Алая лента

▪️ ▪️

Непривычно теплый, пробирающий до исподнего влажный ветер дул в лицо, и матросы с пассажирами, еще пару недель назад расставшиеся с фуфайками и меховыми шубками, оттягивали воротнички все равно ставших мокрыми рубах. После зноя, доносящегося из пустынь Сумеру, тех, кто таскал на себе больше трех слоев одежды, осталось не так много, а остановка в Порт-Ормос заставила расстаться с оставшимися иллюзиями и прикупить одежку по климату прочих. Но были среди пассажиров и те, кому принципиально не позволили сменить характерный отечественный наряд на жилетку и штаны другой страны. В частности, одному вихрастому мальчишке самой хулиганской наружности, бросающему пронзительные взгляды во все стороны с той поры, как плавание перешло в заключительную фазу, и торговый корабль стал двигаться, придерживаясь линии берега материка, огибая прибрежные островки. Аякс всегда был впечатлительным ребенком, и новые эмоции, ощущения и открытия в процессе путешествия, впитывал, как морская губка воду. Он был везде: лез на мачту, скакал по палубе, прятался в трюме. Ругаясь, его искала половина команды, но всерьез на пацаненка никто не злился: незлобливый и шебутной, все-таки он был своим. Лез помогать, даже когда не просят, с серьезным выражением на курносой физиономии пытался править кораблем вперед капитана, и в будущем обещал вырасти отличным моряком, если не растеряет всякий задор заниматься этим делом. Золоченое великолепие и карминовое величие порта чужой страны даже издали кружило мальчонке голову. Стоя на палубе, засидевшийся на исследованном вдоль и поперек корабле, Аякс жадно хватал ртом морской воздух, не такой же, как на месте предыдущей стоянки, не такой же, как дома. Не такой же, как в любом другом месте, где они были. Легкий бриз шевелил непослушные вихры рыжих волос — отец отчаялся пытаться успеть хоть раз распутать неподатливые пряди до самого конца, угрожая остричь мальчонку тупыми ножницами, как только у него найдется время. Аякс отмахивался, выворачивался, натягивал растрепанную под стать хозяину ушанку и вновь мчался по своим делам. Теперь он цеплялся пальцами на край борта, готовый к неожиданно накатывающим волнам, и нетерпеливо, почти подпрыгивая приплясывал на палубе рассекающего морской простор корабля, всем своим видом напоминая задорной окраски мячик, попавший на воду. Аякс ждал возможности сойти на землю, понестись вперед, разведать что в этом городе и где, всюду сунуть свой нос, встретить кого-нибудь и даже возможно подружиться. Впервые выбравшийся так далеко за пределы своей холодной родины, теперь он весь взмок, а в утепленной курточке, которую отец не позволял снять, опасаясь застудить отпрыска на причудливом тепло-влажном ветре, Аяксу было непередаваемо жарко. Он уже примеривался, как после возвращения на большую землю запрячет душную одежку в самый низ вещевого сундука и не будет вспоминать о ней до самого отплытия. Любой регион, который не был Снежной, все-таки был ужасно чужим, и Аякс после каждого из них тоже менялся: вечерами он то обнаруживал загоревшие вопреки всем усилиям белые ручонки, которые шершавились облезающей кожей по третьему разу, то после прохода мимо пустыни нос тоже обгорел и перманентно был каким-то красноватым от солнца, а на мордашке высыпали сразу все имевшиеся в запасе веснушки. Аякс, с день назад только рассмотревший свою физиономию в отражении воды в тазе для умывания, критически признавал, что на солнце он мог бы торчать и чуточку поменьше. Но он не мог. Жажда приключений, желание быть везде одновременно и азарт исследователя гнали его вперед с невозможной силой. Вот ветер сменился, с земли в лицо бросило жаркую волну, и Аякс втянул воздух носом: от воды пахло водорослями, как в любой бухте, а от города веяло специфическим ароматом трав и специй — странных, щекочущих нос, напоминающих чем-то запахи Порт-Ормоса. Откуда-то пахнуло съестным, вроде