Я люблю вас, Юлия Олеговна!

— Оль, слушай тут такой вопрос… — Мелита, солнышко, давай позже, у меня тут пиздец, пиздец полный! Чертов мотоцикл Степы! Мелита, я щас в больницу. Я перезвоню тебе обязательно вечером, хорошо, — Оля бросает трубку, окей. Был уже темный вечер. Оля перезвонила, но я сказала, что вопрос уже решился. Ей сейчас не до этого всего, откровенно. Не хотелось грузить её своими дополнительными проблемами. Сама уже как-нибудь справлюсь задолбали все. Поджимаю губы передо мной снова лист бумаги, на котором я рисую. Знаете, я бы не хотела делать аборт никогда по факту. Если бы мне сейчас было лет тридцать и мы жили бы вместе с Юлей, ну бы с ней точно сделали это как-то через медицину, но это все к чему. Делать аборт это меньшее, что тебе хочется делать в свои семнадцать, особенно, когда я не была в этой ситуации как-то что особа виновата и причастна. Ну это же не я ему предлагала без презерватива. Идеальная семья, идеальный ребенок у меня по факту идеальной семьи никогда не было. Была мама и мудак, который окончательно сломал нас с ней, я не знаю, куда сильнее можно было зайти. Я откладываю карандаш. Да уж идеальная семья. Самира бегает по столу, осторожно беру её на руки и утыкаюсь носом в нее, на неё начинает идти из моих слез. На рисунки идеальная семья. Мать, которая может свободно заниматься дизайном одежды, и которая спокойно её делает, её никто не контролирует, никто не против того, что она постоянно встречается с известными чуваками, рядом отец, который все-таки смог построить этот чертов бизнес, который никого не контролирует, не бьет и не домогается, старшая дочь, которая спокойно живет в своей субкультуре эмо, предки в курсе её ориентации и никто из них её не осуждает, отец все узнает и спокойно к этому относится, от него можно не скрывать свою личную жизнь и также можно рассказать, последняя младшая дочь у неё нет никаких проблем, она просто понимает, что живет в максимально комфортной семье, стены, которой никогда не рухнут. Я смотрю на лист и вешаю его на стену. Знаете, я так устала уже. Может проще его и правда родить и оставить и воспитывать, может это какой-то странный шанс, что я смогу переиграть этот чертов сценарий? Самира лижет мне лицо. Самира. Черт возьми. Утром просыпаюсь снова от будильника. Ого, мама уже ушла? А чего так рано? А, пофиг. Надеюсь, мне завтрак оставили? Отлично, оставили. Быстро съедаю горячую яичницу. Кладу корм Самире. Эта прожорливая морда быстро бежит, глажу её. Ладно, что по шмоткам. Открываю шкаф. Ну давайте, хоть в одежде будут краски. Желтые легинсы, розовые туфли, черная футболка с большим принтом розовой помады, розовый ошейник, и черный браслеты. Отлично, сумка, учебники. Холод, ветер в лицо, так что больно. Зайдя в школу резко останавливаюсь. Вот ведь решила выйти, а. День прощения с теми, кто погиб в той бойне. Вижу огромную доску со множествами снимками жертв. Столик, на котором стояли кажется те же фото, но в рамках, я моргаю, беру толстую свечку. Глазами ищу Карину, отлично, нахожу ставлю свечку и боязливо оглядываю людей. Только сейчас замечаю на доске свое фото и фото Юры, так это уже интересно, незаметно отрываю их. В этот же момент сталкиваюсь взглядом с директрисой. — Явилась наконец-то в мой кабинет живо, — шипит она сквозь зубы. Непонимающе иду за ней. Сажусь и понимаю, что становится очень неуютно от её взгляда и от всего того, что происходит. — Пока ты там решила свои проблемы и пыталась бороться за справедливость, — насмешливо начала она. — Оказалась, что несправедливость была здесь, — резко замолчала она, в упор посмотрела на меня. — Мы тут нашли один очень интересный фрагмент твоей жизни. Точнее, он подозрительно связан со