De profundis

Дорожка спускается вниз с холма, открывая вид на обширное лазурное озеро, нежащееся между обступившими его со всех сторон горными хребтами. Сквозь прорехи в низких клочковатых облаках на воду падают яркие солнечные лучи, пуская блики на каменистый берег. Камешек вылетает из-под идеально начищенного классического ботинка и со звонким стуком летит вниз в пропасть: там вьётся узкой и бурной лентой горный водопад, который не теплеет ни на градус даже в самый сильный летний зной. Мелкие брызги летят в лицо, пока Чжун Ли торопливо переходил через деревянный мост на другую сторону узкого каньона, чтобы продолжить свой привычный путь в деревню. Путь до Хельштадта обычно занимает у него около сорока минут, несмотря на то, что черепичные крыши теснящихся на склонах горы домиков видно совсем близко — вплоть до мха на водосточных трубах. Дорога продолжает петлять вниз среди отвесных скал, несмотря на внешнюю неприступность, укрытых россыпью бледно-синих горечавок, белыми кустиками примул и лиловыми одинокими всполохами мышиных гиацинтов. Очередной яркий и чёткий луч, словно лестница с Небес, падает на озеро. Чжун Ли задумчиво наблюдает за тем, как он постепенно тускнеет и распадается на бледные белёсые отблески в озёрной воде. Почему-то кажется, что так лучше: пусть уж Небеса смотрят через такие небольшие окошки вниз на красоту потихоньку увядающей к концу лета Астрийской природы, а не созерцают бесконечное множество человеческих грехов и пороков, творящихся ежесекундно даже в таком маленьком городке, как Хельштадт. Такова сущность людей, и в этом нет ничего удивительного. Он и сам ничем их не лучше. Пока он аккуратно спускается вниз по каменной лестнице, по бедру слегка похлопывает крепящийся к кожаному поясу томик Святого Писания — неизменный спутник экзорциста, хоть каждый уважающий себя слуга Понтификата и знает всё, что там написано, до последней запятой. Постоянное ношение книги при себе есть следствие дотошности своего хозяина, а не вынужденная необходимость: в Хельштадте никогда ничего не происходит. Поэтому он здесь, и виной тому только его высокомерие. Наконец дорога приводит его на мощёную улицу, ведущую к берегу Фуксзее. Она, наверно, может считаться главной, хоть и такая же узкая, как и её соседки. У её начала, ближе к набережной, можно найти аптеку, почтовую и телеграфную станцию, магазин и часовую мастерскую, но тут, в конце — только дома жителей, коровники да сараи со старым хламом. Часы городской ратуши, возвышающейся над остальными постройками, показывают без десяти два. В этот раз он дошел быстрее. — Добрый день! Идёте в магазин, святой отец? У крыльца некогда кипельно-белого, а теперь серого и обветшалого дома госпожа Эртль подстригала разросшиеся кусты можжевельника. Ходит на вечерний хор и воскресные службы. Регулярно исповедуется в том, что делает мелкие гадости своей соседке, в том числе подсыпая в кормушку её курам что-то, что под большим секретом купила у аптекаря. Теперь петух госпожи Пухер вял и не кричит по утрам, не беспокоя этим тяжело больного супруга госпожи Эртль. Его Чжун Ли исповедовал уже раз семь или девять, поскольку его жена уж слишком, похоже, готова к кончине благоверного и всякий раз посылает за священником, стоит только господину Эртлю снова занемочь. — В этот раз на почту, госпожа Эртль. Как здоровье господина Эртля? — Сегодня получше, вашими молитвами. — Рад слышать. Надеюсь, увидеть вас на воскресной службе, конечно, если здоровье супруга позволит отлучиться. — Да хранят вас Небеса, Святой Отец! Вежливо улыбнувшись на прощание, Чжун Ли направился дальше, от нечего делать глядя на узоры кружевных занавесок в окнах домов. Яблоки, цветы, местные