бы жареной рыбой, но как-то странно — наверняка какие-нибудь рецепты местной кухни. Вот ветер чуточку сменился, пошел новой волной — теперь в воздухе витал запах дыма очагов и копчения, а еще доносило запах цветов, очень тонкий и сладкий, какой-то прохладный — на ум пришли чьи-то сравнения с запахом горных вершин. Все это было вроде бы понятным, но совершенно невиданным ребенком доселе, не таким, как он привык. Играла музыка, какой он никогда не слышал дома, эхом слышался людской гомон, отдельные слова на лиюйском взлетали, непонятные и диковинные; где-то что-то стучало, и Аякс нетерпеливо притопнул ножкой, безо всякой команды стаскивая с себя курточку, кажущуюся неуместной уже совсем-совсем, готовый по первому же слову отца сорваться в сторону трапа и сбежать навстречу новому и неизведанному. Но отец жестом успокоил его — пудовый кулак, показанный исподтишка, мигом охладил возгоревшийся было пыл. Сперва дело, то есть, разгрузка, это Аякс неохотно принимал, поэтому прикидывался самым спокойным пацаном на свете, важным таким, взглядом пересчитывая выносимые грузчиками и моряками ящики, и изредка машинально прокручивал завязанную на запястье белую атласную ленту. Лента была чистой и белой настолько, что, казалось, имела голубоватый отлив. Появилась она у него очень давно, отец говорил, и пары месяцев не прошло с его появления на свет, как он обзавелся этим аксессуаром. Вся семья и даже соседи с нетерпением ожидали, когда же столь рано проявившаяся лента нальется алой краской, но ни с кем из встреченных дома или в городах ему пока не повезло увидеть, как легенда воплотится в реальность. Сейчас Аяксу уже десять, и остальные начали примиряться, что вряд ли его лента заалеет в ближайшее время — слишком юным он был. Сам мальчик и вовсе не хотел морочить себе голову какой-то сказкой: сердце трепетало в жажде приключений, цепкий ум впитывал там и тут полученные уроки и случайную житейскую мудрость, бессильный перед потоками получаемых впечатлений и знаниями. Окидывая взглядом голубых ясных глаз Гавань, Аякс подмечал и более-менее одинаковых во всех странах белых как лунь стариков, пристроившихся на пирсе с удочкой, и наглых котов, норовящих стянуть пойманную рыбу из ведерок и сеток. По порту бегало множество играющих детей, вдоль уличных лотков толпились торговцы и покупатели, шумно торгующиеся друг с другом. Некоторые перекрикивали других продающих свои товары соседей, здоровались друг с другом и случайными прохожими, подначивали конкурентов на торговом поприще. У Аякса глаза разбегались от такого количества людей в одном месте разом, и все были одеты причудливо, знакомыми были только купцы из Снежной, щеголяющие полушубками даже в такую жару. Аякс даже начал думать, что отец именно из-за представительности пытался оставить его ходить в куртке, но — нетушки. Куртка уже надежно заткнулась в угол вещевого сундука и возврату не подлежала. Эта странная, жаркая, суетливая в меру страна нравилась Аяксу неимоверно. Сидевшая с младшей сестренкой в каюте матушка выбралась на свет, и родители тут же занялись пересчетом сундуков, тюков, тючков поменьше, громко переговариваясь и изредка свойски переругиваясь. Увязанная к материнской спине, Тоня пускала слюни — она путешествие перенесла всем на зависть, не просыпаясь, кажется, целыми днями напролет, занятая попыткой поскорее вырасти — Аякс всецело одобрял такую целенаправленную деятельность младшей сестры. Ему ужас как хотелось поскорее играть с ней, а не укачивать днем и ночью то ее саму, то кроватку с ней. Наконец, судно опустело, товары вынесли, вещи переставили по-новому, некоторые пассажиры освободили места, и Аякс получил-таки разрешения сойти на землю и размять ноги. Скупое поручение посмотреть, что тут где, маленький мешочек с морой на всякие безделушки и перекус, подвязанный к поясу и заткнутый за него для надежности, и Аякс был готов к путешествию. Только еще