Три года спустя
— Я сказал, ты не будешь подавать документы на это сраное администрирование! — рявкнул разъяренный Кинн во всю мощь тренированных легких.
Бен ни на секунду не смутился, стоя напротив Кинна в их общем с Поршем кабинете и сверкая глазами не менее яростно и дико. За эти годы ребенок окреп, заматерел, порядком вытянулся и сильно раздался в плечах, так что теперь спорить мог в буквальном смысле наравне, не поднимая головы. Хотя раньше Кинна знатно веселил его острый подбородок, воинственно задранный вверх. Они в принципе редко ссорились, а крупные конфликты можно было по пальцам одной руки пересчитать, но в этот раз Бен встал намертво, и у Кинна уже потихоньку начали опускаться руки, ибо весь наработанный в сделках опыт разбивался, словно море о скалы, о фамильное упрямство и непробиваемую уверенность в собственной правоте в колючих глазах напротив.
— Нет, я поступлю, папа! Это мой выбор, и ты не можешь в него лезть!
— У тебя талант! — Возмутился Кинн, снова неосознанно повышая голос: — Твои курсы, занятия с Нампын и Элли — это все было зря? Ты можешь стать хорошим художником, так какого хрена ты себя в этом дерьме добровольно хоронишь?!
Дал бы Кинну кто в его восемнадцать право выбора — и ноги бы его дома до окончания бакалавриата не было. И выбрал бы он, к слову, совсем не «экономику и финансы». Поэтому теперь он просто не понимал, как можно по своей воле хоронить себя в скучных бумагах, протоколах, счетах и прочих занудствах, имея в прямом смысле золотые руки и надежное, прибыльное хобби — картины Бена расходились на выставках той же Нампын, как горячие пирожки.
— Папа, я все решил, я поступлю на «этот сраный факультет», хочешь ты того или нет, — устало, словно разговаривая с маленьким непослушным ребенком, отозвался бесконечно упрямый, и, увы, уже совершеннолетний и самостоятельный Бен. Он ненадолго смежил веки и потер виски типично танкхуновским театральным жестом, перенятым от дяди много лет назад.
Они спорили на повышенных тонах почти полчаса кряду, и Кинн тоже чувствовал молоточки подступающей мигрени и неприятное першение в горле, но сдаваться не собирался. Не тогда, когда решалась судьба его единственного ребенка.
— Да блять, Бен, ты просто загубишь свой талант!
— Никто не мешает мне рисовать в свободное от учебы время. Ким же пишет музыку вместе с Че, почему я так не могу?
Аргумент был весомым, особенно учитывая тот факт, что Ким как раз занимался выпуском второго совместного альбома с Че, недавно закончившим магистратуру на факультете композиции и уже успевшим обрести популярность как молодой, но талантливый композитор и исполнитель англоязычных каверов. Но, несмотря на все стройные и логичные аргументы сына, родительское сердце тупо ныло, намекая, что ребенок должен заниматься любимым делом, а не тонуть с головой в мафиозном и опасном бизнесе своей приемной семьи. Даже если у него хорошо получалось сходу видеть логические связи между событиями, компаниями и людьми. И даже если он уже пару-тройку раз ездил на мафиозные разборки вместе с Кимом или самим Кинном.
— Львенок, это сложно, муторно и нудно.
— Когда это меня пугали сложность и занудность? — изящно изогнул Бен бровь, уподобляясь второму отцу.
— Я не хочу сломать твой талант, львенок, — наконец высказал Кинн настоящую причину своего резкого и жесткого отказа.
Когда-то, по ощущениям, еще в прошлой жизни, он мечтал петь на большой сцене. Но отец, один раз послушав его пение, молча пожал плечами и сказал, что таланта у него нет и никаких высот ему не достичь. Кинн до сих пор помнил, как едкая горечь разочарования в отце и в самом себе разливалась на языке, отравляя его детские мечты на долгие годы. Меньше всего на свете он хотел становиться таким же палачом для таланта Бена.
Гнев в глазах парня быстро потух, сменяясь удивлением и неприкрытой нежностью.
— Какой же ты глупый, папа, — Бен стремительно обошел разделяющий их широкий письменный стол — тот самый подарок Пакина на двадцать пятый день рождения Порша — и обнял Кинна двумя руками за спину, словно ангельскими невесомыми крыльями обхватил, таинственным образом унаследовав это умение от Порче.
— Я люблю тебя. И не менее сильно люблю нашу семью. Ты мой отец, ты хочешь защитить меня, я это понимаю и принимаю. Но я тоже не могу стоять в стороне, если могу вам помочь, понимаешь? Я хочу знать, что происходит с делами, я ваш с папой единственный наследник, меня уже давно все знают в лицо. Я не смогу убежать, даже если захочу. Да и я не хочу. Мое место здесь.
— Есть еще Венис… — возразил Кинн упрямо, но даже для него было ясно как день, что мечтательный, чуть капризный и импульсивный Венис попросту не создан для большого бизнеса.
Да, ребенку только исполнилось девять, но в его возрасте все Тирапаньякулы начинали вникать в дела семьи, Венис же ограничивался общей обязательной подготовкой, старательно обходя стороной кровавое и темное второе дно их бизнеса. На радость Питу, который своего единственного сына берег как зеницу ока. Да и сам Бен скорее костьми бы лег, чем позволил втянуть свою обезьянку во что-то опасное и грязное — с годами их с Венисом странная духовная связь только ширилась и крепла. Иногда, наблюдая за их слаженным и четким взаимодействием в доме побочной семьи, Кинн думал, что эти двое умеют читать мысли друг друга.
— Я буду в порядке, пап, ты же знаешь, — Бен широкой грубоватой ладонью погладил Кинна меж лопаток, успокаивая лаской, как часто поступал с расстроенным Че, когда все они были младше и только учились взаимодействовать друг с другом. — И пи’Нампын не против, я с ней уже говорил. Кстати, отпустишь их с дядей Чаном в отпуск?
— Отпуск?
