В мире, где ты и я
Есть лишь море, и это небо
Высота
В мире где ты и я
На повторе, наше лето
Красота, какая красота
Красота - Марія Чайковська, Би-2
Шура на протяжении всего дня не находит себе места - все, у кого он проводил время, помогая, отправляли его отдыхать, мило улыбаясь и приговаривая, что им гордятся. "Старик" не нуждался в жалости, ему хотелось занять себя делом, отвлечься от мыслей о музыке и воде. Даже старина Гребенщик, который всегда находил хоть и глупые, но занятия, для Умана, лишь качает головой и, посасывая табачную трубку, говорит о том, что не знает, чем можно занять скуку моряка. Этот Старый Морской Волк был одним из самых странных жителей деревушки. Он был главным сказочником, касаемо жутких баек, связанных с океаном. Именно от него, ещё в юношеском возрасте, Шура слушал истории про хищных русалок и корабли-призраки. Гребенщиком его прозвали из-за того, что большую часть жизни тот работал на судне по отлову гребешков. Его историям верили даже некоторые взрослые жители - так убедительно он говорил. Пусть минули дни, когда к нему ходили за советом, когда седина была редкой гостьей в бороде, когда глаза видели морской ясный берег. Теперь Гребенщик жил этаким отшельником, принимающим редких гостей в доме на окраине. "Старик" мается от безделья, проходя по малолюдным улочкам. Уже не первая сигарета дотлевает в губах. Он рассматривает чистое небо, крыши домов и вновь подмечает штиль, который по горизонту продлится вплоть до следующего утра, как минимум. Все мысли кружат вокруг работы, океана и ночи. Не было даже полудня, а тело уже изнывало от скуки. Позволить себе скиснуть совсем Уман не мог. Он был намерен в скором времени снова выйти на свою работу, серьёзных поводов к её смене не было. Всё-таки это, ведь, не маяк виноват в том, что русалки оказались не просто вымыслом безумного Гребенщика. Среди роя бессвязных мыслей не раз мелькала идея хорошенько выпить, забыться и забыть. Однако, Шура предпочёл удержать себя в узде и решить сложную загадку на трезвую. В кармане плаща внезапно обнаруживается фигурка, та самая, которую "Старик" хотел отдать или выкинуть от греха подальше. Она так и пролежала с того вечера. Аккуратная резная фигурка, с приятными чертами, которую когда-то вырезал ещё отец его отца. Талисман или всё-таки проклятие она для самого младшего Умана, ещё только предстояло выяснить. Сейчас было рано судить. Встреча с русалом не стала для него чем-то очень плохим. Неожиданным? Да. Пугающим? Немного. Но ничего плохого не произошло. Ведь так? Сжав русалочку в кулаке, он поджал губы и поднял взгляд с каменной дороги на небо. — Боже, что за несмешные шутки? — Шура тяжело вздыхает и слышит в ответ лишь крики чаек. Возможно, они говорят ему правду, вот только он их не понимает, а может они просто смеются над ним и людьми, что вынуждены передвигаться по земле ногами. Макс наверняка знает больше и расскажет понятнее, чем высоконебесные птицы. "Старик" меняет свой маршрут и сворачивает на самом подходе к дому в обратную сторону, к рыбацкой лавке. Лакмус, хоть и вспыльчивый, и упёртый, хуже барана, знает много чего и всегда способен помочь советом - опыт на морском судне хорошо развил его кругозор и научил всему. Но не только поэтому Уман обращался за советом именно к нему. Только Макс верил в то, что с ним произошло. Лавка находится практически в самом центре, до неё близко иди почти из всех точек деревушки. Шура доходит быстрым шагом довольно скоро, но тормозит у самой двери: на её стекле висела криво написанная бумажка: «Перерыв 30 минут». Брови хмурятся в недоумении. — Какой, к чертям собачьим, перерыв? — бубнит себе под нос "Старик", толкая незапертую дверь и проходя внутрь. Либо дверной колокольчик звенит тише обычного, либо хозяин в действительности вышел "на перекур". Однако Уман никого не видит и идёт дальше к прилавку, озираясь по сторонам. Остановиться вынуждает странный звук чего-то хлюпающего и сдавленное мычание, больше походящее на стоны. Долго размышлять не приходиться. Шура ухмыляется и громко кашляет в попытке привлечь