Никто

      О сожительстве с подругой Елена Виолетту не спрашивает.       Выражения «я влюблена» и «я вас люблю», для Виолетты синонимичные, не значат ничего, что было бы похоже на «я обязуюсь хранить вам верность».       Сказано то, что сказано. «Я вас люблю». Трактовать это как «я не люблю никого, кроме вас» не стоит; да нужна ли любовь, чтобы пользоваться одной кроватью? Елена никогда не видела в физической близости связи с любовным чувством. Ей непонятен этот биологический механизм — но понятно, чем могут привлечь друг друга две молодые и красивые женщины с одинаковым отклонением в психике.       Что же до Виолетты и Лизы — не важно, чем занимаются они по ночам. Её такие подробности не касаются.       И всё-таки она не выбрасывает это из головы.       Умом Лиза не блещет, но в остальном у Елены выигрывает. Лизе слегка за двадцать. У них с Виолеттой приличная разница в возрасте, вот только с Еленой Виолетту разделяет пропасть, а с Лизой — канава, через которую при должной сноровке можно и перелезть.       Елена одинаково далека от обеих. Это не ревность и не зависть, это отчаяние. Именно отчаяние прицепило её к Виолетте.       Может быть, если к Виолетте так легко прицепиться, то же сделала Лиза, — и теперь они вместе живут. Как подруги. «Вы только ничего не подумайте». Говорить об этом Елена не будет. У Виолетты есть право на личную жизнь. Её можно трогать, но приковать к себе цепью — нельзя.       В сущности, Елена бы могла попытаться: Елене уже понятно, на какие нажимать клавиши и какие использовать штрихи, чтобы Виолетта была послушной и верной. Слабые места Виолетты выставлены напоказ. Она демонстрирует их при всяком удобном случае.       Но ничего подобного Елена себе не позволит.       Возможно, и позволила бы — будь они ровесницами.       Для Елены жизнь кончилась. Перед Виолеттой открыт если не весь мир, то такая часть мира, которой ей будет достаточно. Так её видит Елена: она — свободна. И времени у неё полно.       С Еленой она тратит время впустую.       Эмоциональные вложения бесполезны. Елена состарится и умрёт. Через десяток-другой лет лишится остатков товарного вида. Затем — ума. Провалы в памяти, которые беспокоят её сейчас, сольются в огромную яму. Участятся припадки. Как опасную для себя и других, её поместят в психиатрическую палату. Виолетта в это время впервые задумается о собственной старости.       Такое различие создаёт между ними пропасть. На одной стороне — Елена и все её размышления; на другой — Виолетта, Лиза, консерватория и светлое будущее.       Там до Елены никому дела нет.       НИГДЕ до Елены никому дела нет.       Ей и самой до себя дела нет!       Сейчас ей дело есть только до Виолетты, которая приходит в очередной раз и в очередной раз собирается (ждёт ли её дома «подруга?») уходить.       — Подождите, — останавливает её Елена.       Виолетта послушно ждёт. Клавиши ждут, когда на них сыграют. Озвучить просьбу Елена не может, она может только сыграть на клавишах. Она просит:       — Сыграйте мне. Здесь ведь есть пианино. Я давно не слышала музыки. Покажите, над чем вы сейчас работаете. Чему Дима вас научил?              Не предполагая возражений, она сажает Виолетту за инструмент.       — Елена, я вам признаюсь… — Виолетта вдруг становится нерешительной, какой была на занятиях, если приходила неготовой. — Я давно в консерватории не была. И Диму, то есть Дмитрия Ивановича, я давно не видела.       — Что это ещё за новости, Виолетта!..       — Думаю, мне там нечего делать. Вы были правы, когда не хотели меня принимать. Мне стало тяжело, да ещё Лиза растрепала, что вы у меня ночуете… Я думала, они посплетничают и сразу забудут. Ведь это глупости! Но они насочиняли похабных небылиц.       — Что за небылицы?       Елена берёт стул и садится рядом. Ей стало трудно стоять.       — Процитировала бы, да стыдно такое говорить, тем более перед вами. Елена, я… не могу. Мне неприятно там находиться. Один однокурсник ко мне приставал. Сказал, у меня настоящего мужчины не было, вот и стала я извращенкой. Распускал руки. А я чуть не сломала ему нос прямо в аудитории. Жаль, что не сломала; но после этого меня называют психованной. Со мной и разговаривать не хотят. Не то чтобы это имело значение, и в колледже ко мне относились примерно так же…       — Дело не только в этом, да?       — Не только. Просто я поняла, что ходила на занятия из-за вас. Вы меня вдохновляли. Я ведь не без причин хотела именно к вам в класс.       — А теперь я в вашем распоряжении без занятий.       Виолетта кивает.       — Знаю, это всё глупо. Меня взяли в Санкт-Петербургскую консерваторию, а я…       — Глупо было бы закончить её, проработать там двадцать лет и только затем сделать ваш вывод.       — Как вы?       — Как я вы уже не сможете. Опоздали.       — Значит, вы не осуждаете?       — Виолетта, это ваше дело. Что до меня, я с самого начала видела, что вам не подходит эта система. Она бы убила в вас то, что я нахожу ценным. Могла бы и моими руками убить.       — Поэтому вы меня из неё… выбили?       — Я вас ниоткуда не выбивала. Вы сами решаете за себя. Не вздумайте мне потом предъявить, что из-за меня не получили образование, какое хотели.       — Да мне бы в голову не пришло!       — Пришло бы. Вы разумная. Рано или поздно додумаетесь до чего-нибудь.       — Вы опять?..       — Не злитесь. Я просто не хочу вам вредить. Поймите это.       — Почему вы решили, что я злюсь?       — Нет? Мне показалось. Виолетта, даже если всё так… ведь дома вы занимаетесь? У вас ведь что-нибудь есть?       — Есть недоученная «Кампанелла». Вы её не слышали.       — Играйте.              Разговор наконец-то кончается. Виолетта начинает играть этюд Листа. Елена сидит рядом, не сводя взгляда с её рук.       Совсем как недавно — в консерватории.