Все оттенки синего

Болезненные отголоски долгой скачки ещё ощущались в суставах, когда Роше, оставив лошадь у коновязи, быстрым шагом направлялся к королевскому шатру. Вокруг кипела лагерная жизнь, стайка медичек с белыми чепцами на головах, суетилась вокруг раненых. Судя по тому, как те матерились и громко жаловались, жизни их ничего не угрожало. Вязкая, перемешанная десятками сотен ног грязь налипала на сапоги, тем более неудобные, что Роше выменял их у мужика из лазарета под честное слово проставиться выпивкой после войны, и чтобы они пришлись впору пришлось намотать на ногу наверное с десяток ярдов портянок. Роше знал, что опоздал на совет, так же, как знал, что пропустил дюжину предыдущих, но собирался возместить это полученными сведениями о расположении лагерей Врихедд и Сиверс. В королевском шатре, который одновременно служил и штабом, горели жаровни, освещая полотняные стены оранжевым светом. В углу стояли ящики со свитками. Дальний угол шатра был завешен пурпурным покрывалом — там располагалась королевская опочивальня. Впрочем, во время войны Фольтест едва ли спал. В центре же помещения на широком столе, приколотая по краям кинжалами, расстилалась карта окрестностей Марибора, над которой сейчас и склонился хмурый и сосредоточенный Фольтест. Присутствовали, разумеется, и Наталис, и Бронибор. Рядом со столом сидел граф де Брие, повязки на его руках и голове тускло белели. После ранения он не мог уже участвовать в сражениях — ноги едва ли держали его — однако его познания в тактике оставались на высоте, а способность предчувствовать изменения погоды была сродни магической, поэтому он вернулся к посещению советов едва лишь прошло сотрясение. Тут же были и чародейки. Они едва ли обернулись к вошедшему, объясняя Фольтесту, что невозможно будет обеспечить магический щит совершенно всем пикинерам без исключения, но что они готовы поручиться за несколько отрядов арбалетчиков. Войдя и закрыв за собой полог, Роше коротко поклонился Фольтесту. — Мой государь, — затем обернулся к остальным. — Извините за опоздание, господа. Миледи. Не поднимая головы, Фольтест лишь кивнул, вертя в длинных пальцах фигурку, обозначающую десятую Мариборскую дивизию. Остальным же участникам совета потребовалась пара секунд на то, чтобы узнать Роше. Самому Вернону было не привыкать ходить в одежде с чужого плеча, но, оказывается, не все были готовы видеть командира Синих Полосок не в его обычной униформе, с которой, он, казалось сроднился как со второй кожей. — Без шаперона совсем другой человек! — рассмеялся Наталис, пожимая Роше руку и хлопая его по спине, от чего последний подавил гримасу боли. — Очень удобно, правда? — усмехнувшись, Роше занял место возле стола. Его нисколько не тревожил равнодушный прием короля. Право, если на карту поставлена судьба страны, сантиментами можно и пренебречь. *** Разумеется, Роше оставался солдатом и не позволил бы себе думать об отвлеченном во время совета. Он и не думал. Он смотрел, как Фольтест указывает на расположения разных частей, смотрел на его руки держащие резные фигурки, слушал его такой родной голос — но в груди не шевельнулось и искры. Только позже, когда, получив приказания, военные и чародейки разошлись по своим расположениям, Роше позволил себе вспомнить о том, что он — человек и что у него есть свои человеческие желания. В первый раз за всю войну оставшись наедине с Фольтестом в его роскошном и просторном шатре, скрывшись от любопытных глаз за тем самым пурпурным занавесом, Роше почти набросился на своего короля с такой горячностью, что Фольтест даже несколько опешил. Так давно им не удавалось побыть наедине, разлука и постоянное напряжение так измочалили сердце и душу, что Роше даже не трудился сдерживаться. Должно быть, он становится слишком сентиментальным. А может быть, Фольтест и в самом деле избаловал его. Вцепляясь двумя руками в мантию — всё так же благоухающую загадочными королевскими духами — Роше жадно целовал плечи и грудь Фольтеста сквозь ткань, а потом как подкошенный рухнул на колени. Почти как тогда, много лет назад, когда ему было семнадцать и он, одуревший от такой роскоши как разговор с глазу на глаз лично с королем, по единому мановению руки Фольтеста осел на пол возле его кресла и прижался лбом к укрытым бархатным подолом коленям. Тем вечером не случилось ничего более, но Вернон именно тогда понял, что пропал безвозвратно и с