мама, окинув его поистине орлиным взором, заставила натянуть поверх вышитой рубахи легкий плащ, стащила с мокрых волос неразлучную ушанку, цепко осведомилась, куда делась куртка, и, успокоенная, что та не за бортом, повела рукой — то ли выдать дежурный подзатыльник, то ли пригладить торчащие волосы, то ли подтолкнуть в спину для ускорения. Или пониже спины. Аякс дал стрекача после отмашки, только его и видели. Земля была непривычно твердая, Аякса даже заносило немножко первые несколько минут. Потом ноги привыкли не ждать волн и не подстраиваться под качку, и дело пошло на лад. Маленький мешочек с морой звякал на поясе во время бега, плащик Аякс сдернул с себя моментом и оставил в руках, едва увильнул с родительских глаз и потенциальной зоны обзора, достаточной для пронзительного крика. Юные глаза разбегались, хотелось всего и сразу. «Красотища» — мелькнуло в голове у мальчика, пока он рассматривал ровные, будто по линейке поднимающиеся ступеньки, каменные статуи там и тут, бесполезные, но очень красивые каменные вазоны с маленькими краснолистными деревцами, немыслимо изогнутыми, будто росли они под шквалистым ветром у них на берегу, а не в солнечном Ли Юэ. Дома — вверх и ввысь, крытые зеленой и оранжевой черепицей, столбики и лестницы, выкрашенные в пронзительно алый, дорогой и богатый цвет. Читать не получалось — на лиюйском Аякс знал полторы фразы, немилосердно заворачивавшей ему язык, а иероглифы заставляли глаза съехаться к носу одним своим видом. Зато уж родной Банк Северного королевства он приметил сразу — это было в разы легче, чем отыскать как ориентир банк местный, с нечитаемым названием, но выразительно золотящейся на солнце имитацией монеты моры, увеличенной в сто раз. Распилить этакую монетку — и можно остаток жизни жить безбедно. Рынок порадовал аппетитными запахами, и Аякс окинул восхищенно-голодным взглядом лежащие на ближайшем прилавке закатники, ровные, один к одному, сочные, спелые до прозрачности, так, что видно косточки внутри. Рядышком манили разрезанные пополам яблоки с белой мякотью, красные и блестящие снаружи, высился горкой волчий крюк, который Аякс раньше видел только в засушенном виде, и никогда — таким свежим и гладким. Рассматривать фрукты, каменья, рыбу, крабов, готовую еду, только что с огня, цветы и травы можно было бы бесконечно, если бы его внимание не привлекли громкие звуки около соседнего павильона. Не лишенный здорового любопытства, Аякс навострил ушки и суетливо скользнул между людьми, отмечая, что здесь явно привыкли к шныряющей ребятне — взрослые отступали с пути, некоторые рефлекторно проверяли кошельки. Аякс тоже проверил свой, чисто машинально. Приятная тяжесть с трудом уместилась в кулаке. Народ шел, будто ничего не происходит, торговец разорялся — явно не впервые — отчитывая мальчишку, возраста, примерно, как сам Аякс, и тот уставился на него во все глаза. Это был первый мальчик, к которому его потянуло, и который бы настолько сильно походил на ровесника самого Аякса. Забавно, но сверстники на глаза упорно не попадались, либо выглядели мельче положенного — сам рыжик мог похвастаться завидным для его возраста ростом и тем, что последний молочный клык у него выпал еще в прошлом году. Теперь он был совсем взрослым, и спрашивал с него отец соответственно. Незнакомый мальчик не был похож ни на одного ребенка, которого юный путешественник встретил за те полпалочки благовоний, пока слонялся там и тут, исследуя пирс, порт и город. Он ужасно напоминал ребенка аристократов, какой-нибудь важной шишки в одном из департаментов, и совсем не напоминал ребенка рабочего, на которого могли бы браниться с такой самоотдачей. Аякс уставился на торговца, начавшего разоряться по третьему кругу, потом перевел взгляд на виноватую мордашку мальчика, сжимающего в маленьких изящных ладошках крупное наливное яблоко. Неужели так дорого одетый мальчик не смог заплатить за какое-то