Я люблю вас, Юлия Олеговна!

Прихожу домой уже под ночь, мама видимо тоже только что пришла, и смотрела Малахова. — Привет, — проскользнула в свою комнату. — Привет, — мама выключила телик и прошла за мной. — Что у вас с Юлей? — она оперлась на косяк. — А че так заметно? — вопрошающе посмотрела на неё, оторвав голову от тетрадки. — Ну, я заметила. Рассказывай, — почувствовала её взгляд на себе. — Она мне нравится, насчет неё не знаю, может тоже, а может нет, — повернулась к ней. — Ты помнишь, что я говорила? — мама вопросительно посмотрела. — Да, мам, помню, но у нас еще нет таких отношений, как с Анитой тогда. Я не знаю ваще может ли быть взаимность на мои чувства, — мама поджала губы. — Везет тебе прямо на преподш, прости помни, что я тогда говорила про Аниту. — Мам, она не обидит. — Про Аниту также говорила, просто помни мои слова, — она тихо закрыла дверь. Поджала губы, прямо на больное, мама умеют. Посмотрела на Самиру, которая терлась рядом с миской, ладно, я поняла, надо её хоть покормить. — Ну, чего ты? — вытащила из клетки, она пропищала. — Кушать хочешь? — снова писк, класс, ну хоть кто-то на все сто процентов понимает меня, ушла на кухню, в поисках корма. Утром проснулась от звонка. Лениво подняла голову. Семь утра, кому надо? Оля? — Алло, — я кое-как оторвала голову от подушки. — Привет, адрес школы и во сколько ты там будешь сегодня. — В восемь, а тебе зачем? — Мелита, просыпайся, понимаю, что рано, но я кажется обещала тебе, что мы с тобой постараемся сегодня прижать твоего насильника. — А точно, так адрес… Медленно поднимаюсь и открываю шкаф. Так, яркие разноцветные легинсы, голубые шорты, черно-розовые ремень, такой же топ, куча браслетов и заколка в виде золотого банта на челку. Пойдет. На кухне покормила Самиру, которая еще спала. Открыла холодильник, а пофиг съела два сырка «Рыжий Ап», нормально. Посмотрела на время, да оказывается, если тебя будят в семь, то можно успеть спокойно выбрать в чем идти и покраситься и свинку тоже покормить. В сумку кладу учебники, да мама снова будет возмущаться насчет того, что я так одеваюсь легко, а потом детей не рожу, только вот не знаю хорошо это или плохо. Сообщение от Оли, я почти приехала, отлично, а я уже стояла у крыльца и ждала её, черт, какие тут холодные январи. На крыльце собралась местная курилка и я только могла слышать их перешептывания за моей спиной, обсуждали меня. Только получше прикрываю глаза челкой и лохмачу себя еще больше. Ну, где она там блин? У ворот резко тормозит черный внедорожник, резко открывается дверь. Оля. Охуеть, вот это Оля. На голове тот же пучок, ярко-красные губы, темные очки, все в том же охуительном строгом костюме, черный аккуратный маникюр, она приложила к губам тлеющую сигарету. За ней из машины кто-то выпрыгивает. Опять эта дурацкая розовая чихуахуа? На красном поводке енот? Стоп, енот?! Оля гордо шествует к школе, усмехаясь. — Мелита, пошли решать твои проблемы, — усмехается она, берет меня под руку и мы заходим в школу. В школе быстро отступают, мелочь бегает и просит погладить, но енот только рычит и они боязливо отходят. — Я так понимаю, директриса здесь, — она открывает её кабинет. На нас смотрит директриса, максимально непонимающим взглядом, но на Олю она уже смотрит недоброжелательно. — Здравствуйте, вообще-то с животными сюда… — Вообще-то вы вчера ударили девочку и её фотографировал насильник, енот это меньшее, что произошло за эти два дня. Данные фотографа быстро, — она протягивает ей руку. — Послушайте, я не имею права… — Федя, атаковать, — енот зарычал и оскалился. — Даёте данные фотографа, который изнасиловал вашу ученицу, быстро, иначе будем уже разговаривать с людьми, которые связаны с правом. Быстро! Директриса подскакивает шарится в шкафах, извлекает какой-то файл. — Держите, только зря вы это все это. Ничего уже Мелите не поможет, только хуже сделаете, её итак уже травят, — она поджимает губы. — Её травят, потому что вы устраиваете показательную порку, сначала ведете к психологу на глазах её одноклассников, а потом бьете