Никто

      — Вы волнуетесь. Не волнуйтесь.       Елена произносит это мягко, но, как всегда, не терпящим возражений тоном.       В номере отеля они вдвоём. Впервые за вечер на них в самом деле никто не смотрит.       — Разве вы не волновались бы на моём месте? — отвечает Виолетта. — Ведь я никогда не была с женщиной. Я и с мужчиной никогда не была.       — Что, правда?       — Зачем мне врать? Неопытность не украшает.       — Вы так думаете?       — Я думаю, что вам снова придётся меня чему-то учить, Елена Александровна.       Елену Александровну такая идея захватывает, это легко понять по её улыбке и блеску в глазах. Теперь она позволяет себе не только прикоснуться к рукам Виолетты (что много раз, без лишнего смысла, делала на занятиях), но и обнять за плечи; в её исполнении это кажется неуместно-интимным.       — Ничего. Умения приходят с практикой. Вспомните, как в первый раз вы увидели пианино.       — Мне было пять лет, я стояла и смотрела, как учитель играет Чайковского. Потом, кажется, заставили определять число звуков в аккорде.       — И вы не справились?       — Это же элементарно!       — Для вас, потому что у вас был врождённый музыкальный слух. Людей, которые ведут половую жизнь, на свете больше, чем детей с музыкальным слухом. Вы понимаете, Виолетта?       Виолетта понимает.       Она готова учиться элементарным вещам, если её инструментом будет Е. А. Гассион. Готова стать отличницей в деле, с которым справляются все подряд.       — Я и целоваться не умею, — говорит она, сразу пожалев: ни к чему такие подробности.       Елену забавляет её неловкость. Должно быть, за улыбкой Елена прячет свою.       — Что тут уметь!.. Выдумали науку! Успокойтесь, Виолетта. Расслабьтесь. Выпейте вина, только немного, иначе оно быстро кончится.       Она подаёт Виолетте бутылку. Та пьёт из горла: теперь стало не до условностей. Стёрлись границы. Профессор занимается тем, чем не имеет права заниматься. Сама Виолетта — тем, чего избегала всю жизнь. Подождав, когда Виолетта выпьет, Елена ставит бутылку на стол. Она взволнована, и теперь это отчётливо видно.       — Почему вы не пьёте? — спрашивает Виолетта.       — Мне хватит. Иначе утром будет болеть голова. Молчите, — Елена почти касается её губ своими. — Виолетта, я с вами уже без вина свихнулась, вы знаете? Молчите!..       Номер оплачен на час. Елена медлит, прежде чем расстегнуть на спине Виолетты «молнию». Спешить некуда. За час можно разобрать несколько простых композиций. Она разбирает композицию, которую составляет наряд Виолетты; она вытаскивает Виолетту (до сих пор её видели в нижнем белье только врачи!) из платья, купленного будто специально, чтобы теперь его бросили на кровать.       — Нет, — говорит она, когда Виолетта пытается расстегнуть ворот её скромно-нарядной блузы.       — Почему, Елена Александровна?       — Потому что я прошу этого не делать.       — Но…       Елена не даёт продолжить: она вовлекает Виолетту в долгий поцелуй. Правило установлено и обсуждаться не будет. Граница же, которая их до сих пор разделяла, рухнула, — и Виолетте теперь не до пуговиц, не до правил. Е. А. Гассион берётся за студентку с таким лихорадочным упоением, с каким не играет своего любимого Баха. Под одеждой её бьёт мелкая, заметная только на ощупь, дрожь.       Но только её состояние начинает передаваться и Виолетте — всё обрывает музыка. В кармане куртки звонит телефон. С вивальдиевскими скрипками его динамик справляется плохо.       — Ответьте, — велит Елена.       — Я занята. Перезвоню, если кто-то знакомый.       Однако Елена настаивает. Звонок может быть важным. Разумно не замечать важных звонков?       Как и стоило ждать, ведь мало кто мог бы позвонить Виолетте, из телефона доносится голос Лизы. Изменённый, неразборчивый: Виолетта не сразу понимает, что от рыданий. Усилием воли она заставляет себя прислушаться. Бедная Лиза сбежала из дома и просит единственную подругу пустить её на несколько дней в квартиру.       — Я хочу сказать, что ты — моя единственная настоящая подруга, Виолетта! Ведь так всегда: полно друзей, а как только возникает проблема…       — Объясни толком!       — Не по телефону. Сложный и личный разговор. Так можно к тебе?.. Я купила нам выпить!..       Нехотя Виолетта обещает приехать.       — Скоро буду, — говорит она Лизе. — У неё что-то произошло. Что-то серьёзное, — говорит она, возвращая телефон в карман.       — Идите, если серьёзное, — бесстрастно отвечает Елена.       Она сидит на кровати, полностью одетая, с прямой осанкой и привычным высокомерным видом, и о том, как она вела себя минуту назад, напоминают только растрёпанные волосы.       — Елена Александровна…       — Вас ждут.       — Мне очень не хочется идти!       — Идите. Это же ваша подруга. Со мной вы ещё… увидитесь.       — Вы дойдёте со мной до метро?       — Нет, Виолетта. Я хочу здесь побыть одна.       Елена не двигаясь наблюдает, как Виолетта одевается; как оправляет перед зеркалом платье и куртку; как берёт со стола бутылку и делает последний глоток.       Она не двигается, пока Виолетта, попрощавшись, — будто после занятия по специальности! — выходит из номера и закрывает за собой дверь.