внимание. — Извините, что отвлекаю от столь... Увлекательного занятия. Но мне бы поговорить с вами, — он наверняка знает, кто находится наверху, оттого прозорливая улыбка и не сползает с лица. Странные звуки стихли. Их сменило шуршание одежды и тихие маты. По всей видимости, даже колокольчик не привлёк внимания увлечённых. На их счастье, "Старик" не воспользовался элементом неожиданности и не стал сильно пугать голубков, хотя запросто мог забраться к ним наверх. Они и без того шуршали очень уж громко, чертыхаясь и шикая. По шиканью Уман и отличил Лакмуса, который вскоре показался из люка. — Я не вовремя? — Шура продолжает широко улыбаться, зная, как это раздражает его друга. — Немного. Ты чего пришёл? — Макс был сильно взъерошен, что было заметно даже в перевёрнутом состоянии. Для "полноты образа" ему не хватало лишь яркого следа от чужой помады на лице. — Поболтать охота, — "Старик" усмехается, замечая, как Лакмус шипит и не даёт кому-то второму выглянуть так же, как он. — Здорова, Борь. — Приветик, Шур, — сверху слышится знакомый голос Лифшица, после айканье и возмущённое шипение в обе стороны. — Да ладно тебе. Он и так всё знает. Угадал. Хоть и гадать не надо было. Других вариантов не было, но вкус какой-то детской победы ощущался на кончике языка. Уман не перестаёт посмеиваться, наблюдая, как оба товарища спускаются вниз, шёпотом перекидываясь какой-то бранью, как старые супруги. Боря оказывается даже более взъерошенным: и без того густые, кудрявые волосы теперь больше походили на гнездо аиста. Он, в отличие, от бурчащего Макса, довольно улыбался и приветливо махал рукой. — Помешал вам с кремовым пирогом? — в ответ в Шуру моментально прилетает бутылка с водой, а он лишь заливается смехом, открывая её и делая глоток. Нет ничего забавнее, чем наблюдать за смущением матёрого моряка. Лакмус, хоть и был бывалым, а до службы и вовсе надумывал жениться, после инцидента потерял всякий интерес к людским отношениям, а, восстановившись, внезапно обнаружил, что потерял всякую сноровку общения и жизни в социуме. Слишком много времени ушло. Макс отстал от жизни и теперь сильно робел от собственной сущности, понабравшись разных нехороших баек на службе. Боря делал всё возможное, чтобы донести до партнёра душевное спокойствие и доказать, что ничего "неправильного" нет ни в их отношениях, ни в них самих. — Да ладно тебе, Макс. Будто я не знаю, что ты мелкого жмёшь при любой возможности, — на сей раз он уже готов ловить, если что-то полетит в голову в качестве ответа. Однако вместо этого Лакмус только скалится, переключаясь на зеркало, висевшее на двери напротив чердачной лестницы. — Шура, мы не дети. Тебя это ебать не должно, — он ворчит, приводя в порядок волосы и одежду. Оба любовника выглядели знатно помято: матроска Макса была растянута и небрежно висела на нём, а Лифшиц и вовсе был в чужих майке и шортах, которые были ему велики в обхвате. — Абсолютно согласен. То, что ебёт моих друзей меня точно не долж- — Шурик, блять! — Лакмус резко оборачивается, однако Боря перехватывает его за руку, чтобы предотвратить то, о чём первый мог бы после пожалеть. — Правда, Шур, достаточно, — вклинивается Лифшиц, впрочем, глядя именно на Макса и кивая, словно в немом диалоге. Лакмус немного успокаивается. — Макс и так на взводе. — Очень надеюсь, что не из-за меня. Меня в свои игрища не втягивайте, — одна из главных проблем "Старика" заключалась в том, что он всегда гнул свою линию до победной или, в подобных случаях, до конечной. На эту шутку ему не отвечают, чтобы не спровоцировать их ещё большее количество. — Ладно. Я тут по серьёзному делу, а не ради вашего сюсюканья. — И какое же у тебя серьёзное дело? У тебя выходной, ты должен дома отлёживаться, — Боря хмурится, складывая руки на прилавке. — Выходной у меня вчера был. Мне одного хватило, но спасибо за беспокойство, — Уман отмахивается, решая пока смолчать о своём намерении вернуться вечером на маяк. Небо с утра обещало хорошую погоду. — Насчёт русалки? — Макс выуживает из-за прилавка железную кружку и, заглянув в неё, брезгливо морщится. Кажется, в