— Ну… они хотят попробовать демоверсию семейной жизни. Вдвоем, — Бен чуть отстранился, но далеко отходить не стал, лукаво заглядывая Кинну в глаза. Пубертат знатно ударил по гормонам, и нескладный мальчишка, когда-то похожий на хрупкого кузнечика, уже вымахал почти в рост родителей, явно не собираясь останавливаться на достигнутом.
— Ладно, отпущу. Куда они?
Кинн бы и сам не отказался от отпуска, но дела не ждали. Хотя иногда желание схватить Порша в охапку и махнуть на курорт в уединенный коттедж Танкхуна становилось практически невыносимым. Особенно, когда он видел, как сильно устает его любимый супруг.
— Все еще не могут решить: Италия или Франция. Пи’Нампын страстно хочет и туда, и туда.
— Так в чем проблема тогда? — не понял затруднений старших Кинн. В деньгах у Чана недостатка не было, да и Порш без вопросов оплатил бы матери отпуск в любой точке мира.
— Дядя Чан думает, что без него тут все развалится, — с потрохами сдал любимого наставника Бен, лукаво, по-лисьи улыбаясь.
— Не развалится. Пусть едут, месяц у них точно будет. Как раз после Кореи неделя-другая пройдет, и можно стартовать.
— Как раз успеем отпраздновать мое поступление на администрирование и финансы.
— Бен…
— Пап, я знаю, что я делаю. Когда я вообще вас подводил? Не бойся за меня, если мне совсем не понравится, обещаю, я придумаю что-то еще или остановлюсь на художественном. Универ не приговор, м?
— Ладно, львенок, — Кинн ласково потрепал по голове уменьшенную версию Бига, правда, с сильно смягченными чертами лица и более массивным телом, и тепло улыбнулся, сдаваясь его обаянию. — Не знаешь, кстати, где Порш?
— Нет, не видел его с утра. Вроде к пи’Йок поехал, но это не точно.
Кинн на всякий случай отдал приказ Арму проверить и отвлекся на обсуждение с сыном очередной крупной и очень важной для продвижения казино и нелегальной торговли драгоценностями сделки с именитыми корейскими партнерами.
Телефон затрезвонил и поехал по столу из-за сильной вибрации, привлекая внимание мафиози, увлекшегося описанием будущих красочных и весьма светлых перспектив. Номер принадлежал Поршу, и Кинн без задней мысли поднял трубку, привычно улыбаясь, хотя муж увидеть его все равно не мог.
— Кинн, мы в жопе, — проронил Порш в трубку глухим и мертвым голосом.
Улыбка моментально слетела с лица Кинна. Переспросить он не успел — телефон Киттисавата отключился, и женский механический голос заявил, что «абонент находится вне зоны действия сети». В вены Кинна плеснуло щедрой дозой адреналина, руки похолодели и задрожали, тело само по себе выпрямилось, поднимаясь на негнущиеся ноги. Бен тоже переменился в лице и вылетел из кабинета первым, на ходу отдавая приказ ближайшим охранникам, чтобы выгнали из гаража наиболее защищенную машину и собрали боеспособных телохранителей.
К бару Йок отец и сын, вооруженные до зубов, подлетели на трех тонированных машинах, спустя неполных двадцать минут, учитывая час пик на дороге. Внешне обстановка возле бара была спокойной и приличной, все-таки середина дня не предполагала разгульных игрищ, что царили здесь с наступлением темноты. Отправленные на разведку ребята в бронежилетах проверили периметр, но ничего странного не обнаружили. Тепловизор Арма показал наличие в баре пяти человек — двое совсем маленьких и трое взрослых, один из которых находился в дальней подсобке.
Кинн вломился в бар, едва не снеся плечом толстую и мощную дверь с петель, и растерянно замер. На маленьком диване, наискосок от входа, сидел потерянный, ошарашенный Порш, а на его коленях пристроилось два ребенка лет пяти-шести, оба в аккуратных джинсовых комбинезончиках. Серьезный мальчик и девочка с забавными пушистыми хвостиками крепко, с двух сторон обнимали очумевшего Порша, пока Йок за барной стойкой дрожащими руками капала себе в стакан с водой какое-то лекарство.
— Ну и что тут происходит? — Кинн дал отбой своим ребятам, поставил пистолет на предохранитель и спрятал в кобуру. Затем долго, вдумчиво выдохнул, усмиряя порыв спустить всю обойму в ближайшую стену или перевернуть пару столов, чтобы утихомирить бушующий в крови адреналин.
— Это близнецы, Винтер и Саммер, — хриплым, неверным голосом ответил Порш, все еще глядя в пространство перед собой стеклянными глазами. — Их подкинули к дже’ с запиской, что они мои дети.
— Блять, — выругался Кинн, потом вспомнил, что рядом материться при таких маленьких вроде как не стоит. Шатко подошел поближе, отодвинул с пути журнальный столик и упал на колени перед мужем, пытаясь поймать рассредоточенный, потерянный взгляд раскосых глаз.
— Порш, посмотри на меня, ну же, милый. Давай подумаем рационально: им вряд ли больше шести, так?
— Д-да, — дрожащим голосом ответил Порш, переводя на него прозрачный от непролитых слез взгляд. Кинн решительно накрыл непривычно прохладные ладони мужа руками, успокаивая и согревая своим теплом.
— Плюс еще девять месяцев, что их вынашивали, так? То есть, чуть меньше семи лет назад. У нас тогда уже был Бен, а ты не работал в этом баре. И я надеюсь, что ты мне не изменял.
— Нет, кот. Я никогда!.. — вскинулся Порш, частично стряхивая тяжелое оцепенение и глядя на детей и мужа более трезвым и осознанным взглядом.
Но Кинн не мог отрицать, что малыши и правда на него очень похожи — такой же разрез и цвет глаз, схожие форма губ и очертания черепа. Тот же оттенок кожи, только брови явно материнские и нос тоже не поршевский — покороче и без горбинки. Малыши вцепились в Порша, как в последний шанс на спасение. Кинн робко протянул ладонь вперед, экстренно вспоминая навыки общения с такими крохами, которые успел получить из-за непоседливого, верткого Вениса.
