Ради Высшего Блага

      Гарри вошёл в свою комнату и со всей силы захлопнул дверь. Он прошёлся по комнате мысленно возвращаясь к тому, что произошло несколько минут назад в гостиной. Сейчас Гарри понимал, что, возможно, сделал ошибку, раскрывая свою способность перед всеми Слизеринцами, но ему уже надоело осматриваться через плечо каждый раз… Он повернул голову и увидел на столе небольшую деревянную коробку, которую передал ему брат Дамблдора от Римуса Люпина. Ему пришлось сходить в Кабанью Голову во время посещения Хогсмида, чтобы забрать её. Гарри все ещё поражался тому, что Хагрид был замешан в этом деле. — Давай, открой её, — тихо прошептал Гарри, проведя рукой по коробке. — Это всего лишь несколько вещей. Римус собрал все это… После того, как организовал похороны… Теперь у Гарри защемило сердце. Он представил себе бедного Люпина, потерявшего всех своих друзей за одну ночь, оставленного собирать осколки в полном одиночестве. Сердце бешено забилось в нервном предвкушении, когда он открыл крышку коробки. Сразу стало очевидно, что внутри коробка была больше, чем снаружи, и при этом откровении его сердце забилось ещё сильнее. Деревянная коробка была заполнена множеством предметами, и его рука дрожала, когда он потянулся за первым. Первой была серебряная рамка для картины, стекло в углу треснуло. Две фигуры на фотографии, казалось, удивились, увидев свет, но, увидев Гарри, весело помахали ему, прежде чем повернуться друг к другу. Это были его родители, его мать в белом платье в день их свадьбы, оба они выглядели слишком молодыми, чтобы быть женатыми. В другой такой же рамке был изображен маленький черноволосый ребёнок, крепко спящий на руках у кого-то, кого не было видно. Картина была зачарована, как и другие, но малыш Гарри спал так крепко, что единственным движением на картине было движение человека, который держал его. Человека, чей палец мальчик сжимал всей рукой. Снова сунув руку в коробку, он достал игрушечную метлу, маленькое лоскутное одеяло, похожее на ручную работу, и ещё одну фотографию в рамке с крошечным отпечатком руки и ноги. Он с удивлением посмотрел на отпечатки, отметив, что дата была сделана на следующий день после его рождения. Продолжая просматривать вещи, он нашёл два фотоальбома, один в чёрном кожаном переплете, другой в цветастом розовом. Узнав последний, Гарри открыл именно его. На Тисовой улице был точно такой же альбом, к которому ему было запрещено прикасаться. Зная, что он принадлежал его тёте, Гарри был уверен, что в нём были фотографии его матери, но единственный раз, когда он осмелился просмотреть, тётя Петуния поймала его. Он едва успел открыть обложку, как его забрали, и больше он его никогда не видел. Теперь он точно знал, что в нём было, потому что, похоже, у его матери был такой же. Открыв альбом, он тихо вздохнул, узнав маггловскую фотографию своих бабушки и дедушки. Такая же фотография была на туалетном столике его тёти, только так он их узнал. На других фотографиях были две маленькие девочки, одна с прямыми светлыми волосами, у младшей были волнистые рыжие волосы. Он пролистал альбом и наблюдал, как меняется семья, две маленькие девочки постепенно взрослеют, пока Гарри не узнал свою мать не по волосам, а по чертам лица. Его сердце ёкнуло, когда он нашёл фотографию своей матери в Хогвартской мантии, стоящей на крыльце маленького дома с родителями и сестрой. После этого две сестры фотографировались вместе гораздо реже, негодование и отвращение Петунии к своей сестре-ведьме вбили клин между ними. И всё же на сердце у Гарри потеплело, потому что его бабушка и дедушка гордились своей дочерью. Прежде чем перевернуть страницу, он остановился. Вдоль корешка он заметил уголок фотографии, спрятанной между страницами. Он открыл пластиковый футляр и достал её. Это были его мать и черноволосый мальчик, оба в маггловской одежде. Он изучал