ничего не могу (с собою сделать)

Игорь уверенным шагом выруливает из-за угла и направляется прямо к патрульным машинам, что окружают склад. О том, что прогремел взрыв, он узнал из новостей метро: прыгнул в ближайшее такси, договорившись с бомбилой за наличку, промзона все же.   Многострадальный завод медленно догорал, окрашивая ночное небо в яркое марево пожара и дыма.   Игоря замечают сразу:   — О, живой наш Игорек, — хохочет Цветков, дружески похлопывая его по плечу и обращается уже к самому Игорю, — А бешеный твой уже успел тебя похоронить.   — Что? — только и может выдавить Игорь. Внутри все холодеет. Пети — кого еще Костик мог бешеным обозвать, беззлобно так, словно по имени позвал — здесь быть не должно было.   Разминулись они? Когда? Зачем вообще полез?   — Да там он, головой приложился нехило, — машет рукой Костик. — Так что ты поаккуартнее с ним, а так целый вроде.   Ноги сами несут Игоря к машине скорой помощи. Глазами выискивает родного человека, который обычно всех с постановленной ораторской дикцией и артикуляцией отчитывает вкрадчивым голосом таким тоном, что спокойно ведь до слез довести может. Не находит, лихорадочно осматривается и наконец замечает светлую макушку.   В отдалении сидит, в полумраке, нервно сцепив пальцы и замерев в одной позе.   — Петь? — зовет Игорь, боясь прикоснуться: не напугать, не сделать больно.   Петя поднимает на него совершенно стеклянный взгляд обычно таких выразительных глаз. Игорю бы мухой в этой патоке черноты запутаться и остаться навсегда, в омут этот без берегов и дна нырнуть с головой и забыть, что нужно дышать, что вообще есть где-то кислород и что-то помимо Пети.   Игорь окидывает его взглядом, все примечает: и ссадину на виске, и разбитую губу, кровь с которой Петя вытирает тыльной стороной ладони и в итоге лишь больше размазывает по бледному лицу, по сбитым костяшкам. Нельзя же, Петь, хочет сказать Игорь, какие тебе травмы головы с твоей-то медицинской историей, и так хватает на бедовую твою голову, а. Спросить хочет, что ты вообще тут делаешь, но вовремя осекает себя.   Осознание наваливается тяжелым грузом вины.   Он всем в участке сказал, кричал буквально на все управление, что этот склад проверить надо, а потом исчез со всех радаров. Не дошел, внимание на другое переключил, а про севший в ноль айфон в кармане, к которому так и не успел привыкнуть, совсем забыл.   Что должен был думать Петя, когда Игорь после громкого хлопка дверью отдела сначала не отвечает на звонки, а потом и вовсе в трубке вместо длинных гудков раздается страшное в их линии работы «абонент вне зоны действия сети»?   В том, что у Пети напрочь отсутствует чувство страха, Игорь уже давно убедился, не первый год вместе работают. Отшибло его будто или потерял где-то, а поисками не стал себя обременять. Петя с детства привык не бояться, а зубы скалить в ответ, правду сквозь намордник лаять. Его ни свидание с лестницей, ни долгие часы в канализации, когда жить как никогда хотелось, ничему не научили.   За себя Петя бороться устал, все руки сбил в кровь, а вот за других, за Игоря особенно, в глотку готов вгрызаться и стоять до последнего. И откуда только силы берутся?   Петя сопоставил два и два и получил следующее: Игорь по своей привычке без табельного и броника сунулся в самое пекло. В голове у Пети было одно простое решение: пойти за ним.   Вот только Игоря на складе не оказалось.   Игорь смотрит на загвазданное грязью, кровью и копотью бежевое петино пальто, которое лежит совсем рядом, на ломанный изгиб плеч, на сломанную позу его всю, как будто сил не осталось даже существовать и дышать, как будто забыл, как это, и вспоминать совсем не хочет.   — Игорь? — не верит. Медленно моргает и улыбается так робко, как будто наваждению или сну, как будто все равно, лишь бы не исчезал, лишь бы задержался на короткое мгновение.   У Игоря часто со встречи с Петей сердце кровью обливается и предательски пропускает удары. А еще выть хочется собакой бешеной и бродячей от чужой боли и грязи, в которой смогли не захлебнуться, смогли выплыть и сохранили каким-то чудом способность любить — как умеют и наотмашь, чтобы захлебнулись в любви этой и не знали, что с ней делать. Это Петя сам недолюбленный и колючий, а внутри столько любви нерастраченной, что он сам тогда себя боялся и шаг первый делать, глядя на хмурого Игоря.   Игорь думает, что эта ночь могла ведь совсем иначе кончиться. Сколько раз ведь обещал и успокаивающе гладил по взъерошенному гнезду волос петиных: че ты начинаешь, нормально все, начну я табельное носить, заявление напишу на днях… Вот только случай подойти к Прокопенко так и не находился, а потом все начиналось по новой.   Игорь знает, что сегодня все петины страхи стали явью. Вылезли, большие и беспощадные, с головой проглотили, а у Пети не было сил бороться. Словно подразнили, дали счастье в ладошках подержать и забрали, щелкнув по носу, чтобы не зазнавался.   Игорь ближе подходит побитой виноватой собакой, пальцы петины, холодные такие, дрожащие и судорожно сцепленные, сжимает в своих до хруста. Чувствует, как вцепляются в ответ, как короткие ногти оставляют лунки, как будто не верят еще, удержать пытаются, чтобы не исчез и не делся никуда.   На Игоря так наивно и доверчиво смотрят, что ему самому плакать хочется, раз у Пети слез либо не осталось, либо успел уже, в тихом углу, пока не видят, пока покрасневшие глаза на дым можно списать. Петя выдыхает последний воздух в легких, еще ниже опускает плечи. Прикрывает глаза. Тычется доверчиво лицом вперед, носом прямо Игорю в живот теплый упирается, замирает так, дышит влажно, будто вот-вот заплачет. Игорь кладет руку ему на плечо, сжимает крепко и ласково, вместо люблю, потому что слова в горле застревают; чувствует, как Петю бьет дрожь, как колотит. Сквозь тонкую ткань футболки чувствует жар и чужие горячие слезы.   Петя руками вцепляется, сминает в пальцах кожаную куртку извечную. Хочет завыть, но не станет, отучил себя давно. Скулит только едва слышно и задушено: не удержался, потому что с Игорем можно. Игорь второй рукой по волосам гладит и ни слова произнести не может.   Этой ночью они точно не уснут.