Сердца полные заката

Все, пожалуй, началось именно тогда. Давно. Тогда, когда папа безостановочно все нахваливал этого юного монегаска, некого Леклера, а мы, едва ли придавая этому значение, крутились рядом, занятые своими проблемами и интересами. Это было в один из тех дней, когда мы проводили последние дни лета на нашей вилле в Италии. Мама по обыкновению была занята журналами по интерьеру, одновременно наслаждаясь бокалом отборного вина. Она тоже не особенно разделяла папиного восторга. — Гонки вообще-то не имеют отношения к нашему образу жизни. Да и девочкам они не особенно нравятся. — сказала она, считая это наисоледнейшим резоном, чтобы папа перестал болтать о Леклере. — Был бы у меня сын!.. — сокрушился он в ответ, но, конечно, то был минутный порыв; мы знали, как он обожает меня и Грэйс, даже несмотря на то, что нас мало интересовали гонки. — Ну, папа! Сколько можно? Можешь послушать меня? Ведь уже завтра выступление... — сказала я. — Ви, я уверен, что ты замечательно расскажешь свой проект завтра в школе. — Но ты ни разу не слышал! — возмутилась я. — И все равно уверен. — по-доброму улыбнулся он, по-отцовски, любя и обожая. Я смягчилась под этой улыбкой и забралась к нему на колени, притворно обижаясь на папу, но тая большую любовь в сердце. Я бы сидела так ещё много времени ввиду своей усидчивости и терпеливости, что по сути своей так нехарактерно детям, если бы не забежавшая сюда Грэйс, которая тяжело дышала и с восторгом пролепетала: — Гунга... у неё теперь щенята! Я видела во дворе. Двое коричневых, один чёрный... Я вскочила и понеслась на улицу, пока мама с папой неторопливо поспевали сзади. Весь последующий час или даже два мы провели рассматривая детишек нашей собаки Гунги, радуясь такому прелестному собачьему потомству, обсуждая, кому мы их подарим (хоть мы с Грэйс и протестовали против этого), лаская их маму и отдавая этой маленькой семейке ту порцию любви, какую мы привыкли дарить друг другу. За этой суматохой я не заметила, как солнце стало медленно садиться над горизонтом, а наши чемоданы с собранными вещами оказались внизу. Я уловила меланхоличность момента: пора прощаться с этим местом, его закатами и живописной природой. Пора вновь влиться в привычный темп жизни, вернуться к друзьям и знакомым, усердно учиться весь год. Но как прекрасен был тот миг, когда я, будучи ребёнком, вглядывалась в закат, окрашенный солнцем в иррациональное количество оттенков , где облака плыли подобно мороженному в персиковых просторах небес. Я наблюдала за зверьками, наслаждавшимися солнечным светом. И за лужайкой, нагретой солнцем, пестревшей самыми разными цветами: кустами бархатных тёмных роз, пышным ковром ярких вербен. Все здесь было так правильно и благополучно, а я не хотела с этим расставаться. — Мне грустно уезжать отсюда. — вот как я выразила все то, что бушевало во мне. Мама стояла рядом и села на корточки, обняв меня: — Ну мы же вернёмся сюда следующим летом, Ви. — нежно сказала она. — Да и дома тебе скучно не будет. — чистейшая правда. Но что-то было волшебное в этом месте, сам воздух здесь, казалось, был пропитан летней беззаботностью, первобытной безмятежностью и всеми другими качествами, сопутствующими детству и дикой природе (что, почему-то, в моем представлении было неразрывно связано). Я гордилась этим видом, и он пробирал до самой моей детской души. — И все-таки этот Леклер перспективен, интересный мальчишка. — задумчиво сказал папа, как если бы это было самым важным итогом сегодняшнего дня. Мы не вернулись следующим летом и летом после этого тоже. А только через семь лет, но это совершенно другая история и относится к чему-то чрезвычайно важному.