся содержимым этой коробки. Я тебе обещаю, — мурлыкнул Порш, и у Кинна снова стало подозрительно тесно в ранее удобном нижнем белье.       Но больше всех отличился Критити. Чтобы отобрать фото для будущего семейного альбома, мужчины, спрятав все провокационные подарки куда подальше, позвали Бена. Ребенок искренне похвалил халаты, которые Кинн и Порш после секса натянули обратно, охотно забрался к ним на кровать, подложил под спину побольше подушек для удобства, вставил карту памяти из фотоаппарата в нужный разъем ноутбука и почти сразу начал очень странно хрипеть, похрюкивать и дергаться. Испуганные отцы с двух сторон бросились к нему, но оказалось, что Бен просто от души смеялся.       У Графа обнаружился настоящий антиталант к искусству фотографии. Треть снимков была либо позорно пересвечена, либо тонула в непонятных тенях, еще треть содержала крайне неудачные ракурсы, на которых гости казались пародией самих себя в реальной жизни. А на последней трети Кинн и Порш сами чуть не двинулись от смеха — Граф умудрился поймать оживленный разговор, так что все участвующие в нем люди запечатлелись с открытыми ртами или искаженными от смеха лицами. На одном фото Чан выглядел несчастным страдальцем, на другом — неловким юнцом, ухаживающим за самой красивой девочкой школы. Венис на всех без исключения фото либо кривился, либо плакал. Бен выглядел как заботливая, но заебанная чужим капризным чадом гувернантка. Форт почти везде сидел в позе роденовского мыслителя, грустно наблюдая за вовсю веселящимися Сайфой и Пакином.       Кинн тайком перекинул себе пару особо «удачных» фото и отправил их Пакину. Ответ пришел почти сразу:       «Это мой так постарался? Пиздец… Слово даю, закончится у него учебный год и отправлю его на курсы или еще куда. Как он вообще так умудрился?».       «Да ладно, у твоего мальчика талант к созданию абсурдных фоток, не загуби», — напечатал в ответ Кинн, все еще посмеиваясь.       В итоге распечатать для альбома решили фото, сделанные на смартфоне Тэ — они оказались самыми удачными и охватывали почти всех гостей. Ну и пара-тройка шедевров Графа заслужила свое почетное место среди вороха теплых воспоминаний. Определившись со снимками, Кинн закрыл ноутбук, отложил его в сторону и потянулся к подушке, в следующую секунду коварно обрушивая ее со спины на ничего не подозревающего Бена. Ребенок удивленно повернулся к нему, обозрел отца с глупо поднятыми вверх руками и зажатой между ними подушкой, издал оглушительный боевой клич и треснул Кинна своей подушкой в ответ. Вернувшийся из коридора Порш, обнаруживший вместо любимых людей кучу-малу на кровати, украдкой сделал на телефон пару фото, уже для своей запароленной папки, подхватил одну из упавших на пол подушек и тоже бросился в бой, активно мутузя то сына, то Кинна.       Смех наполнил комнату до краев, рассыпаясь солнечными искорками и вселяя в Кинна уверенность в завтрашнем дне. Отбиваясь своей подушкой от нападок любимых людей, он впервые задумался о том, ради чего по-настоящему живет, пропадает на работе, рискует жизнью, тратит деньги и время на охрану и безопасность. Ответ всегда был рядом, Кинн просто не хотел этого понимать: все его труды и старания нужны были для того, чтобы два самых дорогих для него человека могли вот так беззаботно и искренне смеяться в их безопасном, большом и удобном доме, и уже ради одного этого момента Кинну всей жизни было не жаль.