▪️ ▪️ ▪️ ▪️ ▪️
Чайлд уже некоторое время назад понял, что просто не будет, но он даже представить не мог себе, что непросто будет прямо-таки настолько. — Нет, я не… — попытка объясниться на обратном пути в зал провалилась с оглушительным треском — он даже понять не успел, вслух ли он возразил или просто громко подумал, а его невыносимый, все монолитнее отстраняющийся в попытках во всех смыслах удержать лицо маленький древний бог уже тянул его за собой. Чайлд чувствовал себя ребенком, когда цеплялся за тонкие изящные пальцы. С тоской подумалось: как жаль, что он не может вернуть потерянное время назад — или хотя бы соображать шустрее. Не получалось даже для себя решить, вернулся бы он на десять лет, чтобы прожить их вместе с тем, кто отзывался в его сердце, или хотя бы на десять минут назад — чтобы не допустить недоразумения, быть готовым. Принять чужую тоску по близости в тот же миг, без сомнений и колебаний. Все, что было в его силах — не упустить своего невыносимо поспешно рассуждающего предначертанного, и в эту возможность он вцепился изо всех сил, в реальности — торопливо удерживая чужие пальцы в своих, отчего-то буквально ощущая чужое волнение и ту бурю, что зрела внутри изящного силуэта. В груди болело нешуточно, искрами боли стреляя во все стороны — ему с каждой минутой становилось все тяжелее дышать, и будь это поле боя, Чайлд бы смело постановил, что у него отыскалось лишнее ребро, мимоходом сломанное в процессе дуэли, и теперь изводит его. Женщина из Цисин, Воля Небес, предстала перед ними, как никогда несвоевременно — Чайлд не нанес ей визита сразу, а сейчас ему самому было настолько откровенно не до нее, что бесхитростно отмахнуться, как от мушки, мешало только осознание, какой знатный получится дипломатический скандал, если он осмелится не то, что рот открыть — даже посмотреть с недостаточной долей уважения. Поэтому он посмотрел, как получилось — мельком, без смирения и интереса, цепким взглядом оценил изящный вечерний образ, и от слова совсем не обратил внимание на спутниц госпожи Воли Небес. Белые волосы, карминовые глаза, изящные маленькие губы, подчеркнутые тонко сделанным макияжем — тренированная память запоминала детали внешности, но внутри ничто не отзывалось ни когда он произносил приветствие, не помня даже, какой язык использует, ни когда кланялся. Нин Гуан была никем в его внутренней системе ценностей — и взгляд предвестника снова и снова возвращался лишь к Чжун Ли, слух цеплялся за его голос и слова, сливающиеся в нежные звуки ли юань, когда тот заговорил вместо него. Всего один повод, одна возможность, дай ее окружающие — и Чайлд готов был сорваться с места, покидая вечер в ту же минуту. Ему требовалось утянуть своего партнера прочь — никаких сил не хватало смотреть на его незаметно подрагивающие плечи и чувствовать нестерпимую муку в груди. Желание схватить, бежать, объясняться, держа в своих руках, не выпуская ни на секунду, становилось все более нестерпимым. Витиевато-вежливый разговор, самый краем начавший затрагивать политику, заставил его сорваться: не выдержав просачивающихся по связи терзаний и самоуничижений, не утихающих, а, напротив, лишь усиливающихся, Чайлд даже подумать не успел, а уже перехватил рукой тонкую талию, скользнув по дорогим одеждам широкой ладонью, и притянул тонкий силуэт юноши к своему телу, едва сдерживая желание подхватить на руки. — Прошу меня простить, госпожа Воля Небес. Не могли бы мы перенести этот разговор на более позднее время? Нин Гуан прищурилась, заинтересованно дернула точеной бровью, и Чайлд только сейчас действительно увидел ее, а не какой-то паззл из кусков, как воспринималось все вокруг раньше. Под взволнованный гул, возмущенный шепот и неодобрительное цоканье окружающих, для которых глава Цисин была небожительницей сразу следом за Рекс Ляписом, Чайлд, потеряв всякую силу сдерживать собственные ненормальные инстинкты, подгоняемый чувством боли и необходимостью правильно принять выстраивающуюся между ними связь, решительно направился прочь. Он не мог убрать руки с чужой талии, а когда и это показалось недостаточным — подхватил слабо взбрыкнувшее от неожиданности тело, прижимая юношу к себе. Лента на запястье ощущалась совершенно нестерпимо, казалось, будто нервы бьет электричеством — слабая, но безостановочная щекотка, пляшущая под кожей. Примерно так же ощущалось, если голой рукой схватиться за расколотый электро кристалл. Сердце из груди готово было выскочить от волнения и чего-то еще, непонятного. Он почти судорожно втягивал воздух, с трудом дыша, и выскользнув из павильона, заторопился прочь, сам не зная, куда, едва-едва помня эту часть города и изрядно измотанный невесть откуда взявшимся головокружением. Пальцы, вцепившиеся в его пиджак, дрожали, а юноша в руках, будто издеваясь над его рассудком, то все сильнее напоминал мальчишку, то возвращался к избранному облику, который перетекал, словно дождевая капля по нитке, то туда, то обратно. Аяксу хотелось встряхнуть головой и разобраться, мерещится ли ему это или же нет. Очередная пронзительная волна в груди сжала в тиски сердце, и Чайлд почти зашипел, спотыкаясь на ровном месте: — Успокойся, пожалуйста, у меня сейчас сердце разорвется от боли. Его взгляд сам собой скользнул по миловидному личику, по пушистым ресницам и скользнувшим по гладким щекам бриллиантам слез. Чувство вины обожгло нутро, и он снова торопливо заметался, выбирая, куда пойти. Чайлд спустился к пристани, сбежал по лестнице вниз, почти интуитивно отыскав спуск к самому околоводному ярусу, и жадно вдохнул идущий с моря аромат. К счастью для жителей, Гавань Ли Юэ действительно была Гаванью, а не бухтой — Чайлд за свою жизнь не единожды бывал именно в укромных полукружьях побережья, и помнил каждую тошнотворную ноту затхлой, цветущей воды, гниющих водорослей и конечно же неизгладимое впечатление от изобилия прибрежной мошкары. Здесь дышалось гораздо легче, пусть Чжун Ли и морщил свой хорошенький нос в отвращении. Он сел на край деревянной пристани — весьма условной, потому как в прилив эта площадка почти гарантированно скрывается под водой. Устроив юношу боком на своих бедрах, чтобы избежать даже малейшего шанса испортить бесценный наряд, он стер пальцами влажные дорожки со щек и коснулся губами зажмуренных глаз. Он физически ощущал, как тяжело Чжун Ли держать даже такое лицо, не скатываясь в безобразную