— Тихо, котята. Вас тут никто не обидит. Меня зовут Кинн, я муж вот этого красивого мужчины. А это наш сын Бен.
Кинн быстро обернулся на стоящего позади сына, подмечая реакцию. Но тот как ни в чем не бывало спрятал оружие и весело, хоть и чуть растерянно улыбнулся, взлохмачивая свой извечный короткий хвостик на макушке.
— У тебя есть еще дети? — тонкий и высокий, но не резкий голос малышки ощутимо задрожал, как и маленькие розовые губки, делая ее безумно похожей на расстроенного Порша.
— Да, Бен — наш приемный сын, и мы его очень любим, — объяснил Киттисават, наконец включаясь в диалог и ситуацию.
— Тогда ты не будешь любить нас? — уточнил мальчик, сильно хмурясь и ужасно напоминая Порче в таком же взвинченном настроении.
— Я пока даже не знаю, мои ли вы дети, — возразил Порш, и ребенок насупился еще сильнее. Слез с колен предполагаемого отца, попытался оторвать от него сестру, но та вжалась еще крепче, пряча личико у Порша на груди и громко, обиженно всхлипывая.
— Пошли, Сам, нам тут не рады, — Винтер попытался увести близняшку, но та не поддалась, цепляясь за Порша, как за спасательный круг.
— ДНК-тест. Быстро, просто, надежно, — предложил Бен тихо и серьезно, кладя на плечи отцов тяжелые жесткие ладони.
— Хорошо. Давайте отвезем их в комплекс и проверим, — решил Кинн, снимая пиджак, чтобы завернуть в него явно замерзшую под кондиционерами девочку. — Саммер, иди ко мне. Я обещаю, Порш никуда не уйдет, он поедет в той же машине, с нами.
— Саммер, не верь ему, он все врет! — Попытался возмутиться Винтер, но не преуспел — его решительно подхватил на руки Бен, не слушая возражений и сердитых воплей. Привыкнув за время общения с Венисом к детской непокорности и капризности, Бен стоически переносил удары маленьких кулачков о грудь и плечи и злое шипение рассерженного ребенка. Саммер же без возражений перебралась к Кинну на руки, доверчиво, словно настоящий потерянный котенок, прижимаясь к груди. Она ощущалась на руках совсем невесомой, еще легче, чем в свое время Венис, и Кинн, внутренне замирая от страха куда-то не туда нажать и сделать ей больно, перенес свою драгоценную ношу в машину.
До комплекса добрались так же быстро, как приезжали, несясь, как на пожар. В голове Кинна роилась добрая сотня самых разных мыслей, предположений и сценариев развития событий в зависимости от результатов теста, хотя внешне он все еще сохранял спокойствие. Порш выглядел непривычно подавленным, Бен пялился в окно невидящим взглядом и задумчиво перебирал пальцами по бедру, Винтер, сильно насупившись и сложив на груди руки, сопел, как маленький еж, а Саммер спокойно пригрелась на руках Кинна и заснула, сжимая тонкими пальчиками его рубашку.
Комплекс детей по-настоящему впечатлил — оба восторженно завертели во все стороны головами, переглядываясь и восхищенно ахая на массивную полупрозрачную люстру или огромные вазоны с каллами и прочее декоративное добро, за которое обычно отвечал Танкхун. Кинн устало улыбнулся чужому восторгу и под удивленными взглядами охраны занес Саммер прямиком в больничное крыло. Завидев людей в белых халатах, девочка снова начала плакать, но ее быстро успокоили, заверив, что от них обоих потребуется только слюна на ватной палочке. Винтер, пусть и неохотно, позволил взять образец и у себя, но почти сразу спрятался за одним из вазонов, настороженно наблюдая за взрослыми, как независимый дикий зверек.
— Чуть больше семи часов, и все будет готово с самой высокой точностью, — заверил встревоженных и растерянных Тирапаньякулов главный лечащий врач семьи.
Горничные отвели детей в гостевую комнату — одну на двоих, как потребовал более бойкий и инициативный Винтер, а Кинн и Порш отошли в уголок и переглянулись, сверяя впечатления.
— Кот, я не знаю, откуда они взялись, клянусь, я не знаю… я тебе не изменял, пожалуйста, поверь, не изменял, — Порш едва не плакал, и Кинн, с тяжестью на сердце привлек его к себе, обнимая и мягко поглаживая по волосам.
— Расскажи мне все, малыш. Кто, где, как, почему.
— Мне полтора часа назад позвонила дже’, сказала, срочное дело. Я сорвался, думал, ей кто-то угрожает, рэкет там или еще что, приехал в бар — а там они. И записка, что это мои дети, их свидетельства о рождении с моим именем в графе «отец». Привел их бомж с улицы, ему щедро заплатили, по его описанию под их опекунов подходит половина Бангкока.
— Котенок, мы со всем разберемся, окей? Я тебе обещаю. Я тебе верю, Порш, слышишь?
Кинн как мог утешал и успокаивал мужа, но самому было сложно не то что говорить, но и просто ровно дышать — он совершенно не представлял, как поведет себя, если окажется, что эти дети действительно Порша. Он верил мужу больше всех на свете и прекрасно знал, когда тот врет, а когда нет. Тем более, он Кинну и соврать-то, помимо дурной истории с Таваном, пытался всего пару раз и то по мелочи, чаще о состоянии здоровья после перестрелок и драк, чтобы не нервировать лишний раз. Но свалившиеся буквально им на головы близнецы существенно меняли весь расклад, в том числе и на политической арене.
Кинн ни морально, ни физически не был готов к еще одному родительству, Винтер воспринимал его и Бена враждебно, да и потенциальная дочка, несмотря на ангельский вид и нежные манеры, внушала определенные опасения. Мать детей по документам, вложенным в портфельчик Саммер, никого ни Кинну, ни Поршу не напоминала — обычная среднестатистическая тайская девушка, на момент рождения детей ей было чуть больше двадцати четырех. Непримечательное лицо, длинные ровные густые волосы, большие глаза цвета выдержанного коньяка, кремовая кожа без прыщей, родинок и рытвин. Не красавица, но и без явных шрамов. Совершенно обычная и незнакомая.
