▪️ ▪️ ▪️ ▪️
Ночь опустилась на Ли Юэ темным мерцающим одеялом, наполняя улицы теплым светом живого огня, заключенного в фонари. Запрокинув голову, Аякс полюбовался, как теплый свет преображает яркий город с его резными зданиями, оценил удобство расположения местечковой кулинарной жемчужины и шагнул в дверь, которую для него распахнула работница ресторана. В Глазурном павильоне было шумно от собравшихся в приемной приглашенных гостей, и пестрило от нарядов — глаза разбегались. Знакомых с первого взгляда лиц не было ни одного, и Аякс на мгновение растерялся, впрочем, тут же взяв себя в руки. Подхватив с подноса фужер с диковинным для местных, а потому продающимся втридорога вином из одуванчиков, переливавшимся в бокале с ярко-золотым отсветом, он чуточку пригубил, растирая языком сладковатый вкус. Терпко, ярко, незабываемо — в самый раз для такого вечера. Тем не менее, внимательные голубые глаза не переставали высматривать возможных партнеров, пока не наткнулись на невыносимо знакомого молодого человека, сидящего в стороне. Принять его за причального мальчишку не получилось бы при всем желании, при этом это точно было то самое, хорошо знакомое лицо. Лицо небожителя с картины. Золотая ветвь с яшмовыми листьями, как говорили в Ли Юэ. Лицо создания, которое, если догадки Аякса хоть чуточку близки к правде, может принадлежать существу, способному прикинуться и мальчиком-десятилеткой, и мужчиной средних лет, и почетным старейшиной. Чайлд проскользнул среди тел, топчущихся в зале, и, пока не поднимающий взгляда юноша не сбежал с той же ловкостью, с какой растворился перед носом у преследующего его охотника, сел рядом, едва удержавшись от прикосновения. Осмотр молодого человека вблизи заставил его испытать смутное раздражение: за длинными с вышивкой рукавами цвета умбры с росписью золотом и темным янтарем, не то, что запястий — вообще рук видно не было. Удерживая улыбку и не позволяя ей превратить в оскал, Чайлд заставил себя успокоиться и наконец-то начать разговор — обманываться и думать, будто бы его не заметили с самого начала, было бы слишком опрометчиво. — Мое почтение! Позвольте представиться, мое имя Чайлд Тарталья! Когда мне сказали, что столь молодо выглядящий молодой человек является представителем бюро Ваншен, я был поражен в самое сердце. Неужели в Ли Юэ юноше в столь нежном возрасте можно спокойно позволить снова и снова сталкиваться со смертью во всех ее проявлениях? Чайлд прикипел взглядом к фигурке рядом с собой, отслеживая каждое движение, надеясь заметить мельчайшую мышечную судорогу, которая может пробежать по лицу и телу юноши, молча пригубившего ярко сверкающее золотыми бликами вино, чей сладкий запах он отчетливо слышал вопреки тому расстоянию, что между ними все-таки имелось. Ответа не последовало, но взгляд, брошенный на него поверх бокала, кому другому вонзился бы стрелой в сердце. — Признаться честно, ваш образ напомнил мне о друге детства. Скажите, знакомы ли вы с кем-нибудь по имени Чжун Ли? — он едва успел придушить в собственном голосе эту мерзкую молебную нотку, так и норовящую прорваться. Словно хлебные крошки, он оставлял дорожку из вопросов, намеков и маленьких уколов, надеясь вызвать любую реакцию и распознать правду. Однако юноша, опустив бокал и чуточку откинувшись на спинку дивана, неожиданно рассмеялся и сказал только: — Здравствуй, Аякс, — и этого хватило, чтобы у Чайлда сбилось с ритма сердце в груди. Чжун Ли вертит свой бокал на тонкой ножке, то поднимает его к лицу, пригубляя, то смотрит сквозь него на собравшихся. Улыбка не сходит с его губ, когда он говорит: — Ты замечательно выглядишь для своего возраста, и высота, которой ты достиг по службе — я не ждал от тебя меньшего, клянусь Селестией. Это чистая правда. Аякс стал красивым, высоким и сильным. Сейчас он выглядел даже старше, чем самый взрослый облик, который Моракс, поднатужившись, выжал из самого себя для этого дня. Как и ранее, тот норовил поплыть к образу «помоложе», из категории «вечной юности», однако для лорда Гео, столетиями вынужденно пребывающего в нежеланной фазе этой самой юности, привлекательным начинал казаться облик человека лет тридцати-сорока — состоявшего во всех отношениях мужчины, способного вовсе не насмешить своим видом с копьем на поле брани. Никакие попытки успокоить его, что Моракс кажется достаточно взрослым, а вовсе не смешным, разбивались о взгляд в зеркало и собственную низкорослость и тонкокостность. Аякс, столь удачно выглядящий взрослым, вызывал у Чжун Ли добродушную зависть. Он флиртовал, как дышал, приманивал языком своего тела, завораживал слушателей звуком голоса. Гидро глаз бога на поясе намекал на его способность скрывать за этим образом второе дно, личность, ничуть не похожую на демонстрируемую вывеску. Рыжие волосы, как и прежде непослушные на вид, наверняка не растеряли своей мягкости, как шерстка пушных зверей, как лисий хвостик, которыми некогда купцы Снежной прибыли торговать в этот город. Признаваясь самому себе, Моракс хотел коснуться этих рыжих вихров еще в первую встречу, но даже прикидываясь мальчишкой было невежливо столь откровенно ощупывать человека, а уж тем более ерошить ему волосы прямо двумя руками. — Чжун Ли, ты… — Аякс моргнул, вновь оценивающе осмотрел молодого человека перед собой. Давний друг, вопреки своему взрослому голосу, действительно выглядел моложе, чем полагалось для двадцати лет. Чжун Ли выглядел так, как Аякс мог бы года три назад, пренебрегай он физической подготовкой — вот только у одного из подчиненных Предвестника, а потом и самому лорду Предвестнику, полагалось, как минимум, иметь в себе достаточно веса, чтобы бесхитростно принимать вызовы на плацу и перебрасывая противника через себя, напоминать о разнице уровней и занимаемых местах в табели о рангах. В ответ на недоверчиво приподнятые рыжие брови, Чжун Ли только пожал плечами: — Твое удивление понятно, и я не планировал скрывать это когда-нибудь, но сколько я себя помню, я уже очень давно не выглядел старше, чем смог сегодня, — на тонких губах, незаметно подкрашенных для большей выразительности, появилась почти сожалеющая улыбка. — Если честно, у меня уже почти не осталось даже надежды, что когда-нибудь я все-таки вырасту, — он заправил мешающуюся прядку за ушко, и уронил смертельное, как брошенный с высоты птичьего полета камешек. — До тебя. Тонкий, легкий, он выглядел ростовой фарфоровой куклой с волосами цвета кор ляпис на кончиках хвоста, в своей тяжелой традиционной одежде с элементами старины. Это была грязная игра, но Моракс и не планировал растягивать ожидание, мучить неизвестностью и заставлять гоняться за собой. Он не собирался давать ни шанса, чтобы его не приняли, ссылаясь на излишнее кокетство перед предназначенным. Владыка камня, сейчас он отрезал пути для отступления — безжалостно и методично, ставя перед фактом, отказываясь юлить, скрывать и играть словами. — Ты имеешь право знать, потому что, полагаю, еще немного — и нам придется следовать неписанному закону, — он отставил бокал и изящным жестом чуть одернул тяжелый рукав, демонстрируя тонкое запястье с горящей на нем ярко-алой лентой. Это бы тот тревожный, напряженный цвет, какого у ленты никогда не было ранее. — Я еще в первую нашу встречу понял, что моим предназначенным оказался ты, и теперь вижу, что не ошибся, — рукав вернулся на место. — Пользуясь своей заинтересованностью в хорошем исходе вечера, предупрежу — Нин Гуан вот-вот почтит нас своим присутствием. Если она будет странно себя вести, неожиданно туманно говорить, плести кружева — ничему не удивляйся, я вроде как… Давно с ней знаком, — примерно с ее собственного детства, далекого от той роскошной жизни, которую женщина вела теперь, но этого он так и не сказал. Моракс не представлял, как Венти удавалось раз за разом объяснять своей возлюбленной, что вот, он такой ребенок, но одновременно и Архонт, и уже потому имеет право считаться потрясающим. Однако хватило одной только мысли о возможности солгать связанному с ним о своем реальном титуле, чтобы это вызвало у него безжалостную боль. Гео архонт не для того ждал своей судьбы так долго, чтобы в итоге потерять из-за чего угодно. Поэтому он будет настолько честен, насколько сможет. Даже если сейчас, видя, как меняется лицо Аякса, это ощущается, как начало конца.▪️ ▪️ ▪️ ▪️ ▫