слезную истерику. Потому и обхватил изящное личико ладонями, быстро и аккуратно сняв свои перчатки — чтобы ничто не мешало ему наконец-то чувствовать своего предначертанного не только душой, но и телом. Чжун Ли прикусил припухшую нижнюю губу, и Чайлду пришлось тут же стирать побежавшие теплые слезинки с пылающих щек, осторожно и настойчиво упрашивая: — Посмотри на меня. Пожалуйста… Сердце заходилось болью, захлебывалось, пока он подбирал слова, изо всех сил стараясь найти правильные. И только смирившись с бесполезностью собственных попыток, нужное само пришло, легло на язык и речь потекла, как ручей: — Я думал, что ленты — это выдумка. Неправда, просто оберег, которым наградили родители. Как снежные духи, что приносят подарки на новый год хорошим детям, а плохих — забирают из дома. Поэтому для меня лента ничего не значила, и когда она сменила цвет, я решил, что просто испачкал ее. Родители заметили слишком поздно, чтобы искать всерьез, а после уже и не было возможности гадать и разыскивать того, кто стал моей судьбой — Гавань огромна, а вместе со всеми обжитыми землями, откуда люди приходят ежедневно, получалось невозможным действительно найти свою пару. Кто угодно мог быть тем самым, и этот кто угодно совсем не торопился давать объявления в газеты, когда после окончания плавания родители все же сделали попытку разыскать неизвестного или неизвестную, у которого или у которой в те дни лента сменила цвет. Он прерывается, облизывает губы, пересохшие от нервов. Золотые глаза, неотрывно смотрящие в его собственные, казались плавящейся пучиной, в которой Чайлд тонул — наверное, такими должны были быть зыбучие пески, о которых он читал в книгах, или лава на огненный островах Мураты — ее он видел лично, и зрелище оставило у него неизгладимые впечатления. Предвестник отпустил чужое лицо, лишь теперь вспомнив, что продолжает удерживать свое нечаянное счастье в чаше рук, и осторожно взял чужую ладонь в свою. Кончики лент рванули друг к другу, требуя объединения, а Чайлд снова почувствовал, как его будто прошибает током, и первым сосредоточенно взялся развязывать узел довольно изящного банта, через мгновение ощутив чужую дрожь, как свою собственную. Аякс, даже если воротил нос и отрицал веру в связанных душами, этапы церемонии признания знал все равно, и первый этап вполне был приспособлен для того, чтобы совершить его в любой ситуации, в любое время дня и ночи, в любых условиях, кроме откровенного отказа второй стороны. Это был риск, на который он сознательно пошел, вверяя в руки Чжун Ли благословение или проклятие, которые достанутся Чайлду в зависимости от решения второй стороны пойти навстречу или отвергнуть его. — Небо, Луны и Селестия свыше будут свидетелями моего обещания, — будто зачарованный проговаривает Чайлд вступление к клятве. Упрямившийся до этого узелок распался, будто его и не было. Чайлд освободил тонкое запястье мальчика, обнажая полоску бледной кожи, и понял, что власти над своим обликом Чжун Ли все же не удержал. К счастью, на этом этапе было совершенно безразлично, как выглядит любая из сторон — две пятилетки, встретившись и обнаружив себя предначертанными друг другу, могли в тот же миг признать узы между собой клятвой первой ступени. Тем забавнее было, что Чжун Ли так и не осмелился десять лет назад сделать даже этого. Как будто гарантии были ему совершенно не нужны, и это не древний адепт ждал свою половинку последние десять лет, как влюбленная дева в той сказке про корабль с алыми парусами. Чайлд уж точно сейчас занервничал, как никогда, удерживая чужую ленту в своих руках — по традиции, ленту с его руки должны были снять тоже, и тогда они могли свободно поменяться ими между собой. И если Чжун Ли захочет отвергнуть его… — Небо, Луны и Селестия свыше будут свидетелями моего обещания, — будто сквозь вату услышал он нежный голос, и сердце в его груди, забывшее было о боли, неистово забилось. Тонкие пальцы, на глаза стремительно меняющиеся от детских к юношеским, коснулись его жилистого запястья и ловко справились с лихим двойным узлом. Тарталья почувствовал, как от облегчения у него закружилась голова, и порадовался, что он изначально сидел. Хорошо, что все происходило только между ними, а не перед тысячью свидетелей. Он ощущал ответственность, груз своих прав и обязанностей, вес каждого своего слова и действия, и только наитие позволило ему продолжить без красочных заминок, когда он вложил в чужие пальцы чужую ленту, а сам взялся за свою, начиная аккуратно обвязывать своей неожиданно удлинившейся лентой запястье Чжун Ли, формируя почти такой же бант, каким эту руку украшала прежняя лента. — Я, Аякс из Снежной, связываю свою судьбу с судьбой Чжун Ли из Ли Юэ, и подчиняюсь знаку, полученному свыше. Клянусь жизнью защищать его тело и душу, пока естественный порядок мира не разлучит нас. Да буду я низвергнут в Бездну, если предам нашу связь. Закончив, он подставил собственное запястье, помогая придерживать ленту, прежде обвивавшую запястье Чжун Ли. Окинув гораздо более спокойным взглядом его удивленное, недоверчивое лицо, он осторожно приблизился, заканчивая проговаривать текст своей клятвы: — И, если душа его отвергнет меня — да будет так. Чжун Ли пришлось сморгнуть выступившие слезы и вытереть глаза уголком рукава, чтобы в свою очередь все же завершить начатый ритуал. — Я, Чжун Ли из Ли Юэ, связываю свою судьбу с судьбой Аякса из Снежной. Принимаю его защиту, клянусь защищать его, пока естественный порядок не разлучит нас. И да буду я низвергнут в Бездну, если предам свою душу, — Аякс использовал самую радикальную формулировку клятвы, и Чжун Ли молился, чтобы ему никогда не пришлось ее нарушить. Он обвязал свою ленту на руку парня, завязав аккуратный узелок, и ощутил себя удивленным и счастливым, капельку неверящим, сомневающимся в реальности всего произошедшего. Чужая лента льнула к руке, играла тонкими отблесками Гидро по поверхности, лаская кожу — сначала ему даже показалось, будто это лишь иллюзия, отблеск играющей у ног Чайлда воды. Стало чуточку волнительно — играло ли его Гео для Аякса точно так же, чувствовал ли он гул камня, как сам Чжун Ли ощущал сейчас играющее рядом море? Он чуточку поерзал, устраиваясь иначе, снял тонкие перчатки и коснулся ладонями лица молодого человека. Погладил щеки, скулы, и заглянул в глаза, спрашивая разрешения, прежде чем завершить проводящийся между ними