***
Хитросделанный Бен под шумок выяснения родословной близнецов и суеты с корейской сделкой таки подал документы на факультет администрирования, экономики и финансов, куда сходу прошел по баллам. Кинн взбесился — спустил пар в тире, перекидал в стену весь уродливый сервиз бабушки и смел на пол рабочие бумаги, из-за чего Арму с Полом с тихими ругательствами пришлось их несколько часов подряд заново разбирать. Но успокоился и смирился, когда сын набросал на чистом листе его довольно точный портрет простым карандашом, пока Тирапаньякул бушевал в своем кабинете и измерял его шагами вдоль и поперек, параллельно высказывая Бену все, что о нем думает. — Вот. Тридцать две минуты ровно. Успокоился, пап? Кинн опустил взгляд на рисунок и гулко сглотнул — на бумаге он выглядел яростным, неукротимым, гордым и завораживающе харизматичным, как бушующий лев. И очень на себя похожим, вплоть до серег в ушах и глубокой морщинки на лбу. — Остынь уже. Я не брошу ИЗО, обещаю. У пи’Нампын скоро четвертая выставка, я как раз готовлю на нее свои работы. Перестань так нервничать, я со всем справлюсь. — И в кого ты такой упрямый, львенок? — устало хмыкнул Кинн, трепля сына по макушке. — В хиа’, наверное, — Бен стал предельно серьезным, в его глазах мелькнули светлая, легкая грусть и тоска по умершему брату. — Он тебя очень любил и стремился защитить от всего плохого, особенно от боли потери. Так что береги себя и свое сердце, ладно? Я не хочу, чтобы его жертва пропала зря. Кинн отрывисто кивнул, опасаясь говорить вслух из-за перехватившего дыхания. Но Бену — чуткому к семье и понимающему в принципе — и не нужны были слова. Он поднялся на ноги, крепко, до боли в ребрах, обнял старшего приемного отца и быстро вышел, стараясь не показывать своей боли, будто тоже пытался защитить Кинна. Глядя ему вслед, Тирапаньякул в который раз подумал, что дети как губка впитывают отношения и правила, принятые в семье, иногда беря для примера не самые удачные примеры. Бумаги не ждали, но закопаться в них с головой помешала новая гостья. — Почему не сказал, что у меня появились еще внуки, негодник? В дверях выросла статная фигура. Нампын была, как всегда, одета в длинное легкое светлое платье; ее густые, почти полностью седые волосы, собранные в две косички от висков и сколотые сзади крохотной заколкой-бабочкой — подарком Чана на первый месяц их странных, но неожиданно для всех удачных и гармоничных отношений, рассыпались по плечам. Несмотря на легкий флер ярости, женщина выглядела потрясающе. Они с Чаном неспешными шагами продвигались друг к другу из-за осторожности и умеренности их «идеального солдата», который безумно сильно боялся навредить госпоже, примерно так же, как Кинн — Саммер. Но мудрая и хитрая Нампын принимала все как есть, давая и себе, и ухажеру достаточно времени на осознание своих желаний, и совсем недавно Чан на четыре дня ездил к ней в санаторий в мини-отпуск, вытащенный из дома за шкирку всеми Тирапаньякулами сразу. Кинн поспешно вскочил на ноги и сделал уважительный вай, женщина ответила легким кивком, мягко, как призрак, скользнула к нему и по-матерински крепко обняла. — Как ты, ребенок? — Все в порядке, кхун мэ, мы все еще пытаемся… приспособиться. Простите, что не сказали сразу, мы и сами отходим от шока. — Они действительно дети Порша? — В голосе Нампын слышалось вполне ясное в данной ситуации волнение, даже трепет. Нечасто после стольких лет брака сына с мужчиной узнаешь, что, оказывается, у тебя есть кровные внуки, тем более, близнецы. — Родные, 99,9%. Вы и сами поймете, когда их увидите, — Кинн сел за стол, невидящим взором прожигая свой портрет на листе бумаги. Нампын улыбнулась самыми уголками губ при виде него и осторожно взяла в руки, любуясь. Потом перевернула, подложила какую-то плотную папку из завалов Кинна на рабочем столе и легкими штрихами начала набрасывать что-то свое на обратной стороне, вместе с тем внимательно слушая зятя, коротко пересказывающего сложившуюся ситуацию. — Порш наверняка жалеет, что многое пропустил в их жизни. Мне не понаслышке знакомо это чувство, ты и сам знаешь. Не давай ему в нем тонуть, иначе он пропустит то важное, что происходит здесь и сейчас. Мы с Чаном отложим нашу поездку до лучших времен, даже не спорь. Детям нужны не только родители, но и бабушка с дедушкой. — Они такие… потешные, кхун мэ, и очень похожи на Порша, — Кинн и сам не заметил, как начал улыбаться, вспомнив, что за завтраком Саммер вымазала щеку в каше, совсем как Порш, который вечно проносил ложки мимо рта, если сильно спешил или плохо высыпался. — Ты злишься на него? Ревнуешь к детям? — Тихо спросила Нампын, не поднимая головы от листа, чтобы не смущать зятя пронзительным и колким взглядом. — Поначалу, да, было. Вы уже знаете про Тавана, пи’Чан наверняка все рассказал. Я думал, что снова… я знаю, это было очень глупо и неправильно. Мне стыдно за то, что я подвел Порша и усомнился в его верности. Он заслужил самого лучшего, а я… — А ты простой человек со своими чувствами и эмоциями, — перебила взволнованного Кинна Нампын, и в ее нежном голосе ощутимо звякнул металл. — Не забывай об этом, Анакинн, и не запрещай себе чувствовать. Кинн поежился от резкого тона, осознал, что на самом деле за этими словами стояло сострадание и