***
Если ты меня не любишь, я люблю тебя за двоих. Эрнест Хемингуэй «По ком звонит колокол».
Обратно они шли молча. Шура напросился проводить Игоря домой, и тот, пусть и долго упрямился, согласился. После того разговора он пытался расспросить об этом подробней, чтобы понять, насколько все плохо, но Игорь сказал, что пока не готов развивать эту тему. Шура безусловно был глубоко обижен на него, но понимал, что это — ничто по сравнению с тем, что ему пришлось пережить, и он не имеет никакого морального права обижаться на Игоря. Шуре стоит попытаться вытащить его из этого состояния, хотя бы просто быть рядом столько, сколько сможет, и приблизиться настолько, насколько ему позволит Игорь. Это все, что он может сделать. Да, они расстались, но это не значит, что теперь можно наплевать на чувства друг друга. По пути домой их встретил холодный закат. На улице стало прохладней, так что оба чувствовали себя значительно бодрей. Игорь шел, смотря себе под ноги, и размышлял о своем, в основном — о Шуре. Тот, в свою очередь, дал ему возможность все обдумать и не начинал диалог. Он аккуратно всматривался в лицо Игоря, будто пытаясь найти ответы на вопросы. Шура знал, что Игорь считает его наивным счастливчиком, и поэтому никогда не ждал от него существенной поддержки. Но Шура всегда все подмечал и много размышлял, выстраивая причинно-следственные связи. Он изо всех сил старался понять Игоря и стать ему опорой. Успешно или нет — Шура не знал. Так они и дошли до дома в тяжелой, удушающей тишине. — Лева... — Шура посмотрел Игорю в глаза и тяжело вздохнул. Игорь отвел взгляд, смотрел куда угодно, только не на Шуру. — Скажи мне хоть что-нибудь. Я не могу видеть тебя таким. Ответа не последовало. Шура, прикусив губы, продолжал смотреть на него — прямиком в душу — в ожидании ответа, а Игорь весь сжимался от этого взгляда, такого теплого, такого родного и такого недосягаемого. Он почувствовал, как к глазам подступают слезы. На сердце стало невыносимо больно. Шура всегда знал, куда давить, чтобы добиться того, чего хотел. Но сейчас он хотел только одного — чтобы Игорь взглянул на него. А Игорь хотел просто обнять его еще раз, в последний. Хотя бы разок. — Шура... — Игорь, не выдержав наплыва чувств, все-таки прижался к Шуре и тут же разрыдался прямо в плечо.***
В последующие два дня Шура писал Игорю, расспрашивал о самочувствии, но получал лишь односложные ответы человека, которому стыдно за проявление своих чувств. Оба не находили себе места, и каждый пытался понять, к чему все это приведет, и им нужно было какое-то время, чтобы разобраться с тем, что делать дальше. Игорь потерялся в своих чувствах, словом, ровно также, как и Шура. Игорь погрузился в написание стихов, чтобы куда-то деть свои мысли и чувства, а Шура напился в стельку. Он всегда знал меру и никогда не позволял себе пить до беспамятства, но в этот раз захотел забыться хотя бы на время. На утро проснулся с больной головой и пустым сердцем — это не помогло ему излечиться. Шура впервые за долгое время почувствовал себя настолько потерянным. Ему хотелось какой-то ясности, но пока он не мог даже сказать, что чувствует сам, не говоря уж о чувствах другого человека, которого он, по сути, больше и не знает. Шуре просто хотелось знать — как он упустил момент, когда Игорь перестал ему доверять? Из каких соображений он не сказал что-то настолько важное? Неужели легче было врать и держать все в себе? Разве Шура не заслуживал доверие годами? Тогда для чего все это было? Так много вопросов, и так мало ответов. А Игорь хотел лишь перестать чувствовать что-либо вообще. Эти самые чувства и привели его к тому, что он есть сейчас. Только сейчас он осознал, что по-прежнему любит Шуру. Но уже по-другому — если раньше то была любовь из любопытства, по-детски наивная и чистая, то сейчас она представляла собой устоявшуюся любовь, тоскливую и при этом — родную, которая прошла через многое, и в конце концов закрепила свое место в сердце и засела там намертво, а от такой избавиться не так-то просто. Шура, набравшись смелости, предложил Игорю встретиться в каком-нибудь кафе. Тот, не раздумывая, согласился — за эти несколько дней он изголодался по Шуре. Встретившись, Шура