черноволосого мальчика, сочувствуя серой, похожей одежде, которую тот носил. Как и другие в этом альбоме, эта фотография не двигалась, дети замерли, обняв друг друга за плечи улыбаясь в камеру. Вернув фотографию на место между страницами, бросив последний взгляд на свою мать, которой теперь исполнилось восемнадцать лет и которая с гордостью показывала родителям результаты своей учёбы, Гарри закрыл альбом и повернулся к кожаному фотоальбому. Первый из трёх кожаных альбомов был довольно старым, и на нем были изображены другие его бабушка и дедушка Флимонт и Юфимия. Казалось, они много путешествовали по миру: были их фотографии у пирамид майя, в удивительных местах, таких как Греция и Испания, и на шаткой лодке в заливе, где вода была кристально-голубой. Одна фотография богато украшенных храмов на склоне горы заставила Гарри сделать паузу, изучая маленькую заметку под ней и пытаясь разобрать рукописный почерк. «Пако Таксан, Бутан». Через несколько секунд Гарри немного успокоился и продолжил листать альбом, любуясь фотографиями их путешествий. Им, должно быть, было чуть за пятьдесят, когда альбом закончился и начался следующий, на этот раз с участием отца. Их сходство было очевидным, одна конкретная фотография напомнила ему о его собственных фотографиях в начальной школе, которые школа предоставила его тёте и дяде. Там была фотография отца, летающего на своей первой метле, а затем примеряющего мантию Хогвартса. С тех пор фотографий становилось все меньше по мере того, как отец ходил в школу, но людей на них становилось все больше. Когда закончился второй альбом, он уже понимал, что он увидит в третьем. Это был общий альбом его мамы и папы, они были вместе после того, как покинули Хогвартс. Вскоре последовали свадебные фотографии. Он изучил их медленно, проводя пальцем по лицам родителей. Он провёл рукой по щеке, чтобы вытереть слёзы, которые выступили в уголках глаз, когда он смотрел на фотографию мамы, стоящей на улице в летнем платье, повёрнутой набок и гордо демонстрирующей свой круглый живот. На следующей странице был он, фотографии, которых было так много, что целая стопка была вложена в пластиковые листы без сортировки. Медленно переворачивая страницы, он наблюдал, как на фотографиях проходит его первый год жизни. Фотографии, на которых он в шляпе Санта-Клауса сидит в ванне с пузырьками на голове улыбаясь. Он стоял на коленях у мамы, глядя на праздничный торт, и протягивал руку, чтобы схватить горящую свечу, пока её быстрая рука не остановила его. Закрыв альбом, он постарался не зацикливаться на том, как закончились фотографии вскоре после его первого дня рождения. Это было так несправедливо, так жестоко, что эти люди жили полной и счастливой жизнью, а потом они умерли. Было нереально просматривать альбом их жизней, наблюдать, как они растут вместе и создают семью только для того, чтобы всё это так внезапно прекратилось. Он чувствовал, что должен понять. Он не понаслышке знал, как быстро у кого-то могут отнять жизнь. Стараясь не думать об этом слишком много, он тянул время, заглядывая в коробку и находя последние несколько вещей, которые Люпин забрал из дома в Годриковой Впадине. Набор оранжевых камней с вышитыми на сумке инициалами Л. Дж. Э. и потрёпанная книга в мягкой обложке, надпись на внутренней стороне обложки указывала, что она тоже принадлежала его матери, он заглянул в коробку и достал ещё один предмет, хотя он был не последним из того, что там было. Но его внимание привлёк конверт, и, вынув его, он увидел, что он адресован Сириусу Блэку. Через несколько секунд он открыл его и достал два листка бумаги, при этом его руки немного дрожали. Бумага казалась хрупкой, и он держал её так осторожно, как только мог, когда начал читать. «Дорогой Бродяга! Спасибо, огромное тебе спасибо за подарок на день рождения Гарри! Он все ещё остаётся у мальчика самым любимым. Гарри