ритуал, осторожно касаясь губами губ человека, который был для него человеком гораздо большим, нежели просто старый друг. Он совсем не знает нынешнего Аякса, но чувствует. Как и другой теперь чувствует всю его суть в ответ. Ритуал уже связал их крепче, чем цепи — Чжун Ли ощущал, как нарастает связь, как распахиваются сами их души, стремясь навстречу друг другу, пытаясь слиться в единое целое, словно скоро им не придется даже говорить, чтобы понимать, о чем думает другой. Поцелуй вышел неуклюжим — Моракс иногда совсем забывал, что его рот уже не принадлежит тому взрослому мужчине, которым он привык себя ощущать, и целуясь с другим человеком, следует еще раз проверить, который из его обликов активен сейчас и помнит ли он, как в этом облике управляться с собой. Тем не менее, это был поцелуй подростка, чуточку влажный, жадный, и он ощущал тихое счастье, уходящее по связи — быть принятым, нужным, ожидаемым сквозь годы. Он действительно ждал Аякса так долго, сначала до появления ленты, до их первой встречи, а потом ждал еще десять лет, с болью и тоской наблюдая, как день за днем, лента теряла свой цвет. Он боялся, что его отказались принимать, промолчав об этом, ни слова не сказав вслух, боялся, что века ожидания — не более, чем бессмысленная трата жизненных сил. Он уже был проклят — с Селестии сталось бы наградить его еще одним проклятьем в добавок к первому, и умолчать об этом факте. Хоть иди и бросайся в морскую пучину, навстречу со всеми побежденными и погребенными им демонами. Аякс выбивает из него всякую упадническую мысль, когда, завершив первый долгий поцелуй, вжимается в его рот своим снова, лаская. Предвестнику было непривычно целовать другого юношу, и это чувствовалось по тому, как он шарил руками в поисках места для своих длинных конечностей, но у Чжун Ли были теплые, мягкие, нежные и чуть припухшие губы. Сладкие и желанные. От них не было ни возможности, ни желания отрываться. Аякс погладил чужую спину, пропустил между пальцев гладкие волосы, прижал к себе тонкое тело, не разрывая поцелуй, но и не позволяя себе большего, тем более запустить руки, куда не следовало — мало ли, о чем подумают случайные прохожие. Все-таки фигурами они были известными. Лишь на секунду он отстраняется, чтобы провести большим пальцем по влажным, припухшим от поцелуев губам Чжун Ли, поддевая красивый подбородок. — Теперь мы связаны, — тяжело дышащий от возбуждения и нехватки воздуха, он ощущает себя растрепанным, но не может не расплыться в улыбке. Не стоит и говорить, как заблестели глаза у его предначертанного — вспыхнули золотыми звездами, в которых плескалась искренняя любовь. Чжун Ли стал таким красивым в своем счастье, что у Чайлда невольно вырвался вздох, сопровождающий шальную мысль «Что же ты творишь, Аякс?» Он не мог не поцеловать ерзающего по его коленям мальчишку снова. Не мог отстраниться, ощущая, как изгибается в его руках тело. На миг ему показалось, что Чжун Ли, чуть не впервые за все время, резко потяжелел, раздался в плечах, но он не успел даже глаза открыть, чтобы проверить, как ощущение исчезло. Поэтому он позволил своим пальцам мягко перебирать и гладить темный шелк чужих волос, ощущая их восхитительную тяжесть. Но всему хорошему необходимо знать меру — они, вообще-то, сбежали со званного вечера в честь прибытия предвестника. Поэтому он отстранился, разрывая поцелуй, помог Чжун Ли встать на ноги, а потом и сам рывком поднялся, и предложил своему истинному руку, приглашая идти вместе. — Идем, наверняка все гадают, куда мы делись, и вообще заждались возможности пронаблюдать маленький скандал. Переждем бурю, а потом я провожу тебя домой. Теперь ты никуда от меня не убежишь, слышишь? Аякс был спокоен, как никогда. Доволен даже. Недоверие и отрицание, горевшие в его душе, сменились на принятие, смирение и покорность, и, вишенкой на торте — счастьем. И сияющая лента на руке Чжун Ли была тому отличным, неопровержимым доказательством. Не просто оберег. Не просто украшение. Символ их связи, их способности шагнуть навстречу другу, их доверию. Их любви. Ему еще предстояло многое узнать о том, кого он встретил еще ребенком, потому как сила, что он ощутил при обмене лентами и установлении между ними связи, казалась ему колоссальной. Чжун Ли был загадкой, головоломкой, которые обожали в Ли Юэ, а Аякс славился своей любовью эти загадки решать. Так что они шли бок о бок, рука на предплечье партнера, и душу снежанина наполняло предвкушение.▪️ ▪️ ▪️ ▪️ ▪️ ▫
Остаток вечера проходит удивительно хорошо — возможно, всему виной тот факт, что почти половина гостей догадывалась о чрезвычайно высоком, но практически не звучавшем всуе статусе Чайлда. Еще, возможно, дело было в не менее важном положении Чжун Ли внутри иерархии знати — даже в понимании не последних людей, участвующих в управлении делами Цисин, Нин Гуан не с каждым раскланивалась при встрече, совсем не с каждым. Проведенная церемония воссоединения вызвала у всех свидетелей положительные эмоции, от умиления далекие — Чайлд и сам знал, что интернациональные отношения в последствии вынуждают окружающих тщательнее всматриваться в каждое дело и слово супругов. О том, чтобы все легче воспринимали воссоединившихся предназначенных, не оценивая сквозь увеличительное стекло в поисках предвзятого отношения, даже речи не было. Но и не порадоваться за редкое во все времена счастье встретить свою судьбу никто не сумел. К Аяксу подобрели, практически не скрывая гордости, что ему достался именно их соотечественник, даже если близкого знакомства с тем ни у кого из присутствующих не имелось. Чайлду этого было более чем достаточно, чтобы мысленно с улыбкой обозвать подавляющее большинство салютующих им бокалами чертовыми лицемерами. Доброты к Фатуи в целом и к нему в частности, в отрыве от партнера, ждать не приходилось — политика Снежной костью в горле стояла у большинства стран, равно как и их способность на ровном месте организовать пару дипломатических скандальчиков, а те скандальчики, которые организовываться отказывались, Фатуи почти не скрываясь подстраивали силой. Но Аякс по щелчку пальцев стал на пятьдесят процентов принадлежать Ли Юэ, а Ли Юэ был городом дружелюбным, и жители здесь любили счастливые истории — особенно после в муках осиленных летописей о становлении страны, полных кровавых подробностей и трагических поворотов на ровном месте. Нин Гуан отметила особые