и всю в истерике отдаете насильнику, и доводите до обморока. Это на вас её травля. Пятьдесят лет, а следственно-логические связей вообще нет, — она поворачивается на каблуках и хлопает дверью, крепко сжимает мою руку. Я пытаюсь найти взглядом Юлю, но все тщетно, не вижу, может она не пришла еще так рано? Мы идем в её машину, только озираюсь назад. — Так, смотри Аню вчера поторопила результаты пришли, теперь его данные у нас, теперь нам очная ставка нужна, треш полный, но это надо пережить, завтра скорее всего, уже сможем это сделать. — Откуда Федя? — спрашиваю я. — Из магазина, давно купили лет двенадцать назад, — она заводит машину и мы срываемся с места. Телефон пищит, сообщение от Юли: — У меня сейчас один урок, потом все, я свободна. — Окей, я напишу тебе, как все закончится. Мы едем дворами, смотрю на серые дома, голые деревья, большие сугробы, маленьких первоклассников, которые сгибаются под тяжестью своих огромных портфелей. И чуваков за сорок, которые хмурятся от холода, садясь в свои машины. Хочу домой. Там нет этой русской депрессухи. Останавливаемся, я смотрю на Олю, та поджимает губы, но старается улыбаться, но по ней также видно, что она нервничает, хоть и старается этого не показывать. — Ну, чего ты? Пошли! — старается придать голосу радостный оттенок, но выходит не очень. Сжимает мою руку, узкий коридор невероятно душный, в нем сидит какая-то девушка лет двадцати с разбитым носом и фиолетовым синяком под глазом. — Ну он же наверняка просто вспылил. А ты сразу заявление пошла катать. Ну ты подумай о мужике, жизнь ему хуже хочешь сделать? У вас же ребенок, дочка, как она будет без папы потом? Он же не убил тебя в конце концов, так погладил слегка, — говорит ей женщина в форме, держа в руках какую-то папку, Оля мотает пучком и крепче сжимает мою руку. Наконец-то знакомый кабинет. — Ну здравствуйте мальчики, — усмехается она. — Дело тут такое интересное произошло. Её помните наверно? Кажется ваша мед экспертиза ничего не нашла при осмотре после изнасилования, странно, да? Я бы даже сказала невообразимо. Только вот, почему-то другой все нашел, я вам так скажу, даже теперь его найти, посмотрите тут все установлено, — она подает ему документы. — Так не удивительно, что платный все найдет любой каприз за ваши деньги, — ржет чувак под пятьдесят. — Да, но это лучше, чем это, — она кивает на разбросанные заявления на тумбочке. — Где-то там наверно её. Короче, доказательства об изнасиловании, установление спермы. Вчера она видела насильника в школе, оказался фотографом. Вот данные, сегодня по базе пробиваете, и чтобы завтра была уже ставка. — А ты не слишком борзая? Тебе, сколько? Лет двадцать? И с чего ты решила, что мы вообще за эту малолетку впрягаться будем? Ну трахнул её фотограф с кем не бывает, может у него стоит на эмо, — снова ржет. — Слушайте, ну зачем вам ей жизнь ломать? Оставьте вы все так, вы сейчас в суд, все узнают, оно вам надо? Просто так все оставьте. Мой вам совет, просто отведите её в церковь, пусть к Богу обратиться. Бог всем помогает, — говорит тот, которому двадцать. — А где был ваш Бог, когда он меня трахал? Че? В отпуске был? Надоело? Не захотел меня уберечь, Евой был занят? — спрашиваю я. В эту же секунду, чувствую такую сильную пощечину, что буквально отлетаю в стену, Оля даже среагировать не успела, во рту вкус крови, а голова так затрещала, что просто невыносимо. — Не смей так говорить о всевышнем! — кричит тот, кто старше. — Слушай, меня сюда, — Оля резко схватила его за воротник. — Тебе звездочки-то не жмут на погонах? Нет, все хорошо? А теперь задайся вопросом, если бы твою дочь также изнасиловали, тоже про Бога заливал и говорил, что она шлюха? Ты сейчас, принимаешь у нас все, и завтра я жду очную ставку, только не вот эту вашу ублюдюскую, когда комната метр на метр, и там только ты бесполезный кусок дерьма, который будет тихо хихикать на каждый ответ потерпевшей, но ещё и детский психолог и её мать. Иначе, я сейчас звоню всем свои адвокатом, и от вашего отдела тут нахер ничего не останется, будешь