Быть того не может, — это единственная связная мысль, которая пульсирует в рыжей голове, один в один с биением сердца Тартальи. Весь этот моно-диалог Чжун Ли, где Предвестнику досталась скромная роль, не потребовавшая от него даже подачи реплик, заставила его по кругу прокатиться на карусели подавленных эмоций. Потрясение, сомнение, недоверие, ошеломление, любопытство, оторопь, отрицание, надежда, страх, непонимание, горечь, разочарование, задумчивость, борьба, принятие. Снова и снова, чувства и эмоции перемешивались и перемалывались в кашу, не позволяя остановиться на чем-то одном. В конце концов осталась только пустота, больше похожая на беззвучный крик. Чайлд кинул взгляд на собственное запястье, и отметил, что его алая лента тоже почти пульсировала, наполненная тем угрожающим оттенком красного, который Чжун Ли уже продемонстрировал. И все-таки все это в голове не укладывалось. Чайлд так много и так давно гадал, кого именно судьба ему напророчила, с кем связала. Перебрал до последней косточки все, что осталось у него от детских воспоминаний. Он искал в себе ту самую обещанную летописцами неземную любовь с первого взгляда, думал, в кого же он так сильно мог влюбиться, будучи десятилеткой, когда никого, кроме одного друга, в Ли Юэ он так и не повстречал. А теперь получалось, что все это время он был связан даже не с человеком. С созданием, на сотни лет его старше, застрявшем в обличье, что казалось моложе даже его собственного облика, в чем ему вполне однозначно признались, обозначая все свои нежные чувства и выдавая облегчение полутоном голоса. А Аякс не верил. Не верил и не принимал. Он окинул взглядом свою собственную руку с угрожающе багровеющей лентой и тонкую кисть юноши рядом с ним, полускрытую рукавом, перевел взгляд туда и обратно, снова и снова, пытаясь уложить в голове услышанное и открытое ему с такой легкостью за какой-то десяток минут. Все равно, что Чжун Ли ударил бы его камнем по голове — эффект был примерно на одном уровне. Он даже не мог понять толком, что чувствует — каша из местами противоречивых эмоций никуда не делась, и становиться более определенной не торопилась. Ему нужно было выйти на свежий воздух и подышать — спину лизнуло влажным холодом, давая понять, что липкий пот на теле ему не померещился, и даже физиологически вся его суть противилась принятию и предопределенности, избранной не им. Он переборол желание откровенно передернуть плечами, и наконец-то опустил руку с лентой. Губы сами разомкнулись, когда он попытался быть откровенным и наконец-то высказаться: — Я не… Слово «верю» так и не смогло покинуть его рта. Конец фразы застрял у него в горле, перекрывая собой воздух и чуточку придушивая — как будто он этим словом подавился. Он закашлялся, закрыв ладонью рот, отмахнулся от бросившегося на помощь официанта и встревоженно прижавшегося к его плечу Чжун Ли. Ему просто нужно было выйти отсюда. Выйти, на воздух. И возопить в небеса, к самовольно решившей всю его жизнь Селестии, десять лет водившей его за нос, а теперь столкнувшей лицом к лицу с реальностью. «Не принимаю, не верю, отказываюсь». Мысль о чем-то таком, решенном не им самим, возможно, задолго до его рождения, мучила — как ножом в живот пырнули, в самый низ, и оставили оседать, давя на лезвие тяжестью сползающего тела, раскрывая для взглядов и пересудов беззащитное нутро и все в нем скрытое. Лента, болтающаяся у лица, угрожающе засветилась, нагрелась, будто готовая воспламениться, и он сорвался с места, вылетая сквозь толпу к лестнице наверх, прорываясь сквозь скучковавшийся народ, и