Я люблю вас, Юлия Олеговна!

Я стою перед большим серым зданием с решетками на окнах, нет я не пришла навещать Лизу, с Лизой сейчас тем более все было непонятно, сказали, что в момент убийства она была невменяемой, и вроде бы теперь её должны принудительно лечить в психушке. А я не знаю, что лучше. Я смотрю на эту махину и нервно сглотнув открываю дверь и слышу, как она громко хлопает за моей спиной. Видимо заметив мой напуганный взгляд, мужчина который сидел на входе и что-то писал сразу оживился. — Я записывалась на сегодня, — тихо говорю я опуская глаза. — Паспорт, — быстро показываю пошли. Длинный коридор, множество камер, я иду за ним, стараюсь не отставать, отовсюду лязг дверей и каких-то цепей будто, я слышу громкие мужские голоса, их крики, а потом все затихает, кажется теперь орут на них. Открывается комната. Комната для свиданий. Внутри все екает. Нас отделяет только перегородка. Я сажусь на табуретку и ерзаю. Беру телефонную трубку. — Привет, пап, — тяжело вздыхаю я, а на глаза вмиг наворачиваются слезы. Знакомьтесь, Анвар, мой отец, но вам он известен, как мудак, который бил меня и маму. Смотрю на него, я не видела его с последнего заседания суда. Он кажется не изменился. Такой же жирный, даже не похудел, с щетиной, взлохмаченные черные волосы и уставшие глаза, на лице куча морщин, хотя нет, как раз изменился. Видно было по лицу, что ему тут плохо. — Я не думал, что ты захочешь со мной мне встретиться, — криво усмехается. — Я бы тебя не видела еще, столько же. — Я вам письма писал, ответа не было, — похотливо улыбается. — Потому что мама вскрыла вены, когда твое письмо нашла, чуть сиротой меня не оставил из-за своих выходок. — У вас еще мама моя есть. — Теперь нет, сам думай, что это значит, — пусть помучается, хотя нет, бабушка наверно единственная, кто не бросил его тут. — Ты вообще, зачем пришла? Показать, какой я мудак у тебя? — Мне просто интересно, ты вообще сожалеешь о том, что произошло с Самирой из-за тебя? Ты осознаёшь это? — Послушай, я скажу то, что сказал на суде в этом нет моей вины, она случайно под руку подвернулась. — Не ври! Она была неслучайно! Ты сначала ударил её, а потом начал добивать! Как ты мог вообще?! Как ты посмел! Она была твоя любимая дочь! Ты противоречишь сам себе! Это из-за тебя всё! Из-за тебя мама в депрессии, из-за тебя она чуть не вскрыла вены, из-за тебя мы в этот сранный город переехали! Из-за тебя! Мама все всегда делала ради тебя, чтобы все сохранить, но ты просто рушил все, что можно, и тебе это стало мало в один момент, и ты решил лишить меня моей сестры, а мамы ребенка. Знаешь, что я жалею, что та ваза, которая в тебя после этого полетела не убила тебя. — Тогда, зачем ты тут просто показать, какой я мудак? — Мне надо все прекратить, я думала, что ты что-то понял, но ты только подтвердил мои мысли, — кладу трубку и убегаю. В магазине покупаю двадцать штук розовых роз, Самира их любила и еду на кладбище. Я быстро нахожу могилу своей младшей сестры, которой теперь всегда будет десять. Самира испуганно плакала, прижавшись ко мне, в правой руке я держала ручку и пыталась сосредоточиться на задачи по математике, да хотя бы просто понять её, другой я обнимала Самиру, которая сидела на моих коленях крепко прижавшись ко мне. — Мелита, он её точно убьет в этот раз, папа её убьет, Мелита, нам надо помочь, — она тянула меня за руку. — Самира, пожалуйста, мама всегда говорит не высовываться и сидеть тихо, они сами разберутся. Из гостиной раздался грохот. — Он там все крушит, как волк в сказке про поросят, Мелита, мы рухнем, — Самира заплакала еще сильнее. — Тише, Самира, умоляю тебя не плачь, все скоро прекратится с мамой все будет хорошо. Хочешь, «Чародеек» посмотрим? Или стерое-картинки? Тут новый журнал с ними вышел, — протягиваю ей. — Мелита, я не хочу, мне страшно, — она плакала еще громче, закрывая уши руками. Я слышу громкий крик мамы, Самира и сама кричит, а потом испугавшись, закрывает рот ладонями и сжавшись прячется под мои волосы и закрывает уши. На секунду все стихает, а потом мудак начинает орать громче, а удары слышатся сильнее. Я осторожно пересаживаю её на диван. — Я пойду посмотрю, что у них там, а ты просто посиди здесь, хорошо, когда все закончится, я приду, — улыбаюсь и тихо прикрыв дверь в нашу комнату резко врываюсь в гостиную. На секунду замираю, кажется даже голова начинает кружится. Мама была прижата к стене, лицо фиолетовое, глаз почти не видно. Из глаз неустанно текли слезы, увидев меня она отрицательно замотала головой, а я только увидела, как у мудака блеснул нож в руке. Я хватаю его за футболку и пытаюсь оттащить. — Отпусти! Отпусти её! Мудак, мудак! Ненавижу, отпусти её! — меня срывает, я только чувствую, в этот момент я чувствую острую боль на скуле и отшатываюсь, скула сильно порезана, от ухо до подбородка длинный порез, поджимаю губы, прикасаюсь ладонью к нему, зажимаю и тяжело дышу, от боли кружится голова и словно парализовало. Я слышу громкий крик Самиры, она влетает в комнату, пытается