ней вчера что-то забыли. — Макс, и ты туда опять? — Боря возмущённо-взволновано оборачивается на моряка и беспомощно хлопает глазами. Лакмус лишь хмурится и цыкает, кивая в сторону чердака. — Мы уже говорили. Не начинай. Пойди лучше приберись наверху, мы пока поговорим с глазу на глаз, — русалки, как и вся история службы на флоте, для Макса были больными темами, которые он предпочитал замалчивать. Даже своему любовнику он мало что доверял, поэтому предпочитал переводить тему, нежели выслушивать лекции о том, что того, что он видел своими глазами не существует. — А потом чаю культурно попьём без всего этого, хорошо? Лифшиц мнётся, но всё же мотает головой и поднимается обратно в жилую комнату, оставляя старших один на один. Пусть они с Лакмусом и старались строить свои отношения на взаимопонимании и доверии, каждый осознавал, что какую-то часть друг друга им не суждено понять, поэтому её надо либо принять как должное, либо не пытаться противостоять её проявлениям и напросто игнорировать. Не совсем верный путь, но другого выбора у них не было: один - толерантный оптимист, пусть и считающий себя реалистом, открытый миру и окружающим людям, готовый двигаться дальше, а второй - закрывшийся внутри себя пессимист, консервативных взглядов и упёртой позицией. — Да, про неё... — рассеянно кивает Шура, провожая Борю взглядом. Два, нашедших друг друга, одиночества было трудно понять, но он и не старался вникнуть. — Про него, вернее... И неё, — тряхнув головой, "Старик" всё же возвращается в суть диалога и достаёт из кармана русалочку. — Можно сказать семейная реликвия - талисман отца. Уж больно мне кажется, что на меня он направит все те беды, что отвёл от него. Макс протягивает раскрытую ладонь и внимательно разглядывает деревянную фигурку. Совсем простенькая, сделанная вручную. Ей даже почти удалось сохранить свой первозданный вид, если не учитывать потёртость в некоторых местах и тонкие трещинки. — Как давно она у тебя? Может просто совпадение? — Лакмус, как художник, скептически подходит к возможности проклятия вещей, однако ничего, имеющее рыбий хвост, а тело человека, не вызывало у него ни доверия, ни уважения. — Я нашёл её на чердаке в отцовских вещах за день до встречи с русалом, позавчера, — кивает Шура, внимательно наблюдая за мимикой Макса. Даже с атрофированными мышцами щеки, его эмоции лучше всего отражались именно на лице, нежели на словах. — Как предвестие бури, — хмурится Лакмус, сжимая фигурку. — Русалка - недобрый знак, тем более встреченная живьём. Беда тебя ждать будет, а есть ли в этом вина безделушки - тебе решать. Уману кажется, что он видел Макса настолько серьёзным только когда тот вернулся после инцидента. Хотя, возможно, так только казалось из-за собственного волнения. Гитара сломана, но, ведь, это не конец света, верно? Однако "Старику" всё равно неприятно от мысли, что семейная реликвия может быть источником бед. Может, стоит попробовать... — Не верю, что она могла "призвать" живых русалок ко мне, однако... — Шура наклоняет голову в сторону фигурки. — Можешь попридержать её пока у себя? Я собираюсь сегодня на дежурство и если она виновница, то всё должно пройти тихо. — Хочешь, чтобы беды перешли на меня? — Лакмус хмуро смотрит в чужие глаза, выдерживая несколько секунд паузы, а после задорно усмехается и хлопает, уже успевшего напрячься, Умана по спине. — Да ладно. Меня этим тварям больше не достать и не напугать. Оставляй, только потом забрать не забудь. Если окажется, что она проблемы притягивает, то не прячь её обратно, а сожги. — Но это же- — Никаких "но", Шур. Или ты хочешь передать своё проклятие своим потомкам? — учитывая, что у "Старика" и невестки-то нет, слова Макса звучат комично, однако говорит он вполне серьёзно. Шура в ответ лишь пожимает плечами и грустно косит на фигурку в веснушчатых руках. — То-то же. Сверху всё это время слышалось шуршание и возня: то собирание фантиков, то затишье складывания одежды, то и вовсе бренчание посуды. Боря слышал через слово о чём говорят мужчины, но прислушиваться не старался - знал, что ему