***

      По пути домой Виолетта готова проклинать и вместе с тем благодарить Лизу, которой так некстати — или так кстати? — понадобилось, чтобы её спасли.       Этим вечером Елена позволила себе много. Её дрожащие от нервного возбуждения руки заклеймили прикосновениями те места на теле Виолетты, к которым ранее прикасались только врачи. Воспоминания будет не смыть. Избавить от них сможет лишь смерть или болезнь Альцгеймера.       Виолетта молода и здорова. Ни первое, ни второе её вскоре не ждёт. Её ждёт Лиза — у дома, в слезах и растрёпанных чувствах. Заметно, что Лизе, как и Елене, не хватает внимания.       Быть может, если учесть известную Виолетте демонстративность её характера, ничего страшного у неё не произошло.       Виолетта берёт за правило не давать оценок.       Чужую драму ей не понять. Только не сегодня! Что бы ни рассказала Лиза, сама она пострадала серьёзнее. Она стёрла границу между собой и Еленой Александровной Гассион почти до конца. Чувства по привычке она пытается отмести, но на этот раз чувства, как грязь, крепко прилипли и с места не двигаются.       — Рассказывай всё как есть, — предлагает она Лизе.       Это же ваша подруга!       — Я из дома ушла, — повторяет Лиза то, что уже сказала по телефону. — Поссорилась с родителями. Очень сильно поссорилась. Это невозможно, это невыносимо!.. Лезут в мою личную жизнь, будто я ребёнок!.. До старости будут лезть!.. Я так больше не могу, Виолетта! Был ужасный скандал, и я ушла из дома…       «Теперь я могу посоветовать отель в этом городе», — крутится у Виолетты на языке, но наружу не вырывается.       За то, что приехала и услышала, Лиза благодарит её патетически. На бурные благодарности Виолетта не умеет отвечать: она с ними не сталкивалась. Лиза говорит, что у неё нет подруг ближе Виолетты. Как прекрасно, что однажды они познакомились! Всегда поддержит, всегда поймёт, — ведь и не может быть друзей лучше!..       Виолетта говорит, что для того друзья и нужны, хотя не верит себе и это лишь фраза, которую она где-то слышала.       Кажется, она слышала эту фразу от Лизы.       В Лизиной сумке, среди немногих собранных наспех вещей, и впрямь есть вино. Такому приложению к гостье Виолетта радуется вполне искренне. Вечер плавно перетекает в ночь; в квартире же Виолетты из Лизы вытекают слова, одно за другим, сотое за двухтысячным; и слов так много, и вертятся они вокруг такого неясного Виолетте конфликта, что без вина она бы не справилась.       Однако думает она — втайне, разумеется, — о другом.