Маски

Ксавье

Ты практически мгновенно узнаешь в девушке, сидящей напротив, своенравную Уэнсдей, которую впервые разглядел на черно-белых снимках. Она не отвечает на приветственное рукопожатие, но и не отстраняется. Больше напоминает новорожденного звереныша, который познает окружающий мир: пытается почти незаметно убрать скованность, сделаться невидимой и при этом чертовски уверенной. Понятия не имеешь, что должен испытывать и знать человек, многие годы проведший в заключении одного особняка. Бесспорно, Уэнсдей Аддамс не отличается манерами неандертальца, наверняка умеет пользоваться благами цивилизации, но это не умаляет того, что она напугана. Хоть и храбрится, будто ты и впрямь представляешь опасность. Выходишь из оцепенения первым и неторопливо трешь ладони друг о друга так, чтобы не выдавать своего волнения. Девушка кажется чересчур напряженной: мимика будто неподвижно-каменная, руки и ноги словно из пластилина. На миг ты подумываешь над тем, чтобы потянуться и ткнуть ее пальцем куда-нибудь в предплечье или локоть, чтобы проверить, а не игра ли это твоего поехавшего воображения. Завязывать диалог не торопишься – кормишься сжиженным вокруг вас молчанием, опираясь на спинку скамьи. Вряд ли Уэнсдей Аддамс в принципе жаждала компании на вечер, исходя из тех крупиц информации, что тебе довелось добыть. А твое присутствие рядом так и вовсе может усугубить ее недоверие и отчужденность. Едва ли кто-то не посчитал бы тебя странным, если бы ты пялился на него украдкой, исподтишка, совершенно по-преступному. Ты не хочешь смущать Мисс Аддамс еще больше: оттого, как рассеивается чернота в глубине ее глаз и проступает четко очерченная линия скул, ты понимаешь, насколько ей тяжело. Трудно, быть может, не сбежать, не смутившись окончательно, или позволить тебе уйти. Иначе просьба будет расцениваться, как грубость, расчётливость и резкость с ее стороны. Уэнсдей Аддамс гордая. Немногословная и последовательная. Она не требует ничего из того, что сама не в состоянии выполнить. Она не давит, но приказывает и всегда озвучивает мысли с точки зрения аналитики и трезвого рассудка. И все же что-то удерживает ее рядом с тобой. Ты медленно поднимаешься, выпрямляя чуть смятые к низу штаны, и давишь смущенную улыбку. Как бы извиняясь за доставленные неудобства. Девушка ловит твой взгляд, и сквозь проступающую паутину теней на ее щеках, замечаешь, как преломляются в недоумении линии ее бровей. Но само выражение, написанное на лице, не оттеняет ни грамма чувств Аддамс. — Было приятно познакомиться с Вами, Мисс Аддамс, — пробуешь на вкус ее имя, застрявшее глубоким вдохом на корне языка и тушуешься. В любой другой ситуации ты наверняка бы применил излюбленную тактику обаяния. С Уэнсдей дело обстоит иначе, и флирту между вами места не находится. Ты это понимаешь отчетливо. В особенности, когда твои глаза, переполненные сухостью и усталостью, останавливаются на зажатой фигуре Уэнсдей. Она, на первый взгляд, вызывает чувство тревоги своим нахмуренным, однообразным в палитре эмоций лицом, угловатостью и вечным презрением к миру. В действительности ты выхватываешь мелкие, как бы иллюзорные детали для того, чтобы сформировать в голове единый портрет. Аддамс поразительно робкая, обманчиво хрупкая и расстроенная. Она не из тех, кто бросится с душещипательным рассказом навстречу незнакомцу, а значит намеревалась взять передышку и очистить разум от навязчивых мыслей. Ожидаемо Уэнсдей прожигает колючим взглядом твой затылок, когда ты, не получив ответа, разворачиваешься, чтобы уйти обратно в шатер – сдать реквизит, соблюсти формальность в виде благодарности за потраченное впустую время. Запускаешь ладони в широкие карманы брюк и, посвистывая, неторопливыми шагами