изменения лент на руках, скупо поздравила — насколько вообще это прилично чужому человеку — а дальше между ними тремя было много разговоров о поставках, о политике, о выгодах сотрудничества, и речь была пронизана лестью, напористостью и скрытыми угрозами. К удивлению, Чжун Ли отлично понимал, о чем идет речь, и не забывал сглаживать углы — полезное качество для партнера человека, которого громко и величественно называли Авангардом Фатуи и сильнейшим бойцом Ее Величества Царицы. Чайлд лишь примерно помнил, о чем ему надо упомянуть в разговоре с главой Цисин, а для всего остального у него имелся целый штат направленных в Гавань дипломатов-специалистов, но обязательную программу предварительной беседы он оттарабанил в рекордные сроки, после чего выдохнул с облегчением и поступил в полное распоряжение собственного предназначенного. Нин Гуан едва не закатила глаза от такой небрежности, и предпочла думать, что приличествующие встрече разговоры они будут вести как-нибудь позже. Возможно, когда вместо выставленного ширмой Предвестника к ней обратятся настоящие дипломаты Снежной, а не это безобразие с маской. Чжун Ли наконец-то смог потанцевать со своим партнером без помех и осуждающих взглядов, и уже к концу первого же танца буквально расцвел от счастья, которое слепило окружающих, как нагретый добела полуночный нефрит. Оставшиеся закуски резко показались вкуснее, одуванчиковое вино слаще, а рука Аякса, касающаяся его руки, горячела все сильнее, будто того изнутри пожирал настоящий огонь. Прием завершился лишь к утру, которое в Гавани наступало рано. Цисин отбыли еще до рассвета, а вот Моракс, возжелав перед как можно большим числом людей похвастаться своим счастьем, оттягивал уход до последнего, после чего непреклонно потянул Аякса на прогулку. Появление солнца они встречали, сидя на вершине горы Тяньхэн, свесив ноги с края скал. До ужаса хотелось поразить спутника своими талантами, создав на радостях парочку ляписовых гор, и лишь сила воли заставляла сдерживаться хоть как-то. Поднимаясь на вершину, Чжун Ли ноги не переставлял, а пружинил на каждый шаг, и смотрел, смотрел сияющими янтарным медом глазами на своего спутника. От чинности, присущей ему обычно, почти не осталось следа — счастье окончательно укоренилось в его душе. Чайлд же не забывал оглядываться по сторонам в поисках опасности, слишком близко подобравшейся к городу, и со спокойным интересом рассматривал Гавань с высоты, покорить которую считалось обязанностью каждого путешественника. Вдалеке рассвет все сильнее менял оттенки неба, потом коснулся кромки воды, лизнул темные скалы, и за жалкие мгновения — меньше удара сердца — по поверхности моря побежала лучистая дорожка белого серебра. Неспящая Гавань притихла ненадолго, дожидаясь нового витка бурления на своих улочках, а Аякс наконец-то мог поразмыслить над тем, что успело произойти за последний день. — Я все еще не могу понять, почему? — этим вопросом, заданным вслух, он отвлек Чжун Ли от радостного переплетения травинок, попавшихся в цепкие ручки. Сейчас тот снова выглядел скорее мальчишкой, чем юношей, и Аякс не мог не заметить, как сильно его друг соответствует своему облику, как меняется его поведение, когда юношеское тело вновь теряет рост и возвращает детские черты. Янтарные глаза уставились на него, а Чайлд, ощущая нытье во всем теле, положил щеку на ладонь и упер локоть в коленку для поддержки, не преминув из нового положения оглядеть мальчика с головы до ног. Ему нужно было отдохнуть после долгого дня, после плавания вообще, но вопросы не терпели отлагательств. Он мог сомневаться в выводах, но, чтобы разрешить все сомнения, нужно было спросить и получить ответы — все, какие ему согласятся дать. — Почему за десять лет ты ни капли не изменился? Какая магия в этом замешана, не проклятие ли это? Твое тело абсолютно точно то детское, то юношеское, то практически мужское, но иногда ты говоришь и смотришь так, словно являешься глубоким стариком. Ты тот, кого здесь зовут адептами? Или просто дух из легенд, которыми полнится Гавань? Чжун Ли ответил ему загадочной улыбкой, а потом нахмурился и чуточку задумался, когда Чайлд недовольно заворчал. Любой, кто хоть день пробыл в Ли Юэ, не мог не услышать про магических защитников, соратников и слуг владыки этой страны — адептах-Хранителях. О них писали сказки и рассказывали легенды, а заканчивалось это все настоящими летописями истории страны и рассказами очевидцев. Долгоживущих, заложивших фундамент существующей культуры и традиций, до сих пор можно было встретить, просто пройдя по улице в удачный день. И это не говоря уже о столь наглядных представителях загадочной расы, как потомки адептов или адепты-полукровки. Не догадаться, что те к людям относятся лишь отчасти, весьма трудно. И Чжун Ли не выдавал себя ни торчащими рогами, ни какими-то изъянами внешности, вроде странных ушей. Чайлд моргнул, когда вдруг поднявшийся на ноги Чжун Ли подошел к нему почти вплотную со своим изделием, напоминающим венок, старательно пристроил ему на голову, и зажмурился, когда травинки из него защекотали его лицо и шею. Не выдержав испытание щекоткой, он сдвинул это переплетение местной флоры к затылку, сдул с носа особенно длинную травинку, после чего отсел от края, сгреб мальчишку и усадил на свои колени, вздыхая. — Я даже не представляю, как укрепить нашу связь сильнее, потому что ты… Ты так часто сменяешь обличье, что когда я напоминаю себе о том, что еще кроме свадьбы будет положено сделать, то ощущаю некую неправильность моих действий, — Чайлд прикусил губу, ощущая, как горячеет лицо. Смущение и стыд разлились горячей волной в груди. К несчастью, в этот раз для подобного даже был весомый повод. Существовала прорва ритуалов и традиций, необходимых для укрепления связи между родственными душами на физическом уровне. Тонкости разнились от региона к региону, существовали целый конторы потомственных знатоков — на сто пар обращающихся одна вполне могла иметь подтвержденную связь, прочие же влюбленные не ленились отдавать деньги за подтверждение крепости своего чувства и сходились на желании проведения ритуалов, даже если те на самом деле не работали без алых лент на запястьях и не несли в себе те самые благословения сущностей свыше. Однако на некоторых действиях сходились все знатоки, везде. Первым делом, разумеется, был обмен лентами. Вторым — брачный обет на