дурацкое яблоко? Когда у них в порту мальчишки из приюта тягали у рыбаков из сетей рыбу, те бранились, но никогда не грозились больше десятка минут. Так, посетуют, что треть улова ушла в бездонные брюшки сирот, да и махнут рукой — все равно к пятнадцати ребята окажутся на государственной службе и из нищего сельского приюта переберутся в какое-нибудь военное училище в городе или за городом, где из них сделают настоящих защитников родины. Здесь все было как-то ужасно неправильно. Аякс вслушался, убедился, что весь сыр-бор действительно из-за отсутствия у изящного мальчика денег, и взглянул на свой мешочек. Рука к золотым монеткам потянулась сама собой, раньше, чем он успел понять, что чувствует от самой мысли потратить деньги на кого-то, кто не он сам и не семья. Подскочив к мальчишке, Аякс широко улыбнулся его растерянному виду, и уже потом обратился к торговцу, протягивая несколько монеток моры: — Не ругайтесь, дяденька, я могу заплатить за это яблочко? Его звонкий голосок с хорошо поставленным общим наречием прорезал однообразный гул торговой площади, и на миг все стало потише, а потом возобновилось снова. Мальчик глянул на Аякса растеряно, хорошенький дивно, показалось даже, что он прямо на глазах сделался меньше, чем был, но Аякс списал ошибку в возрасте на оказавшиеся неожиданно великоватыми одежки — наверняка на вырост, а может, это местная мода такая? В любом случае, у Аякса тоже полно было вещей, которые достались ему от старшего брата, и до которых еще требовалось расти и расти. Осуждать кого-то, когда и сам обновки, сшитые точно по меркам, видел хорошо если трижды в жизни, Аякс не собирался, и ободряюще улыбаясь, вцепился в одну из ладошек мальчика, поддерживающе сжимая, другой рукой помогая ему прижать большое яблочко к груди, чтобы не уронил. Чужая кисть оказалась неожиданно холодной, и Аякс чуть не выругался — наверняка дяденька торговец перепугал мальчишку до смерти, и тот теперь умирает от стыда и вины. У Тони тоже были холодные ручонки, когда она чего-то пугалась, и Аякс чуть не схватил неизвестного мальчика в охапку, чтобы крепко обнять и успокоить. Остановила его мысль, что где-то здесь должны быть родители маленькой потеряшки — не бросили же они его здесь, разрядив в золотыми нитками шитые одежки? Мужчина, приняв его оплату, почти показательно пересчитал мору, и укоризненно взглянул на здешнего ребенка, прижимающего фрукт к груди с тем же виноватым видом. Аякс, осторожно проследивший за чужим взглядом, вновь быстро сжал маленькую холодную ладонь, тихонько вопрошая: — Все в порядке? Перепугался небось. Руки, как сосульки. Мальчишка явно был не из простой семьи — начиная с его прически и заканчивая изящными пряжками на одежде с золотым шитьем, все выдавало в ребенке отпрыска богатой семьи. Неужто няньки прошляпили маленького наследника, или же кто-то специально разделил мальчика и сопровождение, подгадывая время и толчею, чтобы увести ребенка? А может, хотели поставить семью в неудобную ситуацию, выставив наследника маленьким вором? Торговец разорялся долго, странно, что народ не набежал посмотреть сцену, чтобы потом мусолить ее в тавернах, или как в Ли Юэ называли такие места? Лиюйская фарфоровая куколка, белокожий мальчик, наверняка никогда ничего не бравший без спросу и привыкший ни в чем не нуждаться с армией прислуги, он посмотрел на Аякса с признательностью в удивительных глазах, в которых зрачок оказался красивого золотистого цвета. — Думаю, теперь все хорошо. Спасибо тебе. У него оказался приятный голосок и хорошо поставленная речь общего наречия, для соответствия которой мальчику нужно было подрасти еще хотя бы лет на десять. Аякс чуть не прыснул со смеху над этими медленными тягучими репликами, но сдержался. Тихий голос, осторожная улыбка — мальчик словно проверял, будет ли Аякс насмехаться и чего потребует за выход из неловкой ситуации, а потом золотистые глаза