не понравится тема их разговора и, тем более, в каком тоне они о ней говорят. Лифшиц считал себя реалистом, не верил в сказки и "на слово", лишь тому, что было доказано научно или видел сам. В этом плане его товарищи сильно контрастировали с ним. Морякам было свойственно верить в байки. Нередко они придумывали истории, а потом и сами начинали в них верить. Так, когда-то давно, появились и сказки про русалок. Иногда Боря даже пытался вступить в дискуссию с Максом насчёт существования мистики, но тот всегда парировал наличием шрама на своём лице и тем, что "произошло тогда на борту". Однако, единственным человеком, который знал, что послужило причиной того инциденте был сам Лакмус, который отказывался рассказывать, что произошло "тогда". Если при споре с Уманом можно было прийти к согласию и общему компромиссу или хотя бы остаться каждому при своём, то с Максом спорить было сопоставимо со стуком в закрытую дверь, когда дома никого нет. — Сегодня переночую на маяке. Если Борян будет рваться меня оттуда выгнать - не пускай его из дому, — "Старик" не приказывает, а просит, несколько устало заглядывая в светлые глаза. — С чего ты взял, что он будет ночевать здесь? — Лакмус хмурится, снова напрягаясь, словно его застали за бездельем на рабочем месте. — Ну, вы же не закончили, я вас прервал. А так негоже, не слив баки... — Шура уворачивается от подзатыльника и весело гогочет, победно наблюдая, как рыжеватая кожа чужого лица приобретает розовый оттенок. — Всё, молчу-молчу. Макс бурчит, но не предпринимает повторных попыток "отомстить" за неуместную шутку. Уман салютует и направляется к выходу, а на предложение остаться на чай быстро отмахивается и еле сдерживается, чтобы не отпустить очередную пошлую шутку. Слышится дверной колокольчик, а сразу за ним вниз свешивается голова Лифшица, оглядывающегося то на дверь, то на Лакмуса, пожимающего плечами. — Он больше предпочитает пиво, нежели чай, — Макс отслоняется от стойки и отставляет злосчастную фигурку на стол под прилавок. — А мы чай пить будем? Я чайник уже поставил, — несколько расстроено интересуется Боря, улавливая задорную улыбку в ответ. — Мы можем и не только чай попить... — Лакмус оглядывается через плечо, словно проверяя ушёл ли "Старик", и вскарабкивается по лестнице к Лифшицу. — Надеюсь, этот морской чёрт не вернётся до завтра. Не помешает нам... Боря улыбается, решая не расспрашивать про диалог "дядек", наперёд зная, что не одобрит то, о чём шла у них речь, и сразу предупреждает, что сперва-наперво они действительно выпьют чая. Макс соглашается, но всё равно мешается Лифшицу, разливающему заварку, целуя в шею и обнимая того за талию. Шура выходит на улицу и быстро нашаривает в кармане пачку сигарет. Он закуривает и глубоко выдыхает, разглядывая светлое небо. Тишина. Благодать. Время клонится к вечеру. Уман идёт неспешным шагом обратно к дому. Резиновые брюки скрипят, но не нарушают мыслей. Мимо проходящие люди здороваются и улыбаются, благодаря за обеспечение безопасности. У самого дома "Старик" неуверенно мнётся, но всё же заходит. На глаза сразу попадается набухшая и теперь не пригодная для игры гитара. Без неё нельзя на маяк. Она - оберег и главное развлечение Шуры в ночное дежурство. Без неё никак. Необходимо срочно найти замену. В голове моментально проносятся все возможные варианты у кого из жителей можно раздобыть хорошую гитару хотя бы на время. Однако тут же вспоминается и чердак, на котором можно было найти практически всё. Там, в дальней коробке, запрятанной в самый тёмный угол, должна была быть старая, но зато целая, гитара, на которой, в своё время, Уман только учился играть. Эта мысль прибавляет уверенности. "Старик" сразу направляется на чердак. Там он бывал нередко, однако пыли на нём от этого не уменьшалось. Толстый слой серого пуха говорил о том, что уборку здесь если и проводили, то, в лучшем случае, только когда перемещали сюда все старые вещи и хлам, занимающий жилищную площадь. Шуре даже не требуется шариться по коробкам, чтобы найти необходимое. Гитарный гриф выглядывал из-за башни запечатанных