стрельбой Юры. А конкретнее форум, где ты писала какой-то странный рассказ, где описывала, как происходит расстрел всех. Может объяснишь мне все это? — А вы объясните, почему похоронили меня? — достаю фото, черт тот фанфик! — Мелита, не пытайся показаться крутой. Я навела справки, что за связь с преподавательницей в прошлой школе? Ты подумала, если вдруг начала топить за девушек и честно рассказала о том, как тебя бедную изнасиловал фотограф, то сразу смелой стала? Думаешь, если помогла раскрыть, куда делась Лиза, то теперь можешь делать, как и что хочешь? Ошибаешься, адекватные люди понимают, что защищаешь каких-то шлюх, причем вместе с главной шлюхой этой страны, которая еще какой-то там фонд открыла. Ты либо уходишь из этой школы, либо я сообщаю в органы об этом странном рассказе и стобой уже общаются, не хочешь к нему? Перестукиваться будете. И еще одно, нам тут больные не нужна. В Евопе своей считайте, что если девочка с девочкой спит или мальчик с мальчиком это нормально. Мне это гомосятина в школе не нужна. Не надо наших детей развращать, — она выдыхает и выпивает стакан с водой, долго учила интересно? — Не избавитесь вы от меня так просто, и да, чтобы всем было хуже, а конкретнее вам, я специально останусь в этой школе. Я не умру вам на зло, — встаю и громко хлопаю дверью. Машинально проталкиваюсь сквозь толпу, поднимаюсь на третий этаж, открываю кабинет Юли. Она здесь. Увидев меня, крепко обнимает меня. И только сейчас я могу позволить разрыдаться при ней. — Мелита, Мелита, можешь мне все рассказать? — она крепко обнимает меня. — Я на твоей стороне, слышишь? Я всегда буду на твоей стороне, мне плевать, что говорит эта сучка-директриса, я хочу разобрать в этой ситуации. Объясни мне, — чувствую, как она осторожно сажает меня за парту, сквозь слезы вижу две кружки горячего чая и шоколад. — Объясни мне, — осторожно убирает челку с моих глаз и я чувствую, как её пальцы вытирают слезы с моих щек. — Ну был такой фанфик, но он писался чисто по приколу. Я не хотела никого расстреливать. Чисто по приколу писала его на форуме, у него даже читатели были, всем зашло, последняя глава вышла в день бойни. Но это бред пытаться это как-то связать. А про ориентацию ты тоже теперь знаешь, да? — поднимаю на неё свои глаза. — Да, но это неплохо, мы не можем это выбирать, это же твоя жизнь, школа не имеет право в неё никак лезть. Мелита, я честно не знала, что такое происходит. Даже не догадывалась, теперь понимаю, почему. Молодой педагог, с тобой хорошо общаюсь, меня не посвящали в эти дела, я бы остановила, если бы могла. Мелита, ты вообще, что собираешься делать? — Найти тех, из-за кого он всех расстрелял, а пока мне просто хочется сбежать отсюда, уроков ведь все равно нет? — Тогда сбежим вместе, — Юля улыбается. Я не считаю себя виноватой в этой трагедии, ну точнее, как этот фанфик никакой роли не играет. И вообще, где все были раньше, если так боялись за какое-то иллюзорное будущее всех их? Можно получается все-таки убийце учиться в школе? Можно? Хер, я им куда уйду. По крайней мере из-за Юли. Я не хочу здесь ничего бросать. Но это просто отвратительно, я бы не расстреляла школу по одной простой причине, потому что тут училась Карина, которую я на тот момент очень любила, не знаю любила ли она меня, но я так точно её любила. Просто из-за неё бы ничего не сделала, просто мне теперь черт возьми так страшно. Я чувствую себя каким-то монстром. Хотя, может все так и есть? Меня ненавидит мой психолог, у которого я хочу сделать аборт, меня ненавидят в школе, у меня вопрос, а кто-то испытывает ко мне типа другие чувства? Не знаю Юля под вопросом, потому что мне страшно от того, что она может увидеть во мне тоже, что видят