дома дрочить на свою Ксюшу Собчак. Ты меня понял? — она трясет его, тот смотрит во все глаза, но испуганно кивает. — Отлично, Федя, фас, — енот громко шипит, а потом я слышу громкий вой этого мента. — Можешь на меня еще заяву накатать, что нападение произошло с помощью енота, если что, — она отходит, Федя продолжает скалиться, она ласково гладит его, и он успокаивается. — Пошли, — она кивает мне, идем через узкий коридорчик. Холодный мороз бьет в лицо и мы как-то одновременно выдыхаем. Теперь я чувствую, как резкий жар, который я поймала там спадает. Упираясь ладонями в колени и тяжело дышу. — Я сама дальше, Оль, — и очень быстро иду от её машины в противоположном направлении. Интересно, а в полиции все такие ебанутые? Затирают тебе про какого-то бога, я уверенна, что его нет. Интересно, как мне вообще может помочь церковь? Священники, которые давно перевернули Библию, прогнули её под себя, чтобы им было удобно ей манипулировать, давно трактуют её по-своему и по своим каким-то ебанутым убеждениям. Что они могут мне сказать? Ну во-первых, они сначала скажут, что эмо это против церкви, из-за этого со мной такое случилось, так что я сама виновата, не была бы эмо, все было бы хорошо, что потом, нельзя было идти к фотографу и просить сделать фото, это наверняка как-то очерняет меня, что мое ело никто не должен видеть, кроме будущего мужчины после свадьбы, а у меня даже его-то не будет, учитывая, что мне нравится Юля. Что дальше, они могут сказать? Ну точно ничего хорошего, я читала как-то в журнале каком-то абсолютно дебильном, девочку моего возраст изнасиловали и она залетела, и тогда вроде батюшка ей говорил, что то, что она забеременела ничего страшного, ребенка нельзя убивать, ведь он не в чем не виноват, он не грязный, а в учебе всегда можно взять академ, просто попросите подруг, мать и родственниц присмотреть и помогать вам, а учебу вы как-нибудь наверстаете, как-нибудь справитесь, сейчас главное родить, а остальное мелочи. Только вот у меня вопрос, а этим подругам, матери и родственникам нужен орущий младенец, и с чего он решил, что ей кто-то должен помогать? Отношения с матерью порой такие ебанутые, что там не то что помощь, её просто на улицу выставят, вместе с ребенком. И мне понравилось это «как-нибудь» ну как-то справишься, потом в будущем все само разрешится, ты это главное демографию нам повысь, а мне максимально похуй, отучишься не отучишься, главное роди ты уже наконец. Посылать меня к богу. А где он был, когда меня насиловали? Почему, если он такой хороший, то не помог мне в тот момент? Решил, что это «испытание» тогда я не хочу, чтобы он что-то решал. Почему, почему он не помог, он был занят? Выходной взял? Тишина, я давно не слушала музыку в наушниках, как будто забыла, и сейчас я слышу, как дует ветер, как ездят противные громкие машины и как орут эти тупые дети. Бесит. Все бесит. Я смотрю на детский дом. Стоп, что? Я вижу, множество людей в черном, похороны Маши. Прислонившись к забору, пытаясь рассмотреть, кого-то. Перед глазами мелькает длинная взрослая фигура. Она на каблуках в черном пальто, ярко-рыжие волосы, она оборачивается и смотрит на меня. Твою мать. Это она. Та, что с фотографии. Она стояла по центру рядом с директором. Да, все тоже лицо, разве что волосы теперь в крупные локоны завиты. Серо-зеленые глаза, прямой нос и пухлые губы. Я надеюсь она ничего не успела подумать. Юля, там говорила, что со мной везде? Пара вызывать её и быстро, и такси, и переодеться. Срочно! — Юль, быстро к моему домой подгоняй. Хотя нет, погоди, ты в школе сейчас? — В школе, да. — Так отлично, сможешь на форум зайти? Я тебе щас почту и пароль продиктую, там личный кабинет и будет черно-белая фотка, ты поймешь, ей срочно печатать, а потом ко мне. Долго объяснять у тебя примерно десять минут на распечатать и пять, чтобы дойти. — Стоп, Мелита, а к чему такая… — я кинула трубку на дав ей договорить. Залетаю в комнату. Где, где? Помнится мудак один раз подарил мне шмотки на мой день рожденье, был тогда безумно горд собой, что это