прочь, прочь от взглядов, на балкон второго этажа. Почти физически он ощущал взгляд древних глаз на своей спине, вновь в голову пришло такое юное лицо, и мысли спутались. Он ощущал себя так, словно вновь тонет, и вокруг не хватало зрелища играющей бури — с громом, с молниями, с волнами, рвущими берег на части. Он тонул, тонул в пучине своих мыслей, и в этот миг он вновь ощущал себя тем ребенком, которым давно перестал быть. Он отмахнулся от ахов родителей тогда, годами не придавал значения алой ленте на своей руке, списывая все на случайность и внутренне чуточку все-таки гордясь избранностью, но быстро теряя восторг, лицом к лицу сталкиваясь с одиночеством. Восторга не было и теперь — не могло же быть так, что он действительно был связан с этим… этим… существом? С этим древним, почти бессмертным по человеческим меркам созданием, использующим по-детски миловидное лицо? Бред… Архонты свыше, да за что?! Ему захотелось взвыть, вскрикнуть, хоть как-то выплеснуть наболевшее, но вокруг был пока еще не спящий город, а потом он услышал почти беззвучные шаги, и половица на балконе за его спиной скрипнула, условное безмолвие почти сразу разбавилось шуршанием одежд. Он почти вновь взмолился богам, чтобы это был кто угодно, кроме его предназначенного, но по тонкой руке, потянувшейся к нему, мгновенно понял, что молитвы исполнятся шиворот-навыворот. Запястье с лентой обожгло почти до боли, когда он повернулся к Чжун Ли лицом, готовый высказать все, даже если за это придется умереть, и почти тут же оторопел. Чайлда переполняло отчаяние, но, когда он встретился со взглядом ярких глаз, горящих в ночи золотом, увидел прикушенные почти до крови пухлые губы, всю бурю в его душе будто холодной волной окатило, а потом слизало обратно в ту пучину, откуда она вылезла. Одежды на Чжун Ли пусть уменьшились, но все равно повисли, не успев подстроиться под стремительно текущий облик, поблескивая золотыми частичками гео в воздухе. Сейчас юноша перестал выглядеть юношей, приняв облик настоящего ребенка. Это был тот мальчик на причале и в доках, это был друг из его детства, и только широко распахнутые глаза, древние глаза на миловидном личике, остались прежними. Селестия свыше… Они оба прокляты. Чайлда снова будто ударило мыслью: каково это? Не иметь возможности повзрослеть до конца. Переступить порог двадцати, а потом тридцати, сорока лет? Сотни лет прикидываться просто умным ребенком. Не иметь возможности даже любовницу себе завести без перешептываний и косых взглядов, не иметь права жить одному, без того, чтобы народ вокруг заядлыми дятлами стучал милеллитам о каждом твоем дне. Любить и не иметь возможности признаться, а признавшись — никогда ни на что не надеяться, ведь смертные умирают так быстро для таких долгоживущих существ, как адепты. Бабочки-однодневки, любить которых лучше лишь платонически и держа в голове, что пройдут какие-то тридцать-сорок лет — и кто-то не перешагнет этот возрастной порог. Чайлду не то, что лицо — ему даже душу ожгло стыдом. Он осторожно опустился перед Чжун Ли на одно колено, так, чтобы их глаза были на одном уровне. Руки взволнованно подрагивали, и он не выдержал, потянувшись к чужим темным волосам. Между пальцами гладко проскользнул шелк, который он мимолетно сжал, заправляя длинные пряди за заостренные ушки мальчишки. Наверное, Чжун Ли все понял еще тогда, в их первую встречу. Был рад, но был готов подождать. Без слов, на чистом опыте предрекая будущее, зная о том, как непросто будет, какие противоречия будут мучить смертную душу — он все равно знал и ждал его. В золотых глазах на юном лице читалось смиренное понимание и одновременно скрытая тревога. Наверное, у самого Чайлда было такое же страдающее выражение лица, потому что мальчишка, в грудь ему дышащий, выпрямись Предвестник, рванул вперед и повис у него на шее. Хватка у него оказалась совершенно недетская. Изумление, мелькнувшее в широко распахнувшихся от неожиданности голубых глазах, сменилось