Тень президента

      Автомобиль изящно вкатился через распахнутые ворота и с грацией остановился у фонтана, который, словно ручеек средневековой поэзии, разливал свои воды перед порогом виллы с оттенками молочного мрамора. Вблизи от этой архитектурной фантазии находилось ещё одно недостроенное здание, в котором можно было обустроить фотостудию, мастерскую художника или даже гараж для автолюбителя с элитными пристрастиями       Недалеко от входа стоял альфа, человек, который воплощал в себе всю типичность французского шарма: невысокий, но привлекательный, с ароматом французской ноншалантности в каждом движении. Он переключился на английский язык, и в этот момент Тэхён осознал, что чувствует Юнги, когда находится в компании людей, поглощённых французским лингвистическим культом.       Тэхён был ошеломлён. В его понимании «домик» — это уютный двухэтажный домик, где нижний этаж может превратиться в милую кондитерскую, а жизнь второго этажа оставлена для простых бытовых радостей, как у дедули Пьера. Здесь же перед ним возвышалась не вилла, а целый особняк, который мог бы стать отелем в руках какой-нибудь старинной французской семьи с амбициями и капиталом.       — Тигрёнок, мы посмотрим этот дом и ещё три других здесь недалеко, — сказал Юнги, отвлёкшись от своего разговора с риелтором. — Выбирать тебе, так что…       — Подожди… Когда ты говорил о «помещении для кондитерской», ты имел в виду… это? — переполненный недоумением, Тэхён указал на великолепный особняк, где количество комнат казалось астрономическим числом.       — Согласен, то недостроенное помещение маловато, если ты хочешь построить кофейню, но можно его расширить, я думаю, — задумчиво отозвался Юнги. — Можем сразу поехать посмотреть второй вариант, это в нескольких метрах отсюда.       — Маловато? Да тут вся моя деревня поместится. Это же дорого, очень, — прошептал Тэхён, уводя Юнги в сторону от риелтора. — Когда ты сказал, что купишь помещение, я не это представлял.       — Я инвестор, не ты, — усмехнулся Юнги. — Не парься по поводу цены. Посмотрим-ка сначала. Если не понравится, всегда есть другие опции.       Тэхён устремил свой взгляд на архитектурный шедевр перед собой, на эту виллу, излучающую аромат роскоши, словно кадр из журнала для богатых и знаменитых. «А почему бы и нет?» — подумал он. Лёгким движением головы он дал знак риелтору, который с трепетом ожидания в глазах привёл гостей в убежище роскоши.       Риэлтор завязал прозрачный ораторский узел, рассказывая о династии архитекторов, вдохнувших жизнь в этот дом, его недостатках и достоинствах — всё на чистейшем английском. Но Тэхён, неразборчивый в этом языке меркантильных аффектаций, отпустил слова на ветер.       Его глаза с каждым шагом раскрывались всё шире, словно бутон, которому вдруг открыли путь к солнцу. Ведь дом этот был невероятно прекрасен. Молочные и бежевые цвета в интерьере сливались в бархатистую симфонию уюта, панорамные окна рисовали картины из морских легенд, а запах мебели из дорогих пород дерева, тонко переплетаясь в воздухе, создавал идеально гармоничный образ.       Но, возможно, самой алхимической частью этого пространства была кухня. О, это было святилище гастрономических искусств! Там царила плита, которую Тэхён уже давно встроил в свои мечты, там почивал хай-тек миксер и монументальная кофемашина — алтарь для тех, кто почитает кулинарные искусства.       А что же касается спален — их множество вряд ли могло оставить кого-то равнодушным. В хозяйской спальне, даже с уборной, открывалась панорама на море. Душ и ванная предлагали свои услуги не только в помещении, пахнущем чистотой и спа-кремами, но и среди высоких деревьев, настолько многочисленных, что ощущение было, как будто ты находишься не в доме, а в лесной резиденции.       Бассейн с великолепной террасой ждал своих посетителей в уединённом дворе, откуда был прямой доступ к пляжу и приватному пирсу. Рядом как будто случайно стояла небольшая яхта, явно тоже ждущая своего нового хозяина.       Невольно Тэхён уже жил этой жизнью — он видел себя, просыпающимся в белоснежной опочивальне, затем после лёгкого погружения в бассейн готовящим круассаны на этой мечтательной кухне. За мраморным столом, с чашкой кофе и газетой, он чувствовал себя как истинный аристократ современности. Он уже слышал шум леса, в котором расположилась его кондитерская, куда ценители изысканных десертов приезжали как на паломничество. И, конечно, шаловливые лапки двух щенков бегали по его мечтам, добавляя в них тепла и невинности.       Это место казалось идеальным, таинственным, завораживающим до такой степени, что даже самые фантастические сказки поблекли бы в сравнении. Здесь можно было не просто жить — здесь можно было вдохновляться, творить и, безусловно, любить, и любить не только в бассейне или возле бассейна, а даже среди этого мини-леса, ведь никто не увидит и не услышит. Здесь, возможно, и началась его новая, настоящая жизнь.       — Конечно, если ты хочешь открыть кондитерскую, — начал Юнги, глаза которого ловили в себя иррадиации средиземноморского солнца, когда они дошли до пирса, — то расположение будет далековато. Если открывать кондитерскую в коммерческих целях, то лучше в центре города, но можно просто взять отдельное помещение там и ездить туда, ну а жить в нормальном доме. Я хочу, чтобы у тебя был хороший дом, Тигрёнок. Так что прежде, чем открывать кондитерскую, нужно брать дом.       — This villa is perfect, I swear!— воскликнул риэлтор, сверкающий своим айфоном, как посохом магии. Он внезапно заговорил на ломаном корейском, сверяясь с переводчиком, чтобы впечатлить Тэхёна, конечно, он понял, что решение о покупке зависит именно от омеги: — Я бы сам здесь жил, если бы мог.       — Vous n'avez pas besoin d'essayer de m'impressionner, je parle français mieux que vous. — заметил Тэ, отметив внезапный языковой форпост риелтора.       — Oh là là! Alors vous comprenez certainement que c'est tout simplement le paradis sur terre.       — Oui, je suis d'accord avec vous. Combien coûte cette villa? Ne lui dites pas que je vous ai demandé, s'il vous plaît. — беспечно поинтересовался Тэхён, пытаясь извлечь хоть какую-то практическую информацию из этого диалога.       Риэлтор, как бы на автопилоте, отказался разглашать стоимость. В этом моменте он был, казалось, лишь пешкой в руках Юнги, который заранее урегулировал этот вопрос, обуздав риелтора привязанностью к деньгам.       — Давай посмотрим ещё варианты, — предложил Юнги.       Тэхён, стоя у порога принятия решения, перебрасывал взгляд с моря, которое открывало перед ним дверь в атлантическую бескрайность, на дом, преисполненный роскошью, почти воплощающий в себе реализованный сон на европейской земле. Его внутренний мир был разорван между желанием и долгом, между откровенным «да» и метафизическим «нет». Он всегда жил крайне скромно, осваивая каждую копейку, и теперь перед ним стоял шанс изменить всё одним махом, одним мгновенным, но столь весомым согласием. Но мог ли он перешагнуть этот порог? Мог ли он сказать это заветное «да», которое воплотит его мечты о кондитерской и доме у моря в одно мгновение?       — Мне нравится здесь, не хочу смотреть другие варианты, — признался Тэхён.       — Правда? — улыбнулся Юнги, глаза его играли забавным светом.       — Но я не могу принять такой подарок, даже если это твоя инвестиция в мой бизнес. Пока я только начинающий кондитер, даже не бизнесмен, я не знаю, сколько времени займёт, чтобы окупить всё. Да и у меня нет денег, чтобы сделать там ремонт и… — Тэхён был полон сомнений, глаза его заволокло пеленой, как утренним туманом над рекой.       — Ты лучше вот это говори на французском, чтобы я не понимал, — Юнги засмеялся, протянув руку к риелтору с намёком на то, что пора браться за бумаги. — Тебе достаточно сказать «да», Тигрёнок, остальное — не твоя забота.       Тэхён кивнул, не осмеливаясь открыть клетку своего полного согласия тем самым «да». И в то время как риэлтор откланивался, передав ключи этому неожиданному храму счастья, Юнги направился в душ, как будто шёл к оазису после долгого путешествия по пустыне.       Тэхён, в свою очередь, нашёл вторую ванную. Он быстро помылся, удивившись наличию новых полотенец и щёток — либо это была забота Юнги, либо это был своего рода стандарт в мире избыточного комфорта.       Затем он прошёл на кухню, эту святыню кулинарного искусства, и заметил, что холодильник смотрел на него пустыми глазами. Однако, в погребе, словно в маленьком храме Бахуса, стояли ряды бутылок вин, среди которых даже было просекко и шампанское. Тэхён не удержался и выбрал одну из них.       Пока Юнги наслаждался водным экстазом в душе уже более получаса, зазвонил домофон. На экране появился курьер, который с трудом удерживал пакеты. Когда он наконец вошёл, пакеты едва не сбежали из его рук. Он даже отказался от помощи, просто выгрузил все сокровища на кухонный стол и исчез как призрак.       Тэхён приступил к распаковке: из коробок появились багеты, как будто срезанные с хлебных деревьев, свежие фрукты, напоминающие драгоценные камни, разнообразные соусы и крупы, и даже ассортимент сыров, каждый из которых был как маленький шедевр.       — Я хотел куда-нибудь тебя сводить, — появился Юнги, облачённый в халат, медленно вытиравший свои дождеподобные волосы полотенцем, — но подумал, что тебе захочется самому что-то приготовить, раз ты умеешь это делать. К тому же… если честно, мне понравилась твоя еда. Я хочу ещё. Нагло с моей стороны, конечно, но можешь мне что-нибудь приготовить?       — Я очень хочу приготовить тебе что-нибудь! — восторженно отозвался Тэ. Для этого Юнги он бы с удовольствием становился кулинарным маэстро каждое утро, день и вечер, если бы только временные рамки этого мира позволяли.       — Ты меня простишь, если я отлучусь на часик? — Юнги окинул взглядом свой телефон. — У меня вся работа встала. Я хочу провести этот день с тобой, не отвлекаясь, поэтому мне нужно быстро всем ответить.       — Конечно, я пока сделаю нам что-нибудь. Ты весь супермаркет скупил?       — Я не знал, какие тебе ингредиенты понадобятся, — Юнги подмигнул со зловещей нежностью и удалился в гостиную.       Было просто мучительно волнующе наблюдать за тем, как Юнги вынимает из автомобиля свой ноутбук и рюкзак, наполненный мирскими тревогами. Затем он сел на диване, как король в своём владении, звонил, давал команды и бурно анализировал ситуацию. Тэхён из кухни наблюдал за этой занятой сценой, искусно оперируя всей доступной техникой и посудой в своем кулинарном балете. И вот он поймал себя на мысли, что, как в какой-то моментальной иллюзии, увидел Юнги своим законным супругом. Как это было похоже на реальность… Тэхён у плиты, создающий гастрономические шедевры, а его «муж» управляет миром, ожидая, когда на столе появится обед.       Тэ решил испечь идеальный late brunch, ту магическую точку между завтраком и обедом. Его меню звучало как симфония прованской кухни: крутоны с чесноком и ароматным маслом, превращённые из простого хлеба в настоящую деликатесную закуску; картофель по-провансальски, тщательно запечённый с чесноком и душистыми прованскими травами; куриное фрикасе, тушёную в экстатическом объятии белого вина, грибов и лука; салат Нисуаз с гармонией тунца, оливок, яиц и овощей, каждый компонент которого был близким родственником солнца; классический бульон с крутонами, и на десерт — два шедевра: мусс из темного, почти философского шоколада, и Тарт Татен, ускоренный вариант классического французского яблочного пирога.       Юнги, этот голодный альфа с неутолимой жаждой вкусных изысков, уже потерял способность к концентрации. Его взгляд, переполненный жадным нетерпением, устремился сквозь панорамные окна на террасу. Там Тэхён распустил розы ароматов, соблазняя каждый вкусовой рецептор Юнги. Отложив всё на второй план и активировав турбо-режим, он завершил свои неотложные дела, чтобы в мгновение ока появиться перед Тэхёном.       — Ты чего тут наготовил? — пытаясь сглатывать своё нетерпение, Юнги ждал разрешения на штурм блюд.       — Ничего такого, у меня был всего лишь час, — ответил Тэ.       — Можно уже приступать?       — Конечно, ешь. Это же для тебя… — не успел Тэ закончить, как Юнги уже начал пробовать всё, что стояло перед ним на столе.       Смотреть на альфу, с таким аппетитом поглощающего еду, было поразительно удовлетворяющим. Тэхён даже не подозревал, насколько он проголодался. Он хотел, как настоящий гастрономический гид, рассказать Юнги о роскошной истории каждого блюда, но воздержался от этого.       — Я не знаю, что это всё, но в прошлой жизни я, видимо, был французом и ел только твою еду, — комментировал Юнги с набитым ртом.       — Спасибо за комплимент, — скромно улыбнулся Тэхён.       — Если бы я не видел своими глазами, что это готовил ты, я бы не поверил, правда, — признался Юнги.       — Ты оставь место для десерта, — усмехнулся Тэхён.       — Есть ещё десерт? — изумился Юнги.       — Разумеется. Как без десерта…       Юнги, похожий на восторженного ребёнка в ожидании десерта — яблочного пирога и шоколадного мусса, наслаждался едой с эротическим акцентом, будто вовлекая каждый вкусовой рецептор в своего рода гастрономическую оргию. Для Тэхёна это впервые — чувствовать такое магнетическое влечение к человеку, просто поглощающему еду. Ведь в заведении, где он работал, ежедневно проходили сотни альф, но ни один не оставил такого неизгладимого впечатления.       После бранча, пролетевшего как мостик между завтраком и обедом, Юнги предложил разнообразные способы провести день: можно было исследовать город, который Тэхён ещё не видел, можно было даже поехать в Канны или Ниццу. Но Тэхёну хорошо и здесь, в этом своего рода райском уголке, где каждая стена и каждый угол имели свою уникальную историю.       К ним прибыли риелтор и юрист, готовые оформить все необходимые документы для приобретения дома. Тэхён, без понимания юридических тонкостей, доверил этот процесс Юнги, который заверил, что право владения этим особняком будет принадлежать ему, как полноправному хозяину. Вспоминая слова своего друга Камиля о важности внимательного чтения документов, Тэ был рад, что договор составили и на французском, и на английском языках.       — Ты только сумму не читай, ладно? — улыбнувшись, Юнги закрыл соответствующую цифру стикером. — Не хочу, чтобы ты об этом думал.       Встреча с риелтором завершилась, и Юнги, оставив Тэхёна одного, проводил гостей к выходу. Тэ не стал ждать у двери; он спустился к бассейну и опустил ноги в воду, чтобы почувствовать её холодное объятие. Ему хотелось искупаться в море, но чувство неловкости мешало это сделать. Ведь ему только что подарили целый дом — казалось, что даже малейшая просьба будет воспринята как наглость.       — Пошли, искупаемся, Тигрёнок, — возвратился Юнги, избавляясь от футболки, словно скидывая с себя пижаму.       При виде Юнги в таком дерзком и привлекательном образе на секунду Тэхён почувствовал, что вот-вот потеряет равновесие. Широкие плечи, не избалованные излишними тренировками, но вполне сбалансированные, гармонично сочетались с его естественной харизмой.       — У нас нет одежды для плавания, — был первый аргумент, что пришёл Тэхёну на ум.       — Я не буду на тебя смотреть, — улыбнулся Юнги. — Да и к тому же, Николас сказал, что яхта теперь твоя. Я тебя прокачу. Идём.       — Моя? — Тэхён и не заметил, как шёл в сторону пирса за Юнги, держась за его руку.       — А вот так. Бывший владелец решил отдать её вместе с домом.       Яхта представляла собой концентрат изысканности — небольшую, но утончённо красивую корабельную феерию. Её белоснежная глянцевая обшивка, словно главная героиня киноромантики, мечтательно взирала на колышущееся море. Пришвартованная к пирсу, она в ожидании терзалась, жаждая взмыть на волны.       Тэхён почти незаметно для себя оказался на её борту рядом с Юнги, который в роли капитана пленил не только корабль, но и сердца. Они скользили по водной глади, и каждая брызга, что ударялась о лицо, нарушала ритм дыхания, становясь остроумным шутником в этой морской комедии.       После прогулки, чья длительность потеряла значение перед величием пейзажа, они оказались вдали от своего нового пристанища — виллы. Великолепный вид окрестностей стоял перед ними как подарок. Юнги, оказавшись хозяином момента, принёс с собой бутылку просекко и ассорти фруктов. А яхта, как настоящая королева уединения, скрывала в своих недрах не только спальню, но и уютный бар.       — Если я прыгну, меня не съедят акулы? — Тэхён, держась за поручни, озабоченно произнёс.       — Прыгай, не бойся.       Тэхён прыгнул, забыв о мире. Его тело стало одним с морем, и каждая клетка наполнилась солёным вкусом. Вынырнув, он обнаружил, что владеет искусством плавания на инстинктивном уровне. Смех без оглядки на последствия рвался наружу, открывая дверь к счастью в его чистейшем проявлении.       — Тигрёнок, ты бы сказал, что плавать не умеешь, — голос Юнги прозвучал с волнением, и Тэхён почувствовал его бережное объятие.       — Я просто не пробовал, — Тэхён и не подумал об этом, когда прыгал. Как оказалось, это Юнги вытащил его из воды, ведь сам он слишком увлёкся, пока изучал подводный пейзаж.       — Я научу тебя, — пообещал Юнги, находясь так близко, что их губы чуть не касались друг друга.       То ли адреналин, как химический маэстро, вдруг взял под свою дирижёрскую палочку все эмоции, то ли желание, настолько ощутимое и внушительное, что сравнить его можно было бы с гравитацией, непроизвольно затягивающей в чёрную дыру — но сдержать себя Тэхён не мог. Он поддался искушению и слился в поцелуе с Юнги, не сталкиваясь с намёком на отторжение. Столь далеко от земли, где свидетелями становились только облака, о людях думать не хотелось. Хотелось лишь ощутить этот уникальный вкус, где морская солёность слилась со сладостью, создавая шедевр на губах, вкус которого мог бы согреть всё Средиземное море.       