увеличиваешь между вами расстояние. Сказать, что ты ею очарован и впечатлен – далеко не так. Скорее, размышляешь про себя, насколько реальность совпадает с ожиданиями. Обманываться ты не планируешь: во время разговоров так или иначе проскакивали пинг-понгом мысли о том, как Уэнсдей выглядит. Ответ получен. Загадка разгадана. Баста. Идея оставить все как есть кажется тебе донельзя заманчивой, поэтому ты, поборов желание обернуться, идешь дальше. — Прости, — прилетает точно тебе в спину, и ты тут же спускаешь скорость на тормоза. Голос вкрадчивый, тихий. Но как будто нависающий над тобой свинцовым куполом. Удивление сменяется непониманием. Уэнсдей уже встала со скамейки и теперь стоит, совершенно не зная, куда поместить ладони. Тебя настораживает эта откровенность: начиная от внезапного извинения вдогонку невесть за что, заканчивая тем, что сквозь череду голосов контральто Аддамс звучит в ушах особенно ярко. Чтобы не ставить девушку в более щекотливое положение, встречаешься с ней глазами, изо всех сил стараясь придать виду строгости и собранности, которых тебе сегодня критически недостает. По правде, ты адски измотан этой бесполезной беготней по декорациям шатра, эмоциями, которые не стоят и цента. Передергиваешь плечами верх-вниз и салютуешь безмолвной Уэнсдей приободряющей улыбкой. Что бы это не значило – вы разберетесь немедленно. И как удивительно скоро она превращается из колкой и неприветливой в по-детски трогательную и маленькую. — За что, Уэнсдей, ты просишь прощения? — За цирк там, — она не смотрит в направлении распахнутого настежь шатра, указывая наугад. Люди проносятся мимо вас: кое-кто проявляет интерес к немой сцене между вами, кто-то проносится мимо, увлеченный безумством осеннего вечера. — Не понимаю, о чем речь. — В горле пересыхает, тебя потряхивает от желания убраться отсюда как можно дальше. Притом не от Аддамс, которая тяготит, кажется, всех, но не тебя. Ты подходишь к ней и замираешь на расстоянии вытянутой руки. — Не в моих правилах препятствовать рабочему процессу, — съеживается Аддамс, морща веснушчатый нос. — Что? — лед между вами как будто трещит, крошится маленькими кристалликами. По крайней мере, Уэнсдей Аддамс походит на очаровательное, слегка безумное создание. И да, она все еще в белом летящем платье, так что эффект воссоздается на все сто. Ты улыбаешься. — Я прошу прощения, — повторяет девушка и дерзко выбрасывает подбородок вперед. Эти угрожающие нотки в голосе тебе знакомы. Режим начальницы у Аддамс выработан до автоматизма. За одним исключением: вы больше не на работе. — Уэнсдей, мне, конечно, льстит, что ты, — делаешь паузу, различая в ее темных глазах искорки вспыхнувшего интереса. — Подумала, будто я актер на полставки. Всегда об этом мечтал, о да! — Еще один шаг, и она оказывается в зоне досягаемости твоих рук. При желании ты можешь коснуться ее, ни в коем случае не станешь. — Но это всего-навсего от скуки. Я турист, как и ты. — Что это значит? — озадачивает даже не поставленный вопрос, а выбранный тембр, точно Аддамс в совершенстве владеет искусством изменения голосов. — Мне плевать, что там получилось, — делишься, отыскав в кармане на ощупь скомканную и забытую бумажку пальцами. Теребишь ее, чтобы скрыть замешательство. Странный вечер с не менее странной девушкой. — Ты на все реагируешь столь… поверхностно? Уэнсдей сочла тебя легкомысленным идиотом? Твоя физиономия вытягивается, однако ты опять берешь ситуацию под контроль. Она выглядит готовой к нападению, ледяной, высокомерной и до жути боязливой, а ты в сравнении с Аддамс излучаешь вселенское счастье улыбками, застывшими на губах, свободой действий. — Тебя это удивляет? — Разочаровывает, — выпускает облачко пара изо рта и поднимает