тем же успехом мог нырнуть в Седнину Бездну. Взяв ладони Фольтеста в свои, он покрывал поцелуями то пальцы, то костяшки, то внутреннюю часть ладони, Роше губами чувствовал тепло и пульс и одно это ввергало его в состояние восторженного бездумного блаженства. Чуть напрягающиеся жилы на тыльной стороне кистей сейчас вызывали такое умиленное, трогательное чувство, что это было почти страшно, и в солнечном сплетении ёкало, как порой бывало в те моменты, когда ему приходилось идти по краю обрыва. Живой. Живой. Живой — билось в мозгу. Как полагается королю, Фольтест не шел в авангарде. Да и Роше в этот раз не отправили в первые ряды, но всё же война оставалась войной. Фольтест мягко высвободил одну ладонь из рук Вернона. — Ну что ты, право, — он не журил, он не упрекал, Роше не мог распознать интонацию равно как был не в силах прерваться и отстраниться. — Боги, Вернон, мальчик мой, — Фольтест осторожно потрепал его по волосам. — Вставай, да вставай же. Это уже звучало почти как приказ и вымуштрованная часть сознания Роше тотчас подчинилась ему. Фольтест довольно улыбнулся и, взяв Роше за подбородок, заставил поднять голову и подставить губы для поцелуя. Осторожная нежность и стремление обстоятельно насладиться прикосновениями в несколько секунд уступили место пылу и желанию, лишь более жаркому после долгой разлуки. На пол поочередно падали тяжелый королевский плащ, поношенная солдатская куртка, кожаная пелерина с гербами и грубая стеганая рубашка. Фольтест всё же нашел время аккуратно снять шлем с короной и убрать в сторону, чтобы не наступить в спешке, после чего не без участия Роше избавился от кольчуги. Волосы, растрепавшиеся под подкладкой капюшона, окружили голову короля будто бы солнечным гало. Запинаясь и путаясь в ногах, они почти рухнули на невысокую походную кровать. Роше привычным движением толкнул Фольтеста на спину, садясь на его бедра. Боги, да! Именно этого ему не хватало, чтобы ощутить себя живым. — Похвальное рвение! — отметил Фольтест и, помогая самому Роше избавиться от стеганки, усмехнулся: — Сегодня без доспехов? Тем лучше! Раздевать тебя порой всё равно что какую-нибудь графиню с её двенадцатью платьями, корсетами и тремя нижними рубашками! Пока снимешь, забудешь зачем ты всё это вообще затеял! — резко сев, он прижался грудью к Роше, провел ладонями по его спине и вдруг нахмурился. Роше похолодел. — Долой, — изменившимся тоном потребовал Фольтест и помрачнел еще сильнее, когда Роше скинул нательную рубашку, показывая опоясавшие торс повязки. — Холера, Вернон! — Фольтест резко отшатнулся, как будто испугался причинить боль прикосновением. — Я знал, что тебя ранили, но я не… не думал, что… — Пустяки, — отмахнулся Роше. Ведь и в самом деле пустяки. Заживет. Плевать. Сейчас ему нужно было лишь немного любви, немного ласки и ничего кроме. — Руки короля — руки целителя, вы же знаете. Фольтест скривился, точно хотел передразнить, но посчитал, что не стоит. — Отправить бы тебя за такое в тыл, дезертиров ловить. Так ты ведь сам оттуда дезертируешь. Тяжело дыша, Роше хмуро смотрел на своего короля. Как будто Фольтест не понимает, что ему и в самом деле наплевать на боль и бинты! Не понимает, что именно ему сейчас так нужно, что в груди ноет и свербит! *** Когда его разъезд угодил в засаду, Роше был совершенно уверен в том, что это станет его последним днем. Нильфы начали с того, что хорошенько побили их. Потом, свалив связанных пленных в кучу в канаве недалеко от жилых палаток, стали разбираться. Что в сущности являлось лишь отсрочкой казни — в отряде Роше не было богатых или отпрысков знатных семей. Их совершенно неразумно было держать в плену, надеясь на выкуп. Нескольких зарубили на месте, едва установив, что семьи могут прислать за них разве что проклятья. Когда подошла очередь Роше, он спокойно посмотрел в глаза нильфа, что вел допрос. Зная, что он сейчас умрет, он сожалел о том, что оставляет столько не законченных дел. И Фольтеста. Он всегда знал, что король переживёт его, и теперь надеялся только на то, что Фольтест не будет долго горевать. Как-никак, на него же полагается весь Север. — Зфанье, — потребовал нильф. — Имя. — А тебе не похер, чёрный? Ты видишь на мне дорогие доспехи? За мои вещи ты выручишь орен у старьевщиков, и то если повезет. Так и проваливай на хер моржовый. Нильф недобро прищурился, опуская ладонь в латной перчатке на эфес, однако в этот