В этот момент страсть полностью охватила Тэхёна, и, как заснеженная лавина, которая ни перед чем не остановится, он схватил Юнги за волосы, лишая его остатков сдержанности и разума. Они нашли себя на кровати этой яхты, абсолютно одни, без присмотра Чонгука и без какого-либо другого фактора, способного стать барьером. Их мокрое бельё стало лишь далёким воспоминанием, улетевшим куда-то на палубу. Тело Тэхёна изогнулось, как струна на виолончели, в сладострастном экстазе, и он ощутил, как каскад поцелуев — то нежных, как первый луч рассвета, то агрессивных, словно молнии в бурю, — покрыл его от головы до пят. Возникло непреодолимое желание утонуть в этом море эмоций вместе с Юнги, исчезнуть в его глубинах, лишь бы этот момент никогда не кончался.       Их пальцы сплелись, подобно нитям бархатного гобелена, и Юнги встретил глаза Тэхёна, в последний раз целуя его в губы, прежде чем перейти границу невидимого соглашения между двумя сердцами. Он вошёл внутрь с такой страстью, словно прежде ни к чему на свете не стремился так огненно. Их стоны слились в один архиважный аккорд, и Юнги начал двигаться. Первый раз в жизни, именно этот, был не просто катаклизмом, он был креацией нового космоса. За тысячи световых лет от этой живительной планеты, без сомнения, проблеснула новая галактика.       Тэхён, обычно поражающий нежностью, стал чем-то совсем другим. Он перекинул Юнги на спину и, ухватившись за стойки кровати, взмыл на нём, как исступлённый мустанг, пробуждая в Юнги атавистические инстинкты, заснувшие на пять мракобесных лет.       Они меняли позы, как художник меняет кисти, теряя счёт времени и действиям. Их тела, в невиданной синхронии, не требовали ни воды, ни пищи, они клялись лишь в безбрежной жажде этого момента. И только когда у них не осталось сил для стонов, ни одного вибрирующего в воздухе звука, Тэхён и Юнги, наконец, поняли: вода, эликсир жизни, всё-таки нужен.       — Я принесу тебе попить, — прошептал Юнги, мгновенно залечивая губами медовый рубец на плече Тэхёна, и нежно укрыл его бархатным покрывалом.       Да, вода — живительная суть, сейчас столь же необходимая Тэхёну как воздух. Юнги сел на кровать с изысканной грацией и протянул кристальный стакан. Тэхён жадно опустошил его, словно пьющий нектар ангел.       В этот переломный момент его взгляд уклонялся от Юнги. Странно, ведь ещё минуту назад, в вихре возбуждения, он смотрел ему прямо в глаза, шептал его имя как заклинание. Но сейчас он понял: они перешли границу, после которой уже нет возврата. Тэхён вступил в запретную связь с женатым человеком, чем заставил Юнги изменить своему законному супругу.       — Я попаду в ад? — осевшим голосом, наполненным нотами тревоги и, возможно, раскаяния, спросил Тэ.       — В ад попаду я, никак не ты, Тигрёнок, — улыбнулся Юнги, одеваясь с лёгкостью человека, отряхивающего с себя пыль прошедшего дня. — Уже вечер, оказывается.       — И что теперь делать?       — Для начала давай вернёмся в дом, — предложил Юнги, — думаю, что там, на земле, я смогу соображать.       Когда они оба переступили порог виллы, Тэхён ощущал себя на волоске от падения в пропасть неопределённости. С одной стороны, манила перспектива устроиться на настоящей кровати, окунуться в мягкое пространство объятий Юнги и уплыть в ночной сон. С другой, было ли у него право на такую просьбу?       Юнги, в высшей степени невозмутимый, вышел из ванной, как будто просто совершил таинство очищения, и протянул свою руку.       — Примешь со мной душ, Тигрёночек? — его голос был притягательно звонким, чему Тэхён не мог устоять.       Стоя под каскадом тёплой воды, заключённый в объятия Юнги, который крепко обнимал его сзади, Тэхён почувствовал, как его партнёр вдыхает воздух так, словно только что снял с себя тяжёлый груз вины или неопределённости.       — Мне никогда и ни с кем не было так хорошо, Тэхён, — признался Юнги, голос его плавился в водяных пульсациях.       — Мне тоже.       — Я никогда не занимался сексом так долго, — с некоторым смущением продолжал Юнги. — Ты потрясающий, ты знаешь?       — Ты меня не осуждаешь?       — За что?       — Ты ведь женат.       — Если кто и должен быть осуждён, так это я, — Юнги развернул его лицом к себе и заглянул прямо в глаза. — С тобой я впервые почувствовал себя живым. Ты меня переродил.       — Тебе нужно уезжать?       — Ты шутишь? — Юнги рассмеялся, словно его подловили на безобидной шалости, и поцеловал Тэхёна в щёку. — Я, думаешь, теперь от тебя отстану?       — У меня голос сел, — прокашлялся Тэ, улыбаясь. — Всё из-за тебя.       — И как же мне искупить свои грехи перед тобой? Хочешь, прогуляемся по городу перед сном?       — Хочу.       Внезапно, как если бы в комнату ворвался морской бриз, стало просто небывало хорошо и расслабляюще. Когда душевые капли смыли дневную усталость и сухие одежды приобрели новую свежесть, они отправились в ночной город, затерянный в океане светов и загадок. Там они могли не только прогуляться по иллюминированным улицам, расположиться на террасе, чтобы разделить бутылку вина в мягком сиянии звёзд, но и даже приобрести наряды.       Те несколько волшебных дней на Французской Ривьере были сродни жемчужинам, нанизанным на нить их совместных воспоминаний. Даже спустя два года они могут с уверенностью назвать этот период апогеем своей счастливой жизни. Рука об руку, они блуждали по узким каменным улочкам, где их независимость от сторонних взглядов стала своеобразным паспортом в мир свободы. Здесь не было ни охраны, ни Чонгука — последнего, кстати, предварительно предупредили о том, что его присутствие здесь не желательно.       Ах, какие были эти дни и ночи! Они могли валяться в объятиях до рассвета и просыпаться в нём, просто чтобы перетащить свои сонные тела на кухню и там, возможно, отведать что-то вкусненькое. Или же, в моменты непринуждённой страсти, заниматься любовью где угодно: в уютных закоулках дома, на пышной лужайке двора, у кромки моря и даже в тесной, но такой романтической машине.       Иногда в ночи перед сном они могли просто лежать возле бассейна, подняв глаза к звёздному небу, и заниматься философией на самые разные темы — будь то вопросы космоса или же повседневные, земные проблемы. О, этот чудесный период был именно тем, чего им так не хватало в своей бурной жизни, — именно тем, что сделало их счастливыми.