первое полнолуние. Связанные клялись друг другу, и даже если в будущем их отношения будут далеки от телесных радостей, по законам любой страны все действия одного связанного автоматически затрагивали и второго. Грубо говоря, продажа дома оформлялась только с разрешения обоих связанных, равно как и покупка. Это был отдельный свод законов, и заморочек в нем было больше, чем Чайлду хотелось бы знать. Подделать результат заключенного брачного обета было просто невозможно, подтвержденное единение так или иначе отражалось и на лентах пары. Ближайшее к ним полнолуние должно было случиться через неделю, и Чайлд, еще позавчера считавший себя убежденным волком-одиночкой, морально не был готов. В голове всплыли картины сразу всех фантазий о встрече с предначертанным, все подростковые сны с идеями, чтобы он сделал бы с посмевшим появиться в его жизни партнером, и он густо покраснел, ощутив, как жар со скул ползет вверх по лбу и вниз по шее. Определенно, думать о таком, когда предназначенный выглядит то младше его братьев, то вдруг кажется почти его ровесником, было не только неловко, но и запретно. С неловкостью вопросов не было, а вот запретность… Чжун Ли выглядел прекрасной фарфоровой куклой в натуральную величину. У Аякса слюна набегала от одной мысли, что этой белой кожи можно будет коснуться губами, обнажив то, что скрывал под собой хотя бы и высокий воротничок. Пока что ему удавалось скрывать все постыдные мысли, но чем дольше Чжун Ли выглядел красивым юношей, тем стремительнее потуги Аякса выглядеть нормальным проваливались. Пафосность и выправка Предвестника? Все улетучилось, как будто никаких уроков от товарищей и приглашенных учителей не было в его жизни. Чжун Ли лишь улыбается и тоже слегка краснеет, явно без подсказок уловив, в чем заключается неправильность чужих мыслей, а потом переводит взгляд перед собой. — Я действительно адепт. Это моя суть, это то, кем я был и останусь навсегда, — подумав, Чжун Ли перебрасывает свой хвост, чтобы его было лучше видно, а потом небрежно взмахивает рукой в твердом, полном властности движении. Полуночный нефрит, выбитый из породы единым куском, стучит, покорно подпрыгивая по скалам вверх, пока не прыгает в руки, а глаза и кончик хвоста Чжун Ли после использования родной гео стихии продолжают гореть отсветом золота и янтаря. — Нормальные адепты как правило встречают своих обещанных раз в сто, сто пятьдесят лет, для духовных партнеров с тяжелой жизнью и ужасной смертью нормальна задержка в триста или даже пятьсот лет. Даже архонты, известные мне, сталкиваются с судьбой и идут с ней рука об руку отпущенное им время, своим бессмертием продлевая чужой век, и немногие могут похвастаться тем, что разлучались дольше, чем на пару столетий, — Чжун Ли звучит отстраненно, и его облик незаметно все сильнее перетекает от юношеского к мужскому, пока приятный голос не становится значительно ниже, бросая мурашки бежать по спине, и все не останавливается. — Я — уродливая ошибка в этой системе. Я ждал тебя дольше, чем существуют Великие Семеро, и это наша первая встреча, — красивый мужчина, каким Аякс Чжун Ли пока еще не видел, опускает печальные глаза. — Я был проклят ждать, я был наказан своей долгой жизнью. У меня не было связующей ленты дольше, чем у кого бы то ни было, и я помню день, когда весь Тейват охватило это безумие связанных и предначертанных. Я потерял способность управлять другими моими формами еще раньше, а ведь прежде я имел право выбирать свой облик по желанию, но потом… Я застрял. Я был лишь ребенком. Был мальчиком, был молодым господином, и будь я смертен, я спотыкался бы на том дне, когда обычные юноши впервые учатся бритью и получают вежливое имя — в Ли Юэ мальчики поздно получают право делать все, что положено мужчинам, зато как только получают, родители тут же находят им невесту, чтобы они поскорее смогли жениться, — Чжун Ли улыбается, а Аякс с ощущением, как у него зашевелились волосы на голове, гадает, действительно ли парни в Ли Юэ дозревают как раз к шестнадцати и правда ли их тут же заставляют жениться. Аякс в таком случае должен уже считаться старичком среди нормальных людей, нет? — Я был маленьким ученым в глазах окружающих и был адептом—драконом внутри, но больше я не мог принять любую из других моих форм — а ведь когда-то их было так много… Теперь мне предстоит вырасти во что-то большее снова. С тобой, — Чжун Ли встречается своим сосредоточенным взглядом с расширившимися глазами Тартальи. — Ты по незнанию дал такою клятву, что она буквально ранит тебя отсроченным проклятьем. Я знаю, столь близко расположенные к трону Царицы люди не прибывают просто так, и твоя цель может затронуть меня напрямую. Уже сейчас затрагивает. Просто ты пока не в курсе, для чего именно тебя отправили сюда, — он обводит пальцем в перчатке серебряную нить на расшитом кителе своего предвестника, и грустно улыбается, а солнце наконец-то полностью поднимается из-за моря, и его лучи заливают все ослепительным золотом, разрушая всякую тьму момента — и одновременно повергая все, что скрыто от взгляда, в еще большую тьму. Чайлд жмурится от этого яркого света, и почти с ужасом замечает, как вес на его бедрах становится все легче. Заслоняясь, он почти в отчаянии хватает тонкое мальчишечье запястье и тянет того к себе, так резко, что тот с силой врезается в чужую грудь и пальцы его второй руки разжимаются, роняя только что подозванный камень — тот стремительно скатывается по наклоненной поверхности, постукивает, а потом, почти подпрыгнув у самого края — стремительно перескакивает через него и скрывается с глаз, уносясь с высоты вниз. Чайлда это не заботит. Заслоняя глаза еще несколько мгновений, пока самые яркие лучи не перестают так сильно бить в глаза, он просит: — Еще раз. Покажи, как ты призываешь камень, еще раз. Аякс уверен: то, что он только что видел — это не просто хороший навык, и даже не совсем чуткое восприятие руд в толщах. Если бы все пользователи гео так призывали себе камни, кузнецы никогда не нуждались бы в шахтерах. Чжун Ли не просто адепт, даже если ссылается на это. Перебирая в голове все сказанное, словно бусины, нанизанные на нитку, Тарталья вздрагивает от осознания, с кем связала его судьба, и онемевшие от изумления губы сами шепчут: — Моракс, Властелин камня, лорд Гео… Он так же знал еще одно имя, к которому шутливо склонялись писцы Ли Юэ. Имя, полученное богом