глаза. Смотрит на тебя и как будто переносит исследовательский интерес, где тебе отведена роль эксперимента, а ей ученого на пороге открытия. Морщит лоб. Почти не дышит. — Тип людей, которые ко всему относятся безответственно. Очевидно, ты к ним относишься. Хотя я могу быть не объективной в своих суждениях. Она заправляет прядь волос за ухо, с вызовом сканирует тебя глазами, как на рентгене, и ждет, что ты ответишь. Раскатистый горловой смех вынуждает ее ошарашенно свести руки вместе и скрестить их на груди. Аддамс повержена реакцией: открытой, легкой и искренней. Как будто в прошлом ей не дозволено было смеяться и проявлять чувства. Впрочем, глядя в эти бездонные глаза, пропитанные тоской, ты соображаешь, что верно всё так и происходило. Страх перед Уэнсдей бесследно исчезает, зато обнажается игривость. Выдыхаешь через рот и переводишь на нее внимательный взгляд. — Мисс Аддамс, — срываешь повязку с ворота рубашки, которая каким-то расчудесным образом за нее зацепилась. — Я же говорил тебе, что я в отпуске. Что бы я делал в этом отеле, если бы не работал в «Addams WatchHill»? — Я не все слова воспринимаю за чистую монету, — ерепенится, сверкая глазами. Аддамс словно состоит из льда и мороза. Белая, завораживающая, недоступная. — Если честно, вы производите впечатление обслуживающего персонала. — Она смеряет тебя взглядом и замолкает. Раздражение в ней бьется волнами через край, но выплескивается неоднозначными ядовитыми репликами. Занятно. — О, — роняешь ты, пораженный ее оценкой. — Не поймите меня превратно, Ксавье, — спешит объясниться, испытывая дискомфорт. Имя Аддамс произносит пулеметной очередью, очень скоропалительно. — Вы довольно-таки хорошо справились со своей задачей. Все работники отельного комплекса также числятся сотрудниками корпорации, поэтому... — Нет, Уэнсдей, я не актер, я не работаю в отеле. Но ты намекнула на мое легкомыслие? — поддеваешь специально, даже тон делаешь елейно-сладким, давая понять, что ты тем самым нисколько не обижен, а стараешься разговорить Уэнсдей, если расслабить не удается. В конце концов, это Аддамс послужила инициатором дальнейшего разговора. — Да. — Как быстро мы перешли с извинений на оскорбления, Уэнсдей. — Подаешься вперед, снижая голос до хрипловатого шепота, чтобы окружающие не имели возможности подслушать. Девушка остается непоколебимой внешне, но грудь ее взволнованно опадает. Судя по дрожи, Аддамс дышит слегка учащенно. Ты сглатываешь, не разрывая контакта глазами, и пытаешься прочитать, что же кроется там в маленькой головке, какие кровожадные мысли посещают ее хозяйку. Хватает около тридцати секунд, чтобы Уэнсдей вскипела и отчего-то завелась. Ты не знаешь причины неожиданной импульсивности со стороны собеседницы, но когда она резко хватает тебя за грудки одной правой, кислород в легких догорает. Уэнсдей Аддамс физически сильная. Не заносчивая, нет. В этом ты ошибался. Агрессивная. И всплеск энергии, который из нее будто льется водопадом, пронзает тебя с головы до ног. — Слушай, ты... — шипит она. В глазах равнодушие, в движениях – отточенность и увлеченность. Уэнсдей абсолютно точно горит тем, что вытворяет. Даже если это на эмоциях. А эмоции в ней клокочут разные. Сложно сказать со стопроцентной уверенностью, но видимо, есть некая связь, почему Уэнсдей внезапно переменилась в настроении. Она и из шатра вылетела пулей, задыхаясь от переизбытка ощущений. Возможно, испытывает нечто похожее сейчас, стискивая кулачком твою рубашку. Не препятствуешь, потому что в груди зреет плохо скрываемое любопытство. Твоих слов же нереально мало для того, чтобы Уэнсдей отправила тебя в нокаут, не так ли? Тебе кажется, еще немного, и Аддамс взорвется. Пусть она сломлена, нестабильна и подавлена, но