Мы были бы лучше чем были мы
Жили бы дольше чем жили мы
Звали бы громче чем звали мы
Если б кто засек наш маяк
Маяк - Сети
Океан необъятен, по меркам человеческих глаз. Он всепоглощающий и злой, неподвластный и пугающий, таинственный и тяготящий. Множество разных определений можно подобрать и, наверняка, они все окажутся верными. Но для истинных моряков океан всегда желанный, каким бы пугающим он не казался. Маленькая рыбацкая деревня находится у самого берега холодного моря. Одна главная улица, несколько небольших улочек, пересекающих главную, подобие площади где-то ближе к центру. Один магазинчик, в котором всё и сразу, отдельно лишь лавка рыбацких снастей, общественная библиотека - место встреч, парочка кафе и прочие заведения обслуживания в единичном экземпляре, ведь более не надо. Население в несколько сотен людей, не добирает даже до тысячи. Все друг друга знают. Тишь и благодать, никаких происшествий. Не просто так жили все эти люди вдали от цивилизации - моряки и рыбаки очень давно основали здесь поселение, которое преобразилось в такую дружелюбную деревеньку. Не последнюю роль во всём этом сыграл и старый маяк, стоящий на скалистом берегу у самой воды. Он до сих пор исправно несёт службу, и для его обслуживания требовалось прикладывать немало усилий. Главным же смотрителем маяка считался длинноволосый бородатый мужчина, который всегда ходил в высоких прорезиненных брюках на подтяжках - истинно морской атрибут. Его за глаза, а иногда и в лицо называли "Стариком" - дети, а реже, даже взрослые, которые любили травить байки про то, что этот самый "Старик" зажигает самую яркую звезду, чтобы защитить корабли от злого шторма, и все хорошие люди смогли вернуться домой. Хотя на деле "Старику" не было и тридцати годов от роду, он не обижался, а иногда даже подыгрывал - роль спасителя кораблей у него выходила более чем правдоподобно. Для прочих он был просто Шурой или, фамильярно, но с уважением, Уманом. Все его любили за доброту и мягкость характера. Кажется, что не было в их маленьком городке человека, которому "Старик" не помог бы в трудную минуту словом и делом. Из-за значительной автоматизации работы маяка, потребность в его постоянном контроле снизилась до минимума. И если лет двадцать назад целую команду смотрителей подолгу не видели в городе, то теперь хватало двоих, которые сменяли друг друга днём и ночью. Шура любил помогать людям и предпочитал следить за "большой звездой" по ночам, а днём он помогал в поселение. Солнце шло к закату. Было неспокойно: кричали чайки, холодный ветер рвал флагштоки, океан шумел всё сильнее, кудрявыми волнами разбиваясь о каменистый берег. Маяк торжественно возвышался у самой воды. Он не горел и выглядел несколько отстранённо на фоне возбуждённой стихии. Уман глянул на настенные часы и, отставив чашку с остатками кофейной гущи на столик, неспешно поднялся. Совсем недавно он закончил разделывать крупную рыбу, помочь с которой вызвался сам несколькими часами ранее. Хозяйка в благодарность сварила ему кофе и угостила щавелевым пирогом. — Благодарю, хозяюшка. Труба зовёт, пора, — он мягко улыбнулся, проходя мимо пожилой женщины и оставляя на её щеках невесомые поцелуи. Хозяйка суетливо зашуршала, провожая гостя до дверей. Сигареты кончились. "Старик" с трудом разжёг трубку, укрывая чашу с табаком от ветра, который резкими порывами развивал рыбацкий плащ. Трубка оставалась у него далеко не из практичности, а скорее для дополнения узнаваемого образа “доброго моряка”. До маяка идти было совсем недолго, не более семи минут, но из-за порывов, бьющих в лицо морским холодом, трудно было трезво оценить время. Тучи медленно, но верно поедали закатное небо. Темнело. Уже в дверях маяка Шура разминулся со своим напарником; стройным, бородатым молодым парнем на две головы выше его самого. Длинные курчавые волосы были стянуты в хвост, из-за чего лицо приобретало очень комический дисбаланс юных глаз и густой бороды. — Как всегда вовремя, — поздоровался парень, крепко пожимая протянутую руку. — Смотри в оба, море неспокойно. Чую, ночью шторм будет. — Не будет. Скоро стихнет всё, — флегматично кивнул в ответ Уман, перенимая из рук напарника пачку сигарет и благодарно улыбаясь. — Давай, гони. Да заскочи к тётушке Хелен, она приглашала. Пирог получился что надо, пальчики оближешь. — Если снова рыбный, то я туда ни ногой, — он забрался на велосипед и хохотнул, хотя серьёзность была в этой фразе; рыба была любимым и основным блюдом всех жителей деревни, даже дети здесь умели готовить простые рыбные блюда. То, что ешь постоянно, надоедает быстро. В след ему лишь приглушённый смех. Начало ночной смены всегда предзнаменовал