предупреждение «не превратись в своего вечно все контролирующего и параноидального отца». Не колеблясь, он подошел к женщине, опустился на пол у ее ног и уложил тяжелую от непрестанных мыслей голову на стройные колени, прося поддержки. — Ты отлично со всем справляешься, ребенок, — мягкая рука госпожи потрепала волосы и загривок Кинна, словно на секунду возвращая на двадцать лет назад, в счастливое детство с понимающей, заботливой и самой лучшей в мире мамой. — Всегда помни о том, кто ты такой и за что борешься. — Спасибо, кхун мэ, — прошептал Кинн в ее светло-бирюзовую юбку, крепко обнимая за икры и пряча лицо. После они еще немного поговорили о детях, Чане, за эти три года наконец преодолевшем собственную осторожность и открыто признавшем, что по уши влюблен в Нампын, о новом альбоме Кима и Че и стажировке Макао в Штатах. — Отправь Тэ к нему, — предложила женщина, вернувшись во время расслабленной беседы к своему рисунку. — Ты же знаешь, вдалеке друг от друга они чахнут. — Тэ сейчас с головой в делах семьи. На нем держится крупный корейский сегмент, и, с его повышенным чувством ответственности, даже если я и предложу мотнуться к Макао хотя бы на пару дней, он не поедет. Вот устаканится сделка с Кореей, и я его лично в первый же самолет до Аризоны засуну, кхун мэ. — Ох уж эти трудоголики, — рассмеялась Нампын и легко переключилась на обсуждение дел побочной семьи. Несмотря на искреннюю многолетнюю ненависть женщины к Кану и Корну, их детей она пусть и не сразу, но смогла принять и по-своему полюбить. Вегас четко соблюдал с ней вежливый нейтралитет, получая такое же ровное отношение в ответ. Пита Нампын обожала, Венис и Макао воспринимались как горячо любимые племянники и осыпались нежностями при любом удобном случае. А с Тэ женщина вела себя как добрая и понимающая близкая родственница, на что тот отвечал широкими улыбками и благодарным сияющим взглядом. Завершив разговор, Нампын положила перед Кинном свой вариант его портрета и медленно поднялась на ноги. Кинн же замер, не смея оторвать взгляд от своей нарисованной улыбки — мечтательной, нежной, увлеченной, сияющей — именно той, которую упоминал Порш в лесу на заре их отношений. За любованием он пропустил момент, когда Нампын распахнула дверь, собираясь выйти, и натолкнулась на близнецов, спешащих по коридору по своим делам. Сначала послышались удивленные детские возгласы. Саммер сообразила первой, и сама подбежала к бабушке и с разбега обняла ее за талию, лопоча, как она похожа на пи’Порче. Когда Кинн выполз в коридор, все еще находясь под впечатлением от рисунков близких людей, Нампын молча, тихо и от того по-настоящему жутко плакала и обнимала двумя руками прижавшихся к ней растерянных близнецов. Оторвать ее от них получилось только при помощи Чана и примчавшегося на панический зов Кинна Че. Дети малость удивились наличию еще одной кровной родственницы, но все затруднения легко разрешил Танкхун, уводя их с собой на прогулку в сад и к рыбам. — Они так похожи на него… на Порша и на… Нампын плакала, не в силах успокоиться. Порче нежно поглаживал ее по плечам, а Чан уподобился каменной статуе, позволяя своей женщине выпустить сложные, тяжелые эмоции. Когда-то он вот так, стоя совершенно без движения, помог Танкхуну после одного из тяжелейших похищений — разбитый, травмированный морально и физически шестнадцатилетний Кхун около сорока минут безостановочно рыдал ему в грудь, с силой колотя кулаками по ней и по плечам. Кинн хорошо помнил, какие крупные и яркие синяки потом остались на теле Чана, хотя тот старательно их от всех прятал. Именно тогда Кинн окончательно расставил для себя акценты в семье, потому что Корн, убедившись, что его старший сын внешне в относительном порядке, тут же завалил его новой работой, не проявляя и тени сочувствия или сострадания. Как знать, может тогда же и родилось упрямое танкхуновское «ифу», потому что больше помощи им троим ждать было неоткуда. Глядя на открытое, доверительное, спокойное взаимодействие Нампын, Порче и Чана, Кинн еще раз твердо подумал о том, что нужно налаживать мосты с детьми, как бы страшно, муторно и сложно ему при этом ни было. Превращаться в тень собственного отца не хотелось до одури — слишком велика цена оказалась у семейной паранойи.***
Кинн честно пытался быть непредвзятым, уделять всем детям одинаковое количество времени и любви, но сроки контракта с Кореей поджимали, все в комплексе — от юристов до охраны — бегали в мыле, и с детьми чаще всего оставался Бен, в очередной раз сошедшийся с Дани. В течение последних двух лет эти двое сходились и расходились около пяти раз, при этом умудряясь ни на день не прерывать дружбу, и в краткие периоды их вспыхнувших отношений все в доме побочной семьи облегченно выдыхали. Дани — умная, милая, вежливая, уступчивая в мелочах, но настойчивая в глобальных вещах — стала за эти годы настоящей красавицей и была единственной женщиной, которую капризный и переборчивый Венис согласился терпеть рядом с Беном. Ну и Элли, дочь Форта, преуспевающая и талантливая художница тоже допускалась в ближний круг, но только потому, что состояла в крепких долгосрочных отношениях с каким-то парнем из Лондона. Все остальные пассии Бена подвергались жесткой критике ребенка, обычно прямо в