попытался выстроить диалог на нужный лад — поинтересовался поэзией, планами на будущее и насущными новостями, но по большей части говорил сам, шутил, чтобы не особенно напрягать Игоря. Тот внимательно слушал его и вкушал каждое слово. Игорь давно не проводил время вот так — чтобы непринужденно говорить о чем угодно без задней мысли и не переживать, что в любой момент может начаться воздушная бомбардировка и придется бежать. Будто он вернулся в то время, когда они еще были вместе, будто он может в любой момент коснуться руки Шуры или поцеловать его в щеку. Но он понимал, что это не так. И им придется говорить об этом снова, чтобы расставить все точки над "i". Это читалось по глазам Шуры. Тот очевидно хотел что-то спросить, но никак не решался. — Послушай... — наконец начал Шура, собравшись с мыслями. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что я всегда буду рядом. По крайней мере, по возможности. Я не могу и не хочу оставлять тебя снова. Помни, ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью. Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы тебе стало лучше... Я просто... Не хочу, чтобы ты страдал. — Но... Зачем тебе это? — спросил Игорь и посмотрел на него глазами, полными вселенской боли. — Ну как это – зачем? Ты мне не родной что-ли? — грустно усмехнулся Шура. — Я не хочу, чтобы ты тратил на меня время. — Началось, — Шура закатил глаза, но тут же засмеялся, чтобы как-то разрядить обстановку. — Лева, ты слишком предсказуемый. Пожалуйста, не продолжай, я слышал, верней, читал, это тысячу раз. Прекрати нести чушь. Ты мне никак не досаждаешь. Изменения в Игоре заметны еще в письмах. С каждым новым письмом содержание становилось все более скудным, холодным. Между строк прослеживался призыв о помощи. Прочитав все письма (а Шура как раз перечитывал их на дню), можно было заметить, насколько сильно Игорь изменился — но тогда Шура не придал этому особого значения, предположив, что Игорь лишь очень устает. Даже почерк поменялся: если в первых письмах почерк был точным и красивым, то под конец стал неразборчивым, «нервным». От воодушевленного новой «работой» юноши Игорь постепенно превращался в, мягко говоря, повидавшего жизнь и порядком уставшего от нее мужчину. Игорь почти перестал писать что-либо о себе и своем самочувствии. Шура ненавидел себя за то, что не увидел, а, может, не захотел увидеть, столь очевидные вещи. Он скинул все на то, что Игорь просто-напросто повзрослел. — И еще... Я не знал, как тебе сказать, но, наверное, пора бы. В общем... — Шура останавливается на полуслове. Шура прерывает звук разбитого стекла. Обернувшись, он увидел, что мужчина за соседним столиком, видимо, случайно уронил стакан, и осколок от него впился в руку. Из руки потекла кровь. Шура глянул на Игоря. И тут увидел его глаза, полные ужаса. Игорь смотрел на мужчину, вернее, на его руки в крови. Его сердце заколотилось быстрей, тело начало неистово дрожать. Он не хотел смотреть, но продолжал, а страх накатывал огромной волной. Он вспомнил, как впервые посмотрел на свою ногу, когда лежал на том поле. Вспомнил, как много крови было. Вспомнил трупы своих друзей. Игорю стало дурно, ему хотелось спрятаться, как в детстве сказать: «Я в домике». Но где сейчас его дом? Пожалуй, нет места, которое он хотел бы назвать своим домом. Игорь пугается гораздо больше, чем тот мужчина. Шура ясно видит это. — Лева, тихо, тихо, — Шура заключает его в свои объятия, покрепче, так, чтобы Игорь не видел и не слышал ничего, кроме Шуры. Он четко ощущает его дрожь в теле. Игорь в силах лишь прижаться посильней в надежде, что сейчас все пройдет. В объятиях Шуры ничего не имеет значения. Не должно. — Все хорошо, успокойся. Ничего страшного не произошло, это просто стакан. Мы сейчас же уйдем. Я здесь, Лева. Игорь несколько минут «прячется» в сильных и теплых руках Шуры, и дрожь понемногу отходит. Сейчас они привлекают к себе больше внимания, чем сам прецедент. Но Шуре абсолютно все равно на любопытные взгляды. Он просит счет, и вскоре они покидают кафе. Игорь неспеша идет под руку с Шурой, стараясь сконцентрироваться на нем, только на нем. Они негласно решили, что сегодня Игорь остается у Шуры.***