сделал, ведь так показал, что поддерживает меня. Только была одна проблема, он был таким тупым, что подарил мне шмотки гота, я просто не носила их, засунула в дальний ящик и не надевала. А теперь надо, надо все черное, чтоб за толпу сойти. Так, черные легинсы с дырками, такая футболка с маленькими белыми черепами, перчатки без пальцев в черно-белую клетку, ремень, куртка, готово, схватила сумку, вызываю такси, Юля уже стояла у подъезда, и кажется вообще ничего не понимала. — Так, а теперь объясни, что произошло, — она протянула распечатанную фотку. — Видишь? — я кивнула на собравшихся людей около черного автобуса. — Это на похороны Маши, среди них одна и бывших девчонок, надо её спросить, че ваще было? С 90-х тут начали пропадать девочки, она была просто обведена в круг, значит не пропала и должна че-то помнить. — Как ты это себе представляешь? — Просто поедем за ними, только надо дождаться, когда они наконец поедут, а они стоят и ждут че-то, — переминаюсь с ноги на ногу, быстрее блин. Наконец, вижу, как она едут. — За ними, — коротко говорю я таксисту. — И только попробуй, их упустить, я сатанистка, быстро на тебе куклу Вуду сделаю, при желании, — мы срываемся и едим за ними, Юля только мотает головой и тихо смеётся, неожиданно находит мою руку и сжимает её, а потом притягивает меня к себе и обнимает за талию, я прижимаюсь к ней и кладу голову на плечо, классно, зарываюсь носом в её волосы, от них исходит аромат роз, кайф, у неё и должен быть такой аромат. Я смотрю за автобусом, я надеюсь этот придурок ничего не поймет. Там кажется эта мразь тоже есть. Ой, то есть директор, простите. Мы тормозим, выбегаю первой, Юля только закатывает глаза. Блин, расплатиться, а пофиг. Где, где? Вот она! Ладно, действовать! Бегу прямо на неё и врезаюсь в неё, видать немного переборщила, мы одновременно упали, а содержимое её сумку рассыпалось. — Черт, простите, я такая неуклюжая, я просто так спешила, экзамен в универе, ну теперь точно не пустят опоздала, — тараторю я. — Давайте я вам помогу, — че у неё тут важного, визитница с карточками рассыпалась в неё и положим. — Ничего, ничего все в порядке, все хорошо, я не сержусь, преподы такими бывают, — улыбается она, я незаметно пихаю в её визитницу фотку, она слишком увлечена сбором своей косметички, не замечает, отлично, сегодня банально уже увидит, как в магазин пойдет. — Все, все, спасибо, — улыбается она. Быстро вскакиваю и бегу к Юле. — Обратно, — они оба недоумевающе на меня смотрят. — Что? Нам надо узнать, что там было раньше? У меня нет интернета в телефоне. — Мелита, а теперь можешь рассказать, что было на этом фото? — спрашивает Юля. — Я ей написала послание, помнит ли она тех, кого забрали и если было что-то странное, то пусть позвонит. А теперь ко мне домой, и все делаем быстро. И правда быстро, ну насколько это было возможно, конечно. — Мелита, можешь объяснить, что черт возьми происходит? Нет, я понимаю, но можешь объяснить, к чему такая спешка? — Юля бежит за мной, на бегу снимаю обувь и включаю компьютер. — Оля говорила о пропаже этих девочек, точнее о том, что их забрали. Но, учитывая, что были девяностые, у меня вопрос, а все ли мы знаем, о тех временах. Не знаю, может найдется какое-то анонимное интервью? Забиваю, детский дом сто тридцать пять Москва. Сначала, конечно, высвечивается сайт, но дальше шел пост из «ЖЖ». Так, а вот это уже интересно. Открываю. — Юль, иди-ка сюда, кажется нашла, я конечно понимаю, что в интернете верить всем нельзя, но думаю, ничего страшного, если мы попытаемся проверить его рассказ на реальность. Или, кто это пишет? Чеширский кот какой-то. — Знаете, прошло столько времени, с того момента, как я наконец-то выпустился из этого детского дома, но воспоминания они с каждом годом все сильнее накатывают на меня. Я не знаю, почему так, ведь, если подумать объективно, то моя личность не травмировалась там, ну, как потравили меня немного в начале, да и все, я не считаю это чем-то страшным. Кого-то одиннадцать лет травят в школе, а меня всего первый месяц моего