оттащить, но мудак резко бьет в голову, она падает. Мы замираем, мы с мамой переводим взгляд друг на друга, я силюсь подняться, не успеваю среагировать, как мудак начинает резко бить ногами в живот и голову Самиры, я вижу, как только её тело дергается и трясется под ударами, из головы и рта течет кровь. Карие глаза обращены куда-то в пустоту. Я облокачиваюсь на диван и со всей силы запускаю в него в вазу, попадаю в голову, он заходится в крике и приваливается к стене. Я подползаю к Самире, прощупываю пульс, которого уже не было. Я кладу розы и сажусь на лавку. Смотрю на её фото. Как сказали врачи, которых мы вызвали в тот же момент, спасать там было нечего, она умерла после первых нескольких ударов, когда лежала уже на полы, реанимировать и пытаться снова поселить жизнь было невозможно. Её сразу увезли в морг. А мудака в СИЗО, а потом суд. Сначала говорили про аффект, но потом провели психологическую экспертизу, сказали не было, был вменяем, когда это делал. Убил самую любимую дочь. Он всегда любил Самиру, а не меня. Это меня всегда радовало, она была его копией, смуглая кожа, черные глаза, темные волосы, он видел в ней себя. Она её любил, как я считала, безумно любил. Это была его любимая дочь. Он никогда не бил не орал на неё, в отличии от нас с мамой, и черт возьми, как же я этому очень тихо радовалась, мне было страшно представить, что было бы, если бы он бил нас всех втроем. Но теперь я считаю, что он не мог никого любить. Потому что с любимыми детьми так себя не ведут. Любимых детей не убивают. Я считаю, что это был просто монстр, который мог только иллюзорно это показывать, притворялся он по-простому. Он не мог никого любить. Просто потому что не знал, как это. Я ненавижу его. Из-за него все рухнуло, я любила Самиру, черт возьми я любила и люблю её, как и маму, я бы никогда не могла подумать о том, что моей сестры просто не станет. Что комнату, которую мы изначально делили на двоих станет только моей, остался диск и журналы с этими «Чародейками» все осталось лежит в моей большой картонной коробке в шкафу. Теперь вы понимаете, почему октябрь страшный? В октябре все произошло, мама очень быстро угодила в эту депрессию, я не удивленна, убийство ребенка твоим же мужем. А я ушла в загул, пошла по всем клубам, весь месяц я пила в них, ночь каждый раз новая, каждую ночь секс с новым челом, я ходила только в школу, где я видела маму, и то в школу ходила чисто, чтобы прийти, об учебе не думала совсем, поэтому начались проблемы, маму уволили, нас поставили на учет в ПДН меня хотели исключить, но пожалели. Была уже ночь, когда я закрылась в ванной, крепко держа в руках нож. Двенадцатая неделя, все, никакого тебе аборта, Мелита. Мама до сих пор не о чем не знала, а Юля кажется просто испугалась жить с беременной малолеткой, учитывая тот факт, что она теперь приезжала ко мне раз в неделю. Наверняка нашла себе парня, по любому все, как с Анитой будет. Единственное, что я поняло за это время, что я просто хочу исчезнуть. С того момента, когда Лиза совершила убийство прошел месяц с половиной, даже суд пока не назначили её просто мотали по всевозможных психиатрическим проверкам. Я поняла, что я не хочу так. Я вообще совершила огромную и ужасную ошибку, оставив этого урода. Да, я говорила себе, типа люблю, но по факту нет. Я просто боялась, что история повторится, что меня снова будут отговаривать от аборта, показывать странные фильмы водить по стремным священникам, которые будут втирать мне свою псведо-религиозную ересь. Я оставила этого урода, просто потому что боялась, что все снова будет также. Теперь уже нельзя так, через пару часов начнется тринадцатая неделя и аборт сделать будет нереально. Это странное состояние, у меня впечатление, что везде все черное и темнота, и просвета я не вижу, нет не единой белой точки. Меня ничего не радует просто. Хотя Оля пытается меня как-то что ли к жизни подвести. Но в жизни нет ничего хорошего. Я не знаю, просто везде темно, мне ничего не хочется делать, я буквально и последних сил поехала на встречу, мне ничего не нравится, меня даже творчество не втыкает, просто хочется лечь и умереть. И плакать и так громко, до хрипоты, пока воздух не кончится. Так плохо мне кажется не было никогда, когда Самира умерла мне и то было как-то более терпимо. Юля кажется ваще забила на меня. Раз в неделю я теперь её видела она приезжала хоть и на весь день, но меня это особо не радовала, мы созванивались на недели, но звонки были короткие она вечно куда-то спешила. Я её понимала, не осуждаю малолетка беременная не кому не нужна. Радовала, что хотя бы мама об этом не знала. Ну видать сегодня узнает. Мне просто очень грустно, плохо и все. Я не вижу смысла в жизни. В руках покрепче сжимаю нож, рядом со мной лежат две записки, одна прощальная и завещение. Ну все. Резко бью себя им в живот, в этот же момент рвано вздыхаю острая боль и оседаю, надо еще, еще. Снова бью, еще, еще. Вижу огромную лужу крови под собой, сознание уже пытается, еще. Темнота.