благодарностью и принятием. Ладони, привыкшие к оружию больше, чем к прикосновениям, погладили хрупкую спину. Оказалось так легко поднять на руки этого древнего мальчишку, проклятого так долго ждать встречи, обещанной небесами. Он был настолько же легким, насколько не тянули руки и младшие братья Аякса, никаких затруднений и физических заминок этот птичий вес вызвать не мог в принципе. Буря, царившая в душе, странным образом начала утихать — будто масло на волны пролили. Аякс уткнулся носом в темные волосы, вдыхая аромат — шелковица и шалфей. Он молчал, не в силах найти слова; молчал и Чжун Ли, сцепивший ладони у него за шеей и давящий на плечи. Он простоял так некоторое время, погруженный в желанный покой, царящий в укромном уголке их мира, и опомнился лишь когда мальчишка начал выкручиваться из рук. Каблучки стукнули о дерево пола, высекли из него звонкий звук, и Аякс взглянул на мальчика, оправляющего одежду, не в силах не спросить: — Все в порядке? Ему было стыдно — уже капельку меньше, чем в самом начале момента осознания, но все-таки. В конце концов его реакция — с побегом, с удушьем на ровном месте, с подобием того, что умные люди описывали, как паническую атаку, кому угодно могло бы причинить боль. Чайлд и сам ощущал боль, когда запястье снова и снова обдавало огнем, и был уверен — фантомно ощущал и чужую, ту, которую лента причиняла Чжун Ли, откликаясь на сопротивление по другую сторону. Чжун Ли ничего не сказал, лишь поднял взгляд, на глазах возвращая себе контроль над выражением лица. Аякс, уверенный, что более-менее понимает чужую натуру, вновь опустился на одно колено, и взял кажущуюся такой юной руку в свою, немного неуклюже с непривычки задирая широкий и длинный рукав. Две алые ленты соприкоснулись, затанцевали в воздухе, протягивая друг к другу кончики, и Чайлд завороженно проследил, как они начали пульсировать в унисон. Чарующий резонанс, который он чуть не погубил из-за опилок в своей пустой голове. Надо же было так «вовремя» начать задавать не самые умные вопросы самому себе, ставя под сомнение свою связь с кем-то другим. Чжун Ли, не удержавшись, коснулся своей ладонью его, мягко переплел пальцы. От него почему-то так и тянуло горечью, когда он вновь потянулся к Аяксу и сжал его в объятиях, утыкаясь совершенно холодным носом куда-то в шею. Тарталья почти ощутил, как на его плечи ложится груз ответственности за чужую жизнь, которую он испортит, если будет упрямиться, и вздохнул. По правде сказать, хоть он и плыл с неоднородной идеей найти-таки, к кому тянется второй конец его алой ленты, надежда на успех предприятия была небольшой. Он не ожидал, что кроме работы, в Ли Юэ его действительно может ожидать еще и церемония Воссоединения. Чжун Ли отстранился. Аякс позволил отступить ему на два шага, и с интересом проследил, как охватывает маленькое тело кокон золотого сияния, позволяя рассмотреть меняющиеся пропорции чужого тела. Когда кокон распался пылью цвета золота, в нему вернулся тот Чжун Ли, которого он увидел в самом начале этого вечера. Читать его стало еще труднее, чем прежде — он будто закрылся изнутри, безропотно посадил собственное сердце под замок. — Идем, Аякс, — тихое и мягкое обращение. Печальное в чем-то — хотя ему могло и померещиться. Все же трогательность их объятий кого угодно могла настроить на меланхоличный лад. Подчиняясь обволакивающему голосу, Тарталья потянулся к чужой руке, ощущая, как дергается лента на запястье, стремясь соединиться со второй половиной. Тонкие пальцы в перчатках на мгновение сжали его ладонь, он торопливо переплел пальцы, и они медленно двинулись от отшиба, куда он забежал, желая скрыть с глаз, обратно к смотровой площадке, и к лестнице, ведущей в зал Глазурного павильона. О том, как легко у Чжун Ли получилось заставить его принять реальность их связи, Аякс будет думать потом. Сперва пусть закончится этот во всех отношениях ничего полезного не дающий ему званый ужин. ▪️ ▪️ ▪️ ▪️ ▫ ▫