это не дает тебе никакого морального права использовать ситуацию. Ты больше не стремишься вывести Уэнс из равновесия, так как незатейливая шутка грозится обернуться психологической бомбой замедленного действия. Да и с девушками ты не привык выяснять отношения на ринге. — Мы на «Ты» или на «Вы», Уэнсдей? — шепчешь, стараясь казаться невозмутимым. Отрешенным от смазанной действительности, почему-то превращенной в серую массу из кадров. Хватка девушки слабеет. Она приходит в себя, клацая зубами. Ваши дыхания непроизвольно смешиваются в один сумасшедший поток. От нее разит гарденией или жасмином. Аромат ненавязчивый, подслащенный, вкусный. Твоя мать занимается выращиванием комнатных растений. В ее распоряжении находятся и прихотливые фиалки, благородные розы, и пряная мята с майораном, а также изящные жасмин и гардения. Запах слегка щекочет нос и делает голову хмельной. Черная макушка отдаляется, девушка снизывает плечами. Стеснение затапливает Аддамс сполна. — Я повела себя недостойно, — громкость голоса на минимуме, глаза растерянно вращаются, нижняя губа отвисает немного от пристыженности. Ошеломительно быстрая смена настроения. — Уэнсдей, из меня не лучший советчик, — задумавшись, изрекаешь, перебирая пальцами матовую обивку маски. — Но, может, тебе стоит перевести дыхание? — Что вы под этим подразумеваете? — она чрезвычайно смиренна. Возможно, все еще в шоке от опрометчивого поступка. Если бы ты не работал на Уэнсдей предыдущий месяц, то ни в жизнь не поверил в то, что она способна показывать ярость. В некоторых случаях, зашкаливающую. — Ты. — Да, Ксавье, — подхватывает Аддамс, рассматривая потертые уголки своих туфель. — Что ты имеешь в виду? — Слушай, психолог из меня дерьмо и лечиться надо самому, определенно, но, по-моему, твое состояние оставляет желать лучшего. Она хмурится, складывая ладони за спиной в замок и неторопливо перекатывается с пятки на носок. Пронзительно влажный ветер, пришедший с севера, треплет ее черные локоны, закрывая часть лица. Ты копируешь ее позу. Отнюдь не в насмешку, рукам действительно становится холодно. — Я не умею веселиться. — Так не бывает, — снисходительно ведешь бровью, забавляясь кроткой версией бывшей начальницы. Она кажется сконфуженной. — Значит, я – исключение, — шипит, зыркая исподлобья. — Не-а, смею предположить, — как бы между прочим перебиваешь Аддамс, вдыхая с наслаждением немного солоноватый воздух. — Что ты никогда не веселилась как следует. Она изучающе клонит голову вбок, озираясь по сторонам. Отдыхающие бурным потоком вываливаются из шатра, рассредоточиваются по территории гогоча и фыркая, подхватывая всеобщее ликование. Где-то звучит музыка, ржут в стойлах лошади. Совсем недавно при отеле начали функционировать конные прогулки. Тебя захлестывает атмосфера, каждый звук точно играет на струнах души, глаза начинают блестеть. — Возможно, — ты задумываешься настолько, что реплика Аддамс доходит до тебя с опозданием. Заворожено смотришь на нее и смаргиваешь. — Похоже, — хмыкаешь, шагая медленно задом наперед. — Можно вернуть вещи. Намекаешь Уэнсдей на платье Эсмеральды и простодушно озаряешься улыбкой. Не каждый день выпадает возможность полюбоваться ее эмоциями. Ныне Уэнсдей напоминает собой неуклюжего пингвиненка, который делает свои первые шаги. В символичном смысле так и есть – это ее первые шаги в обществе. — Да, пожалуй. Уэнсдей срывается с места и бодро семенит к шатру, ты еле поспеваешь за энергичной девушкой, не зная, что и думать. Но думать и не хочется. В голове разбавленный кисель, тело непослушное, неуправляемое, силы на исходе. Аддамс теряет уверенность уже около шатра, где с уходом публики стало слишком тихо и серо. — Проблемы? — держишься на почетном расстоянии