все. Хотя, может это Юля заблуждается и на самом деле все так, как видят все. Я и правда тот монстр. Но печатаю тот фанфик, я не думала о том, что по итогу произойдет какой-то расстрел, я просто угорала. Ну точнее, как. Я не знаю, по-моему все становится только хуже, раньше были проблемы только с этим чертовым абортом, а теперь все знают, о моей ориентации, все знают о том фанфике, кажется эмо в России теперь точно будут ненавидеть. И я вообще не понимаю, а может ли мне грозить что-то реальное? Не знаю в этой стране дают сроки за фанфики? Видимо могут дать. Россия все-таки очень странная страна. Я просто устала. Очень сильно. Опять. На автобусе мы с Юлей добираемся до кладбища, на котором была Карина. Юля поджимает губы и смотрит на меня. Я кладу черные розы. — Ты её любила? — неожиданно спрашивает Юля, мы уходим с этого стремного кладбища, в тот самый заброшенный парк, в котором мы тогда нашли пару котят. — Да, она была второй по счету, кого я любила, — мы садимся на скамейку, припорошенную снегом. — Ты считаешь, что это плохо? — заглядываю ей в глаза. — Нет, — она улыбается. — А можешь мне рассказать? — неожиданно спрашивает она, прижимая меня к себе. — Первый раз это было в Риге преподша в моей школе она сильно старше было, лет тридцать. Вела литературу и русский с ней в первый раз все произошло. А потом я узнала, что она мне изменяет с такой же малолеткой. И Карина была второй, но я думаю она не знала и была не такой. Мы просто с ней круто дружили, но я хотела намного больше. — Скучаешь по ней сейчас? — Скучаю, как по человеку, который был просто отличным другом, а как по девушке, которую любила нет. А ты? Были у тебя какие-то отношения? Может есть? — Были, да с одним парнем. Ничего особенного, так повстречались годик, поняли, что нам не круто и разбежались. Точнее я поняла, что мне такой не нужен и послала его. Мы активно занимались сексом и он сделал один раз без презерватива, семью захотел, я его нахер послала сразу же. — А сейчас кто-то есть? — Нет. — А ты думала, что возможно сможешь и с девушкой? — Не рассматривала такой вариант честно, — она смущается. — Но не отрицаю, что такое могло бы быть, — снова улыбается. Значит шанс есть. Мне не хотелось уходить из этого на первый взгляд странного парка, который вообще находится рядом с кладбищем. Но это не напрягало, я чувствовала, что я давно не могла так спокойно открываться каким-то совершенно посторонним людям, которые бы так спокойно меня понимали. Просто в Риге все понимали да, но я считаю это просто из-за школы и того, что там учились адекватные дети, а не какая-то маргинальщина, как здесь. Этого очень давно не было, чтобы здесь в этой чертовой стране я почувствовала, что мне можно не бояться быть собой. Юля меня понимает. Юля меня не осуждает. Черт возьми, это лучшее, что могло в принципе произойти. Здесь я не могла найти такого человека. Карине я не могла рассказать о своих чувствах мне во-первых было чертовски страшно, что наш крепкий мостик дружбы упадет, и что она просто испугается меня и моим чувств, начнет избегать, мне не хотелось это рушить, я думала лучше сохранить эту иллюзорную дружбу, которой была моя безответная любовь. И во-вторых я боялась, что она просто всем растреплет, да не очень хорошие мысли были про нее в голове. Но это жизнь, если бы она не приняла, то она бы точно всем рассказала ей и поверили, и послушали, потому что самая популярная в паралелле, самая красивая, та с которой с которой все хотят дружить, та, с которой все хотят переспать, никого не смущал даже тот факт, что она вообще была готкой, что было сродни табу в этой тупой школе. Я не хотела, чтобы слухи о том, кто мне нравится поползли по всей школе, репутация у меня