орнаменты, схематичные танцующие человечки. За каждой из этих занавесок что-то скрывается, и, к своему сожалению, приходскому священнику известно об этом почти всё. Разноголосый шёпот, который он уже так привык выслушивать за ширмой в исповедальной кабинке, словно бы преследует его и здесь. «Я согрешил», «я согрешила», «я грешен», «грешен», «грешен». На почте в этот час как всегда пусто. За матовым стеклом обоих окошек никого не видно, но из комнатушки за облезлой деревянной стойкой доносится бодрое шуршание бумаги. Чжун Ли настойчиво постучал костяшкой указательного пальца по уже наверно сто раз перекрашенной деревянной балке между окошками. — Это вы, святой отец? — Да, господин Форстнер. Вы угадали. — Конечно. Сегодня ведь день получки. Ваше жалованье уже пришло. Подождите минуту. — Спасибо. В лучах света, падавших из окон на пол в сине-жёлтой метлахской плитке, кружилась пыль. Снаружи поднялся ветер, вновь напоминая о неизбежно надвигающейся осени. В этом году нужно будет получше законопатить окна, иначе в сочельник опять придётся ночевать на полу у камина в гостиной. Этого бы, разумеется, хотелось избежать. — Так, сейчас-сейчас. Господин Форстнер появился за одним из окошек и, с лязгом открыв кассу и послюнявив пальцы, принялся отсчитывать его неказистые 54 марки и 67 пфеннигов. — Распишитесь пока в ведомости, пожалуйста. — Да-да. Чжун Ли поставил свою широкую роспись рядом с суммой, на которую он должен был выживать весь следующий месяц. Хорошо, что прихожане часто зовут его ужинать, иначе бы дела были совсем плохи. — Вот и чего говорят, что экзорцист — это почётная профессия, да? Враньё сплошное. Учишься столько лет, а толку? Хозяин почты сочувственно посмотрел на него поверх круглых очков. Затем, не дождавшись ответа, начал рыться в одном из многочисленных пронумерованных ящиков за спиной, пока не выудил оттуда желтоватый конверт. — Как обычно, отправляем простое в Виенну? — Да, всё, как обычно. — Два пфеннига. — Прошу. В начале месяца в столицу полагалось отправлять отчёт, чтобы начальство знало, что Чжун Ли никуда не подевался из своей ссылки и исправно не изгоняет ровно никого в этом Небесами забытом месте. Вложив куцый отчёт в конверт, он передал его назад в руки господина Форстнера. На самом деле, если бы тут водились хоть какие-то демоны, можно было бы жить вполне безбедно, как и все прочие экзорцисты в столице и её окрестностях. Но в этом и заключалось наказание. Лишенный заработка экзорцист — просто приходской священник, живущий на подаяния паствы и крохотное столичное жалованье. — Заходите на кофе, отец. Сегодня полно работы, поскольку приходила почтовая карета, но я намерен покончить с делами к утру пятницы. Я заказал у Рудольфа отличнейшие зёрна — приходите. Марта сделает пышки, я попрошу. — Премного благодарен. В таком случае, утром в пятницу? — Да-да, в пятницу. Где-то к девяти. Ну, как доберётесь с вашей верхотуры к нам вниз. Буду ждать. Кивнув, Чжун Ли собрал в кошелёк оставшиеся после отправки письма деньги и задумчиво посмотрел на стойку с газетами. Судя по заголовку на передовице, ничего действительно интересного не происходило; значит, можно не тратиться. Хотя разгадать перед сном кроссворд было бы приятно. Заметив его взгляд, господин Форстнер достал из-под прилавка экземпляр газеты и протянул ему. — Возьмите мою. Я уже прочёл. — Спасибо. Обязательно приду в пятницу. До встречи. — До встречи! Солнце немного слепило после полумрака почтового отделения, но зато дышалось тут гораздо легче. Взяв в магазине необходимый на два дня набор продуктов из тех, что подешевле, он устроился на скамейке у набережной, оставив набитую до отказа сумку в ногах. Нужно немного передохнуть, прежде чем