пребывания. Сейчас я понимаю, почему воспоминания становятся такими явными. Мне было наверно лет десять, когда я влюбился в девчонку из этого детского дома, она была старше, лет семнадцать ей было, скоро выпуск. Она была первой девчонкой, главной красавицей, заводилой, но при этом она не обладала плохими привычками, как многие подруги, сигареты не пробовала, не пила, а ночами делала литературу, пока все сбегали гулять куда-то. - Мы с ней понятно мало общались, но в те, короткие мгновенья, которые мы пересекались, она была очень добра и мила со мной. Все изменилось как-то резко в её поведении, я это точно помню, тогда это все заметили. Я помню, как был вечер, она была, как всегда красива одета, короткая юбка, каблучки, топ, который открывал проколотый пупок, тогда она шла в сопровождении директора, да я помню. Точно! У нас с ней был секрет, она доверила его только мне, её забирают приемные родители. Но потом, я помню это было ночью, я вышел из комнаты, чтобы выпить воды. Я увидел её в сопровождении директора, она была вся заплаканной, макияж потек, волосы свалялись, одежда растянутая, она увидела и начала махать мне, чтобы я уходил, но я поднял крик, кричал, что они с ней делали. - Тогда меня на месяц упекли в психушку это была популярная тема там, не знаю, как сейчас. Помню, что я вернулся и увидел её, она больше не была такой яркой, тогда ползли слухи о том, что случилось, а потом ночью я помню, я думал может и смогу найти и поговорить. Голоса раздавались из кабинета директора, точнее какие-то стоны, женские, стоны удовольствия. Она вышла и шикнула меня, чтобы я не кому ничего не говорил. А потом её снова увезли и она вернулась опять грустная. А потом она очень резко пропала с горизонта, но кажется она просто ула в колледж и поселилась в общагу. Знаете, я решил провести собственное расследование, если так можно выразиться. Я поднял историю района Капотни за девяностые года, оказалась, что там действовал бордель, и сейчас он там тоже есть. Вы можете называть меня больным параноиком, но почему по вашему мнению старшеклассница плакала в тот день? У меня нет контактов Сони, и в бордель я не могу вот так прийти, что я им скажу. Меня смущает ситуация с Соней, я не знаю, где она, что с ней сейчас, если вы располагаете какой-то информацией, то просьба написать мне в личку. — Юля, её зовут Соня. Где этот бордель? — Мелита, подожди, но что мы скажем? Нас же вообще могут не пустить. — С хрена ли? Скажем, что хотим девочку, по отзывам говорят раньше была у вас, вот снять хотим, у нас и фото есть. Юль, мы же ничего не теряем. Ты пойми, что от этого возможно зависит жизнь моей Лизы! Я в душе не знаю, где она, но если мы раскопаем, то найти Лизу будет просто. Пошли, давай! Да, оказывается бордель был под носом. Небольшой бизнес-центр, с самого края притаился салон красоты «Эсмеральда» про который говорил кот. Дергаю за ручку, внутри оказался больше, чем думала. На первый взгляд рил обычный салон, девушка за стойкой регистрацией, диванчики журнальный столик, ваза с конфетками. — Нам вдвоем девочку снять, — тихо говорю я, она кивает. — Хорошо, есть такие, вы хотите какой-то конкретный типаж? — Ну типа того, если тут будет та, что хотим, вдвое больше заплатим. Вы тут давно работаете? — Года три всего, — улыбается блондинка, ей наверно столько же, сколько Юле, даже одета строго, только мейк очень яркий. — Нам девочка с фото нужна, по отзывам давно работала, и очень хорошо, — она удивленно смотрит в телефон, потом на нас. — Давайте я вам хозяина позову, он может владеть такой информацией, он тут с девяностых работает, — она стучит каблуками и идет по коридору, открывает какой-то кабинет и что-то тихо говорит. Да, я так и представляла его себе. Лет под пятьдесят, толстый, лысый, в черном костюме. — Дамы, — улыбается он. — Хотите экзотики. — Хотим девочку с фото, по отзывам очень хорошо работала, — он всматривается, вижу, как глаза округляется и закрывает рот рукой. — Твою мать. Я помню её, — он морщит лоб. — Дело очень давно было, я тогда пацаном был, только