Ли Юэ одним из первых. Рекс Инкогнито. Рекс Ляпис. Это было немыслимо. Аякс, переплывший большинство морей Тейвата если не вдоль и поперек, то близком к этому, успел перечитать десятки, если не сотни историй об архонтах, и знал кое-что о том, как работают носители именно гео глаза бога. Чжун Ли в его присутствии даже катализатор не призвал для концентрации, а ведь камень — не вода, чтобы принимать форму по желанию призывающего, и столь филигранное управление при извлечении камня из гнезда — это степень не просто умельца, но, определенно, настоящего бога. Еще один полуночный нефрит, который мальчишка якобы призывает в свои руки, рассыпается в мелкую пыль, когда, склонив голову, Аякс, коснувшись лбом чужого лба, шепчет: — Для меня большая честь и великая радость встретиться с вами, Гео Архонт, — и пока Чжун Ли изысканной, но растерянной статуэткой сидит, замерев в его объятиях, Аякс торопится выказать свое почтение — так, как ни один смертный до него не осмелился бы. Легкие поцелуи касаются изящного личика. Один, второй, третий, и так, пока мальчишка не хихикает от щекотных касаний губ ближе к ушку, пряча зарозовевшее местечко за наклоном головы, а Аякс не прижимает к себе свое сокровище. Хотелось бы сказать — морой по весу, да только слишком уж ненадежным он был, этот вес — то птичий, то драконий. — Барбатос всегда говорил, что невозможно скрыть от своего предназначенного свою суть, хотя он честно пытался — у него даже получалось несколько дней водить своих прекрасных спутниц за нос, — Моракс тепло улыбается, отведя взгляд в сторону. — Молодой господин Чжун Ли — скромный бессменный консультант бюро Ван Шен. Никаких громких титулов — в Ли Юэ у камней есть уши. Самые внимательные клиенты конечно же понимают, что молодой господин Чжун Ли — адепт, но мало ли адептов в этой стране? Разные виды даже стареть могут с разной скоростью, что уж говорить обо всем остальном. Так что «Чжун Ли» — имя, подходящее мне ничуть не менее, чем все, что ты перечислил, — лукаво взглянув, мальчишка вновь заставил свое тело сменить облик на юношеский и потянулся к чужому лицу с россыпью веснушек, осыпая чуточку обветренную кожу короткими поцелуями, пока не коснулся легчайшим из них тонких губ. Аякс не был красив, как герои легких романов, не был он и красив в классическом смысле. У него было выразительное лицо, и тонкие губы то складывались в широкую улыбку, придавая его облику лисьи черты, то поджимались, и лицо будто в суровую маску превращалось. Таким образом Аякс раз или два успел глянуть на собственных разудалых подчиненных, безмолвно призывая к порядку. Рыжие вихры торчали, как и куда хотели, сдержанные расческой весьма относительно, маска предвестника блестела лаком, сдвинутая вбок, и, если Аякс не смеялся, настойчиво сверля собеседника взглядом — сразу приобретал вид того парня, из-за которого наемники резко трезвели. Вообразить, как какие-нибудь Похитители сокровищ старательно обходят Аякса — главный источник тумаков — по широкой дуге, встретив после дельца неподалеку от таверны, где праздновали, было легче легкого. Однако Чжун Ли помнил, что за лисьими замашками и пронзительными взглядами скрывается тот самый мальчик, который оплатил его яблоки из своего немногочисленного запаса моры, которую ему выдал отец, щедрый и не держащийся за кошелек немеющими пальцами и потными ладошками. Тот самый мальчик, которому он в ответ подарил несколько камней, украдкой призванных из земли, скрывающих внутри практически бесценное в глазах специалистов содержимое. Это был тот самый мальчик, который плакал, стоя на палубе, и махал рукой до тех пор, пока не превратился в точку на горизонте, и кричал, складывая ладошки у губ, обещая вернуться к нему снова. Когда-нибудь, наверное, скоро. Кто же мог подумать, что «скоро» — это спустя десятилетие… Никогда еще годы не тянулись для Моракса так мучительно медленно. Отпускать свою судьбу было тяжело, но внешнее хрупкое тело адепта скрывало немалую драконью суть, и Чжун Ли, даже если поддавался повадкам юного тела в моменте, задним умом имел право считаться действительно мудрым: его мальчик должен был вырасти рано или поздно в юношу, в мужчину, и судьба была обязана свести их вновь — она никому не отказывала в таком. Его маленький спаситель, Аякс вырос в Чайлда Тарталью, в Одиннадцатого Предвестника Царицы, и он излучал силу, излучал неумолимо и беспрерывно, даже если у части этой силы был проклятый источник, и скверна неутомимо день за днем подгрызала сильный дух. — Выбранное тобой имя… Оно не менее прекрасно, чем все остальные. Но мне до сих пор самую малость не верится, что я оказался связан с Архонтом. Простой смертный, и… — Чайлд пожевал губу, пробуя имя своего предначертанного на вкус, перебирая его губами. Теперь, когда правда открылась, оно обрело совсем иной вес, хоть и продолжало срываться с губ легко и свободно, певуче. И все же Аякс продолжал нервничать — незаметно, внутри самого себя, лишь мелочами выдавая свое состояние. Он перебирал свои мысли снова и снова, пытаясь их упорядочить, а взгляд то и дело возвращался к личику спутника, метался по нему, будто в поисках подсказок, привлекая к себе внимание. Наконец, Чжун Ли не выдерживает: — Тебя что-то беспокоит? И Чайлд, глядя виновато, осторожно уточняет: — Справишься ли ты с заключением брачного обета? То, как часто твое обличье меняется… Это тело, — Аякс задрал подбородок, указывая на Чжун Ли, — не совсем то, с чем будет удобно иметь дело. И я боюсь, что-то пойдет не так, когда мы… Смутившись, он почти беззвучно договаривает последние слова, выдавливает их из себя силой, заливается краской, поймав ладонь, потянувшуюся к его щеке. Тем не менее, Чжун Ли польщенно улыбается, и не противится, когда Аякс берет его руку чуть иначе, быстро целует и прижимается к ладони своей щекой сам, поглаживая тонкие пальчики. Стоило стянуть перчатки — и у маленького адепта оказались чарующе изящные руки. Тарталья касается своего предназначенного нежно, и из головы не в силах изгнать тот облик мужчины, который Чжун Ли принял, сам того кажется не заметив. Между ними нежность, в которую трудно поверить; это взаимное доверие, которое тяжело принять между почти незнакомцами, но Чжун Ли заочно влюблен и верит в свое счастье, а Аякс может позволить себе авансом принять того, с кем само мироздание соединило его лентой судьбы. Чайлду не страшно услышать, что