тащиться обратно наверх. Стоило только погрузиться в раздумья, как рядом, оглушительно гремя колёсами по брусчатке, остановилась телега. Розовощёкий возничий улыбнулся ему и показал рукой в направлении остроконечной крыши монастыря на горе. — Вам ведь назад надо, святой отец? Я еду в Эхернталь, могу подвезти. — Это было бы очень кстати, Ханс. — Конечно, сумка ведь тяжелющая! Садитесь назад, там места полно. На облучок-то не выйдет, я что-то совсем раздобрел после свадьбы. Кивнув, Чжун Ли забросил сумку в телегу, а затем залез в неё сам. Сидеть среди бидонов с молоком было не слишком-то комфортно, зато не придётся подниматься на своих двоих. Огромный тяжеловоз, бодро помахивая рыжим хвостом, тянул телегу вверх по дороге, словно бы вообще не напрягаясь — удивительное животное. Этот путь был дольше, чем дорога, по которой он пришёл, но зато не придётся потом лежать на диване, дожидаясь, пока колени перестанут ныть после изнурительного подъёма. — Слушайте, святой отец. Я вот думаю. Помните же Анну? Дочку Отта. — Разумеется. Приятная молодая девушка. — Она вернулась из Виенны и разгуливает по городу в этих новомодных столичных платьях. Выглядят они похабно. Это разве не это…Как его? Не гордыня? Или похоть? Правильно же приструнить её за это? Это, выходит, в угоду Небесам, да? — Первостепенно, Ханс, каждый смиренный подданный Небесного Престола должен сначала обратить вопросы внутрь себя. Настолько ли я безгрешен, чтобы судить других? — Да, я, вроде как, не грешу особо. И жена у меня тоже красивая. Даже лучше этой вертихвостки. — Выходит, платья Анны Отт что-то в вас будят, Ханс? — Ну конечно да! Так в этом и проблема. Они развратные! Сразу думаю, как я бы её… Понимаете? Грешница она. Пытается на хороших людей влиять. Чжун Ли вздохнул, на секунду прикрыв глаза, стараясь привести мысли в порядок. Они потихоньку забирались всё выше, сбоку оглушительно шумел на порогах водопад, а с места Чжун Ли открывался вид на долину. Он предпочёл бы наслаждаться панорамой, а не объяснять очевидные вещи человеку, который, вероятно, не захочет услышать ничего из сказанного. Ладно, пусть этот разговор будет платой за поездку. — Ханс, но разве не похоть так говорит с вами из глубины души? — Да, но раньше-то я на неё вообще внимания не обращал. — Полагаю, раньше она была совсем юной для того, чтобы вы заметили. Сколько ей сейчас? Что-то около четырнадцати, если я не ошибаюсь? — Да, вроде как. Может, она, этого… В столице её какой-нибудь демон околдовал? Вы же слыхали сколько там этих тварей? — Демонов притягивает человеческая порочность. Чем больше людей, тем больше пороков. Поэтому в столице они попадаются в разы чаще, чем здесь. Но Анна добродетельная девушка, смею уверить. — Тогда, может, это меня демон околдовал? Посмотрите? — Хорошо, я проверю. Чжун Ли привычным жестом сложил вместе указательный и средний палец и провёл ими в воздухе, очерчивая простой проверочный знак. Руна тут же вспыхнула золотым и исчезла. К его удивлению, спину и голову фермера действительно окутывало неяркое розоватое свечение, свойственное воздействию демонических сил. — Ханс, мне нужно знать, как давно вы чувствуете то, что вы описываете? — Не знаю, может быть, день или два? А что? — Похоже, что вы правы. Какой-то демон вознамерился толкнуть вас на путь греха. — Правда?! Я так и думал! От громкого возгласа лошадь всхрапнула и чуть было не припустила бегом, но Ханс тотчас её приструнил. — Я сниму с вас демоническую печать. Повезло, что её наложило очень низкоуровневое и слабое создание. Наверняка случайный гость в наших местах. Не стоит беспокоиться. Потом наложу свою печать, изгоняющую зло. — Вот спасибо! Больно не будет? — Нет, даже наоборот. Знаки