сощурились, придирчиво оглядывая его с головы до ног, и Аяксу стало немножко неловко — они, конечно, различались, как земля и небо. Ну так и принадлежали они к разным нациям! Поняв, в чем затруднение у нового знакомого, Аякс вновь лучезарно разулыбался, демонстрируя ямочки на веснушчатых щеках, и, почти даже ничуть не хвастаясь, сказал: — Тебя моя одежда смутила? Это потому, что я из Снежной! Это страна за морем, и она огромная, и там полного снега! Он лежит там круглый год, поэтому у меня даже легкий плащ подбит мехом настоящего полярного зайца! А еще у нас… Аякс тараторил без умолку, сначала боясь чужой насмешки, а потом не в силах остановиться, опасаясь только, как бы не сказать чего лишнего, чтобы маленький аристократ не болтал своим длинным языком какую-нибудь заковыристую фразу, которую Аякс у отца подслушал, когда тот ночью с гамака сверзься во время качки. Но вроде бы пронесло: язык не заплелся, а словечки, которые мама запретила произносить всуе, не сыпались мелкой дробью. Знакомец тоже кивал, явно все понимая вопреки отчетливому снежанскому выговору общего наречия Аякса, и тому его хорошенькую щечку хотелось потискать, прямо как Тонечкину. Минут так десять, да двумя руками, умиляясь пухлости. И как это Аякс так ошибся в оценке возраста? Он же мелкий совсем! Точно тут с модой у аристократов что-то странное, у мальчишки брюки подкатаны и рубашка на плечах болтается! А уж ботинки, о, эти ботинки, будто у старшего брата угнанные! Ух! Мальчишка оказался нормальным, без заморочек, а может, просто воспитанным донельзя: они как раз ушли с рынка и начали оглядываться в поисках местечка посидеть, когда тот предложил разделить купленное яблочко пополам. Аякс, видавший еду еще ранним утром и почти два месяца живший на голодном пайке настоящего морского путешественника, просиял. Конечно же он был согласен! Яблочек в Снежной, понятное дело, не так чтобы на каждой елке росло. Они провели вместе весь остаток дня, сидя на скамеечке, на глазах у миллелитов и сотрудников какого-то крутого кулинарного павильона. Аякс зорко высматривал незнакомых дяденек, но никто к его новому другу так и не шел, и нянечки не носились по городу, как курицы с отрубленными головами, разыскивая пропавшего наследника. Это озадачивало, но Аякс ни о чем не спрашивал, рассказывая и рассказывая о Снежной, отвечая на внимательные вопросы, которые озадачивали иногда и самого Аякса. Почему так, а не иначе, да почему Предвестников у Царицы только десять, и как вообще становятся, к примеру, Пиро застрельщиками, а Гидро только бомбардиры, и почему у них стати такие, будто они свою стихию с собой носят, и точно ли у них есть глаза бога. Аякс рисовал для друга нарвалов и нерп найденным среди щебенки меловым камешком, радуясь выложенной по земле подогнанной плитке, а заодно нагребал мел себе в карманы, наметанным глазом отличая, где камни как камни, а где скрывается исключительно полезная белая часть — дома мальчишки с руками оторвут этакую невидаль. В Ли Юэ мел — грязь под ногами, а дома Аякс каждый кусок берег, как сокровище. Может, мел в Снежную привозили уже очищенным и спрессованным, или как там его вообще делают белым-белым, но Аяксу это валяющееся под ногами сокровище было дороже — потому что ползали по очередной дорожке они с новым другом вдвоем, и никакие выглаженные стрелочки на брюках его знакомого не остановили, как и Аякса грядущий разнос от матери не остановил. Расстались они только под вечер, когда с пристани на площадь поднялся отец и быстренько дал понять, что он думает о пропущенном Аяксом ужине и как давно одному юнцу следовало вернуться на корабль. И никаких отговорок! Будет еще время влезть во все щели и стащить из Ли Юэ годовой запас мела — Владыка камня едва ли обеднеет от того, что на дорожках мел лежать больше не будет, а вот Аякса за испоганенные штаны могут и пришибить в сердцах — матушке хватало и Тонечкиных казусов, чтобы