День для обоих супругов прошел словно в тумане. Порш почти сразу удалился на стрельбище, оставив детей на медсестер во врачебном крыле для всяческих проверок и анализов. Кинн что-то читал, не понимая ни слова, куда-то ходил, по сути, слоняясь по собственному дому, словно неупокоенный призрак, наконец забрел в столовую и закинул в себя не глядя первую попавшуюся еду, поддавшись урчанию в животе. Он даже не удивился, когда к его столику подсели Танкхун и Арм, практически не поменявшиеся за эти годы ни внешне, ни внутри. Разве что стиль старшего Тирапаньякула стал мягче и без вырвиглазных акцентов, а Арм приобрел морщинки-лучики в уголках глаз и губ от частых улыбок.
— Они — его, — уверенно заявил старший брат Кинна, беря картофельную рифленую чипсину и макая кончик в острейший томатный соус, есть который без слез и литров выпитого после молока мог только Пит. Кинн только сейчас, по дикому жжению во рту понял, что съел, не прерываясь, большую часть пачки.
— Откуда?..
— Когда Винтер потягивается, он заводит обе руки за голову и сгибает в локтях, как Порш. Когда Саммер смущена, точно так же потирает нос и прячет взгляд. Они — его дети, Кинн.
— Выходит, он?..
Даже просто подумать об измене Порша было невыносимо тяжело и больно, не то, что произносить это вслух. Кинн чувствовал, как к стулу его словно приковало плитой сомнений, легшей на ссутулившиеся и поникшие плечи непомерным грузом. Кинн с самого начала их отношений знал, что Порш был открытым бисексуалом и до него вообще спал только с женщинами. Осознавать, что всех вложенных в их брак стараний оказалось недостаточно, и его снова предали, было больно до внутренней дрожи. И ведь кто предал — любимый муж, соратник, друг, родственная душа, отец его ребенка, в конце концов! Мир Кинна, еще утром бывший прочным и устойчивым, опасно накренился и пошел крупными трещинами, грозя погрести под обломками и его самого, и их с Поршем любовь, со стороны кажущуюся вечной. Хотелось одновременно и кричать, и злиться, и смести все на пол, и найти близнецов и высказать им все в лицо… Но они были лишь детьми. Потерянными, никому не нужными. Едва-едва обретшими отца, и, кажется, Кинн в их истории был уже лишним.
— Я не смогу простить, если это так. Я так хочу, но не смогу, — прошептал он, сгибаясь в три погибели над столом и пряча лицо в ладонях.
— Кинни, возможно, я не прав…
— Ты прав, — мертвым голосом перебил расстроенного Танкхуна подкравшийся со спины Порш. В руках он держал несколько распечаток с семейным гербом на обратной стороне. Его кожа неприятно посерела, глаза припухли, покраснели и словно потухли, а руки едва ощутимо дрожали, отчего и бумаги ходили ходуном. — Прости, Кинн, я не знаю, как так вышло. Я тебе не изменял, клянусь всем, что мне дорого, я даже никогда не видел эту женщину живьем. Но ты мне все равно не поверишь, так что вот. Я заберу близнецов и поживу пока у Пита, хорошо? Прости меня еще раз.
Порш аккуратно положил бумаги перед Кинном, чуть поклонился Кхуну, словно телохранитель, а не родственник, развернулся на пятках и ушел, не оглядываясь, с гордо выпрямленной широкой спиной. Кинн тупо уставился на жирные черные 99,9% в нужной графе.
Мир со звоном осыпался вокруг него. Кхун положил руку ему на плечо, сжимая в жесте скупой поддержки, но Кинн больше ничего не чувствовал, не слышал, не мог сосредоточиться ни на чем определенном. Перед глазами плясали три девятки и значок процентов, а в ушах отдавался ровный, безжизненный голос прощающегося Порша. Кинн медленно и с перерывами, чуть ли не по стеночке добрался до их спальни, но быстро понял, что находиться в помещении, где каждая вещь пропитана запахом мужа, для него невыносимо. Порш уже забрал часть своих вещей, и прорехи на полках и прикроватной тумбочке особенно сильно бросались в глаза. Вся постель насквозь пахла им, так знакомо, едко и настойчиво, что у Кинна закружилась голова.
Со стоном боли он схватил из гардероба первые попавшиеся вещи и перебрался в одну из гостевых комнат парой этажей ниже, сходу залезая в ванную и врубая почти кипяток, как иногда делал, чтобы снять стресс. Увы, долгая ванна не помогла ни на бат — Кинн вылез из нее спустя час, распаренный, красный как рак и все такой же подавленный и растоптанный неожиданной, колючей, неудобной правдой. Кое-как, едва не порвав ворот, натянул белую майку-борцовку, понял, что она принадлежит Поршу, сдернул с себя, откинул в угол и свернулся на полу в клубок, прямо возле двери в ванную, содрогаясь от судорожных сухих рыданий.
Когда его предал Таван, Кинну и вполовину так больно не было — не успел настолько сильно привязаться, прикипеть, врасти в человека устремлениями, мыслями, всей жизнью. Та любовь была хоть и чистой, по сути, первой серьезной и долгой, все же не нанесла ему существенного вреда, быстро сменившись заботами и работой. Сейчас же ощущения были такими, будто из Кинна по живому вырвали крупный кусок плоти, и теперь на месте потери осталась сосущая пустота, заполнить которую не смогло бы уже ничего и никто.
Он снова чувствовал себя использованным и ненужным, хотя в глубине души всегда знал, что такой день настанет. Как знали это Ким. И Макао. И Вегас. Особенно, Вегас. Дети мафии не предназначены для любви, верности, счастливой крепкой семьи. И когда-нибудь Че, Тэ и Пит это тоже поймут и оставят своих глупых возлюбленных, как Порш только что оставил его.