для этого требуются совсем простые и никакого дополнительного оборудования. Начертив в воздухе все необходимые символы один за одним, Чжун Ли придирчиво проследил за тем, как неяркая розовая метка стирается и заменяется золотой. Всё сработало идеально. Не могло иначе: пусть в бумагах уровень посвящения Чжун Ли указан как шестой, он довольно давно начал практиковаться сам и оценивал свой уровень не ниже четвёртого. — Готово, Ханс. Никто в ближайшее время не потревожит ни вас, ни ваш дом. — Вот те на! Расскажу своей, она обалдеет! Спасибо, святой отец. От души. — Это мой долг. Скажите, вы не общались в последнее время с кем-нибудь, например, не местным? — Ну конечно, я ж на ярмарку ездил в выходные. Там все были незнакомые. — Был ли там кто-то, кого вы запомнили? Например, очень красивая женщина. — Да были какие-то, но чтобы очень? Моя жена лучше их всех. — Понятно. — Приехали! Вот и ваш монастырь. — Премного благодарен. — Нет, это я! Знаете, что? Возьмите себе молока там ещё. Вы ж мне помогли! — Не стоит, Ханс. Чжун Ли спрыгнул с телеги перед покосившимися воротами монастыря, с неудовольствием обнаружив, что ботинки запылились до совершенно кошмарного уровня. Фермер, сопя, слез с облучка и сгрудил на землю, помимо его сумки с продуктами, увесистый медный бидон, а затем доложил на крышку ещё какой-то свёрток. — Берите. Тут козий сыр. — Спасибо, вы очень добры. — Да вы что! Вы наш благодетель! Я на обратном пути завтра бидон заберу, хорошо? — Конечно. Доброго вам дня, Ханс. — И вам, святой отец! Чжун Ли проводил удаляющуюся телегу взглядом. За больше чем год его пребывания в этом захолустье не происходило ровным счётом ничего, что потребовало бы даже мало-мальского обряда экзорцизма. Демоны и правда ищут лёгкой добычи в Виенне, а тут, в редких высокогорных деревнях, сложнее найти постоянное пропитание. Интересно, что тут забыл этот, судя по слабости печати, оголодавший экземпляр? Порыв ветра взметнул полы его чёрной рясы, уносясь дальше по склону горы, бередя теперь высокие горные травы. Поёжившись, Чжун Ли с некоторым усилием отодвинул вбок скрипящую створку ржавых ворот. Закинув сумку на плечо, он поднял бидон и медленно потащил всё в сторону своего домика неподалёку от старой церкви. В лучшие свои годы монастырь Святого Фомы был центром этой области, но сейчас находился в упадке. С тех пор, как люди отхлынули на заработки в столицу, необходимость содержать большой приход отпала, а вместе с ней и финансирование. Так что некогда роскошные здания постепенно обрастали плющом и разваливались от сырости. Местные погруженные в работу фермеры посещают это место только на воскресные службы и церковные праздники. Раз в неделю собирается хор, иногда кто-то заходит на исповедь, или просит крестить младенца, даже умерло на его памяти только человека два. Можно сказать, что Чжун Ли был предоставлен сам себе и своему невольному затворничеству, нарушаемому, по большей части, только ради вылазок за продуктами и на чашку кофе к старому Форстнеру. Тяжелая дверь церкви скрипела на ветру, медленно ходя туда-сюда из-за особенно сильных порывов. Странно. Вроде бы перед уходом он всё запер. Даже если какой-нибудь воришка позарился на церковные ценности, то всё равно ушёл с пустыми руками. Нужно проверить, не пропало ли что, и закрыть двери получше. Оставив сумку и бидон у ворот, Чжун Ли прошёл через поросший травой двор по выщербленной временем и дождями каменной дорожке, поднялся по каменным ступеням и затем оказался в промозглом холоде старой церкви. Внешне всё будто бы в порядке: стопки Святого Писания на краях деревянных скамей, цветные отражения от витражей на западных колоннах, алтарь и второй ярус тоже выглядят