всего только год, а он уже летает на твоей игрушечной метле и выглядит страшно собой довольным — прилагаю снимок, посмотри сам. Как ты знаешь, метла поднимается над землёй всего на полметра, но Гарри уже едва не прикончил кошку и расколотил кошмарную вазу, присланную на Рождество Петуньей (вот тут мне жаловаться не на что). Разумеется, Джеймс находит всё это забавным, говорит, что мальчик станет великим игроком в квиддич. Нам пришлось убрать и упаковать все безделушки, и теперь мы не спускаем с него глаз, когда он летает по дому. День рождения прошёл очень тихо, в гости к нам заглянула лишь старая Батильда, которая всегда была к нам добра, а Гарри попросту обожает. Мы так жалели, что ты не смог появиться, но, конечно, Орден прежде всего, да к тому же Гарри ещё не настолько вырос, чтобы понять, что это его день рождения. Джеймса начинает немного расстраиваться необходимостью сидеть здесь, будто взаперти. Он старается не показывать этого, но я же вижу. А тут ещё Дамблдор никак не вернёт его мантию-невидимку, и это лишает Джеймса возможности совершать хотя бы небольшие вылазки. Если ты сможешь нас навестить, это его очень обрадует. В прошлые выходные к нам заезжал Хвостик, по-моему, он чем-то подавлен, хотя, вероятно, всё дело в новости насчёт МакКиннонов. Я, услышав её, целый вечер проплакала. Пожалуйста, приходи как можно скорее. Мы все трое очень скучаем по тебе. С любовью, Лили Гарри снова и снова просматривал письмо, в то время как внутри него, по его венам, растекалось что-то вроде тихого извержения радости и горя в равной степени. Он не думал о предателе своих родителей. Сейчас, впервые с тех пор как Гарри узнал о предателе, он не хотел думать о Сириусе Блэке. Для него это письмо было невероятным сокровищем, доказательством того, что Лили Поттер жила, действительно жила, что её теплая рука когда-то двигалась по этому пергаменту, выводя чернилами эти буквы, эти слова, слова о нем, о Гарри, её сыне. Вернув своё внимание к конверту, Гарри достал вложенную фотографию и громко рассмеялся, увидев себя ребёнком, проносящимся мимо на той самой игрушечной метле, которая лежала в коробке. Гарри на фотографии смеялся, когда он увеличивал и уменьшал изображение, пара ног, которые, должно быть, были его отцом, следовала за ним вплотную, оставаясь рядом. На заднем плане его мать наблюдала за ним с улыбкой, морщась от чего-то, чего он не мог видеть. Насмотревшись, Гарри спрятал фотографию и письмо обратно в конверт. Он начал складывать все вещи обратно в деревянную коробку, когда увидел сложенный пополам пергамент. Он не заметил из чего выпал пергамент, поэтому медленно развернул его и начал читать. «Дорогой Джеймс, Учитывая то, что происходит в Волшебном мире, я решил потратить несколько минут и написать это письмо. Я только надеюсь, чтобы тебе не придется его читать и чтобы оно так и осталось лежать в папке с завещанием. Сначала я думал, что это будет достаточно просто сделать. Подумаешь написать несколько строк своему сыну… Но Джеймс, я сижу уже несколько часов с пером в руке и не могу подобрать своих последних слов, которые я бы хотел сказать тебе. Я только надеюсь, что когда ты станешь совершеннолетним, ты возьмёшься за ум. Ты должен отбросить детские вещи или шалости и сделать шаг вперёд, вырасти, чтобы стать мужчиной. Наш мир никогда не будет совершенным. На протяжении веков Поттеры всегда понимали, что всегда была и всегда будет несправедливость. Поттеры не могут просто сидеть сложа руки. Внутри каждого из нас есть что-то такое, что толкает, движет нас на передовую. Противостоять несправедливости, когда она поднимается в мире. Но запомни самое главное, нет ничего важнее семьи. Я бы не стал спорить о том, чтобы пожертвовать своей жизнью, чтобы защитить нашу семью. На нашу семью охотились. Люди пытались отнять у нас наше наследие, но мы никогда не уступали и не уступим. Изучай