ярчайший свет. Наблюдая за тёмным горизонтом, где должно было заходить солнце, "Старик" зажёг "путеводную звезду". Возможно, Борис был прав насчёт шторма. Не хотелось об этом думать. Шторм ничего хорошего не приносит. Яркие лучи маяка прорезали тьму на многие мили вперёд, сигнализируя морякам об опасности скалистой отмели. Завораживающее зрелище, к которому не привыкаешь. Теперь Шура пыхтел сигарой на смотровой площадке башни, обдуваемый ледяным солёным ветром, и наслаждался мнимой тишиной океана. Чайки уже смолкли, а волны стали лишь звонче и тяжелее разбиваться о камни, полы плаща трепало с ожесточённой силой. Было неприятно зябко. Докурив, он бросил окурок куда-то вниз и вернулся внутрь маяка. Спустился на пару этажей ниже, чтобы приготовить себе что-нибудь на поздний перекус и хоть немного согреться. Повезло, напарник оставил порцию на него, поэтому оставалось лишь заварить чай и достать гитару. Уман не имел особых знаний и должного образования, так как всю жизнь прожил в глуши деревеньки, посему его работа на маяке ограничивалась наблюдением за ним и встречей некоторых заблудших судов. Вечера и ночи проходили однообразно и скудно, но он не скучал, играл на гитаре и сам сочинял песни. Когда ночи были ясными, "Старик" выходил на каменистый берег и играл сладостные мотивы морю - любви всей жизни. Шторм же означал, что ему придётся просидеть всю ночь в маяке и тихо подыгрывать на шести струнах озлобленной истерике своей любви. Шура снял чайник, прерывая его визжания, и залил пакетик с чайной травой кипятком. Тишина нависла странным куполом - она была неправильной. Уже должны были быть слышны раскаты грома и брызги воды от столкновений со скалами. Вместо этого затишье. Он решает не рисковать и ещё переждать внутри, быть может, затишье предвещает бурю. Чай без сахара, остывший ужин и звуки успокаивающегося океана. Уман любил тишину и давно привык к одиночеству. Его не пугали ни морская стихия, ни темнота, ни даже страшные байки про водных тварей, что всплывали по ночам. Из всего этого и была сделана его жизнь. Если он не пойдёт ночью на маяк, то что тогда ему делать? "Старик" не знал ответа, да никогда и не задумывался над вопросом. Океан, маяк и ночь - то, что досталось ему ещё от отца, а значит действительно важно и вполне может считаться смыслом жизни. Собственным нововведением стала лишь гитара, найденная на чердаке отроческого дома. Аккорды на слух, куча свободного времени и вдохновение волнами. Он играл лишь ночи и иногда напарнику, который искренне восхищался и не понимал, как можно прятать такой талант за глупой отговоркой, что "никому не интересно". Шура лишь отшучивался и смущённо убирал гитару обратно на гвоздь, который сам вколотил, специально для неё. Слышится грубый металлический скрежет, прерывающий гармонию единения. Уман оставляет чай и, чуть сведя брови, быстро поднимается к лампе на смотровую площадку. Длинная винтовая лестница давно перестала казаться мукой. Оказалось, что этот адский звук издавала крутящаяся линза фонаря. Обычно её перед уходом смазывал Боря, но, видимо, сегодня у него нашлись дела поважнее, заставившие поторопиться. "Старик" предполагал, что "дела" его товарища вполне могли быть связаны с их общим знакомым рыбаком с подвешенным языком - он много говорил о нём в прошлую пересменку, а на сей раз даже не заикнулся и куда-то спешил. Шура лишь по-доброму хмыкнул и залил механизм маслом, убеждаясь в том, что тот перестал скрежетать. Он вышел на площадку и, оперевшись на ограду, расплылся в довольной улыбке - он оказался прав. Море успокоилось, тучи медленно рассеивались, уходя на восток, а неугомонные птицы стихли, проносясь над водной гладью мрачными тенями-призраками. Океан темнел, уходя на ночной покой. Ветер треплет длинные волосы моряка, завлекая его на берег, чтобы тот спел и окончательно усыпил неподвластную стихию. "Старик" следует наставлению ветра, спускаясь обратно за гитарой и выходя на улицу. Он обошёл маяк и прошёл ещё дальше по береговым камням, пробираясь ближе к воде. Это его место, здесь бывают только он и чайки, гнездящиеся среди камней. Уман начинает играть уже знакомый океану мотив - он всегда начинает именно с него. Скрипучий голос очень тих на фоне бьющихся о камни волн, но громче ему и незачем быть, ведь он играет для них. Взгляд сосредоточен на струнах, быстро перебираемых под мозолистыми пальцами. Рядом уже нет чаек - все давно скрылись в гнёздах. Кончается песня, и Шура откладывает гитару, расслабляя взгляд на горизонте. Раньше он играл сразу несколько песен и лишь потом отдавал всё внимание своему единственному слушателю - океану. — Можешь ещё сыграть? — слышится