лицо, после чего убегали в слезах и не возвращались. Бен пытался таиться, но после третьей провалившейся попытки сдался — Венис по-настоящему умел располагать к себе людей, а еще был цепким, находчивым, умным, упорным и хорошо улавливал недосказанности в словах взрослых. Всегда догадываясь о новых увлечениях сводного кузена по обрывкам фраз старших родственников или телохранителей, он непринужденным шантажом, вымогательством или глазами кота из «Шрека» вынуждал Бена познакомить его с новой избранницей. А дальше начиналось то, что Вегас когда-то метко охарактеризовал как «блядский цирк» — суровые проверки, каверзные вопросы, разнесенные в пух и прах хобби девушек и жесткая критика их вкусов. И не приведи Будда, если несчастная пыталась хоть как-то опорочить Бена при Венисе. Дани сходу приняла близнецов, относясь к ним как заботливая и мягкая кузина. Помогала подбирать вещи, ориентируясь на своего младшего брата, научила Бена заплетать Саммер красивые хвостики, без вопросов и споров ходила по магазинам, выбирая для девочки полноценный гардероб. Гуляла с ними и Беном в луна-парке и подробно и терпеливо объясняла устройство семьи, в которой за последние годы благодаря Бену заняла не последнее место. Кинн не был дураком и видел, что близнецы пугались и дичились многоярусного комплекса, под завязку заполненного взрослыми сильными людьми, оружием и идеально вышколенной прислугой. Поэтому, как бы сильно ему ни приходилось зашиваться с бумагами, проверками, планами и счетами, он находил время на то, чтобы либо набрать детей по видеозвонку и пожелать спокойной ночи, либо заскочить в детскую лично и обменяться вечерними поцелуями с Саммер. Винтер упрямо отворачивался, позволяя только гладить себя по голове, и то совсем недолго, но Кинн не обижался — ребенок наверняка рассчитывал на милую и нежную приемную маму, а вместо нее получил здоровенного брутального короля мафии. Было от чего расстроиться. Детей постоянно перемещали, и из вопросов безопасности, и потому что сидеть с ними было некому. Почти неделю они жили с Нампын в санатории под очень хорошей охраной сразу двух семей. Затем их перекинули в дом Вегаса, где за ними присматривал добродушный и коммуникабельный Пит, пока сам Вегас вместе с Тэ носились по городу, доделывая висяки и разбираясь со всплывающими по корейской сделке вопросами. Следом — в дом главной, куда специально на время переехал Порче, с чистой совестью забив на расстроенное и недовольное нытье своего парня, оставшегося в одиночестве в пентхаусе, слишком большом и пустом для одного человека. Наконец, за три дня до запланированной поездки в Корею, когда Кинн доделывал мелкие бумажные дела, ожидая возвращения Порша с одной из мелких местных партнерских встреч, дверь его кабинета тихонько приоткрылась, впуская маленькую гостью: — Папа? Кинн чуть не испоганил весь документ, крупно вздрогнув от неожиданности. Заковыристо выругался про себя, пообещав надавать охране лещей за самоуправство и разгильдяйство, отъехал на офисном стуле от стола, маня к себе девочку, уже переодетую в мятную пижамку, и усадил ее на свои колени. Он все еще испытывал легкую неловкость и непривычно сильное стеснение из-за того, что Саммер сразу назвала его так, хотя между ними не было кровного родства, но изо всех сил старался соответствовать заявленной роли. Оленьи глаза малышки смотрели с легкой укоризной и волнением, а теплые чуть влажные ладошки тут же легли мужчине на щеки, ласково поглаживая и смешно подергиваясь из-за колючей трехдневной щетины. — Ты в порядке? — Конечно, принцесса, — Кинн замер, позволяя ей свободно исследовать его лицо и шею, и прикрыл глаза, чтобы спрятать за ресницами неудобный и неуместный блеск. Слишком приятным, хоть и неожиданным, выбивающим из колеи, показался ему приход девочки и эта тихая, скромная нежность. — Вы все так много работаете, это очень важно? — Да, малышка, важно, — Кинн поудобнее перехватил Саммер и неосознанно прижал к себе, словно пытался защитить от своих же опасных и грязных дел. — У нашей семьи много врагов, твой приемный дедушка не был хорошим человеком, и теперь его проблемы приходится решать нам. Благодаря его стараниям и влиянию мы владеем этим местом, но его нужно постоянно защищать. Оно слишком красивое, большое и выгодное, плохие люди хотят им завладеть, и, чтобы этого избежать, нам нужно много работать и заключать выгодные сделки. Вот как сейчас. — Вы с папой Поршем уезжаете? — Всего на шесть дней. Вы и не заметите, как мы вернемся. Тут будут Тэ, Порче, Ким, Пит и Венис, и даже кхун мэ, то есть, кхун Нампын, приедет к вам из санатория. Вас будут очень хорошо охранять, все будет в порядке, я обещаю. — Я видела у людей тут оружие. И тир внизу. И спортзал. Нам многого не говорят, но вы же мафия, да? — Да, принцесса. Мы мафия, — тяжело вздохнул Кинн, четко в этот момент осознав, что шила в мешке не утаишь. Взгляд Саммер стал жестким и стальным, а сама девочка в этот момент сильно напомнила мужчине сосредоточенную Нампын, храбро приставившую когда-то клинок к его горлу ради защиты своих пусть и взрослых, но все еще родных и любимых детей. — Наркотики? — Наркотики, алкоголь, казино, драгоценности, — не стал отпираться Кинн. — Дети? — Нет, Саммер, нет. Никаких детей, — мужчина заглянул