что-то не получится так сразу; гораздо страшнее, если Чжун Ли посмотрит ему в глаза, улыбнется и скажет, что все в порядке, и тревожиться не о чем. Да, его партнер — архонт, и он привык выкручиваться самостоятельно там, где неудобно или неправильно было просить так называемых вассалов, приспособился справляться, но Аякс больше не хочет, чтобы его друг страдал в одиночестве. Он хочет разделить его беды и печали. Хочет услышать от могущественного существа все проглоченные жалобы, все невысказанные обиды. Хочет принять его настоящим, а не образ божества, которым напичканы жители Гавани. Это не станет первым опытом Аякса, он сумеет справиться с возможными трудностями, поможет Чжун Ли принять себя, остановится, если станет совсем тяжело держаться. Но он не сможет не волноваться за партнера. Не останется равнодушным. В прошлом, оказываясь с кем-то в постели, он то и дело ощущал, как иглой ему колет сердце; ловил себя на мысли, что забыл о чем-то важном. О ком-то. Даже забавно спустя столько времени вспоминать, как ставшие его любовниками ерзали, приметив ленту на его руке. И молчали, ничего не говоря в ответ на его вопросы. Верили в судьбу встречи, и никак не препятствовали его поискам чужого общества. А теперь Аяксу и самому хочется проверить, как же он будет чувствовать себя с Чжун Ли, какой ему покажется жизнь рядом с тем самым, и что он почувствует, когда будет воплощена их близость? Будет ли у него снова колоть сердце, или все его перебои случатся лишь от переизбытка эмоций или же от волнения? Чайлд вновь поцеловал отнятую от щеки ладонь мальчика, заметив, как тот легонько дрогнул пальцами от щекотки, прежде чем заговорить, тщательно подбирая слова: — Как показала практика тысяч лет, мое тело вполне подходит и для радостей битвы, и для радостей плоти, — сознаваться в том, что бывало возлегал в самом взрослом из имеющихся у него обликов, не стыдно. Чжун Ли предпочитал быть именно взрослым, если удавалось закрепиться, и статуя его радовала взгляд мужественностью зрелого воителя, но, наверное, именно проклятье и зрелище божества в облике юноши помогли жителям прийти к выводу, что ранние браки — отличная идея. Это стало традицией, иногда доходящей до абсурда — в пору войн, если невесте и жениху исполнилось хотя бы десять, это было уже большой удачей. Если же разница в возрасте не превышала двадцати лет — вовсе замечательно. Бедные семьи, не способные прокормить всех детей, охотно продавали кого-то в услужение, а кого-то отправляли в алых одеждах в чужие дома с полного согласия обитателей. К сожалению, Чжун Ли не имел права обманываться — совсем не все ждали, пока юные цветы распустят свои лепесточки. Первой крови у девочки было достаточно, чтобы ее считали достойной церемонии шпильки и тут же отправляли в чужой дом женой. Как много смертей тогда случилось из-за того, что люди хотели выжить — если не лично, так хоть как вид в принципе. Чжун Ли же и вовсе хотел доказать самому себе, что он сможет использовать проклятое тело полноценно. Это то, чего у него не могла отнять даже Селестия, что она не сумела бы ему запретить. В опытных и заботливых руках его юношеское тело испытывало скупое и тревожное блаженство — судорожное, гормональное, торопливое, но по памяти Моракса, это даже нельзя было сравнить с тем удовольствием, которое получал он-взрослый мужчина. И, наверное, весь его опыт даже рядом не стоял с теми ощущениями, которые ему подарят любовь и ласки предназначенного. — Я бы не соврал, если бы сказал, что готов к брачному обету прямо здесь и сейчас… Но признаваясь откровенно, этот день изрядно меня поволновал, — Чжун Ли устало вздохнул, слабо улыбнулся и тут же прикусил губу, слабо краснея. Сердце до сих пор заходилось от понимания, что его Аякс вернулся, и они уже обменялись клятвами, провели свою собственную маленькую церемонию. Выбрали друг друга и решили быть вместе. — Думаю, я бы предпочел быть более… в форме. Для заключения брачного обета, да. Я, знаешь ли, смертный, все такое, — смутившийся Чайлд закашливается в кулак, скрывая собственный румянец, но ночь уже давно позади, и Чжун Ли улыбается с его застенчивости и при этом умиляется жадности, которая пылает в чужом разуме. — Это разумно. Мне тоже следует отправиться домой и немного отдохнуть, разложить мысли по полочкам. Ты остановился в комнатах при банке, верно? Или представители Фатуи сняли один из домов города для своей делегации? Ему интересно все: как на сегодняшний день выглядит обустройство гостей из Снежной? Как они доносят свой национальный стиль в Гавани, где любой заказанный предмет мебели будет сочетаться с неуловимо тонко различающимися национальными деталями Ли Юэ, не оставляя практически ни малейшего шанса донести особенности других культур? Какие вещи мог привести для своих комнат Аякс? Еще хотелось послушать о том, что творит та милая девочка, которую он видел чуть меньше пятисот лет назад на церемонии принятия гнозиса, и почему столь многое изменилось за это время. Почему одна из самых юных архонтов нового поколения превратилась в столь большую занозу в одном месте, как будто что-то мешает ей спокойно жить? Аякс усмехается в ответ, замечая, как Чжун Ли переводит тему с себя на него, и едва справляется с желанием в назидание коснуться пальцем кончика хорошенького носика юноши. — Я еще не закончил с тобой, — вместо этого он грозит архонту пальцем, сам не веря в то, что делает, но очень желая отругать за то, как Чжун Ли торопит их разлуку. Юноша смеется и ловит его за палец, мягко накрывает кулак своей ладонью, и Чайлд торопливо переплетает их пальцы и тянет его к себе. Лицо бога в солнечных лучах кажется светящимся, и Чайлд не верит, что может существовать красота большая, чем у Чжун Ли. Возможно, их души и впрямь не просто связаны; молодой предвестник чуточку ломается изнутри, когда ловит себя на поведении, свойственном скорее жадному дракону из сказок, и не может удержаться, когда руки сами тянутся, и он снова заключает сокровище древней нации в свои объятия. Ему не хочется отпускать Чжун Ли. Ему больно от мысли расстаться даже ради отдыха, всего на день. Он не желает отпускать тонкие пальцы, что продолжают переплетаться с его собственными самым правильным и удобным образом. Если сейчас ему будет позволено выбрать — он выберет, чтобы Чжун Ли не уходил. Мягко развеваемые ветром темные волосы щекочут его щеку, когда он