Тирапаньякул снова и снова возвращался мыслями к милой, такой знакомой улыбке Саммер или хулиганистому прищуру Винтера и сотрясался от спазмов, потому что знал — в этот раз Порш точно выберет не его. Однако ненавидеть всех вокруг, как раньше, уже не получалось. Кинн слишком глубоко любил Порша и просто не мог злиться на детей, которые были буквально его частью. Только теперь до него в полной мере дошло, какую боль когда-то пережил Порче, явно и напоказ преданный Кимом. Он все еще помнил, как горько и отчаянно плакал в своей комнате парень, думая, что его не слышат, и как телохранители Кима докладывали, что их хозяин сходит с ума, плохо спит и чуть ли на луну не воет от тоски. Сейчас Кинн чувствовал себя одновременно и преданным, и предающим, и Че, и Кимом. Он обещал быть рядом с Поршем всегда, защищать его, любить его, не отступать от него. Но обручальное кольцо фантомно жгло палец, мешая сосредоточиться, а глупое влюбчивое сердце ныло, не переставая, потому что вся их счастливая девятилетняя жизнь почти с самого начала могла оказаться искусной ложью Порша.
— Долбоеб малахольный, — раздался от входа голос человека, которого Кинн ожидал увидеть в этой комнате меньше всего. В дверях, одинаково скрестив на груди руки, стояли Вегас и Пакин, за последние три года крепко сдружившиеся на почве любви к байкам, скорости и мясу на гриле.
— Я не думал, что твоя любовь к Поршу на поверку окажется настолько недолговечной, — голос Вегаса так и сочился презрением и злостью. — А как пели-то, бля, лебеди сраные.
— Соберись, мать твою. Неужели не ясно, что его пытаются подставить? — Дополнил Пакин, входя в помещение и помогая разбитому истерикой Кинну дойти до кровати и опуститься на край.
— Твой муж нуждается в тебе, а ты тут слюни и сопли распустил. And this is the head of our family*, — закатил глаза Вегас, издевательски-громко цокнув языком.
— Вег, а если бы Пит… — попытался возразить Кинн, но особо не преуспел. Узловатые, жесткие пальцы кузена ухватили его за подбородок до боли, заставляя закинуть голову и заглянуть в две пылающие яростью и концентрированной злостью бездны, что заменяли Корнвиту глаза во время особо сложных жизненных моментов.
— Если бы Пит хоть весь детский сад мне в дом привел, я бы смирился и полюбил их. Because this is my Pete, his children, his flesh and blood**.
— Он мне изменил, Вег. И даже не помнит этого. Ты видел детей, хочешь, посмотри на тест…
— В жопу тест, Кинн. Ты либо веришь Поршу, либо нет. И если веришь, то оскребаешь свою тушу от кровати и идешь знакомиться с мелкими и успокаивать мужа. А если нет, то сиди здесь и дальше баюкай свое уязвленное нежное эго.
— Папа, я нашел! — в помещение жизнерадостным буйволом вломился Бен, не утруждая себя ни голосовым предупреждением, ни стуком. За его спиной топтался смущенно теребящий манжету Пол в обычной для главной семьи строгой униформе телохранителя. — Вот, шесть лет и восемь с половиной месяцев назад, отца похитили, но в тот же день мы его вернули, помнишь? Он еще чем-то накачан был, вроде транквилизаторов, и когда в комплекс вернулся, то врачи его почти неделю на карантине держали. У него могли взять образец спермы тогда.
— Но зачем? Кому это нужно?
— Тогда Порш еще мог претендовать на титул главы побочной семьи, — медленно, с расстановкой произнес Вегас, окидывая Бена благосклонным взглядом. — Он и сейчас может, но все мы прекрасно знаем, что не будет. А тогда эти сраные массовики-затейники могли подумать, что он просто решил затаиться и ударить в подходящий момент, чтобы вернуть себе власть.
— Но в гробу он ее видал, — хмыкнул Пакин, наливая в стакан чистой воды из графина на журнальном столике.
— Exactly***. А дети — всегда беспроигрышный рычаг давления. Тем более, все знают, как Порш их любит.
— Выходит, Порш… — Осознание подставы медленно прокрадывалось в голову Кинна, но успокоиться и рассмотреть ситуацию под разными углами мешали сильная обида и уязвленное самолюбие.
— Мог вообще не знать, что у него что-то там взяли. Пи’Арм уже ищет мать близнецов, но что-то мне подсказывает, что ее давно убрали, — продолжил его слова Бен, по давней и общей с Бигом привычке покручивая в пальцах шариковую ручку. Он не выглядел разочарованным или обиженным, скорее, разозленным и преисполнившимся азартом погони за ускользающим следом, и Кинн чуть расправил сведенные плечи, силой воли возвращая себе ясность мыслей.
— Пит сказал, дети сильно напуганы, о матери ничего не знают, последние два года они жили как приживалки вместе с какими-то дальними родственниками, мужем и женой. Их не били, но и не любили, так, кормили абы как и обеспечивали одеждой, чтобы не выглядели нищими. Место они указали, но мы там уже ничего не найдем. Although it's worth checking*, — Вегас покосился на Пола, и тот легко поклонился, принимая приказ и передавая его Арму через рабочий чат.
— Как Порш?.. — уточнил Кинн, не зная и сам, зачем осознанно бередит себе душу.
— Держится ради Саммер. Если бы она от него хоть на пару минут отлипла, валялся бы, как и ты, в истерике. Неразлучники хуевы, — скривился Вегас так сильно, будто съел целый лимон за один присест. — Прекращай давай свои пиздострадания и поехали к детям, пока Венис и Винтер не разнесли мне нахуй дом.
— Не поладили? — Кинн не мог не усмехнуться, хотя, как смотреть в глаза близнецам и собственному мужу, он до сих пор не представлял — поедом ел стыд за недоверие к Поршу и вина за то, что посмел причинить ему сильную боль, хотя клялся, в том числе и перед Нампын, что никогда ничего подобного не сделает. И без того натворил дел в относительно недавнем прошлом, не раз и не два идя на поводу у «любимого» папы. До сих пор иногда по ночам просыпался и ощупывал лежащего рядом мужа, чтобы убедиться, что счастливые, пусть и сложные годы крепких отношений ему не привиделись.