прямо в глаза ребенка, молчаливо умоляя поверить — Тирапаньякулы отродясь не являлись чистоплюями и носителями высокой морали, но детская проституция была под запретом еще при Корне, а взрослую на их территории постепенно притушили уже Вегас и Кинн. — Папа, ты же понимаешь, что все это плохо и грязно? — Понимаю. Но и ты пойми, пантерка: если я сдамся, нас всех просто убьют, чтобы забрать этот бизнес. А я хочу, чтобы вы жили, и жили хорошо. Ты, Винтер, Бен, Порш, мои братья и кузены, их семьи, наши друзья. Иногда я думаю, что за все, что сделал, буду гореть в аду вечность, и мне становится очень страшно. Но потом я понимаю, что делаю это ради вас. И я с радостью заплачу такую цену, если вы будете в порядке. — Ты убивал людей? — Да, милая. Много раз, — Кинн с болью в сердце ожидал, что девочка испугается и отшатнется, не желая иметь ничего общего с подлым убийцей и мафиози, но та продолжила спокойно сидеть на его коленях. Разве что маленький кулачок на рубашке Кинна сильнее сжался, выдавая нервозность. — А папа Порш? — Все. Все, кроме Тэ. — И даже дядя Пит? Он же такой хороший и добрый! А хиа’Бен? Он тоже? — Чтобы защитить Вениса или нас с Поршем. А Пит вообще бывший телохранитель главной семьи и действующий глава телохранителей побочной. Защищать семью всеми способами — его прямая обязанность. — Вы постоянно говорите «главная» и «побочная», зачем? Мы же и так одна семья, разве нет? — Малышка склонила голову к плечу, совсем как Порш, и Кинн ощутил прилив сложноконтролируемой нежности. Пришла пора признать, что эта девчонка могла бы вить из него веревки при желании. — Да, принцесса. Ты права, — Кинн нежно поцеловал Саммер в лоб, выдыхая, по ощущениям, целую вечность. Ему потребовалась почти минута, чтобы осознать, что ребенок говорит правду: они уже давно одна большая семья, и Кинн будет защищать кузенов и их партнеров с такой же отдачей, как и своих родных братьев. — Папа Кинн, пообещай, что не будешь убивать, если можно будет иначе. И не давай убивать папе и дяде Вегасу, — потребовала Саммер, прижимаясь щекой к ключице мужчины, крепко обнимая, будто пыталась удержать от убийства прямо в эту минуту. — Хорошо, милая. Я сделаю все, что смогу, обещаю, — Кинн бросил взгляд на часы, показавшие 22:27. Поправил на себе малышку и улыбнулся, постаравшись сделать голос максимально мягким и ласковым: — Отнести тебя в кроватку? — Торопишься прогнать? — обличающе сощурилась Саммер, но без капризности в тоне. — Нет, малышка. Конечно, нет. — Тогда я посижу тут на диванчике? Пожалуйста, я не буду мешать. — Хорошо, возьми плед, если замерзнешь. Саммер получила еще один поцелуй в лоб и перелезла на диван, а Кинн постепенно втянулся в расчеты и сверку документов, вынырнув из бумаг только тогда, когда в дверь незаметно проскользнул Винтер и попытался поднять на закорки заснувшую в гнезде из пледа сестру. Кинн встал, с наслаждением потянулся, громко щелкнул суставами, потер затекшую шею и подошел к детям, без труда подхватив на руки обоих. — Спасибо, — вполголоса поблагодарил Винтер, когда мужчина устроил Саммер в ее кроватке, накрыл одеялом и еще раз поцеловал в лоб на ночь. Кинн устало, рассеянно улыбнулся, уже привычно протянул руку, чтобы потрепать мальчика по волосам, и распахнул от удивления глаза, когда тот по своей воле обнял его за талию. — Будьте осторожны там с отцом, — пробурчал ребенок ему в солнечное сплетение, и Кинн, не удержавшись, чмокнул в лоб и его тоже, шепотом пообещав хорошо позаботиться о Порше.***
— Не хулиганьте тут и слушайтесь старших. Мы вернемся меньше чем через неделю. — Перед самой отправкой в аэропорт Кинн подхватил детей на руки, притискивая к себе и по очереди целуя в мягкие щеки. — Мы будем очень скучать, постараемся звонить каждый день. А где львенок? Нам уже пора ехать, — Порш завертел головой по сторонам в поисках старшего сына. Наконец он заметил Бена, вылетающего из здания с распущенными волосами, в одном ботинке и расстегнутой рубашке, и с видимым удовлетворением обнял его, попросив: — Львенок, присмотри за всем здесь, пи’Чан поможет. И будь очень осторожен, малыш. — Я знаю, пап, — Бен ласково боднул Порша лбом в угол челюсти и прижался к Кинну, на секунду становясь в его руках тем маленьким, но бесконечно храбрым одиннадцатилетним мальчишкой, который пришел в их семью семь лет назад. — Я сберегу их, обещаю. А ты береги отца и себя. И пи’Вегаса. — Хорошо, львенок, — Кинн фамильным жестом потрепал сына по макушке и влез в машину, не оборачиваясь. До боли хотелось вернуться, дурное предчувствие душило все сильнее, и Кинн еще раз отправил Чану и Полу строжайшие указания по поводу службы безопасности. Порша рядом с Кинном тоже потряхивало, и только Вегас казался спокойным и отрешенным, но даже в его глазах иногда мелькала едва различимая грусть — с годами он все реже расставался с супругом, и каждый такой вынужденный разрыв воспринимался обоими довольно болезненно. Выкупленный Тирапаньякулами бизнес-класс самолета выглядел светлым, удобным и просторным. Кинн уступил Поршу место у окна, откинулся на эргономичное темно-серое сидение, сразу пристегнулся и прикрыл глаза, не вникая в объяснения пилота и улыбчивой молодой стюардессы. Душа рвалась домой, к покинутым детям, чутье во весь голос орало, что