нетронутыми. Похоже, что просто нужно лучше запирать двери, вот и всё. Оставшийся со времён расцвета старый орган за спиной выглядел так же, как всегда: нуждающимся в капитальном ремонте. Вздохнув, Чжун Ли прошёл к алтарю, решив заодно проверить, не накапало ли снова из прохудившейся части крыши в чашу для причастий. Нет, всё хорошо. Значит, временная заплатка пока что работает. Ощущение странного беспокойства никак его не оставляло. Почему-то казалось, что всё-таки что-то не в порядке. Дверь снова громко заскрипела на ветру, заставив его обернуться. Никого. Только густые тени от колонн, постепенно удлинявшиеся в свете медленно заходящего солнца. — Покажись. Я знаю, что ты здесь. Кто ты и что тебе нужно? Дверь снова скрипнула. От тени колонны словно бы отделилась часть, хотя, может, это была игра света? У самого входа стоял молодой человек: из-за яркого солнца снаружи было сложно что-то разглядеть, кроме копны взлохмаченных волос. Шаги гулко отдавались от стен, когда он сдвинулся с места и направился в его сторону. Одет он был достаточно хорошо, но совершенно не по погоде. Сегодня было слишком холодно для того, чтобы не застегнуть пуговицы на столь лёгкой рубашке. При каждом движении шёлковая ткань всё сильнее сползала вниз, обнажая острое плечо, покрытое мелкими веснушками. — Извините, я вовсе не хотел вас пугать, святой отец. Просто заглянул вознести молитву и отдохнуть, раз уж по пути оказался дом Небес. Но, обнаружив, что тут никого нет, я немного испугался — а вдруг примут за грабителя? Хотел незаметно уйти, но вы оказались очень наблюдательны. Весёлый тон, сопровождала приветливая улыбка, но ярко-синие глаза не отражали ничего, словно бездонные омуты. — Вот как. Тут редко бывают гости, и я рад приветствовать любого, если он не затевает ничего дурного и выглядит подобающе. Смущенно хихикнув, гость вернул сползшую рубашку на плечо. — Прошу прощения. Мне просто вечно жарко. — Однако тут очень зябко. Смотрите не простудитесь. Облегающие штаны на его бёдрах сидели слишком уж низко, обнажая подтянутые косые мышцы живота, как только рубашка в очередной раз сползала при новом движении руками. Парень остановился неподалёку от него, облокотившись на спинку скамьи первого ряда. Дверь снова заскрипела и затем с оглушительным лязгом захлопнулась, погрузив церковь в ещё больший полумрак. Юноша мельком обернулся на неё, но затем его пронизывающий взгляд вернулся к Чжун Ли. — Простите за мою внезапную прямоту, но вам когда-нибудь говорили, что вы очень красивы, святой отец? — Не припомню, чтобы я слышал нечто подобное. — Очень жаль, что кто-то, кто настолько хорош собой, прозябает тут один, без внимания. — Не нахожу в этом ничего удручающего. — Хотите я покажу вам, что значит действительно быть желанным? Чжун Ли удивлённо приподнял брови, наблюдая за тем, как рыжеволосый молодой человек неспешно приблизился и потянул на себя пальцем его белую колоратку. Горячее дыхание обожгло ухо. — Знаете, теперь мне холодно. Не хотите меня согреть, святой отец? Помогать страждущим — дело, угодное Небесам. — А вы, значит, страдаете? — Безмерно. Я ужасно голоден, а вы словно редчайший деликатес. — Разве похоть господина Ханса не должна была вас насытить? Глаза юноши сверкнули. Он словно бы хотел отпрянуть, но затем нахально прижался к священнику всем телом, игриво улыбаясь. Даже сквозь плотную ткань рясы ощущалось, что он возбуждён. — Так вы знаете, кто я. Мне казалось, что я неплохо маскируюсь. Значит ли это, что вас не останавливает то, что я инкуб? Любите такое? — Нисколько. Что завело тебя в этот отдалённый край? — Грех. Как и всех прочих. Я охочусь. — Кажется, твоя охота не увенчалась успехом. Ты очень слаб и очень