в бизнесе начал этом крутиться. Я помню её. Пришла с каким-то мужланом, наверно ровесник мой. Смотрела как-то очень грустно. Я вообще не понял, что происходит. Потом кажется, он сказал, что она прошаренная, запросил ей клиента, ну у меня был один. Спросил, что вообще, как рассчитывать. Он сказал продажа девственности. Я подумал окей, спросил будет ли еще работать, он сказал оформлять. Я оформил. А потом слышу крики, плач, стоны и просьбы прекратить, я не дернулся тогда, подумал, что ломается, ну знаете, переживет. Норм все будет. Через час вышла, еле живая, пятьдесят тысяч заплатил тогда. Но больше она не появилось. А потом я увидел во дворе детского дома, все я тогда, понял. Надо было сообщить наверно, но побоялся, я был на коротком поводке. Вообще не было, другую не хотите? — Нет, — отвечаю сквозь зубы, громко хлопаю дверью, Юля смотрит на меня, а потом со всей силой бьет каблуком замерзшему куску льда и тот разлетается в щепки. Достало! Все достало! Не могу больше во всем этом участвовать! Не хочу даже больше в этом копаться! Почему я должна все это делать? У нас есть органы, хреновые, но есть. Пусть они со всем этим разбираются. Почему я должна копаться во всей этой грязи? Почему? Я меньше в своей жизни хотела узнать, что девочку из детского дома, где пропала моя подруга просто продал, как товар директор, да и что продал?! Её девственность черт возьми! Так и что по итогу, этот чертово сутенер все прекрасно видел и молчал, молчал, как конченный мудак! Говоря, что он так бедненький испугался, что менты его прижмут, и как он тогда жить будет? Это все чертовы отмазки, менты тогда жили параллельно с сутенерами, пусть он мне рассказывает мне сказки, они отлично крышевали и крышуют их до сих пор, максимум, что ему бы пришлось сделать, это отдать немного больше денег, чтобы от него отстали. Но тогда он мог спасти эту Соню от всего того, что произошло. Но ему было просто похуй! Всем в этой стране на друг друга похуй! Всем! Только вот теперь я не понимаю, почему красивых тоже забирали? Или это был единичный случай? Может он таким образом хотел попробовать на ком-то, но тогда получается что-то пошло не так? Раз, по итогу она как минимум все еще здесь? Хотел узнать, насколько реально продавать девочек в бордель? Только вот не задалось, и это странно. Исходя из некой логики событий, так поступали с теми, кто был совсем уж бесхозным, чью пропажу или нечто криминальное не заметили бы родители, получается позже вскрылось, что за неё есть, кому постоять? А он мог не знать всех подноготной родословной и биографии? Хотя возможно, может у неё объявилась какая-то старшая сестра или тетя, про которую вообще никто не знал, или мать резко начала исправляться и приезжать, тогда это все объясняло. Но тогда новый вопрос, почему она трахалась с ним, и ей было круто, и почему она сейчас спонсор, и спокойно все делает и снова рядом, почему, после того, как её продали, она резко на него прыгнула? Юля выдыхает и берет меня за руку. — Мелита, пошли ко мне? Я думаю, нам на сегодня хватит, да? Пойдем, как относишься к тому, чтобы приготовить десерт и потом он достанется только нам? — она улыбается. — Давай, пожалуй это лучшее, что может произойти за этот дерьмовый день, — она поджимает губы, снова прячет наши руки в её кармане и мы идем к её дому. В её квартире только кажется позволяю себе расслабиться, еще с того момента, когда я оказалась у неё эта квартира у меня ассоциируется с какой-то безопасностью и заботой, что ли? Это странно. — Ты проходи, — Юля улыбается. Кухня, класс, давайте повторим американский фильм, где влюбленная пара готовит. — Ты не против, если я нарушу твои планы, и мы сегодня приготовим одно пироженное. Но мое? — облокачиваюсь на стол, и склоняю голову на бок. — Окей, — Юля щурится от неожиданно появившегося солнца улыбается. — Как называется? — Vecrīga. Без понятия, как на русский. Короче, — открываю холодильник, так ща найдем. Так молоко, сливки, масло, яйца, творог. — Так нужен сахар, мука, пудра, вода, соль. — Окей, слушаюсь, — смеётся