— На почве Бена? Still would**. Ты же знаешь, насколько Венис к нему привязан и какой он ревнивый. А тут какой-то непонятный наглый пиздюк приехал к нему домой якобы пожить, так из-за него еще и Поршу плохо. Чтоб ты знал, Порш у него вообще любимый дядя.
— Да уж, пиздец у вас пиздецом погоняет, — незло фыркнул Пакин, убирая стакан и выжидающе глядя на мужчин. — Кинн, а и правда, неужели ты поверил, что Порш мог тебе изменить, да еще и с женщиной?
— Он би, я у него первый мужчина, и меня уже однажды так предали, –защищаясь, ответил Кинн, но теперь, когда яркие, болезненные эмоции немного поутихли и логика со здравым смыслом снова вышли на первый план, даже ему эти слова казались жалким оправданием собственных слабости, импульсивности и глупости.
— И как ты смог поставить того мудня и моего отца на одну ступеньку, позволь спросить? — Уже посвященный в прошлые семейные перипетии Бен скроил неприязненную гримасу, в которой было слишком много типично сучьего прежнего Тэ. Иногда Кинн пугался того, насколько похоже их с Поршем сын мог копировать своих близких людей.
— Ладно, мой косяк. — Тугой, болезненно ноющий узел в груди немного развязался, особенно после того, как Вегас отвесил ему шикарный родственный подзатыльник, как в старые добрые.
— Поехали к детям, а то мой дом и спалят, и затопят одновременно, — хмыкнул он, первым направляясь к двери.
Кинн покосился на валяющуюся на полу смятую белую борцовку Порша, плюнул на все и натянул ее на себя, погружаясь в любимый, пусть и слабый запах одеколона мужа. Ему все еще было тревожно, страшно, даже жутко и муторно на душе, но поддержка близких не давала сложить лапки и пойти на дно, да и Арм со своими людьми уже копали в нужном направлении. Предстояло самое сложное — взглянуть в глаза Порша и принять на себя ответственность за их «в горе и в радости».
***
В доме побочной семьи было… шумно. Телохранители странно косились на Кинна, будто все вернулось на десять лет назад, и он снова был врагом номер один, которого терпят только из-за жесткого приказа руководства. Горничные, как мышки, прятались по углам, не рискуя подходить к большой гостиной, откуда непрерывно доносились громкие детские голоса.
Кинн аккуратно нажал на прохладную латунную дверную ручку, не давая себе ни секунды, чтобы помедлить и передумать. Весь дом побочной семьи, благодаря стараниям Пита, за эти годы изменился в лучшую сторону, став намного светлее, аккуратнее и словно просторнее, хотя никаких новых пристроек за время их с Вегасом отношений и брака не появилось. Из комнат исчезли мрачные обои, сменившись ненавязчивыми кремовыми, везде появились яркие вазоны с живыми цветами, а стены украсились картинами, в том числе, кисти Нампын, Бена и Элли, дочери Форта. В гостевых комнатах установили диванчики для отдыха, обитые светлой кожей или пестрым жаккардом. На окнах вместо тяжелых пылесборников висели легкие, полупрозрачные тюлевые занавески, раздувающиеся парусами от любого сквозняка. Пит и Тэ хорошо постарались, делая это место похожим на настоящий дом, но больше всего его красил счастливый детский смех, частенько раздающийся в стенах, ранее видевших только интриги, боль, кровь и смерть.
Мальчики, устроившись на пушистом бежевом ковре посреди гостиной, звонко спорили и пререкались, Пит с мученической улыбкой и тоской в глазах пытался их разнять и успокоить, Порш медитировал в стену, не обращая внимания на царящий вокруг бардак, а Саммер намертво прилипла к смущенно улыбающемуся и вновь перекрасившемуся в платиновый блонд Тэ, кажется, сходу определив для себя любимого дядю.
— Эм, привет?.. — подал голос Кинн, прерывая бедлам.
Его появление вызвало реакцию, похожую на шторм в открытом море. Пит едва успел поймать за плечо бросившегося на Кинна с кулаками Винтера. Саммер тоже ловко соскочила с колен Тэ и побежала к мужчине, но только для того, чтобы забраться ему на руки и крепко прижаться всем телом.
— Дядя, сделай что-нибудь, красивому дяде совсем плохо, — пролепетала она на ухо Кинна, запустив тем самым целую толпу мелких мурашек по его телу и от просительной интонации, и от горячего шепота, и от самого присутствия малышки в такой близости.
Кинн натолкнулся на испуганный взгляд Порша и понял, что вывернется наизнанку, но больше не допустит такого выражения на любимом лице. Бен ободряюще похлопал его по лопаткам, погладил малышку по голове и под ревнивым взглядом исподлобья присел на колено, раскрывая руки персонально для своего ворчливого маленького кузена, куда тот, обрадовавшийся вниманию, с разбега влетел.
— Порш у нас красивый дядя, значит? А я тогда какой? — хриплым, неверным голосом спросил Кинн у девочки, одновременно и боясь реакции на свои слова, и неистово надеясь, что ребенок поймет его намек правильно. В любом случае, давить на близнецов физически или авторитетом он не собирался.
Саммер чуть отстранилась, внимательно разглядывая его лицо и подолгу задерживаясь взглядом на каждой черте. Погладила пальчиками по щеке, зачесала за ухо пару прядок, и Кинн замер, как истукан, боясь ее спугнуть.
— Дядя Тэ, а как сказать, когда человек пугает, но это не плохо?
— Властный? — помог ей Тэ с мягкой, хитрющей улыбкой, в которую когда-то намертво влюбился Макао.
— Нет, другое.
— Сильный? — попытался найти нужное слово Пит, рассеянно поглаживая по голове притихшего Винтера, внимательно наблюдающего за взаимодействием Вениса и Бена и за совершенно спокойной сестрой на руках Кинна.
— Сильный, но надо другое, — девочка очаровательно закусила губу и нахмурилась, становясь почти точной копией Порша.
— Влиятельный? — не остался в стороне Пакин, искренне забавляясь представлением.
— Нет, совсем не то, — замотала головой Саммер, отчего короткие хвостики забавно запрыгали.