голоден. И ты в отчаянии. Бедняга Ханс оказался слишком хорошим человеком, чтобы быстро отреагировать на скверну печати. Ты умираешь. Не думаю, что я хочу тратить духовные силы на твоё изгнание. Демон отстранился от него, затем смерил более заинтересованным взглядом, чем до этого. Он постучал пальцем по подбородку, чуть покусывая губы. — Ты мог отделаться от меня и получить лучший секс в своей скучнейшей жизни, но теперь я думаю, что убью тебя и сожру твою душу. — Можешь попытаться. — Я знаю, что ты экзорцист, но кто-то твоего уровня мне не чета. Парень поднял руку, на которой стремительно росли внушительные чёрные когти. Улыбка перестала быть дружелюбной и теперь походила на все те, что искажали и без того мерзкие рожи подобных ему демонических отродий. Чжун Ли, усмехнувшись, резко и быстро начертил в воздухе Оберег, а затем знак Изгнания. Большая золотая печать в мгновение выросла и ударила демона прямо в грудь, резко отбросив к двери. Ударившись о тяжёлую деревянную створку, тот медленно сполз на пол. С потолка посыпалась штукатурка, окутав всё сероватой дымкой и запахом сырости. Ну вот и всё. Он издох и сейчас примет свою изначальную форму. Осталось отпилить от него часть, чтобы отправить в столицу — рог или клык — а прочее сжечь. За инкубов дают не так много, но это всё равно почти половина месячного жалования. Отличный день. Поправив перчатки на руках, Чжун Ли направился к двери. — Кхе-кхе. Ты что, ненормальный?! Ты почти меня убил! Знаешь, как я больно ударился?! Скажи спасибо, что на мне всё быстро заживает, херов ты святоша!!! Опешив, Чжун Ли наблюдал за тем, как парень поднимается на ноги. Штукатурка серым налётом осела на его совершенно нагом теле. Заметив взгляд на себе, тот неуверенно посмотрел вниз. — Блять, почему я голый?! Громко вскрикнув, он завернулся в рубашку, предназначенную для крещения, и возмущённо вперился в Чжун Ли. Почему он жив? Это совершенно невозможно. Любое столь измождённое низкоуровневое демоническое порождение уже было бы мертво. — Отвечай, сраный ты святун! Почему я не могу вернуть на себя одежду?! — Понятия не имею. — Так, ладно, это какая-то срань, я проваливаю отсюда. Воцарилась недолгая тишина, в которой ничего не произошло, кроме того что крестильная рубашка после театрального жеста сначала взлетела в воздух, а затем оказалась на полу. Парень посмотрел на неё, как на предательницу, снова поднял и, прикрыв срам, начал орать. — Почему я не могу исчезнуть, святоша?! Что ты со мной сделал?! Чжун Ли наблюдал за происходящим, не слишком понимая, что делать дальше. За все его долгие годы практики такое случилось впервые, и он не мог найти происходящему ни единого рационального объяснения. Парень отодвинул пальцем верхнюю губу и вперился в него с ещё большим возмущением. — Где мои клыки, я тебя спрашиваю?! А мои когти?! Ты, что, сделал, чёрт тебя дери?! Верни как было, немедленно! — Я не знаю как. Думаю, ты отличаешь правду ото лжи, отродье, так что постарайся мне поверить. — Хорошо, знаешь, это твоя вина. Так что я останусь тут, пока ты всё не исправишь. — Что ты несёшь? Я понимаю, что удар пришёлся на голову, но… — А вот что слышал! Подойдя к коробке с вещами для бедных он принялся копаться в ней, поочередно выуживая всё новые и новые вещи, придирчиво оглядывая их и, похоже, не находя достойными, тут же бросая на пол, чтобы взяться за следующую. Цирк какой-то. Чжун Ли, раздражённо цыкнув, начертил новый знак Изгнания, но ничего не произошло. Голожопый инкуб продолжал как ни в чём не бывало наводить хаос в его церкви. — И что ты делаешь, позволь спросить? — Тут написано «помощь для бедных». Я бедный, и мне нужна помощь! Что ж. Кажется, тут понадобится особый подход.