она. Нахожу у неё сотейник, так вода, соль, масло, сахар, молоко. Юля стоит рядом и улыбается, потом подходит ко мне, чертовски близко, так что ощущаю её аромат её духов, прижимается ко мне и обнимает за талию. Утыкается носом в мои волосы, прикасается до моей руки, начинает вместе со мной помешивать, а мне страшно вдохнуть. Добавляю муку и немного мешаю, после чего снимаю с огня. Юля забирает у меня сотейник и начинает перемешивать, я добавляю пару яиц. После чего занимаюсь кремом. Тесло в духовке, крем в холодильнике. Усаживаясь на её колени и прижимаюсь к ней. — Есть одна маленькая просьба, — тихим голосом говорю я. — Загрузи меня по полной, пожалуйста. — Что? Мелита, ты о чем? — Всякой вне урочкой, пусть я буду вести все, не знаю, все, можешь только мне все отдать. — Мелита, куда тебе? Хочешь, окончательно сломаться? — Я не сломаюсь, я только отвлекусь от этого всего. Пожалуйста, я не могу больше так, справа, изнасилование, слева, Лиза, а по середине я. Пусть прямо будет творчество, иначе я точно вздернусь, Юль. — Тише, ну чего ты? Если хочешь, то… Но ты выдержишь? — Я выдержу, только загрузи. Кстати, готово. В тесто фигачим крем, норм. — Вкусно, — выдает Юля. Мы сидим на диване в обнимку, поедаем пироженные без чая и без другой хрени. Черт возьми, это наверно самое крутое, что у меня могло быть в отношениях с девушками. Я конечно, понимаю, что у нас нет пока с ней каких-то официальных отношений, но от этого не становится менее лучше. Мне сложно как-то оценивать то, что она чувствует ко мне, но я точно могу сказать, что может это пока простая дружба. Может ей вообще нужен был кто-то вроде меня? Я не верю в такую хрень, как судьбу предназначение, но знаете, может порой людям нужен кто-то противоположный? Просто, я так давно не ощущала подобных простых чувств, я не прошу о какой-то невъебенной любви и огромных доказательств проявления любви нет, мне просто не хватает человеческого тепла и какого-то участия в жизни. С мамой такого не было уже полгода, а с Юлей, я чувствую, что она находится здесь рядом, что нет болезни под противном названии «депрессия», которая сжирает её, с ней возможно радоваться вещам и она может показать и дать мне те эмоции, которых мне так не хватает. С ней просто круто. С Анитой такого не было, сейчас вспоминая и анализируя наши отношения, я порой задаюсь вопросом, а что с ней все-таки было? Кроме секса ничего не приходило в голову, мы трахались у неё, потом мы обсуждали что-то, но основном это был секс, сейчас мне кажется что у нас ничего кроме физических отношений не было, мне сложно вспомнить такие моменты, она многому меня научила в нем, может для нее это была просто игра, обучить неопытную девочку, все, что сама знает. Может я для нее была чисто проектом, учитывая, как легко в её постели появилась новенькая, сейчас я так и думаю. Только она не ожидала, что её проектом и попыткам научить сексу может прийти конец, сейчас мне кажется, что она не любила меня, если любила, то не изменяла, я любила. А она… Может реально хотела девочку? Я не помню, чтобы она мне так помогала и впрягалась за меня говорила, что все будет хорошо, но я не чувствовала от нее того же, что получала от Юли. Была глубокая ночь, передо мной лежал ватман, я продолжила схему, Соню, которую продали, пока мало, что сходилось, слишком много действующих лиц. Соня, Лиза, Маша, Дима, а связи нет, только с детским домом повязаны. Устала, я устала копаться в этой грязи. Я поднимаю голову вверх, резко моргаю, снова. Нет, нет, скажите, что это прикол? Я резко отшатываюсь, но он надвигается на меня. Фотограф продолжает двигаться на меня, прижимаюсь к шкафу, Дима, я буквально чувствую, как они окружают меня плотным кольцом, я в ловушке, в ловушке! Я вижу по середине Самиру. Она тянет ко мне руку. В какой-то момент падаю на пол, голоса, голоса. — Ты такая красивая, я бы снова тебе трахнул? Умеешь делать минет? — А твоя Лиза у меня, а ты роешь не там. — Мелита, на небесах весело! Мне грустно без тебя. Я закрываю уши, и кажется захожусь в громком крике.