историю нашей семьи и тогда ты все поймёшь. Наша семья благословенная… Если ты думаешь, что я обманываю тебя, Джеймс, ты глубоко ошибаешься. У магии есть своя собственная воля. У нас есть роль, которую мы должны играть, место в волшебном мире, которое необходимо поддерживать. Мы всегда верили, что магия благословила нас. Мы волшебно сильны, всегда были и использовали это благословение, чтобы защищать, исправлять ошибки… Нам был дан подарок, и мы несём ответственность за то, чтобы использовать его в правильных целях. Мантия, которую я тебе подарил на твой одиннадцатый день рождения, не обычная мантия-невидимка. О её полной истории я ничего не знаю. Чего я тебе ещё не сказал, так это того, что это наша семейная реликвия. Она передается от отца к сыну. От меня к тебе, Джеймс. Только те, в ком течёт наша кровь, могут в полной мере использовать её. Она скрывает всю твою магию, скрывая её от обнаружения. То, что у тебя есть, Джеймс — это предмет, за который многие готовы умереть, не зная, что она работает только для тех, в ком течёт наша кровь. Я люблю тебя, Джеймс. Возможно, ты не осознаёшь этого, но мы с мамой очень любим и гордимся тобой. Живи не ради славы или богатства. Ибо истинное богатство — это семья. Истинное богатство приходит, когда смотришь на себя в зеркало и гордишься тем, что ты там видишь. Встань перед зеркалом, Джеймс, и гордись собой. Я не сомневаюсь, что ты вырастешь великим человеком, потому что в моих глазах, в глазах твоей матери, ты уже им являешься. Твой любящий отец, Флимонт Поттер…» *** Альбус Дамблдор прикрыл свои глаза от усталости. Было уже далеко за полночь и физическая потребность сна начала проявляться все активнее и активнее. Но независимо от этого, он понимал, что нужно ещё раз все перепроверить. — Устал, Альбус? Альбус открыл глаза и посмотрел на улыбающееся лицо своего друга и по совместительству партнёра по этому проекту Николаса Фламеля. — Если честно, то очень… Но… — Нужно продолжать нашу работу, независимо от того, что мы хотим спать, — произнёс Николас, делая большой глоток кофе со своей кружку. — Может кофе? — Нет, — махнул рукой Альбус. — Ты ведь знаешь, я не изменяю своему любимому чаю… — Я все ещё не могу понять, как ты пьешь эту гадость, — скрывал губы Николас. — И ешь эти конфеты. Альбус улыбнулся и разорвал очередной пакет с разноцветными сладостями. Он положил в рот мармелад и от наслаждения прикрыл на секунду глаза. — Ты знаешь, кто ты Альбус? — спросил Николас улыбнувшись. — Кто, Николас? — спокойно спросил Альбус. — Сладкоежка… Сколько ты можешь есть эти сладости? — фыркнул Николас. — Я понимаю конфету в день, но не пакет за несколько часов… Ты уже старик, Альбус. — Ты просто мне завидуешь, Николас, — Альбус в открытую засмеялся. — Просто у меня нет аллергии на шоколад. — Будь ты проклят Альбус, — Николас нахмурил свои брови. — Зачем ты ранил меня так в открытую? — Чтобы ты переслал насмехаться надо мной, — произнёс Альбус. — Ты делаешь это в течение нескольких часов. — Ну я не виноват, что ты ведёшь себя как маленький ребёнок, требуя конфет, — Николас встал и взял с полки несколько книг. — Я все ещё не могу поверить, что твой феникс устроился курьером по заказам конфет. Феникс громко запел и взмахнул своими огромными крыльями, ударив одним из них Николаса по руке. — Фоукс всегда мне помогает, — со смехом произнёс Альбус, слушая ругательства Николаса в адрес феникса. — К тому же, он не любит когда ты начинаешь смеяться над ним. Разве я не говорил тебе об этом раньше. — Я старик, Альбус, — Николас поднял вверх свои сморщенные руки. — Может я просто забыл об этом. Ладно, я думаю хватит… У нас ещё полно работы. — Ты прав, — веселье моментально исчезло с лица Альбуса. Он посмотрел на множество записей и громко вздохнул. — Я всё ещё не могу поверить, что Том пошёл на такой поступок. — По твоим рассказам, он был не только очень