момент, бряцая шпорами, к ним подошел офицер выше рангом (аж с воронеными крыльями на шлеме, любят же эти южане украшения!). Он каркнул что-то, указывая пальцем на Роше, и допрашивающий тотчас козырнул, убирая руку с меча. «Ублюдок с шапероном». Роше не был силен в языках, но это смог разобрать. Офицер-с-крыльями обернулся к Роше и снова поинтересовался, кому из родных направить письмо о выкупе. Роше расхохотался, повторив свое предложение пройти на хер моржовый, ведь у него попросту никого уже не осталось. Не просить же Полосок в складчину выкупать своего командира! — Сколько же король Фольтест даст за своего ублюдка с шапероном? — спросил тогда офицер. — О тебе, знаешь ли, много говорят наши союзники-эльфы. — С каких пор вы называете этих выродков союзниками? Куда делось «простофили, которых мы используем как живой щит, заманивая посулами о суверенном государстве»? За это он получил удар тяжелым сапогом в грудь и повалился назад, на связанные за спиной руки. После чего нильфы обменялись парой слов и солдат, карауливший пленных, за шиворот поднял Роше на ноги. Нильфы вполне обоснованно посчитали его важным офицером и, лишившись надежды на выкуп, решили вытащить из него всё, что только он мог знать о войсках Севера — при помощи кнута и калёного железа. Тогда же Роше и решил бежать: когда понял, что быстрой смерти не будет, и всё, что его ждет, — медленное, мучительное угасание в зловонии и боли. Побег в сущности был скорее чудом. И чудом же являлось то, что на него, оборванного, в окровавленных лохмотьях и со сбитыми босыми ногами, натолкнулся отряд веленской кавалерии, капитан которых узнал его и немедленно отправил в лазарет. Только спустя неделю, кое-как придя в себя, Роше смог передать весточку ребятам из своего отряда и дать знать Фольтесту о том, что он жив. Конечно, Фольтест узнал бы об этом и без отдельного письма — по части сплетен солдаты идут нога в ногу с самыми болтливыми рыночными кумушками, и если одному станет известно, что его товарищ выжил и спасся из плена, то об этом скоро будет знать весь лагерь. Когда же он смог двигаться и держать в руках что-то тяжелее костыля, Роше увещеваниями и угрозами вытребовал лошадь и одежду и уже дня через четыре прибыл в расположение главного штаба, совершенно одуревший от тряски в седле (раскисшие от дождей дороги, грязь на которых перемешала не одна сотня солдатских ног, были совершенно немилосердны к раненым). Конечно, он мог оставаться при лазарете пока раны не заживут полностью, помогать медичкам щипать корпию или переворачивать особенно тяжелых больных при перевязках, но Роше попросту был не из тех людей, которые умеют ждать. *** Фольтест смотрел на него сурово и с открытым недовольством, как будто в одно мгновение став старше лет на пять. — Мне лестно твое желание, но, нет, Вернон, я не собираюсь тебя мучить. — Роше попытался возразить, соврать, что ничего уже не болит, но Фольтест разумеется распознал такую глупую ложь. — Позже, всё будет позже, когда медички посчитают, что повязки можно снять. — От мысли о том, что сегодня, спустя столько времени порознь, он останется обделен, в груди засвербело, но Роше принял это как принимал любой приказ — смиренно и без лишних слов. — Давай лучше просто полежим немного, прежде чем ты пойдешь в расположение Полосок. Тебе явно не мешало бы вздремнуть. Бережно обхватив Роше за талию — там, где не было повязок — Фольтест толкнул его набок, без слов веля лежать смирно. Роше подчинился с понурой покорностью, особо раздосадованный тем, что Фольтест как будто опасался прикасаться к нему сейчас. Положив одну руку на плечо и закинув ногу на бедра, Роше устроил голову на груди короля. Странно было лежать в постели, оставаясь почти одетым и без малейшей надежды на какие бы то ни было ласки. Однако тепло прижавшегося к нему тела медленно погружало Роше в состояние вялой, блаженной истомы, заставляло осознать, как его вымотала скачка и недели в лазарете. Рука Фольтеста слегка поглаживала его по затылку, рассеянно перебирая короткие волосы. Движения его пальцев становились все медленнее, дыхание — глубже, и Вернон посчитал уже, что Фольтест уснул, когда услышал тихое: — Я приказываю тебе выжить, понял? В солнечном сплетении остро сжалось яркое, сладостное и одновременно болезненное чувство. Роше теснее прижался щекой к груди Фольтеста, слушая, как бьется его сердце. Ослушаться приказа он бы не посмел.