он обязан быть там, но сделка предстояла миллиардная, над этим проектом они открыто работали последние полгода, а предварительно — весь прошлый год. Кинн не мог идти на поводу у своих неясных предчувствий и подводить семью, и все же душе было маетно, а телу — душно, несмотря на исправный и мощный кондиционер в салоне. Порш рядом тоже нервно дергался, но не так сильно, у него голова была забита последними поставками в его секторе местных банд, а также приближающимся днем рождения Порче. — Кот, мы будем в порядке, я обещаю, — Порш коротко поцеловал Кинна в губы, заметив его нервозность, и ближайшая к ним стюардесса-кореянка смущенно отвела взгляд от такого яркого проявления чувств. Почти пять часов полета прошли ровно и однообразно, их даже в воздушных ямах почти не трясло. Кинн снова с головой зарылся в бумаги, чтобы не накручивать себя лишний раз, Вегас что-то смотрел в наушниках на своем телефоне, Арм копался в рабочем ноутбуке, а Порш заснул, устроив голову на плече Кинна. Тот периодически целовал вороную макушку, отплевывался от лезущих в рот и нос волос и все время ловил себя на мысли, что ему невероятно повезло заполучить такого роскошного мужчину в мужья. В аэропорту их чуть ли не с цветами встречала корейская делегация из двадцати человек. Последовали привычные вежливые до зубовного скрипа расшаркивания, взаимные поклоны и заверения в вечной дружбе и партнерстве. Кинн машинально выполнял давно расписанные по минутам протокольные действия и четко отслеживал краем глаза Арма, удаленно контролирующего все системы комплекса. Их с Поршем и Вегасом с помпой довезли на личном черном Rolls-Royce наследника семьи Чон до одного из особняков семьи, снаружи, да и внутри напоминающего роскошный трехэтажный пятизвездочный отель. Красиво, богато, но слишком очевидно, что в доме не жили по-настоящему, а лишь использовали для особых случаев, хотя сияло и блестело все — от помпезных стеклянных люстр до перил монументальной мраморной лестницы на второй этаж. Кинн равнодушно осмотрел чистую и стерильную, как в операционной, обстановку и уточнил для горничной в скромном закрытом черно-белом платье, чтобы им с Поршем выделили одну супружескую спальню с большой кроватью. Женщина низко поклонилась и удалилась выполнять пожелание гостя, пока Кинн припирал к стенке Арма, требуя подробный отчет. — Кхун Кинн, все в порядке. Все системы исправны, дома кхун Ким, кхун Танкхун, кхун Нампын, дети и пи’Чан. Вся охрана на ушах, мышь не проскочит, — отчитался технарь, доведенный до ручки их с Поршем неприкрытой нервозностью. — Следи за этим, — рыкнул Кинн и влетел в выделенные им апартаменты, в последний момент придержав тяжелую дубовую дверь, чтобы не шарахнула на весь этаж. В ванной, полностью облицованной белой плиткой с красивыми золотистыми прожилками, его уже ждал обнаженный и как всегда невыносимо прекрасный Порш, прикрытый ниже пояса пушистым бежевым полотенцем, выгодно оттеняющим его темную кожу. Кинн качественно отвлекся от всего мира минут на сорок, сначала удовлетворив супруга орально, а затем получив свою порцию ласк в ответ. После они еще полчаса расслабленно валялись вдвоем в теплой воде, едва ощутимо, нежно и тонко пахнущей жасмином, лениво целовались и уютно молчали. Далее по программе хозяев вечера последовал ужин в ресторане корейской кухни, принадлежащем семье Чон. Кинн уже давно, лет с двадцати, был знаком с отцом этого богатого и влиятельного семейства — Чон Минхо, а вот его жену и двух сыновей лично видел впервые. Корн пытался вести с ними дела, но Чон Минхо очень не любил пачкать руки, а бизнес Корна всегда содержал в себе какую-то грязь, так что мужчины остановились на вежливо-напряженном нейтралитете, изредка переписываясь и присылая подарки к праздникам, но не поддерживая друг друга открыто. Кинн же искал новые рынки сбыта нелегальной ювелирки и хотел заняться чем-то спокойнее, чище и прибыльнее рэкета и проституции. Для этого нужны были надежные инвесторы в Южной Корее, и Чон Минхо подходил под заданное уравнение просто идеально. Невысокий, опрятный мужчина с умными глубоко посаженными глазами, задорно сверкающими за толстыми линзами квадратных очков, непомерно крупными руками и небольшим брюшком на деле являлся умным, хватким, изворотливым человеком и удачливым дельцом. Ему не пришлось, как Корну, выгрызать то, что он считал своим — его отец был владельцем прибыльного ресторанного бизнеса в Сеуле, и Минхо, как единственному наследнику, осталось только развить и приумножить его богатство, что он с блеском и сделал, входя в двадцатку богатейших людей страны. Жена господина Чона, Ким Соён, на вид была младше него лет на пять, обладала природным изяществом, симметричными чертами лица, кофейными, довольно большими и выразительными глазами, приятным контральто и приятной, хоть и склонной к полноте фигурой. Она мило щебетала о перелете и всяких мелочах, и Кинн немного успокоился и расслабился, поддаваясь природному обаянию собеседницы и переглядываясь через стол со старшим наследником семьи. Тот был на шесть лет младше Кинна и производил впечатление серьезного и сосредоточенного на семейном бизнесе молодого человека. Внешне он был очень похож на мать: те же кофейные глаза, та же линия губ и подбородка, те же изящные