возиться со стиркой каждый день. В тот вечер Аякс заметил, что краешек его ленты начал краснеть. Тонкая розовая полоса по краю, по срезу, словно он испачкал атлас ягодным соком или краской. Учитывая, сколько красных лестниц Аякс оббежал за день и сколько шелковицы нарвал в карман с клумб, пока стражники отворачивались, мальчишка только плечами пожал, не придавая значения произошедшему открытию. Отстирается обязательно, не впервые уже ему облагораживать свои вещи, чтобы не добавлять маме работы. Они остановились в Ли Юэ на неделю, и за это время Аякс успел о многом поговорить со своим другом, узнать целую кучу всего о гавани, даже самостоятельно собрать скромный, но очень приглянувшийся у рыночной торговки букетик из глазурных лилий для матушки и Тони. Они прочли Путеводитель по Тейвату, горячо обсуждая узнанное, и даже раздобыли еще пару книг, пытаясь разобраться в расходящихся на двоих знаниях о других регионах. Кто бы мог подумать, что аристократов учат настолько древним вещам! Аякс чуть не поседел, слушая серьезный рассказ друга о животном, которого истребили еще в Войну архонтов! А уж как подробно этот реликт ушедшей эпохи описывался! В день отплытия Аякс расстроенно обнимал своего друга, мужественно силясь не заплакать ему в плечо. Загнать обратно слезы получилось не сразу, а вот носом он шмыгал до самого конца. В кулаке он крепко зажал клочок здешней бумаги, жутко дорогой, судя по плотности и цвету, на котором изящными буквами на общем наречии и отдельно на лиюйском был написан адрес дома, на который он будет отправлять свои письма для друга. Аякс обещал приплыть снова — например, через полгода, и тогда они с другом Чжун Ли смогут увидеться и почитать что-нибудь вновь! Он даже книжку из Снежной раздобудет и привезет — хоть пару фраз, но он втолкует Чжун Ли, и тогда они почти сравняются в своей образованности! Вот только обещанию оказалось не суждено сбыться: Иназума стала закрытой для посещения, когда корабль был уже в пути, а надежно проложенный маршрут всех торговых кораблей лежал через нее. Пути возвращения были слишком опасны для того, чтобы брать с собой семьи и детей, поэтому отец Аякса не мог обещать безопасность не только ему, но и маленькой Тонечке, и даже перепуганной маме, плохо переносящей штормы и бури, крутившие корабль многие дни и даже недели. Маленький клочок с адресом затерялся в пути — то ли свалился и был уничтожен вездесущей влагой, то ли был съеден каким-нибудь несчастным грызуном, и это Аякс еще не подозревал о том, что когда припасы стали заканчиваться, каждый следующий ужин мог оказаться сдобрен кусочком его маленькой сестренки: матросы с ума сходили от постоянно преследующего голода, многие вещи прекратили делаться, чтобы не расходоваться зря силы, и все их жизни оказались в кулаке гневной богини Электро. Они смогли выбраться из штормов, получилось даже отыскать среди моря крохотный островок, где команда сумела набрать почти пресной воды, а после самые выносливые ловили на мелководье морских гадов, и все они, от мала до велика, ели сырую рыбу, пойманную единственной сетью, неизвестно как не изъеденной крысами. Оказалось, море вынесло их уже возле Фонтейна, и корабль долго стоял на якоре у вотчины богини Гидро: команда лечилась, отъедалась, а пассажиры не могли без содрогания смотреть на судно, чуть не ставшее для них всех гробом. Аякс, превратившийся из резвого мальчонки в собственную тень, в призрака, обтянутого серовато-белой кожей, уже почти не вспоминал, что было до Бури. И едва-едва помнил, как выглядел его единственный заморский друг. Главным напоминанием о Ли Юэ стала алая лента на его запястье — там она успела окончательно покраснеть, но в условиях кризиса никому не было никакого дела до какой-то там ленты. Он сам даже не придал ей значения, а родители, оправившись от потрясений пути, взволнованно спрашивали, кто бы мог быть его предназначенной парой. Аякс