— Лучший. Наш второй папа — самый лучший, — почти прошептал неслышно подкравшийся ближе Порш.
Кинн вскинул голову от неожиданности, столкнулся взглядом с мужем и тут же утонул в океане боли, страха, отчаянной тоски, глубинной нежности и Будда знает, чего еще, отразившихся в любимых глазах. От слов Порша стало тесно и жарко в груди, Кинн хотел было возразить, попросить его не торопиться, дать детям время и пространство для выбора, но просто не успел.
— Точно. Лучший папа и красивый папа, — Саммер расцвела нежной улыбкой и сильнее обхватила Кинна рукой за шею. Почему-то это не ощущалось лишней тяжестью или грузом, скорее — приятной обязанностью и признаком благосклонности.
— А как же я? — притворно возмутился Бен, но в его добрых глазах так и плясали лучики тепла и совсем незлой насмешки.
Кинн мысленно поразился тому, как вообще хоть на секунду смог допустить крамольную мысль, что Бен не примет этих детей — в их с Поршем сыне жило столько нерастраченной любви, понимания и тепла, что иногда это и правда слегка пугало.
— А ты наш новый старший брат? — Саммер склонила голову к плечу, как крохотная белочка, наблюдая за парнем из-за частокола густых ресниц.
Бен обрадованно закивал, подходя вместе с Венисом чуть ближе. Вообще-то девятилетний ребенок был уже достаточно большим, чтобы носить его на руках, но на Бене вис всегда, как обезьянка на дереве, а парень охотно ему в этом потакал, без возражений таская туда-сюда и иногда даже сажая на плечи, благо выносливость и физическая сила позволяли.
Кинн с тоской подумал о том, что будет ждать этих детей в обозримом будущем, если они останутся в их семье. О нелегальном, кровавом, грязном бизнесе, постоянном страхе за свою жизнь и жизни близких, об оружии, опасности, риске, возможной смерти. Разве заслужила эта милая малышка или ее насупленный котенок-братец, что уже успел ловко забраться на руки Порша, всех этих чужих проблем и негативных эмоций? К тому же еще один уродливый, подавляющий страх бился в уголке сознания мафиози, назойливо напоминая о себе: он мог представить, как воспитывать шестилетнего мальчика, пусть ему в свое время и повезло с осознанным и не по годам мудрым Беном. Что делать с дочкой, мужчина просто не понимал, но и выкинуть близнецов в хорошую, пусть и приемную семью уже не мог. Это были дети Порша, настоящие, живые, дышащие, и… он снова с разгона влетел в расставленную специально для него ловушку — его назвали папой. Лучшим папой.
— Твою ж… — Прошептал Кинн разбито и зарылся лицом в узкое плечико Саммер, глубоко, до боли в легких вдыхая запах стирального порошка и чего-то пряного, отдаленно похожего на дикую мяту.
— Дя… папа, ты чего? — неподдельно удивился ребенок, заботливо трепля Кинна по густым, но уже кое-где седеющим волосам.
— Ничего, милая. Я в порядке. Мы все в порядке и со всем разберемся, дай только время.
— Я так понимаю, дядя Чан с пи’Нампын в отпуск не скоро? Вам явно понадобится помощь старших, — нейтральным тоном заметил Бен, стараясь не залипать на том, как руки Порша надежно и тесно оплели маленького Винтера.
— Это уж точно, — невесело хмыкнул Киттисават, осторожно подступая еще ближе к Кинну. — Кот, я…
— Все хорошо, я тебе верю. Прости меня за слабость, Порш. Я виноват, что не поверил сразу.
Добрый, понимающий, бесконечно чуткий и гостеприимный Пит принес всем с кухни лимонада и воды со льдом, пригласив на диван. Порш с тихим всхлипом обнял Кинна одной рукой, второй продолжая удерживать растерянного Винтера. Потихоньку им удалось неповоротливым крабиком, не отлепляясь друг от друга ни на миг, переместиться в указанную точку, где произошла небольшая рокировка детьми.
— Он всегда такой шумный? — Тихо уточнил Винтер у Кинна, странно косясь на все еще вытирающего редкие слезы Порша, которого с двух сторон утешали Бен с Венисом и сострадательная Саммер.
— Нет, только если все очень плохо, — шепотом ответил Кинн, точно так же нелепо боясь ребенка, как и ребенок — его.
— А ему с нами плохо? — Тут же нахмурился Винтер, резко подбираясь.
— Нет, ему плохо, потому что я ему не поверил, хотя должен был.
— А вы правда женаты?
— Да, уже три года как, — Кинн улыбнулся приятным воспоминаниям и показал ребенку руку с обручальным кольцом. — А вместе живем почти девять.
— Ну и почему ты так долго не предлагал ему выйти замуж? — недовольно насупился ребенок, принимая свою любимую оборонительную позу, словно маленький ежик, вострящий против большого врага свои пока еще не особо опасные, но неприятные колючки.
— Я боялся, что он мне откажет, — честно признался Кинн, избрав для общения с мальчишкой ту же тактику, что и когда-то с Беном.
— Вы, взрослые, такие странные, вы же знаете, да? А если бы он решил, что он тебе не нужен, и нашел бы кого-то еще?
— Понимаешь, нонг’Винтер, брак — не гарантия, что чувства сохранятся, — на широкий подлокотник светло-серого дивана, практически над Кинном и Винтером легко присел Пит, особенно уютный и домашний в растянутых спортивных штанах и поношенной синей футболке с плеча Вегаса с логотипом его любимой метал-группы. — Некоторые взрослые годами живут вместе и не женятся, потому что им так удобно. В современном мире брак просто помогает облегчить некоторые общественные процедуры. Например, мужа или жену всегда пустят в палату к супругу, если только это не реанимация. Таким людям проще усыновлять детей, а еще можно заключить специальный брачный контракт на случай развода.
— Зачем вообще жениться, если потом развод?
— Разводиться совсем не обязательно, — рассмеялся Пит. — Это как подушка безопасности, понимаешь? Если заключить брачный контракт, люди будут спокойны, зная, что не останутся на улице ни с чем после возможного расставания. Это не обязательный шаг, скорее, страховка.