манеры, но взгляд цепкий и жесткий, как у отца. Строгий черный костюм-тройка сидел на нем как влитой, сходу выдавая, что абсолютно привычен в носке, функционален и удобен. Кинн отстраненно подумал, что с Чон Ёнджуном можно иметь дело. А вот младший сын семейства — двадцатидвухлетний Чон Джун вызывал у мафиози легкие опасения и чем-то напоминал Кима в его двадцать. Тоже похожий больше на мать, но взгляд оценивающий и с какой-то странной, неуместной на почти деловой встрече поволокой, как у кота, играющего с мышью ради забавы. И весь его вид — скучающий, ленивый, чуть усталый и малость расхристанный из-за распахнутой на груди тонкой жемчужной блузки с воланами — сходу давал понять, насколько тяжело второму сыну семьи сидеть в кругу семьи и принимать «дорогих» иностранных гостей. Порш ослепительно улыбался направо и налево, охотно поддерживал беседу с госпожой дома и старшим наследником, и Кинн почувствовал прилив законной гордости — его муж был просто неотразим в своем бежевом костюме с запонками от Армани, его же подарком на последнюю годовщину. Уловив этот довольно-горделивый взгляд, Чон Минхо понимающе улыбнулся, и Тирапаньякул покраснел, как подросток, пойманный на подглядывании за девчонками в школьной раздевалке. — Вы очень красивая и гармоничная пара, кхун Кинн, надеюсь, ваш брак окажется крепким, как камень. — Спасибо, Чон Минхо-ним. Можете звать нас просто по именам, — улыбнулся в ответ Кинн, находя под столом ладонь супруга. Беседа текла то на корейском, то на тайском и четко по правилам подобных приемов: немного о семье, чуть-чуть о прошлом, совсем каплю — о политике и делах. После неспешного ужина Тирапаньякулы приехали обратно в особняк на специально выделенных им машинах. Прием вышел идеальным, не подкопаться, но Кинн всеми органами чувств улавливал приближающуюся опасность, а потому еще раз напомнил Чану сделать полную проверку систем безопасности комплекса и набрал старшего брата, предварительно напрягая Арма с организацией защищенного канала связи. Перебросившись парой слов с Танкхуном, Кинн попросил его привести детей. Близнецы вели себя как обычно, только в глазах Саммер застыли грусть и странная тоска, а Винтер выглядел так, будто готовился к трудному и долгому бою. Эти эмоции Кинн списал на их разлуку с Поршем и усилившуюся учебную нагрузку — детям как раз подобрали новых наставников для школьных предметов. Кинн честно и подробно рассказал, как прошел их с Поршем день, показал апартаменты и искренне поинтересовался, как продвигаются дела близнецов. За двоих отдувался Винтер, Саммер больше молчала, смотрела на отцов грустными глазами и трогательно попросила в конце сеанса связи приезжать поскорее и беречь себя. Спал Кинн плохо, несколько раз за ночь просыпался и подолгу не мог заснуть вновь, то любуясь спящим на соседней подушке преступно красивым, несмотря на прожитые года, Поршем, то раздумывая над ситуацией и своими ощущениями, которым привык доверять. Но уже утром пришлось отложить все страхи и сомнения в сторону и всерьез заняться документацией вместе с юристами обеих сторон. Кинн дрейфовал от одной бумажки к другой, от длинного стола к круглому, от стаканчика с кофе к кружке с кофе. Страстно, до хрипоты спорил с главой семьи Чон о расположении будущих подпольных казино-гостиниц, о поставках материалов для их отделки и сроке обучения корейского персонала тайскими коллегами. За этой суетой они едва не прозевали ужин, на который их всех чуть ли не за шкирку притащила бдительная Ким Соён. В этот раз ужинали прямо в банкетном зале особняка и без Чона-младшего, что сходу разрядило атмосферу. Порш уселся рядом с Кинном и машинально выдвинул стул слева от себя для Арма, по протоколу стоящего за его спиной и пока голодного, так как первыми должны были ужинать Тирапаньякулы. Повисла неловкая пауза, Кинн начал лихорадочно прикидывать, как повернуть ситуацию, чтобы не вызвать недовольства хозяев, но Чон Ёнджун невозмутимо отодвинул соседний свободный стул и махнул рукой двум телохранителям, чтобы тоже присоединялись к трапезе. Еще двое телохранителей Кинна и Порша уселись за стол, молчаливо прожигая салфетки взглядами. Три расторопные и молчаливые горничные, прислуживающие у стола, споро расставили чистые приборы и для них. — Я вижу, вы крайне уважаете своих людей, — непринужденно улыбнулся Минхо и перевел заинтересованный взгляд на Арма, за годы тесного общения с Танкхуном перенявшего часть его театральных повадок. Оценив изящество и выверенность движений собственного технаря, Кинн с усмешкой подумал, что сам бы так точно не смог. Даже с учетом жесткой муштры Корна и долгих лет практики подобных светских раутов. — Эти люди много раз спасали жизнь мне и моей семье. Они давно уже ее часть, такая же, как Бен или избранники моих братьев, — пояснил старший Тирапаньякул, улыбаясь хозяину дома, сидящему справа от него, во главе стола. — Твой отец бы этого не одобрил, — ответил Чон Минхо задумчиво. — Он очень ценил субординацию среди подчиненных. — Мой отец не раз пытал и избивал моих братьев и свел в могилу отца Порша. Не самый удачный пример для подражания, не находите? — Светским тоном отозвался Кинн, поднося к губам палочки с кусочком идеально обжаренной свинины. Глаза Минхо полыхнули осознанием, его жена