была итак не очень из-за октября, а тут еще такое бы всплыло. Но видать боялась я на тот момент зря, по итогу все итак вскрылось. Я надеюсь меня по итогу не убьют. Уж слишком часто я слышала какие-то сводки, когда решили убить, ну просто потому что не такой, как все. Вот только бы со мной похожего не произошло. Телефон резко звонит. Да, кто тут портит мне романтический момент. — Я рожаю! — услышала крик Лизы, как вовремя. — Адрес, — коротко говорю я. — Юля, у нас тут ситуация, — показываю ей адрес. — Я услышала. Поехали, — заигрывающее улыбается, это что-то новенькое. По долгим пробкам мы приехали, когда Лиза уже родила. Я захожу в её палату, она прижимает к себе. Стоп, а кто у нее? — Мальчик, — она улыбается, я смотрю на неё в упор, жду, что скажет дальше, жду её вердикта. — Оставлю его, — она снова улыбается. — Не могу здесь бросить, не знаю, столько всего произошло. Не могу. — Лиза, ты ведь… — Мелита, я знаю, что меня Дима изнасиловал я это поняла там, но я люблю его, то что он от насильника не делает его каким-то плохим для меня. Я смотрю сквозь прозрачную дверь в холл больницы. Девушка может возраста Юли. Она громко кричит и кажется вообще на истерике какой-то жесткой. — Я не хочу! Я не хочу его рожать! Я вас всех ненавижу! Ненавижу вас чертовы врачи! Чтобы вы блять сдохли! Это из-за вас я не сделала аборт! Вы дотянули! Я не хочу его рожать! Просто разрежьте меня и все! Я не хочу! Он от этого гандона, что изнасиловал меня! Я умру! Я умру, пока его рожу! — слышатся её истеричные крики. Лиза продолжает улыбаться. Я не знаю, что будет со мной, если я сейчас решу его оставить, то смогу ли я его полюбить, как Лиза? Смогу ли я потом также беззаботно сидеть и улыбаться, прижимать его и говорить, что не кому не отдам? Она ведь тоже хотела сделать аборт, но по итогу она полюбила, хотя изначально не хотела. Хотя мне кажется она уже на протяжении беременности была все-таки как-то настроена, чтобы его оставить, а не так, чтобы отдать в добрые руки. Но с другой стороны, кто мне дает гарантию, что я не буду на такой же полнейшей истерике, как та девушка? И понятно, что мы с ней кажется очень похожи, что она также пыталась избавиться от него при помощи аборта. Мне страшно. Знаете, смотря на эти два крайности. Я понимаю, что наверно не хотела бы ничего из этого. Потому что это две какие-то абсолютно сумасшедшие крайности. Я не хочу становиться матерью в семнадцать лет и радоваться этому яркому событию, что теперь в моей жизни все восемнадцать лет ничего кроме ответственности, заботы, криков, оров не будет. Что у меня будет затворническая жизнь, только младенец, который постоянно, что-то требует, потому что ему надо внимание. Никакой учебы и будущего. И просто ненавидеть этого ребенка все девять месяцев рожать в какой-то агонии терпеть отвратительное отношение врачей к себе, потому что все знают, что никто не любит рожающих малолеток, никто не любит эмо, и никто не любит, когда от ребенка отказываются. И вообще смогу ли я отказаться от него, когда увижу, может во мне просто взыграет совесть и я не смогу, но совесть это не любовь, что мне делать с ним потом? В таких ситуациях ребенка малолетки могут записать на её мать и она в таких ситуациях и воспитывает. Но я не могу. У мамы итак депрессия, куда ей еще одного орущего младенца, который мне просто кажется, что убьет ее. И мне страшно за себя, что меня легко накроет послеродовая депрессия и я его просто убью, и что потом из-за урода от насильника мотать огромный срок. Либо его убью, либо себя, либо обоих. Я не хочу ничего решать. Почему не может все самое решится. Я не просила этого ребенка. Я не просила решать такие страшные и стремные и жуткие вопросы в семнадцать лет.