Сердца полные заката

Ви радостно щебетала о своей драгоценной вилле. Ее глаза так и горели этим неописуемо радостным огоньком, а нежная улыбка не желала сходить с ее лица. Все вокруг вызывало в ней новый поток восхищения и восторга, и тогда ее лучистый взгляд приобретал новые оттенки. Порой она украдкой смотрела то на меня, то на Гасли, но ничего не говорила и в душе, наверное, проклинала нас. — Какая прелесть! — говорила она, не отрывая взгляда от оконного стекла. В ее предвкушении последующего месяца было что-то заразительное, нечто, передавшееся и мне. И в этой умильной картине нашей светлой дружбы с Ви, предстоящего досуга в Италии и в целом-то прелести жизни и юности, именно он стал самою противною вещью; его дешёвые трюки в адрес Вивьен, его пассивная агрессия по отношению ко мне, само его существование где-то рядом раздражало до самых внутренностей и вселяло в меня ответную агрессию. Эти холодные расчётливые глаза выдавали его всякий раз, когда он широко улыбался и пытался сойти за эдакую душку. Вивьен, надеюсь, ты не поведёшься на его безвкусные и дешевые подкаты. Словом, Гасли был занозой в заднице. И я чуть не выбросил его по дороге, когда он не отставал от меня со своими пустяковыми упрёками, из чистого желания вывести меня из себя. Меньше всего я хотел, чтобы у него получилось задуманное. Не знаю, как позволил ему рулить до конца дороги, должно быть, все дело в Вивьен. Его вождение казалось мне безнадёжно ужасным Он не чувствовал машину, водил безо всякой плавности и осторожности, грубо и скоро — его стиль вождения отражал его самого. Я искренне задавался вопросом, что он делает в Формуле-2. И почему люди всерьёз говорят о том, что в следующем году он будет пилотом Формулы-1? В сущности, место было только одно — и я надеялся его заполучить. Об этом велся разговор, но я не знал, насколько реальны мои шансы. Все это и легло в основу нашей взаимной неприязни; но бóльшую роль все же сыграли инциденты на трассе. Пьер, конечно, не мог признать своих ошибок, неумения правильно оттормаживаться и порой бездумности на трэке. И за всякое происшествие злился на меня. А я на него. Пожалуй, за всю историю автоспорта ни один автогонщик не сказал бы: „Он хороший парень и отлично водит свой болид, а я не совладал с машиной и промахнулся с обгоном". Всегда, без исключения, виноват тот, другой, который, не то въехал в него, не то выдавил его, не то ещё что. В конце концов, в этом заключался один из аспектов многогранной Формулы — искренне верить, что ты самой лучший, а уж остальные не заслуживают место на стартовой решетке. Но Пьер по-особенному вымораживал меня. Вивьен, казалось, игнорировала это все и пропускала все наши раздоры мимо ушей. Наконец, мы были на месте. Теперь я уже был рад тому, что Пьер был за рулём — ему предстояло загнать машину в гараж, а я выскочил вслед за Ви и мог разделить с ней минуту ее вселенского счастья. Она подхватила меня за руку и все делала круги в саду, проверяя цветы, кусты, беседку и лавочки в глубине сада. И радостно взвизгнула, увидев небольшой фонтанчик с мраморными ангелочками. Мы зашли в дом, и она унеслась в столовую, а затем взлетела по лестнице: — Моя старая добрая, милая комната! —воскликнула она. Я зашагал по ступенькам вслед за ней. — Неужели здесь не проводили уборку? Вон какой слой пыли! Ладно, этим мы ещё займёмся... У неё была прелестная светлая комната. С мягкой кроватью у окна, откуда открывался вид и на сад, и на ближайшую дорогу, и на соседние дома. Там же, близко к кровати, располагался стол для занятий, сейчас пустовавший. У стены громоздилась книжная полка, и я стал проходить по корешкам книг пальцами, вслух читая названия. — Непременно все это перечитаю. — отозвалась Вивьен. — Обычно я шла в сад, садилась на лавочку напротив фонтана и читала там, пока не станет темно. В одно лето июнь выдался таким дождливым, что в саду был чуть ли не потоп. Тогда я читала здесь, приоткрывая окно; оно приносило приятную прохладу, колыхались шторы. Мама звала к ужину, а я все не шла... Она глубоко вздохнула и посмотрела на меня с ностальгической улыбкой. — Что думаешь насчёт прогулки по окрестностям? — спросил я. — С радостью. Кузены и помощница по дому приедут только ближе к ночи. Но здесь принято поздно ужинать. Как раз застанем закат. Вместе мы направились к выходу. Было решено отправиться на прогулку, а затем приготовить ужин. На пороге дома объявился Пьер, равнодушный, уставший, с пустотой в глазах. И судя по всему, желудке. — Это чудо, Пьер! — воскликнула Ви, завидев его. — Пошли прогуляемся. — А заодно заглянем в местный ресторан. — Как бы не так. — она продолжила. — Ресторан — идея недурная, но знаете, что лучше?