Винтер внимательно слушал пространные и подробные объяснения Пита, пока Кинн медленно выдыхал и привыкал к новой, пока еще тяжелой и необъятной мысли, что его прайд спонтанно расширился на двух маленьких любопытных зверят. И все было относительно спокойно, даже мирно, пока дверь гостиной не шарахнула об стену, распахнутая при помощи ноги. На пороге вырос Кхун в любимом белом боа поверх мятного костюма на голое тело, за его плечом стеной стоял как всегда невозмутимый и собранный Чай. Обменявшись с Пакином долгими проникновенными взглядами, последний немного расслабился, на всякий случай придерживая своего непредсказуемого партнера за талию.
С появлением главной семейной звезды в доме стало еще более шумно. Вегас бухтел, как столетний дед, закатывал глаза так сильно, будто пытался посмотреть на свой мозг изнутри, и шипел недовольным породистым котом в ответ на успокаивающие слова и мягкую, просящую интонацию Пита. Танкхун с искренней, но чрезмерной нежностью затискал обоих новоявленных племянников, и если Саммер восприняла его на удивление спокойно и дружелюбно, с любопытством трогая мягкие перья наряда и ласково поглаживая по идеально выбритой щеке, то Винтер уже через пять минут экспрессивного монолога технично слинял к Паначаю, заведя с ним благовоспитанную, чинную беседу о дорогих и быстрых машинах.
Постепенно Кинн начал втягиваться в окружающий бардак, да и дети не казались инородным элементом, скорее, сложным и интересным дополнением к уже приевшейся рутине. Особенно когда Пит с помощью пары горничных накрыл небольшой семейный ужин в малой столовой, объединяя разношерстную и яркую компанию не только словами, но и трапезой.
***
Ночевать семья осталась в доме Вегаса, пока в комплексе спешно готовили две полноценные хозяйские комнаты для близнецов. Здесь же детям выделили отдельную спальню, но спустя полчаса они вдвоем обнаружились в комнате Бена. Где уже сидел Венис в своей любимой пижаме с ярко-красными ракетами и ждал сводного кузена из душа, чтобы поиграть в приставку. Скандал разгорелся с новой силой, все же Венис обладал воистину ревнивым и бурным темпераментом, но детей быстро разняли полуголый Бен, выглянувший из ванной на шум, и Кинн с Поршем, оперативно решившие забрать близнецов на ночь к себе.
Саммер первой забралась на кровать к старшим и доверчиво прижалась к смущенному таким расположением Кинну, сворачиваясь в клубочек у него под боком и утыкаясь носом в грудь. Винтер важно улегся между сестрой и Поршем, стараясь никак не касаться последнего, но уже спустя пять минут дремы по своей воле вжался в него спиной, греясь.
Порш несколько минут лежал, не шевелясь и затаив дыхание. Его фениксовые глубокие глаза странно блестели в тусклом свете маслянисто-желтого фонаря за неплотно зашторенным окном.
— Кинн, я… — неуверенный шепот мужа словно морской прибой окутал покоем душу Кинна, истерзанную нервами и неприятными открытиями.
— Я люблю тебя, Порш.
— Эти дети…
— Твои. А если они твои, значит, наши, — твердо отчеканил Анакинн, на ощупь находя ладонь Порша с обручальным кольцом на безымянном пальце и ласково пожимая, чтобы даже не думал куда-то дергаться или сбегать.
— Но дочка… мы же…
Растерянность Порша била наотмашь, но Кинн с самого детства привык быть сильным за всех — Корн хорошо постарался, воспитывая в среднем, «запасном» ребенке повышенную ответственность за все и вся, чувство долга и умение находить выход в безвыходной ситуации. Мужчина твердо знал, что ради семьи вывезет еще и не такое, да и Порша было чисто по-человечески жаль — эти дети были его кровью, и отдать их кому-то еще означало вырвать кусок сердца по живому. Они уже существовали в их реальности, жались к рукам, как потерянные и ищущие тепла котята. Смотрели на мир такими же любопытными и блестящими глазами, как у Порша. Они буквально лежали между ними, но это не воспринималось как нечто чуждое и неправильное, скорее, как дополнение к уже имеющимся реалиям. Еще две очаровательные лисьи улыбки. Еще две смуглые мордашки на соседней подушке. Еще два крохотных сердечка, которые гоняли по пока еще хрупким телам кровь любимого человека Кинна.
— Порш, мы уже не сможем от них отказаться. Ты не сможешь. И я, наверное, тоже. В конце концов, Бена воспитали, и этих тоже поднимем, ну? –Попытался Кинн быть оптимистом, хотя непривычная роль пока еще сильно натирала душу, как неудобная и слишком маленькая карнавальная маска натирала бы лицо.
— А если?..
— Любой из нас в опасности, малыш, всегда. Я знаю, это будет намного тяжелее, они такие маленькие, да еще и дочка, но мы справимся. Веришь?
— Верю, — крохотная слезинка соскользнула с уголка глаза Порша, вызывая в душе Кинна сильнейший всплеск нежности и грусти.
— Все всем верят, как круто и здорово, можно теперь поспать? — Пробубнил недовольно Винтер, не открывая глаз.
Мужчины переглянулись и улыбнулись друг другу, полностью отпуская тревоги долгого и жуткого дня, едва не ставшего переломным для всей их дружной и сплоченной семьи. Порш невесомо чмокнул макушку Винтера, Кинн осторожно, чтобы не разбудить, погладил бархатную щеку Саммер, про себя крича от восхищения и восторга. Ему все еще было безумно страшно, но семья в полном составе стояла за его спиной, готовая подхватить, помочь, направить или выдать отрезвляющих пиздюлей. И Порш — любимый, единственный, желанный, родной, ласковый и, как выяснилось, по-прежнему верный только ему — лежал совсем рядом, только руки протяни.
Кинн прикрыл слабо зудящие от недавних слез глаза, под подушкой надежно переплел пальцы с мужем и твердо пообещал себе разобраться со всеми проблемами завтра.