коробок, как старый, давно забытый, друг. Пыли на ней было не меньше, чем на полу или любой другой вещи из тех, которые Уман старался не трогать. Инструмент совсем родной, ложится в руку так, как надо. "Старик" легко провидит по струнам и несколько морщится, сразу спуская смешок. Конечно, она расстроена - про неё забыли и поставили в самый дальний угол. Спустившись обратно в кухню, Шура поставил чайник и взялся настраивать гитару. Теперь смена не пройдёт скучно и всё встанет на свои места. Надо всего лишь убедить себя в том, что русалки не опасны, а лучше в том, что они больше не сунутся на берег. Вот только и в то, и в другое верилось с трудом. Уман старался концентрировать своё внимание на инструменте. Он не поможет защититься от хищных морских тварей, но всё же с ним как-то спокойнее было. К тому же, той "морской твари" понравилась его игра. Возможно, он слушал и раньше, просто не показывался. А раз это было и прежде и не принесло вреда, то зачем волноваться? В раздумьях "Старик" не сразу услышал кипящий чайник, отчего резко дёрнулся, неприятно стукнувшись коленом о стол. Он заварил вчерашний чай и тяжело выдохнул, наблюдая за темнеющим небом за окном. Совсем скоро. Сидеть в доме на одном месте больше часа терпение не выдержит. Необходимо рискнуть. Необходимо вернуться и снова выйти на берег с гитарой. А вдруг всё будет иначе? А вдруг на самом деле это не плохой знак и не предупреждение, а наставление или судьба? Судьбе нельзя противиться. Она упрямая и всё равно возьмёт своё если не поддаться, то может и силой забрать. Гитара настроена. Чай допит. Шура вновь накидывает на плечи свой плащ и выходит из дома. Лучше пойти длинной дорогой, неспешным шагом, чем дожидаться, сидя на одном месте без занятия. Он рассматривает желтоватое небо и снова записывает балл в свою пользу - ему удалось раскусить стихию ещё утром. Океан спокоен. Особые приметы, легко замечаемые бывалыми моряками, выдают всякое колебание матушки стихии. Это как то, что лишь желающий услышать или увидеть будет способен различить тонкий звук или мелкий штрих. Уман был из тех, кто слышал симфонию в тишине морской глади. Прогулка затянулась до наступления сумерек. "Старик" ждал до последнего, лишь с полным заходом солнца зажигая лампу маяка. Он не гудел, а, скрипя и скрежеща от старости, крутился, ослепляя ярчайшими лучами. Близилось время песен. Шура ещё раз проверил настроенность гитары и лишь после этого вышел к берегу. Страх уже играл где-то в поджилках, уговаривая вернуться и просидеть всю ночь внутри, в тепле и безопасности, однако ноги несли к воде. Он сел ближе чем обычно, но прежде чем начать, опасливо огляделся по сторонам. Внимание привлёк всплеск воды, но слабый ветер вынудил списать его на волны и прибрежные камни. — Не знаю... Здесь ли ты или нет, но... Хорошо, я пришёл сыграть ещё, — Уман произнёс это слишком тихо, скорее для себя, чтобы успокоить или уверить, что он не сошёл с ума и на самом деле не один. Пару раз глубоко вдохнув, "Старик" пытался настроиться и вспомнить на какой песне остановился в прошлый раз. Вроде, это были Птицы. Одна из самых длинных и лирических его песен. Гитарный проигрыш. Сознание не хочет концентрироваться на музыке, оттого взгляд блуждает по воде, пока пальцы перебирают струны практически инстинктивно. На глаза ничего необычного не попадается и Шура выдыхает, словно успокаиваясь, что ничего "ненормального" нет и не было в пришлый раз. Может так оно и есть? Всего лишь сонный глюк. — Когда время придёт и последний уйдёт, — прикрывши глаза, тянет Уман, всё же расслабляясь, но лишь на короткое мгновение. До слуха доносится тихое суфлирование слов песни. "Старик" вздрагивает, допуская оплошность, задевая лишнюю струну, но продолжая играть. Он открывает глаза очень настороженно и сразу, словно проглатывает язык, ощущая, что тело парализовало. Снова тот парень. Мокрые взъерошенные волосы, светлые, практически прозрачные глаза были сфокусированы на гитаре, словно нет в мире и океане ничего интереснее. Однако, заметив разглядывающий взгляд Моряка, парень моментально