Приготовленная дома паста, свежие томаты и сыр, умопомрачительное вино и... веселая компания. — Ты слышишь, Гасли? Кислой морды в планах не предвидится. Тот только и мог, что бессвязно грубить или грозил заткнуть мой рот. Меня так и подбивало нарваться с ним на драку, но до этого не доходило. Так или иначе, в Италии у нас установился определённый уклад жизни; и в этой стабильности было нечто приятное. Ленивый завтрак в беседке, сумбурные прогулки и поездки весь день, велосипеды, ласковое море и пронзающие в свете солнечных лучей ручьи, задорная соседская молодежь, приходившая ужинать к нам, а затем душевные разговоры за бокалом терпкого вина. Вот это и было ритмом нашей жизни, занимало весь досуг, хоть и время от времени вносились новые идеи; каждый имел право выдвигать поправку к завтрашнему дню. Вчера Вивьен устроила киномарафон, причём на итальянском. Я прилично владел им, так что был рад хохотать над тонкими шутками из фильмов вместе с Ви. А Пьер, не знающий и двух слов, то и дело завладевал ее вниманием, прося перевода. Дело кончилось тем, что я швырнул ему словарь итальянских слов с полки. А в другой день кузен Вивьен — Ренато — владелец местной конюшни, предложил провести день на лошадях. Вокруг простирались безграничные, сказочно зелёные, золотистыми травинками переливаясь в беспощадном свете солнца, равнины. А над головой простиралось величественное, мягко голубое и ровное небо. На нем не виднелось ни облачка. По ноздрям ударял аромат свежескошенной травы и где-то среди этого строгого запаха проскальзывали цветочные нотки. Я поглядел вокруг, пытаясь словить этот упоительно-спокойный момент обычного для здешних мест летнего дня. Было в нем что-то насыщающее и грандиозное. На лошади я успел изведать эту местность, потому как был уже здесь с Ренато, до того, как мы оба убедились, что местность безопасная и достаточно обширная для того, чтобы все сразу прокатились верхом. — Иди за мной! — я крикнул Вивьен. Она последовала, и мы взобрались на холм, откуда стекал ручеек и где росли ягодные кусты. Я спустился с лошади и помог слезть ей. Отсюда простирался вид на все поля и конюшню. — Здоровский вид, да? — Наглец! — воскликнула она, легонько ударив меня по руке. — Решил открывать мне глаза в моем же месте! — Я не виноват, если ты все время топчешься на одном месте. — парировал я. Она примирительно улыбнулась. И указала на людей внизу: — Вот Лючия! Она здорово управляется, хоть и боялась. А Пьер, похоже, профессионал! — Любитель с натяжкой. — недовольно вставил я. Она указывала на всех по очереди, а затем принялась рассматривать общий пейзаж. Отсюда было видно и конюшню, и наш любимый ресторанчик, и пару домов ее друзей. И пока она была увлечена своим незатейливым занятием, я не мог оторвать глаз от неё, как загипнотизированный, я разглядывал ее лицо. Ее красивое, милое лицо, источающее радость и доброту. Развевающиеся в лёгких порывах ветра темно-русые волосы, задумчивый взгляд глаз, прямой нос, сейчас запрокинутый к небу и кончиком будто упирающийся в него. А потом я заметил ее розовые губы, которые она сложила в тонкую линию, как и всегда, о чем-то думая. — Скажи, Шарль, здесь жизнь, какая-то другая? Беззаботная и простая. Однажды я стану здесь жить, просто потому что устану от всего остального. — Разве нам не хорошо в Монте-Карло? — приревновал я. — Да, но здесь... здесь какая-то особая атмосфера. — она обратила взгляд ко мне, загадочно улыбнувшись и только сейчас я понял, как близки наши лица. Я не знаю, что чувствую к ней. И ещё менее туманными кажутся ее чувства. Если она готова рискнуть — то я уж подавно. Мы можем открыть для себя, что любим друг друга, прямо сейчас. Но что-то зацепило мой взгляд. Я повернул голову, глянул вниз и моментально сорвался с места, прямо к лошади. Вивьен, ошарашенная, опустила свой взгляд на равнины и пронзительно завизжала: — Лючия! О Боже мой! — Позови Ренато, скорее! — крикнул я ей,колеблясь, ведь она просто не могла сдвинуться с места. Лючия потеряла контроль над лошадью и та, озверев, стала брыкаться и носиться как не в себе. Девушка еле удерживалась на животном и вот-вот норовила свалиться. Я ринулся к ним и попытался успокоить коня. Когда я уж было решил, что у меня получилось, лошадь дернулась в последний раз, как будто бы показывая, что она не повержена. Лючия с визгом повалилась на землю, и я, как можно быстрее, поднял ее. — Что-то сломала? Как ты себя чувствуешь? — Моя нога сломана! — простонала она. Я стал нести ее к конюшне, как рядом объявились Ви с Пьером. Должен признаться, в данную минуту я был рад даже такой подмоге. Вместе с ним мы без труда добрались до машины и быстро усадили в неё девушку. Я сказал, что поведу. Гасли, конечно, упёрся. — Ты не сильно нам нужен. — сказал я, рассерженный. — А ещё ты ужасно водишь, так что проваливай! — Хочешь быть для неё героем, Леклер? — он указал на Вивьен. — Перестаньте! — крикнула та, усаживаясь назад. — Шарль поведёт, Пьер... если хочешь, то можешь ехать с нами. Тот только в гневе хлопнул дверцей и пошёл прочь. — Ничего, остынет. — сказала Вивьен. — Лючия, дорогая, как твоя нога?