не понимал ажиотажа — спасибо, что все выжили, и Тонечку никто не съел — и воспринимал произошедшее, как нечто не очень-то и важное. А с прошествием времени, уже в подростковом возрасте, и вовсе заявил, что не верит в то, что эта лента отзовется на его родственно связанную душу. За неделю, проведенную в Ли Юэ, кто угодно мог вызвать такую реакцию, даже просто прошедший в толпе человек. Лента на его запястье к двадцати годам снова побледнела, став цвета нежно красной розы, а сам Аякс стал Чайлдом Тартальей, Одиннадцатым Предвестником, быстро прошедшим через многие этапы службы на благо своей Родины. Теперь родина навсегда стала для него местом с большой буквы. Гордость семьи, он не растерял жажду путешествий, а научившись выживать там, где не получалось у прочих, лишь приобрел ее снова. Ему предстояло вновь отправиться в Ли Юэ, на этот раз, как представителю Снежного королевства. Так что, с невиданной когда-то скоростью преодолев путь по морю, теперь Чайлд не сбегал с трапа корабля после разгрузки всех трюмов, а спокойно сходил на твердую землю в числе первых, молчаливо и без сомнений неся на своих плечах груз ответственности, и гордость, что он здесь. Выжил, возвысился, вернулся. Ли Юэ изменился с тех пор, как он был в Гавани десять лет назад. Переместился галдящий рынок, переместились торговцы едой и рестораны, образовав собственную улицу. Но были и прежние места. Остались на пирсе знакомые лавки, неизменные в своем образе рыбаки и постаревшие торговцы рыбой. Конечно же, остались вездесущие дети, мало чем отличающиеся от тех, что шныряли по пирсу десять лет назад. Все так же зазывалы приманивали туристов на сувениры из кор ляписа и полночного нефрита, все так же в доках собирали корабли, стуча молотками с утра до ночи. И тем большее потрясение, даже самый ступор Чайлд испытал, когда, взглянув на некогда облюбованную лавочку, увидел там сидящего мальчишку. Неизменно кукольно-фарфорового, белокожего, безмерно изящного. Тоненького, высокого, но мелкого, ясноглазого и темноволосого. Точно такого же, как и оставленный на том же самом месте десять лет назад. Тарталья, идущий в первых рядах официальной процессии, застыл посреди шага от удивления и тревожно обернулся, потом полностью огляделся, стряхивая налет вальяжности и внутренне подбираясь. Нет, ему же не показалось? Но подойти так просто он не мог, да и не стал пытаться, будучи со всех сторон в окружении подчинённых и неотступно семенящих банкиров Фатуи, источающих елей в попытках угодить приближенному к Ее Величеству Предвестнику. В его власти оказалось лишь проводить взглядом всколыхнувшиеся полы одеяния мальчишки, изящно взбежавшего по лестнице прочь, следуя за юной непокорной пираткой Южного Креста, весело тягающей с места на место кувшин с явно чем-то спиртным, с той же легкостью, с которой она перемещала свой боевой двуручник. Может быть, ему все же показалось? Тарталья продолжил путь, тихо кидая следующему за ним неотступно охотнику приказ: — Узнай, чей это ребенок с грозой морей Ли Юэ. Он напоминает мне старого друга. Чайлд опустил глаза на перчатки, поправляя их, и хотел как обычно пропустить между пальцев атласную ленту на запястье, но застыл. Пальцы, в которых он держал ленту, задрожали, недоверчиво выпуская ткань и подхватывая ее снова. Никогда не веривший в судьбу и предначертанность пары свыше, Аякс сглотнул. Лента алела алой кровью, красной киноварью, закатным солнцем, рубиновым вином — тысячи оттенков того самого алого, о которым многие только мечтали, играли по атласу, светились, как некогда светилась чистая белизна, и он уставился на площадь, яростно крутя головой, пытаясь разглядеть среди мельтешащих прохожих хоть кого-то с такой же алой лентой как у него. Нет, он не верил в родственные души. Но и не знал, может ли это быть правдой. Может быть, в действительности, его человек бродит здесь и сейчас, даже не зная об этом? Кто же он?