***
Главное — живой жизнью жить, а не по закоулкам памяти шарить. Фаина Раневская
В кафе не так много людей, но шум от них раздражает. От чего-то кажется, будто все присутствующие стремятся обсудить и осудить бывшего военного, которому нет места в мирной жизни. Кажется, будто подростки за соседним столом смеются не из-за пошлых шуток, а из-за того, насколько Игорю тяжело далось сделать заказ. Пришлось буквально выталкивать из глотки слова и наступать одной ногой на другую, чтобы не сбежать. Со стороны блеющий мужчина кажется смешным. Далеко не весело пребывать на его месте и сгорать от бесконечного желания раствориться в воздухе из-за отвращения к шумным людям и безумной тяги к ним. С ними одновременно тревожно и спокойно. С их помощью нужно попытаться вернуться к нормальной жизни. Правда, любые воспоминания о ней невероятно исказились под безжалостным гнётом времени. Оно слишком идеализирует детство, а особенно знакомство и общение с Шурой. Он же живёт в Австралии, его можно позвать, чтобы прогуляться вместе и отдохнуть. Правда, показывать себя нового Игорь не может. Ему банально стыдно демонстрировать первой любви то, что осталось от того наивного Лёвчика. Он по-прежнему есть, но заперт в глубинах сознания, пока у «руля» пребывает Игорь. Он разочарует Шуру, и заставит его скривиться от глубокого отвращения к человеку, чьи руки по локоть испачканы в чужой крови. Для Шуры служба никогда не станет оправданием убийству. Наверное, потому Игорь сейчас один. Он вяло пьёт кофе и думает, думает, думает… Он чертовски сильно устал от себя, но и сбежать никуда не может, а выплёскивание эмоций в качестве стихов помогает слабо. Конечно, практика показывает, что сперва строки пишутся, а потом становится понятно, что в них вложены не те эмоции. Потому намного-намного проще просто писать, пока слёзы из глаз не пойдут. Игорь старается не смотреть вокруг, не вспоминать, почему он в своё время проклинал Австралию. По правде говоря, это уже совершенно не важно: прошло слишком много времени, поменялись и взгляды на жизнь, и сам Игорь. Например, он перестал улыбаться, получил высокое звание в армии, а ещё стал инвалидом на войне. Из-за последнего и пришлось по настоянию товарищей отправиться в Австралию «на лечение». На самом деле, Игорь уверен — его присутствие просто мозолило всем глаза. Конечно, кому приятно смотреть на человека с ПТСР? Кому приятно становиться свидетелем постоянных истерик? Всем тошно видеть рядом с собой обратную сторону войны, лишённую героизма и полную боли. Любое напоминание об отрицательных сторонах принято стирать, убирать подальше от глаз, чтобы не рушить сказку. По правде говоря, осуждать тяжело. На самом деле, Игорь не отказался бы сбежать от себя, лишь бы не видеть по утрам в отражении этот истерзанный взгляд, эту паутинку морщин, да и всё лицо. Наверное, хорошо, что Шура этого всего не видит, что он не в курсе, где бывал Игорь, какие стихи он писал. Пусть в голове Шуры навсегда останется образ того самого робкого и застенчивого Лёвчика. Так будет проще для всех. Нет, только для самого Игоря, не готового лицом к лицу сталкиваться с человеком, ради которого в своё время сбежал в неизвестность. Она обернулась счастливым музыкантом и сломленным военным, не способным вернуться обратно на службу из-за состояния ноги. Она по-прежнему ноет, раз за разом принуждая мысленно возвращаться в день, когда возвращение на службу стало невозможным. Наверное, глупо убиваться из-за подобного, но тяжело не впадать в хандру, когда война лишила способности заниматься чем-то, кроме бесконечной стрельбы по людям непонятно за что. Это самое смешное: Игорь до сих пор не знает, ради чего убивал и ради чего стал инвалидом. Он никогда не думал, а просто делал, как и во время отношений с Шурой. Ох, знал бы он, с чем его сравнивают… Ничего он не узнает. Игорь давно со всем смирился, и сейчас он сидит в Австралии, в каком-то кафе, за столиком возле окна и старается не думать. Пусть кофе заполонит мысли, станет чем-то большим, чем просто напитком и сделается причиной, по которой нужно будет социализироваться. Кофе обязан помочь, ведь он помогает всем. Мысли шаткие, липучие и гадкие. Нет ничего хорошего. Да и вряд ли будет. Не помогут эти походы в кафе привыкнуть к людям, перестать ненавидеть и зависеть. Игорь банально мучает себя, ведь иначе не умеет. Он вечно душил где-то своё «хочу» и следовал за кем-то. В детстве и юношестве — за Шурой, а в армии — за выше стоящими людьми. Правда, сейчас идти не за кем. Впервые настало настоящее одиночество. — Лёва, это ты? Игорь вздрагивает. Его уже давно никто не называл Лёвой, но не в этом дело. Проблема в том, кто сейчас окликнул. Это точно Шура, его голос узнаваем из тысячи нет, миллиона других. Раньше он ласкал слух, сейчас вынуждает съёжиться, зажмуриться и приняться мечтать о том, чтобы прямо сейчас раствориться в воздухе. — Привет, Шура, — Игорь даже не старается улыбаться: ему слишком больно и стыдно показывать себя нового. — Это правда ты! — Шура нагло обнимает, взъерошивает короткие волосы и широко улыбается во все тридцать два зуба. Он, не дожидаясь разрешения, садится напротив, важно поправляет длинные пряди волос и смотрит прямо в душу. Её у Игоря толком не осталось. Она разорвалась на сотни мелких кусочков на войне, а сшить нормально не удалось. Вот и остаётся своеобразный обрубок, на который глядеть, мягко говоря, неприятно. — И как давно ты тут? И почему мне ничего не сказал? — Шура говорит строго так же, как и раньше, когда СССР ещё не распался. Делается тоскливо. Игорь мечтает закрыть лицо ладонями и взвыть от бури эмоций. Он не думал, что встретит Шуру так быстро, но в тайне даже от самого себя жаждал увидеть Шуру, прижаться к нему и начать жаловаться на жизнь, параллельно рыдая в плечо и воя волком. И, вот, шанс выплеснуть эмоции есть, но открыть рот не удаётся. Внутри органы чешутся, а кости мёрзнут. В горле же стоит противный ком. — Я не хотел дёргать тебя лишний раз, — частично лукавит Игорь, за что получает не хилого такого подзатыльника. — Я бы не помер, если бы ты мне написал, — качает головой Шура, а после подзывает официантку и делает заказ. Говорит Шура на английском со странным акцентом, от чего создаётся ощущение наличия в организме алкоголя. Но не Игорю судить: он говорит в сто раз хуже. Слушать его неприятно.***