***

      Говорят, что супруги должны хранить друг другу верность. Но так ли это?       О, эта смутная доктрина, на которую Юнги смотрел теперь через призму новооткрывшихся чувств! Встреча с Тэхёном стала для него чем-то вроде волшебного аккорда, переключившего мелодию его жизни. Эта неделя была как загадочный остров, на котором он нашёл убежище от суровой реальности, тяжко лежавшей на его плечах.       Если супружество с мужем представляло собой лишь канву унылого сюжета, а отношения с Тэхёном переполняли его жизнь цветами и чувствами, разве Юнги не имел права выбрать жизнь без тоски? Возможно, это было его способом оправдания, но в душе он не чувствовал ни капли вины после того, как поддался искушению и отдался страстям на яхте, в объятиях Тэхёна.       По возвращении в мир сухопутной жизни Юнги решил погрузиться в этот недоступный до сих пор мир наслаждения с Тэхёном. «А разве я не заслуживаю немного счастья?» — мыслил он, полностью растворяясь в этом таинственном тигрёнке.       Этот парень открыл перед ним двери в неведомый мир, где Юнги почувствовал настоящую свободу. Поцелуи Тэхёна стали искрами, взрывающими его сердце. Любовные акты с ним были как оазисы в пустыне его до сих пор не слишком радостной жизни.       О, этот Тэхён — он вдохнул в Юнги желание почувствовать ритм жизни, увлёк его на сальсу в Сен-Тропе. И вот они танцевали под звёздами и при лунном свете в парке, где собрались сотни зрителей. Юнги не мог оторваться от своего партнёра, их тела были как два магнита, непрерывно притягивающие друг друга.       Но вот, проклятая ревность вдруг ударила Юнги, как грозовой разряд, когда некий альфа пригласил Тэхёна потанцевать и начал с ним флиртовать прямо на танцполе. «Достаточно», — решил Юнги и перехватил своего тигрёнка, чтобы оттащить подальше от этого искателя приключений.       — Юнги, ты ревнуешь? — прищурился Тэхён.       — Солгу, если скажу, что это не так, — выдохнул Юнги и уволок своего тигрёнка оттуда подальше. Надоело танцевать, лучше было остаться наедине и пройтись по берегу.       — Что-то не так? — неуверенно спросил Тэхён, словно чувствуя надвигающуюся бурю. — Ты хочешь что-то сказать?       — Четыре. Пятьдесят два. Двадцать четыре, — произнёс Юнги и остановился.       — Ты вспомнил о печенье?       — Столько времени я хочу проводить с тобой. Четыре сезона, пятьдесят две недели в году, двадцать четыре часа в сутки.       — Ты так говоришь, будто прощаешься со мной, — Тэхён отвернулся к морю, голос его рвано дрогнул.       Окутанный невидимым покровом тревоги и неопределённости, Юнги ощутил тяжёлый груз ответственности, переплетающийся с огоньком новорождённого желания. Его жизнь в Сеуле, этом колоссальном механизме из амбиций и традиций, вновь зовёт его, как назойливая сирена. Чонгук, динамичный и непредсказуемый, грозился выехать за ним; родители, эти крепкие столпы корейской нравственности, не переставали его искать; Джин уже отправился в Сеул, не дождавшись и оставив Юнги в этом лазурном Эдеме. Всё это составляло шумный фон, который трудно было игнорировать.       В сознании Юнги, с его калейдоскопом эмоций и желаний, уже пронеслись планы встреч с Тэхёном на радужных закатных берегах. Он думал, что сможет оставить Тэхёна здесь и будет приезжать к нему, находя свободное время в своём графике, но тот альфа — кратковременный метеор в их танце — пролил на его иллюзии холодный свет реальности. Тэхён, молодой и упоительно красивый, может оказаться в водовороте новых отношений, если будет жить здесь, вдали от своей деревни, и Юнги может потерять его, как бриллиант, брошенный в океан.       — Тэхён, я хочу, чтобы ты был моим. Моим Тигрёнком.       — Я и так уже твой, — Тэхён пытался сдержать струю эмоций, его глаза были омутами, в которых плавали слёзы. — Если ты должен уехать, уезжай, только не нужно со мной прощаться. Я этого не вынесу.       — Я не собираюсь с тобой прощаться, — обнял его Юнги сзади. — Но мы должны принять реальность.       — Ты вернёшься ко мне? Сможешь приезжать хотя бы… ненадолго?       — Я хочу забрать тебя с собой, мой Тигрёночек, — со страхом шептал Юнги. Он боялся, ведь Тэхён мог отказаться от его предложения. — Я знаю, что это не входит в твои планы, но… ты поедешь со мной в Сеул?       Тэхён уткнулся в грудь Юнги и с успокоенным сердцем прошептал:       — Я поеду с тобой, даже если ты увезёшь меня в Антарктиду.       — Ты, правда, поедешь?       — Я так рад, что ты не оставишь меня здесь одного. Я думал, что ты уедешь и я тебя больше не увижу.       — А как же твои мечты стать кондитером?       — У меня теперь новая мечта. Это ты.       Сердце Юнги разрывалось от счастья, и его крик радости, полный непередаваемой эйфории, разнёсся по всему берегу Лазурного моря.       Юнги знал, что впереди много испытаний, но сейчас, в этот момент, он нашёл свою утопию, и она была здесь, в объятиях Тэхёна. Внезапно Сеул, этот культурный и политический маятник, казался ему менее устрашающим. Ведь теперь у него был новый компас в жизни, и он указывал на Тэхёна.       На следующий день под покровом светло-серого неба Чонгук с лёгкостью, словно охотник, находящий добычу, обнаружил Юнги — своего давнего друга и нынешнего шефа, окутанного вуалью загадочности. Злободневная неразбериха наполнила атмосферу целую неделю назад: Юнги не просто бесследно исчез, он исчез, сбежав в другой город. Оставленный вуалировать истину, Чонгук культивировал невероятный рассказ о «конфиденциальных делах будущего президента», о которых говорить не полагается, в то время как сам Юнги здесь, в этом роскошном убежище, весело проводил время со своим молодым любовником.       — Ты ведь в курсе, сколько ему лет? — Чонгук, критически осматривая интерьер, не без определённого подтекста начал разговор. — Я всё-таки пробил информацию о нём, и ему двадцать.       — Я в курсе. И? — Юнги, не особо желая вдаваться в моральные дилеммы, отмахнулся. — Я тебя вызывал не для того, чтобы ты читал мне нотации. У меня для тебя есть задание, и это самое важное задание в твоей жизни.       — С твоего счёта была снята немаленькая сумма, — с некоторой дрожью в голосе Чонгук наблюдал, как Юнги выпил глоток вина, словно пытаясь заглушить собственные мысли. — Ты купил ему этот дом, я прав? Надеюсь, ты не оформлял этот дом на своё имя? Если под тебя начнут копать, мой будущий президент, все твои труды…       — Довольно, — прервал его Юнги, смешивая в своём тоне усталость и раздражение. — Мне не двадцать лет, чтобы терпеть такие нравоучения.       — Вот именно. У тебя кризис среднего возраста? — не унимался Чонгук. — Тебя муж дома ждёт, а ты тут виллу покупаешь какому-то мальчишке, который, может быть, спит с тобой только ради денег.       Терпение Юнги лопнуло, как переполненный воздушный шар. Схватив Чонгука за галстук, он с глубоким недовольством притянул его к себе.       — Следи-ка за словами. Ты мне как брат, но если ты ещё хотя бы раз позволишь себе оскорбить Тэхёна, я тебя из Кореи депортирую. Ты меня понял?       — Я перешёл границы, прости, — сдержанно вздохнул Чонгук. — Я просто переживаю.       — Твоя работа — прикрывать мою задницу, — взвешенно произнёс Юнги, — вот и делай свою работу, остальное тебя не касается.       — Хорошо, ты влюбился в мальчишку. Что теперь?       — А теперь, — Юнги, с удовольствием закинув ногу на ногу, как будто обсуждая ближайшие корпоративные мероприятия, сказал: — Твоя задача — перевести моего Тэхёна в Сеул.       В этот момент Чонгук, потеряв равновесие от шока, уронил бутылку вина вместе с бокалом на пол. Этот грохот оказался настолько громким, что даже Тэхён, чья фигура прежде была лишь призрачным контуром на заднем плане этого сценария, прибежал из кухни, словно метеор, ворвавшийся в атмосферу Земли.       — Вы тут живы? — Тэхён изысканно снял наушник, прервав своё наслаждение музыкой.       — Да, Тигрёночек. У Чонгука просто руки из одного места растут.       Юнги не хотел, чтобы Тэхён слышал их разговор, поэтому решил вытащить своего друга на улицу, но не во двор. Юнги вызвался съездить в ближайший супермаркет, чтобы купить бутылку красочного вина для грядущего ужина.       Чонгук продолжил свои бурные и недовольные речи уже в машине.       — Юнги, ты с ума сошёл?       — Что ещё ты мне скажешь?       — Ты президентом станешь через несколько дней. Ты теперь в туалет один даже сходить не сможешь. Каждое твоё действие будет под надзором охраны Синего дома, под прицелом камер, под…       — Да, я в курсе. Не только у меня будет новая должность, но и у тебя, но ты по-прежнему будешь прикрывать мой зад, вот и прикрывай. Купи дом в Сеуле, где-нибудь, где это будет безопасно, и главное, чтобы Тэхёну там нравилось. Подготовь его документы, ты лучше в этом разбираешься. В общем, сегодня ночью я вылетаю в Сеул, а ты остаешься с ним. На днях, как он будет готов, ты должен привезти его ко мне.       Чонгук осознал бесперспективность дальнейшего противостояния. Нет, уже ничего и никто не сможет избавить Юнги от этого сладострастного путешествия в запретные аллеи чувств. Оставалось лишь смиренно принять эту новую и немного опасную реальность, в которой Юнги непредсказуемо обрёл любовника, и организовать такой ловкий манёвр молчания, чтобы об этом не узнали ни всеведущий Сокджин, ни беспокойные родители, ни скрытные враги, ни властные чиновники, и, конечно же, чтобы об этом не догадалась всегда подозрительная корейская нация.       Чонгук не мог не признать абсурдность своей ситуации. Ведь скоро он будет занимать новую, весьма значимую должность, а вот влезает в неё он, похоже, с французским багажом секретов.       — Сразу скажи мне, кто должен быть в курсе, — вопросил Чонгук, уже зная ответ.       — Никто, кроме тебя и телохранителя, которого ты должен найти для Тэхёна. Но Тэхён об этом не должен знать.       — Принято.       — Ты сможешь освободить мой график на пару дней, чтобы я показал Тэхёну Сеул? — замечтался Юнги.       — Юнги, это суицид. Каждый камешек в Корее тебя знает. Если ты появишься с омегой на свидании, ты знаешь, что будет.       — Да, ты прав, — согласился Юнги, улыбаясь, как будто находя утешение в малых радостях. — Ты знаешь, о чём я мечтал в детстве? Иметь домик на берегу моря и ловить рыбу.       — А я мечтал стать чемпионом по боксу. Но в итоге мы оба окажемся в Синем доме.       — Купи набор Lego, когда вернёшься в Сеул. И несколько художественных книг.       — Для Тэхёна?       На самом деле Юнги вспомнил о детских желаниях, на которые не было времени, и теперь хотелось, чтобы это время появилось, правда, признаваться в этом Чонгуку он не стал, оставив вопрос без ответа.       — Ты уверен, что хочешь перевести его в Сеул? — спросил Чонгук. — Может быть, подождёшь хотя бы месяц? Вдруг твои чувства угаснут?       — После того, что я испытал за эту неделю, я не продержусь столько времени без него.       — И что такого ты испытал?       — А вот это не для твоих ушей, друг мой.