тихо охнула, прикрыв рот рукой, и с неподдельным сочувствием взглянула на спокойного Порша, уже давно отучившегося ярко реагировать на подобные слова и вообще любые подначки в сторону своего происхождения и богатого прошлого. — Все в порядке. Кхун Корн давно мертв. Он больше нас не достанет, — улыбнулся он мягко, но глаз эта улыбка так и не коснулась. — Я знаю, что вы усыновили ребенка семь лет назад. Можно спросить, как вы решились на такой ответственный шаг? — Немного неловко перевел тему Чон Ёнджун. В его умных глазах так и светились любопытство и опаска. — Бен — младший брат моего погибшего на задании телохранителя. После смерти матери у него никого не осталось, и мы с Поршем решили, что забрать его к себе будет хорошей идеей, — пояснил Кинн, невольно улыбнувшись при упоминании сына. — Я пару раз общался с ним по видеосвязи, — кивнул наследник семьи Чон, механически крутя в тонких пальцах белую тканевую салфетку. — Но я думал, он кровный сын кого-то из вас. Он улыбается так же, как Порш-хён, и хмурится так же, как ты. Это был странный опыт, обычно я хорошо читаю людей, а тут так и не смог понять, чей он все-таки ребенок. — Ни капли общей крови, правда, — уже открыто улыбнулся Кинн с чисто отцовской гордостью за наследника в голосе. — Вы преодолели такой большой и трудный путь, — сдержанно похвалил Чон Минхо, используя добродушный и отчасти покровительственный тон. — Мало кто решился бы на подобный шаг, учитывая специфику нашей деятельности. — Бен — умный и толковый мальчик. И как бы сильно я ни хотел оградить его от нашей жизни, он лезет в нее сам, причем в первых рядах, — тяжело вздохнул Кинн, вспомнив проклятые документы на поступление, которые упрямый, но предусмотрительный и отлично знающий характер приемного отца ребенок просто подсунул ему под дверь, чтобы дать время перебеситься и остынуть. — А как твой сын, Вегас-хён? Ему сейчас восемь или уже девять? — обратился Ёнджун ко второму Тирапаньякулу за столом. — Девять. Все такой же вертлявый, капризный, ревнивый и находчивый, — взгляд Вегаса при упоминании Вениса ощутимо потеплел, да и сам он тоже немного расслабился. — Твой муж его очень любит, я пару раз заставал их общение по видео. — Пит нас всех очень любит, — хмыкнул Вегас и еще больше расслабился, откидываясь на спинку стула и отпивая из своего бокала любимое полусладкое красное вино. Пит всегда был его главной слабостью — даже спустя девять лет отношений и пять лет брака он оставался для Вегаса самым желанным, необходимым и любимым, что проявлялось и в словах, и в делах лидера побочной семьи. — Я бы тоже хотел иметь своих детей. Скажи, Кинн-хён, а воспитать чужого… это очень сложно? — А в чем проблема завести своего? — слегка бестактно удивился Порш. — Я бесплоден, — коротко ответил Ёнджун, опустив глаза в свою тарелку. — Мне очень жаль, и нет, не так сложно, как ты думаешь, — ловко перехватил нить разговора Кинн. — Сначала, конечно, будет долгий период адаптации. Ты не понимаешь, как себя с ним вести, чтобы не обидеть и не оттолкнуть. Он смотрит на тебя волчонком и боится дышать в твою сторону, чтобы не вызвать недовольства. А потом ты начинаешь замечать, какой он на самом деле, как улыбается, говорит, ходит, спит. Тебе хочется, чтобы он к тебе привязался и считал своим. Это муторно и сложно, и очень страшно, если он болеет или его похищают. У меня, кажется, тогда первые седые волосы и появились, — вспомнил Кинн давнюю историю с Дани и недопохищением Бена. — Но все заботы и хлопоты полностью окупает момент, когда тебя называют отцом. Чувствуешь себя… достойным и понимаешь, что сделаешь все, лишь бы он и дальше тебя так звал. — Из тебя вышел отличный отец, Кинн, — послала гостю свою очаровательную улыбку Ким Соён. — Твои глаза светятся, когда ты рассказываешь о нем. — У меня прекрасный ребенок, и я ничуть не жалею, что семь лет назад Порш настоял на том, чтобы его забрать. — Так это была идея Порша? — Чон Минхо окинул смешавшегося Киттисавата уважительным взглядом. — Да. Его. У Порша есть младший брат, которого он растил вместо отца и матери, так что с азами воспитания мальчишек он был знаком намного лучше меня. И старший брат Бена спас ему жизнь, закрыв собой. Мы чувствовали, что должны отплатить за эту жертву достойным образом. — Вы трое — прекрасные люди, работать с вами для меня честь, — серьезно произнес Минхо, не отводя взгляда от лица Кинна, и все Тирапаньякулы низко поклонились в ответ на комплимент. Дальнейший ужин прошел в непринужденной светской беседе, и гости около одиннадцати расползлись по комнатам. В этот раз видеозвонок с младшими длился всего две минуты. Дети коротко отчитались о том, как прошел день, и что они были вместе с Кхуном в гостях у Вениса и Пита, Порш и Кинн рассказали, что провели все время со скучными бумажками и незнакомыми, но важными для бизнеса людьми вроде юристов, партнеров семьи Чон и лидеров двух строительных фирм. Саммер и Винтер выглядели уставшими и подавленными, и Кинн, чтобы не утомлять их еще больше, быстро отключился, искренне пожелав детям хороших снов. Порш ушел в ванную, а Кинн подумал немного и набрал Бена. Ребенок принял видеозвонок после третьего гудка. — Пап? Ты чего? Что-то с документами? — удивился Бен, сидящий в своей комнате за столом, полностью