амбициозным, но и испытывал настоящий страх смерти. Разве не так? — Николас поднял голову, переставая что-то писать на пергаменте. — К сожалению… Хотя я все ещё склоняюсь к мысли, что если бы Том жил где-то в другом месте помимо приюта, то он бы не сделал и половину своих ужасных поступков, — Альбус отодвинул от себя пергамент. — Мне кажется нужно использовать льняные семена и полынь, для очищения… — Можно попробовать… — Это не нарушит пропорцию в ритуале? — спросил задумчиво Альбус. — Не должно, — неуверенно сказал Николас. — Разве нет никакой опасности, что этот крестраж… сможет завладеть им? Николас решительно покачал головой. — Нет, частичная душа никогда не могла бы надеяться захватить контроль над целой душой, независимо от того, насколько это злокачественно и неприятно, — Николас бросил на стол пергамент испытанным своим почерком. — Это перевод с того фолианта, который ты взял с могилы Герпо Злобного. — Я читал его… И не один раз. — Тогда зачем ты спрашиваешь об этом? — Николас с удивлением посмотрел на Альбуса. — Герпо хорошо описал поведение своего василиска после того, как он сделал его своим крестражем. Да, Герпо мог благодаря этому контролировать василиска, но не полностью. И это всё из-за целостности души змеи. У каждого живого существа есть своя душа… Тогда как крестраж, это только частичка или можно даже сказать… осколок души. — Но всё же, Николас, — прошептал Альбус. — Что если мы ошиблись. Что если первый крестраж наоборот самый слабый, а не сильный. Что тогда? — Дело в том, что создание крестража не отделяет частичку души, как мы сначала предполагали. Ритуал разрывает душу пополам. Когда ты создаёшь крестраж, ты отрываешь половину своей души… А по твоему мнению, тот дневник, был первым его крестражем. Вот почему последняя его частичка очень слабая. Во всем есть закономерность, Альбус. Законы природы нельзя нарушить… — Говорит тот, кто прожил уже больше шести веков… — сказал достаточно громко Дамблдор. — Законы природы можно нарушить… — Можно, — кивнул Николас. — Разве ты не хотел сделать тоже самое? — В юности, я стремился к чему-то подобному тому, чего добился ты… Хотя это была глупая попытка с моей стороны, — Альбус провёл рукой по своей бороде. — Из-за их поисков, я потерял самое важное в своей жизни… Только сейчас, я понял, что у меня нет никакого желания жить дальше тех лет, которые были мне подарены. Двигаться дальше — это часть жизни, а не та, которой следует избегать, когда наступает подходящий момент… Николас одобрительно кивнул. — Ты мудрый человек, Альбус. Альбус в ответ только покачал головой. — Мудрость, которой я обладаю, происходит из ошибок, которые я совершил. Их будет ещё больше, но я могу только надеяться, что они не будут такими вредными, как те, что я уже совершил. Наступила тишина. Только через несколько минут Николас решил её нарушить. — Я чувствую, что все должно получиться. У меня было подобное ощущение, когда я смог сотворить философский камень… Но если всё же что-то пойдёт не так, то, боюсь, тебе придётся убить мальчика… Альбус рефлекторно прикоснулся к волшебной палочки. Он почувствовал привычный холод от неё и желание её использовать. Подавил эти мысли, он поднял голову и встретился с грустным взглядом Николаса. — Я знаю, ты заботишься о мальчике, но все же, если что-то пойдет не так, ты должен его убить, Альбус… Мальчик и так уже должен был быть мёртвым. Он вообще не должен был пережить Хэллоуин… — Николас громко вздохнул. — Но меня беспокоит не это… — Не это? Ты говоришь об убийстве невинного мальчика, который прожил всю свою жизнь страдая, — Дамблдор замолчал, после чего тихо добавил. — И я сыграл в этом большую роль. — Твоей вины здесь нет… И я говорил совершенно о другом, — Николас с сочувствием посмотрел на Альбуса. — Меня беспокоит только одно… Как ты сообщишь мальчику, что он живой крестраж убийцы своих родителей?