***

      Когда Тэхён отправлял Юнги обратно в Сеул, он не позволил себе пролить ни одной слезы в его присутствии. Однако, когда он остался в машине наедине с Чонгуком — этим неутомимым стражем Юнги, засекреченным и всегда присутствующим, — он сдался перед своей человечностью и заплакал.       Тэ не предполагал, что этот друг и охранник будет словно тень преследовать его каждое движение, давая ему пространство лишь в уборной и спальне. Это было не просто странно; это было как мелодия на грани диссонанса, вечно рядом, но не перестающего напрягать.       — Меня не нужно охранять, я не сбегу, — Тэхён с усталым недоумением произнёс, пока рылся в своём доме, в своей деревне, среди своих вещей.       — Дело не в этом. Это моя работа, — Чонгук, как мальчик в воскресной школе, улыбнулся и обшарил холодильник. — Могу я что-нибудь съесть?       — Ешь что хочешь. Чонгук, я не скажу Юнги, просто иди и займись своими делами.       — Не обращай на меня внимания. Я буду тихо сидеть и работать.       — Мне нужно пойти к дедуле Пьеру, сказать, что я увольняюсь. Встретиться с Камилем, друзьями. И в банк зайти.       — Я тебя отвезу.       — Пешком тут быстрее… — Тэхён уставился на свой шкаф, а потом перевёл взгляд на телохранителя, который занимался сбором гастрономической креации в виде бутерброда. — Чонгук, у меня тут личные вещи.       — Собирай, не стесняйся. Всё равно всё проверю.       — А если я против? Я не хочу, чтобы ты копался в моих вещах.       — У меня работа такая. Привыкай. Юнги — будущий президент, его вещи я тоже проверяю.       Тэхён не мог это принять. Это было просто неприемлемо. Даже Камиль, столь близкий ему человек, не позволял себе столь грубое вторжение в его личное пространство. А теперь, какой-то альфа, по сути чужак, будет рыться в его гардеробе? Он не мог это допустить и тут же написал Юнги, высказывая своё возмущение. Даже сам Юнги, при всей его значимости, не имел бы доступа к такому святилищу, как его гардероб.       Конечно, Юнги уверял, что его драгоценные тайны будут в безопасности, и Чонгук ощутил на себе всю весомость своего решения стать отзывчивым сотрудником.       Отвернув от себя свой телефон, Гук выслушал громоподобный крик начальника, всецело осуждая Тэхёна взглядом, заполненным нотами недоумения. Тэ, в свою очередь, демонстративно показал язык, словно хулиган из детской книги, и с элегантным пренебрежением продолжил укладывать чемоданы.       — Тэ, я могу ведь тебя так называть? — подошёл Гук и улыбчиво скрестил руки. — Мы теперь будем очень много общаться, так много, что я с мужем меньше времени буду проводить, чем с тобой и с Юнги, так что давай дружить, а не ябедничать.       — Ты женат?       — Да, уже много лет. Но чтобы ты знал, я люблю своего мужа и я ему верен.       — Это камень в мой огород, видимо.       — Не в твой, а в Юнги. Он красивый, успешный, богатый, разумеется, ты в него влюбился. А вот ему нет оправданий. Лучше не ввязывайся в это. Ты молодой, красивый, у тебя теперь есть дом в Сен-Тропе. Зачем тебе женатый политик из другой страны? Совет взрослого хорошего человека, который знает Юнги лучше всех: брось его. Он переживёт.       — Он своего мужа не любит, они женаты по расчёту. А у нас с ним всё по-настоящему.       — Да, их женили родители. И они не простые люди. Даже я боюсь отца Юнги. Надеюсь, что ты с ними никогда не познакомишься. Политики ужасны. Отец Юнги и убить может, не сам лично, но нанять людей для этого может.       — Мой Юнги не такой.       — Он не такой, и поэтому мы с ним подружились, но всё его окружение — золотая элита, которую заботит лишь собственное благополучие. В них нет души.       — А его муж?       — Он неплохой человек, но из-за страха перед отцом готов и по головам пойти, так что… не связывайся с этими людьми, очень тебя прошу.       — Они мне не важны, только Юнги важен. И раз они все такие, как ты говоришь, то я понимаю, почему он хочет простой жизни. Я не брошу его только потому, что ты меня пугаешь. Пока он сам меня не попросит его оставить, я буду рядом с ним.       Тэхён, обогащённый мозаикой рассказов Чонгука, словно складывал в уме опытную книгу, где каждая страница наполнена отголосками боли и радости Юнги. Он остро почувствовал, как зашкаливающий счётчик эмоций убедил его ещё больше в искренности своих чувств. Любовь, которая нашла своё воплощение между ним и Юнги, обещала стать сияющим маяком в прозрачной ночи этого мрачного мира.       Чонгук оказался жемчужиной в маске нахальства, неожиданно драгоценной и внезапно пленительной. Его голос стал мелодией, гармонирующей с лёгкими рассказами о себе. Он вышел из мира скромности и каждодневных трудов, был звездой на спортивном олимпе и в итоге нашёл своё место среди золотых наследников престижного университета Сеула.       Их дружба с Юнги началась, когда один из одногруппников, с презрением взглянув на простое происхождение Гука, словно хищник на добычу, решил оскорбить его. Юнги, заметив это, не мог стоять в стороне и вмешался. Он не имел привычки хвастаться своим богатством, а наоборот, был довольно скромным, хоть и не отказывал себе ни в чём. А после он открыл перед Чонгуком двери своего мира, и таким образом Чонгук впервые встретил его отца, Мин Юнвона, таинственного и могущественного премьер-министра.       Их молодость была палитрой амбиций и желаний, каждый считал, что будущее в их руках, словно переливающийся кристалл. Юнги мечтал помочь Чонгуку стать чемпионом, вложиться в него. Гук, в свою очередь, фантазировал о собственной коллекции редких омег, словно уникальных экземпляров искусства.       В одной из сумеречных, волшебно окутанных красками заката аллей баров Юнги нашёл убежище в тёмных уголках одного заведения, где ожидал Чонгука. Но именно этот вечер превратился в трагический маскарад: он был жестоко похищен. Его отец, Мин Юнвон, возвёл громогласный крик, раздающийся на всём корейском полуострове, вызвавший политический ажиотаж, о котором гудели все эфирные волны и ленты газет.       Сын премьер-министра оказался в руках беженцев из гнетущей Северной Кореи, поднимающих шумные требования, — убежище, астрономические суммы, а также содействие в побеге на ближневосточные земли Китая. Президент, смотрящий в зеркало национальной гордости, увидел в этом опасный подрыв доверия к стране. Ведь на поводу у террористов, как у исторических пантомим, ходить не пристало. Несмотря на армии профессиональных следопытов, переговоры со злодеями оказались столь же бесплодными, как попытки найти иголку в стоге сена.       