спрятался обратно в воду. Только резкий всплеск позволил Шуре прийти в себя. — Стой, подожди! Куда ты? — он кидается к воде и сталкивается лицом к лицу со смотрящим на него русалом. Его глаза отражали высокий свет от лампы маяка и блестели из-под воды красивее, чем у земных животных, что умиляли людей. Уман шумно сглотнул и попятился назад, садясь на ближайший камень. Парень неуверенно вынырнул, оставаясь по грудь в воде. Он смотрел немного напугано, но больше встревоженно, словно сильно переживал за реакцию. В повисшем молчании царило напряжение. "Старик" пытался собраться с духом. Только сейчас настигло осознание, что он не продумывал, что будет делать, если всё окажется правдой и он снова встретится с "морской тварью". — Пожалуйста, не убегай, — русал осторожно опускается, снова скрываясь в воде по плечи. — Мне нравится, как ты поёшь и твой инструмент. Шура тяжело выдыхает и упирается руками в близлежащие камни, чтобы удержать равновесие. Язык присох к нёбу и не ворочался. Взгляд искал страшные элементы, о которых говорил Макс в своих рассказах. Однако ни острых клыков, ни диких кошачьих глаз или когтей, ни даже агрессии не было. Ничего. "Морская тварь", кажется, сама боялась. Парень держался ближе к воде, словно готовый в любой момент сорваться с места и уплыть. На видимой части тела не было ничего, что могло бы выдать в юноше нечеловека, лишь глаза казались чересчур большими, но никак не опасными. — Ты... Настоящий? — Уман выдаёт первое же, что приходит на ум, как только дар речи возвращается к нему. — Да? Не уверен, что понимаю значение этого слова у вас, но, наверное, да, — русал очень натянуто улыбается, пока в глазах ещё играет тревога. — Ты не собираешься меня есть или даже нападать? — чуть выпрямляясь, уточняет "Старик", откашливаясь и хмурясь. Чужие растянутые губы слишком неестественно "улыбаются". Больше походило на жалкую пародию или механическую попытку неживого объекта. — Нет, вовсе нет. Я питаюсь только рыбой, — на этот раз "улыбка" становится ещё более напряжённой, оголяя ровные, чрезмерно белые зубы. — А у вас это не принимается за каннибализм? — Шура старается шутить, неловко посмеиваясь, но получает в ответ лишь озадаченный взгляд в совокупности с неправильной улыбкой. Видимо, плохая шутка. — Забудь... Что с твоим лицом? — А с ним что-то не так? — парень оглядывается на водную гладь и не перестаёт натянуто улыбаться, явно озадаченный замечанием. — Ну, эта улыбка... Она немного жуткая... — удаётся немного успокоиться и подогнуть ноги под себя. Уман сохраняет бдительность, но уже с большим интересом общаясь со странным слушателем. — Жуткая? Это плохо. Но вы же, люди, все улыбаетесь, когда хотите понравиться кому-то из своих, разве нет? — оскал сходит с лица и статичная эмоция больше не вызывает разногласий между половинами лица. — Да, но она чаще появляется непроизвольно, вне зависимости от нас... Когда собеседник шутит или просто приятен... А сейчас... у тебя она не искренняя и это видно. Люди так иногда делают, но у них получается скрыть свои истинные эмоции, а ты, я вижу, напуган, — "Старик" поджимает губы и старается объяснить, только под конец спотыкаясь в речи. Как странно объяснять что-то, что в обычной жизни имеет статус чего-то очевидного. — Значит так... Русал задумывается и чуть хмурится, опуская взгляд в камни, словно обрабатывая полученную информацию. Позади него слышится всплеск и над водой на пару мгновений появляется ярко-рыжий плавник хвоста, не похожий ни на один из тех, что принадлежали бы известным Шуре рыбам. Он шумно сглатывает и нервно выдыхает, стараясь убедить себя в реальности происходящего. — А имя-то у тебя есть? — чтобы отвлечься интересуется Уман, разглядывая и только гадая о происхождении татуировок на теле морского создания. — Лев. Меня называют Лев, — в этот раз Лев поворачивает голову и улыбается вполне искренне и даже приятно. — Какой же ты “Лев”, — Уман коротко смеётся, разглядывая миловидное личико, что теперь никак не складывалось с образом морской твари. — Скорее просто Лёва. А я Ал-... Шура, просто Шура.