сторонний голос, после пары минут морской тишины. Шура резко оглядывается по сторонам, не понимая, кто в такое время мог нарушить его идиллию. Кругом никого, за спиной никого. Он поднимается на ноги и окрикивает куда-то вдаль, в которой никого быть не может: от него до маяка лишь камни и редкие куски земли, покрытой мелкими камушками. Фантомы никогда прежде не навещали "Старика", отчего он пятится к воде, хмурясь и вглядываясь в тёмное пространство. Хочется схватить гитару и слинять обратно на маяк, списав глюки на усталость, и забыть. Он уже собирается воплотить свой план, но внезапно снова слышит голос чётко за своей спиной. — Не бойся, это всего лишь я, — голос совсем молодой и явно принадлежит юноше. Резко обернуться не получается и Уман, запутавшись в ногах, спотыкается, оказываясь на мокрых камнях в метре от обладателя голоса: парень с большими глазами и мокрой чёлкой, на вид младше самого Шуры. Он был по пояс в воде, чем вызвал лишь больше недоверия. "Старик" попятился назад, решая не рисковать, хоть парень и не выглядит опасным, его нахождение здесь прямо сейчас порождает множество вопросов. — Какого... Блять, парень, ты откуда и что здесь делаешь в такое время? — Шура попытался скрыть свой испуг, хмуря густые брови. Ситуация странная и он до сих пор не понимает, как должен реагировать на нежданного ночного "гостя". Вместо ответа слышится всплеск воды, и на глаза моряка попадает часть, которая прежде была скрыта - огромный рыбий хвост неестественного оранжевого, словно гнилой апельсин, цвета. Остатки храбрости Умана улетучиваются быстрее дыма потухшей сигареты. Он пятится назад, скользя ладонями по поросшим водорослями камням. — Что за Дьявол?! — "Старик" широко распахивает глаза, в момент вспоминая все бранные слова и отцовские байки про злых ундин, которые сгубили несчётное количество душ простых рыбаков и отважных моряков. Он не горел желанием пополнить списки людей, убитых фантастическими тварями. И без того встревоженный взгляд опускается по торсу "твари", обнаруживая ранее не замеченные жабры на рёбрах и чешую от пупка вниз. Воображение сразу дорисовывает несколько рядов острых клыков, предназначенных для раздирания человеческой плоти. Шуре удаётся вскочить на ноги и сразу же, без оглядки, рвануть со своего места в сторону маяка. Как в детстве, кажется, что если не оборачиваться, то и не будешь пойман. Он бежит, проклиная все моря и то, что не верил прежде в рассказы отца, которые в детстве казались лишь глупыми сказками. Гитара так и осталась лежать у самой воды. Моряк остановился, впечатавшись спиной в холодную стену родного маяка. Грудь бешено вздымалась, сердце норовило выскочить через рот, жадно хватающий воздух. Он понимал, что погони просто физически быть не могло, но что-то внутри всё равно сжималось от страха, представляя, что твари как-то удалось выбраться и теперь она совсем рядом, готовится напасть. Уман плотно зажмуривает глаза и считает до трёх, переступая через страх и оглядываясь на место, где он был всего пару мгновений назад: пусто; абсолютно ничего; ни морского ужаса, ни гитары, лишь неспешные волны. Он делает несколько тяжёлых выдохов и вдохов, пытаясь убедить себя в том, что это лишь глюк от недосыпа или вовсе глупый сон и на самом деле Шура вот-вот проснётся на маяке от того, что его будит пришедший на пересменку Боря. Вот только для галлюцинации всё было слишком реально, а сон всё никак не хотел заканчиваться, даже после того как он ущипнул себя самого за бок. Холодный ветер лишь подтверждал, что всё вполне реально. Чуть отдышавшись и придя в себя, "Старик" стал бранить себя за то, что так просто отдал самую дорогую вещь - гитару - морской твари с человеческим лицом. Вернувшись в маяк, он стал более трезво размышлять. На него не напали, нет, напротив, этот чудной слушатель попросил сыграть ещё и, кажется, даже улыбался. В голове понемногу стал восстанавливаться портрет проклятой ундины, которую было тяжело разглядеть в темноте: молодой юноша, с мокрой чёлкой на один бок, большие, чуть раскосые глаза и несколько щуплое телосложение, которое никак не укладывалось в образ страшной морской твари, которая могла напасть. Чай остыл и стал горьким, но Уман всё равно его пил, уставившись в одну точку, словно зачарованный, размышляя лишь о случившимся. Сейчас, в тепле привычной кухоньки, ему казалось, что он среагировал слишком резко. Мысли раз за разом сходились к тому, что он видел вовсе не страшную ундину, а вполне безобидную русалку, а точнее, русала. В словах и движениях того не было злого умысла, так быть может он и не собирался нападать на моряка. Что тогда было на уме у этого странного создания?