Чонгук не мог сидеть сложа руки. Он когда-то внедрил GPS в браслет дружбы, о котором Юнги не подозревал — небольшая, но существенная страховка: Юнги ведь уже похищали в детстве, и Гук после того, как узнал об этом, очень переживал за него. Скрыв свои намерения даже от Мин Юнвона, он на грани нарушения закона завладел оружием из дома Юнги и отправился на спасательную миссию. Судьба привела его не в кипящие улицы Сеула, не в бушующий Пусан, а в заброшенный сарай на окраинах Чеджу. Там Чонгук обнаружил Юнги, истерзанного и обезвоженного, но живого. Он не только вытащил его из этой дыры, но и обработал раны с проницательной заботой, возвращая друга в цивилизацию, как возвращают редкий экземпляр книги на своё место в библиотеке.       И вот, пока страна пребывала в полном опасном напряжении, Чонгук вошёл в дом семьи Мин и передал Юнги на руки его отцу. Отец, залитый слезами узнавания и благодарности, сел перед Чонгуком на колени, почти как перед святыней.       Скоро весь мир узнал о героической судьбе Юнги, этой политически значимой фигуры, обречённой стать президентом в будущем, как предсказывал Мин Юнвон. В этот момент Чонгук, как Архимед перед открытием закона, понял настоящую ценность своего друга. Это было не просто олицетворение богатства и роскоши; это был человек, олицетворяющий саму судьбу нации.       В тех хрупких и таинственных сетях дружбы, которые соткали Чонгук и Юнги, Гук превратился в нечто большее, чем просто близкого друга. Он стал искусным стражем неприкосновенности своего компаньона, вооруженным как физическим мастерством, так и невероятной проницательностью. Его внимание к деталям, кажущееся иногда на грани паранойи, возросло, по мере того как Юнги покорял новые высоты политической и общественной жизни.       Есть определенные моменты, которые крепко приковывают душу к реальности — и одним из таких стал Чеджу, остров с тёмным сараем и оборванными жизнями. Этот момент оставил на Чонгуке отпечаток, наложив на него едва уловимую, но неизгладимую печать бдительности. Он не давал Юнги даже поесть, не проверив перед этим каждую крошку на тарелке.       И еще одно: омеги. Они стали подобием близкой опасности — соблазнительными, но потенциально смертоносными. Как мистические сирены, они могли манипулировать и разрушать. Но Чонгук действовал, устраняя каждую угрозу, даже ту, которую едва ли можно было увидеть глазами. Однажды один омега, с которым Юнги проводил ночь, подсыпал ему наркотики, чтобы представить потом Юнги перед прессой в плохом свете, конечно же, до скандала дело не дошло, но Гук считал это своим упущением, несмотря на то, что даже Юнвон не винил его в этом.       Нет, он никогда не считал себя простым слугой в этом золотомраморном доме семьи Мин. Он был другом, чуть ли не членом семьи, которого все уважали. Но несмотря на всю искренность и теплоту, Чонгук всё же ощущал невидимую тень предосторожности, парящую в воздухе этого дома.       И затем, случайно как лёгкий налёт ветра, он узнал о тёмной стороне Юнвона. Человек, который имел довольно аморфное отношение к морали, оказался способным дать приказ об убийстве журналиста, который, как считалось, угрожал политической неприкосновенности семьи Мин. Нет, семья эта не была втянута в мрачные сплетни коррупции или финансовых махинаций. Однако на границе между моралью и политической выгодой Юнвон показал себя способным переступить черту.       Чонгук стоял на перепутье, ведь знание — это вес, который не так-то просто сбросить. Однако Юнги об этом он так и не смог рассказать ни тогда, ни годы спустя.       Чонгук вступил в брак в магически неопределённом возрасте двадцати трёх лет, найдя своё сердце в лице Пак Чимина. Через два года торжественно женился и Юнги. Если для Чонгука домашний очаг был пристанищем, то Юнги предпочитал прятаться в уютной лачуге своего друга и его супруга, словно пытаясь избежать неизбежного. Уже на следующий день после своего венчания, он приехал с мольбой о временном убежище.       — Как тебе первая брачная ночь? — начал Чонгук, высекая жест иронии на лице. — Джин очень красивый. Уверен, что у вас всё прекрасно.       — Как-как? — Юнги, крепко поддатый, откровенничал в кругу друзей. — Никак. Пока мы с ним сексом занимались, я слышал сверчков за окном. Поэтому мы решили обсудить планы на неделю.       — Юнги, — сказал Чимин с некоторым смущением, — может, ты пьян был?       — Я был трезв как стёклышко. У вас с сексом как? Я вот вообще никогда не ощущал чего-то такого, почему все альфы с ума сходят. Правда. Лёг, засунул, подвигался, вытащил, кончил, расслабился. Конец истории. Может быть, я какой-то неправильный?       — У нас всё просто офигительно, — Чонгук не стеснялся. — Тебе бы здоровье проверить, Юнги. Я запишу тебя к специалисту.       — Когда я был моложе, я думал, что секс — это круто, ходил и спал с разными омегами, в поисках этого якобы неописуемого чувства, а они все одинаковые. Может быть, и хорошо, что я женился. Терпеть не могу каждый раз подбирать себе кого-то нового.       — Друг мой, ты перепил. Давай ложись, у тебя завтра ужин с родителями, — пытался уложить его Чонгук на диван.       — Когда меня в детстве похитили, — Юнги, погруженный в свои медитации и очередную бутылку пива, продолжал: — Меня похитила одна китайская семейная пара, которая никак не могла моего отца под себя подогнать. Тот омега вонял дурацкими духами и чавкал, пока жевал жвачку. Меня из-за этого омеги стошнило, и я лежал в этой блевотине. Терпеть не могу, когда омеги во время секса вот так чавкают. И духи их не переношу. Чонгук, почему у меня такая грустная жизнь? Зачем я послушался отца и женился? Я же Сокджина даже не люблю. А я хочу, как у вас с Чимином…       В тот неповторимый и, как позже окажется, единственный раз, Гук был свидетелем того, как Юнги, облечённый в мрак алкогольного опьянения, жаловался на судьбу. Теперь, взирая на Тэхёна, юного омегу с очарованием незакатного заката, Гук вдруг ощутил своего рода прозрение. Он понял, почему Юнги сбежал, почему был так нежно привязан к этому молодому существу, почему стремился увезти его в метрополитенские джунгли Сеула. За неделю, которую они с Тэхёном провели в Сен-Тропе, что-то затронуло душу Юнги. Возможно, он наконец разрешил дилемму, связанную с сексуальностью. Это было, безусловно, благоприятно, но жизнь Юнги оставалась сетью из обязанностей, и отринуть её в одночасье ради одного лишь омеги было бы расточительством. А этот юный омега, красивый, добрый, как ангел во плоти, неминуемо обречён на страдания.       — Ты хороший друг и телохранитель, — начал Тэхён, решив прекратить свои пререкания с Гуком, услышав, что Юнги когда-то познал ужас похищения. — Спасибо, что оберегаешь моего Юнги.       — С чего это он твой? — хмыкнул Гук, в глазах которого мелькнула тень ревности. — Он мой лучший друг.       — Мой Юнги, не твой, — возразил Тэхён, дерзко показав язык, что сгенерировало на лице Гука улыбку, искрящуюся, как утренняя роса.