заваленным конспектами и какими-то бумагами. Дани или кого-то еще рядом с ним, к большому облегчению Кинна, не было. — Нет, львенок, я просто хотел сказать, что люблю тебя и горжусь тем, что у меня такой чудесный сын. Глаза Бена распахнулись во всю ширь, отчего он стал походить на настоящего львенка — милого, потешного и очень симпатичного. Из динамиков Кинна послышался глубокий шумный вдох, а затем ребенок, уже давно взрослый и самостоятельный, но все равно любимый и дорогой, ломко улыбнулся, скрывая подозрительно блестящий взгляд. — И я вас люблю, пап. Очень сильно. Порш, как раз вышедший из душа, подлез под бок Кинну, заметил на экране Бена и выдал, ничуть не смущаясь: — Сегодня мы с Чон Минхо и его семьей за ужином обсуждали детей. Ёнджун хочет усыновить ребенка, дашь ему пару советов «с той стороны»? Мы как могли объяснили, какой охуенный сын нам достался, но его явно интересует механика взаимодействия в приемных семьях. — Конечно, пап, пусть напишет или позвонит, я все объясню. И мне тоже с вами жутко повезло. Вы, конечно, суровая мафия, все дела, но как родители — просто космос. — Не сиди допоздна, львенок, мы позвоним завтра, окей? — Да, пап, берегите друг друга, — Бен махнул рукой и отключился. Кинн же все еще смаковал и грелся всей душой о чистосердечное, искреннее, уверенное и любящее «папа», сказанное ребенком так обыденно и легко, словно он и правда был его отцом. Они с братьями никогда не говорили так Корну — в их голосах всегда отчетливо слышались слепое почитание, уважение и отчетливые нотки опаски или даже страха. — Не переживай, кот, еще четыре дня, и будем дома, — по-своему утешил задумчивого Кинна Порш и оставил нежный поцелуй на плече сквозь тонкий гостевой халат. Кинн привычно обхватил мужа рукой, устраивая поудобнее на своей груди и про себя попросил у небес о том, чтобы так оно и было. Его тревога хоть и поутихла, но не прошла полностью.***
Следующие три дня прошли в такой же суете и хлопотах. Кинн, Порш, Вегас и двое Чонов не вылезали из переговорных, азартно копались в бумагах и ездили смотреть места для трех запланированных гостиниц. Два здания, в которых планировалось устраивать нелегальные аукционы и казино, были уже построены и нуждались только во внутренней отделке, еще одно хотели возвести с нуля на очень выгодном месте в западном Каннаме. По вечерам их развлекала приятной беседой госпожа Чон, имеющая неограниченное влияние на членов своей семьи — достаточно было одного движения идеально выщипанной тонкой брови, чтобы ее муж и сын покорно отрывались от работы и приходили к столу или в гостиную для отдыха. Младшего Чона Тирапаньякулы видели лишь мельком, тот редко появлялся в доме и следил за гостями сквозь недовольный прищур. Тревога все еще свербела на краю сознания, но уже не так явно, и единственное, что все еще сильно беспокоило Кинна, так это то, что близнецы становились с каждым звонком все более грустными и подавленными. — Принцесса, что случилось? — спросил он тихо в предпоследнюю ночь командировки, выйдя на балкон второго этажа, чтобы не беспокоить практически сразу отрубившегося от усталости Порша. — Все хорошо, папа Кинн, мы просто немного устали, — вымученно улыбнулась девочка, но Кинн с высоты своего впечатляющего опыта переговоров ясно видел, что это не слишком умелая игра на публику. — Пантерка, ты можешь мне сказать, если тебя что-то беспокоит. Или, если не хочешь говорить об этом со мной, расскажи любому в семье. Можешь позвонить Тэ, если хочешь, и он приедет. Не уверен, что в ту же минуту, но к вечеру точно. Взгляд Саммер стал совсем тоскливым и потерянным, но Кинн так и не смог догадаться о причине. — Хорошо, папа Кинн, я попробую. У вас все хорошо? Вам нравится Корея? — Мы тут по уши в бумажках, милая. Но Сеул — очень красивый и древний город, если хотите, мы на Новый год слетаем на пару дней вместе, как туристы, — пообещал Кинн с чистой душой — после свалившихся на семью проблем, хлопот и геморроя с бизнесом все заслужили хороший отдых. — Ладно, мы будем ждать. Будьте… будьте осторожны, хорошо? — Конечно, пантерка. Передавай привет Винтеру… Саммер отключилась, не дослушав. Кинн хотел было перезвонить и разобраться-таки, в чем проблема, но перед глазами уже нешуточно плыло от усталости — к полудню они должны были подписать все бумаги с Чоном, и последние этапы подготовки всех окончательно вымотали. Кинн провалился в сон без сновидений в тот момент, как его голова коснулась подушки рядом с таким же усталым и даже немного похудевшим за время командировки Поршем. Снилась Кинну, как назло, плачущая навзрыд Саммер, к которой он пытался добраться, но все никак не успевал, и девочку поглощала с головой непонятная тьма. Отвлечься от кошмаров побочными мыслями получалось слабо — предстоящая сделка знатно накалила нервы, Кинн был готов заключить ее прямо с раннего утра, если бы не неторопливость и множество вежливых проволочек, принятых в Корее. Пообещав себе рвануть домой сразу, как только все бумаги будут подписаны, он снова поменял положение, стараясь не разбудить при этом мужа. И только после того, как Порш все-таки проснулся от его лихорадочных подергиваний и лично уложил щекой на свою грудь, Кинн смог успокоиться и забыться мутным и чутким сном без сновидений.