прижимается к виску юноши, самоотверженно признаваясь в собственной слабости, выдыхая слова тихо и чуть сдавленно: — Я не хочу отпускать тебя ни на миг. Стоит подумать об этом, и в груди появляется такое чувство, словно… Словно если я выпущу тебя из рук — все рухнет, словно прекрасный сон поутру. Будто скалы рухнут, землю поглотит море. Будто я провалюсь в Бездну, оставшись без возможности коснуться твоей руки, услышать и заговорить, еще на десять лет. Чайлд, ощутив ладонь на своем плече, осторожно отстраняется. Глаза цвета меда смотрят на него с бесконечной любовью, и этот взгляд пробирал его до костей, плавил, расслаивал, отсекая трепещущие мелкой дрожью мышцы. Побуждая говорить. Гео архонт перед ним в обличье юноши, как в тех сборниках историй «Рекс Инкогнито», и он не сдерживается, отодвигает от лица темные пряди. Бросив взгляд, замечает аккуратное ушко и золотую сережку с кистью, и пальцы сами обводят нежную кожу по краю. Ответом ему становится персиковый румянец на щеках юноши, и Аякс снова едва слышно… умоляет: — Не уходи. Останься со мной еще хоть ненадолго… — Я… Мог бы пойти с тобой, — Чжун Ли колеблется — из драгоценных одежд, сотканных адептами для адепта, хочется выбраться и переодеться во что-то более удобное. — Или ты со мной. Правда, едва ли у меня найдется что-то подходящего тебе размера и привычного кроя, — юноша прикусывает губу, проводит ладонью по пышной вышивке на чужом костюме, и думает, что Чайлд наверняка потрясно выглядит в тех плащах с мехом, что носятся большинством гостей Снежной, пока жара и влажность не заставляют их прикупить обновки по местной моде. Забавно, что Фатуи эти в целом закономерные действия совершать не торопятся, оставаясь в форме, как и велит регламент, тогда как Чайлд… Своеволен при выборе одежды. Это те преимущества, которые получают предвестники? Он ласково касается щеки Аякса, охотно льнущего, и отмечает вновь, как изменилось за десять лет чужое лицо, как заострились скулы, как потяжелела челюсть и каким то обманчиво мягким, то хищным стал внешний облик. Красавчик-сердцеед, и теперь он весь его — Чжун Ли не мог не заметить, как в Аякса стреляли взглядами девушки на приеме и на улице. Мало похожий на большинство жителей, Чайлд, дома лишенный жаркого солнца, был ярким, но бледным, с кожей, словно белый нефрит, с волосами как закат, с глазами, как лазурит. Пир красок и контрастов. Даже если всех снежан в уме заносили в агенты Фатуи, а Фатуи вызывали у знающих людей отвращение, страх, ненависть и неприязнь, то сам по себе Аякс оставался им интересен — узнать, какие именно планки у него на кителе в шкафу на самом деле, простым жителям Гавани не грозило. Хотя слухами земля полнилась, да. А вот слова про Бездну заставили затосковать — по тому, как ощущался Аякс, Моракс мог смело утверждать, что с самой великой мерзостью мира Чайлд сталкивался лично. Частица силы ощущалась отчетливо, словно грязное пятно на дне фарфоровой чашки, и в глубине души Чжун Ли бесновался. Злил уже тот факт, что эта грязь посмела вообще коснуться его пары, не то, что закрепиться в нем. Внутренний дракон выпускал дым носом и глухо рычал, в голове судорожно мелькали варианты ритуалов очищения, но — еще неизвестно было, захочет ли Аякс избавиться от сомнительного следа на своей энергии. И если согласится, то справятся ли с задачей ритуалы очищения — все-таки Моракс с отродьями бездны воевал, а не спасти их пытался. Задачка лишний раз напоминала, как мало архонт знает о своем партнере. Преступно мало. — Я бы хотел никогда не разлучаться с тобой, — шептал между тем Аякс, и очнувшийся от своих мыслей Чжун Ли зарделся. — Мог бы повторить твои слова слово в слово. Я не хочу отпускать тебя ни на секунду, — сокровенно и на ли юань прошептал вторую часть предложения старейший архонт Тейвата, ставший в эту секунду не более чем влюбленным мальчишкой. Глаза Аякса блеснули в ответ, скулы украсила новая волна румянца. Тело Чжун Ли в руках легкое, как пушинка, и в мыслях Чайлда само собой возникает картина знойного лета, которое наступит всего через пару месяцев. Было бы прекрасно, если бы Чжун Ли в своем юном обличье, как и любой другой мальчишка, надел бы светлую рубашку, тонкие штаны, легкие, невесомые. Сбросил с себя груз традиционных одежд, великолепных, но невыносимо тяжелых и многослойных, как сбросил ради Аякса все свое величие и гордыню бога. Они бы обязательно сходили с ним в самые прекрасные места Ли Юэ, в перерывах между путешествием и выполнением мелких заданий Царицы. У Чайлда, чем больше он все представлял, тем сильнее складывалось впечатление, что все это он уже когда-то ощущал. Предчувствие Предвестника — или более глубокий резонанс связи между ними? Кто знает. Он закрыл глаза, ловя образы. Зеленые поля, высокая трава щекочет волосы, над ним мальчишка в плетеной соломенной шляпе. Лучи слепят ему глаза, он касается тонких запястий, чуть загоревших на солнце, ловит выгоревшие прядки волос, которые приобрели золотой оттенок на концах, наматывает на палец. Образ быстро исчезает из головы, выветрившись, словно дым из курильницы, и Аякс приоткрывает глаза, наконец перестав прижимать к себе Чжун Ли так сильно. Он подхватывает юношу крепче, улыбнувшись, и задорно шепча на ухо: — Вниз не смотри и держись за меня, тебе понравится. Короткий разбег до края высокой горы, что нависала над Гаванью, и Чайлд отталкивается для прыжка вперед, краем глаза замечая, как падает с его головы подаренный венок. Ветер свистит в ушах, потопив короткий испуганный вскрик. А юноша на его руках сжимается и вновь становится мальчишкой. За спиной Аякса расправляет крылья планер и резкое падение сменяется плавным парением. Он правит планер в сторону окраин, ближе к ровным местам, чтобы в случае чего упасть на землю и песок, а не на скалы или в пруды. Под раздраженными взглядами стражи он облетает по кривой дорогу — никаких нарушений правил использования планеров в черте города, не сегодня. Приземлиться получается даже не совсем на выходе из города, а на какой-то улочке, скрытой от глаз большинства прохожих. Мягкий удар каблуками сапогов о землю — и он уже ставит мальчишку на ноги, берет за руку — а уводит за собой уже прекрасного юношу. Это не первая и не последняя шалость, которую он готов сделать для своего партнера. Он уже свыкся с тем, что у него есть истинный, он уже любит его. И этот возлюбленный истинный — Чжун Ли.