позади, но наклоняешься и произносишь фразу около ее уха. На нем сверкают одинокие крохотные камушки черного цвета. — Ни одной, — возражает и облизывает губы. Ты пропускаешь даму вперед и провожаешь ее спину долгим испытующим взглядом. Ну, не тянет Аддамс на «Даму с придурью» в привычном тобой понимании. Хотя... может, самую малость. Пока Уэнсдей в молчании возвращает старику все вещи, избавляется от платья, заколки-крабика, который скрадывал настоящую длину волос цвета беззвездной ночи, ты бормочешь что-то несуразное, сыплешь благодарностями и почти что сбегаешь с места преступления. Именно так по ощущениям и случается, когда ты оказываешься на улице снова. Уэнсдей выходит следом с явным неудовольствием. Естественно, она не привыкла терпеть неудачи, и промах в спектакле болезненным комом схватил ее за горло. — Ты здесь, — констатирует факт, глядя на зажатую тобой в пальцах сигарету. Оранжевый фитилек сигареты тлеет быстрее обычного, пепел скапливается на конце, осыпаясь на землю трухой. Беспристрастно окидывает тебя взглядом, почему-то останавливается перед тобой и мнется. Ты затягиваешься, выпуская дым вверх с наслаждением. Никотиновая горечь расцветает на губах, притупляет сознание. Хорошо. Сердце бьется ровно с одинаковой частотой сокращений, легкие наполняются теплом, несмотря на похолодание извне. — Мне тоже было приятно познакомиться, Ксавье, — нарушает тишину Уэнсдей, возвращая тебе еле уловимую улыбку. Она косится на сигарету и тут же пришпоривает интерес. — Ты куришь? — Давно, — отзывается, намереваясь уйти. Ты замечаешь, как Уэнсдей в нетерпении дергает ногами. Или списываешь на низкие температуры воздуха. На ней всего-навсего футболка с революционно-обреченной надписью «Рок», незастегнутая кофта поверх и легинсы. Для октября весьма недальновидно. — Хочешь? — Нет. В этой части парка становится совершенно немноголюдно. Так что в конечном счете вы остаетесь с глазу на глаз с чувством отягчающим сердце. Виной тому не случайная встреча с Уэнсдей, хотя у тебя язык не повернется назвать ее таковой. Наверняка старший гаденыш Пагсли все подстроил. А кипучая усталость? Состояние, когда физически ты вполне можешь держаться на плаву еще не одни сутки, а морально разлагаешься где-то на дне самого большого необитаемого кратера в мире. — Позволь, я провожу, — говоришь уверенно, но на Аддамс даже не косишься. Запах ее волос, который ты волей-неволей вкусил однажды, напомнил о матери, и душа сразу потяжелела. К твоему удивлению, Аддамс не перечит, глубоко ныряя в пучину мыслей. Ты смакуешь сигарету теперь уж совсем безрадостно и выбрасываешь остаток в первую попавшуюся на пути урну. Девушка идет рядом, поглощая фут за футом. Держится Уэнсдей настороженно: руки по швам вдоль тела, ноги переставляет с большой неохотой, как будто возвращение в отель для нее кара небесная, не меньше. Она опять оборачивается в оболочку колючести и уходит в себя. Тебе нервно и недвусмысленно зябко. Погода не способствует хорошей прогулке. Ты начинаешь злиться. На себя – за то, что между вами складывается невозможно глупая ситуация, ведь уверенности в том, что все не случайно – нет. На нее, за то, что Уэнсдей – сама снежная королева, не пытающаяся даже попробовать отдохнуть. Хотя бы капельку во спасение своей же психики. Вслух ты не произносишь ни звука. Не разбавляешь ее тихое сопение заезженными фразочками. Не хочется натуральную тишину портить искусственными, жалкими разговорами. В целом, прогуливаться таким образом приятно, если бы не считать обстоятельства. Но Уэнсдей Аддамс в который раз переворачивает твой устаканившийся взгляд на мир одним вопросом. Он звучит почти как удар под дых. — Ксавье, кем ты работаешь в кампании? Лгать – сразу не вариант. Не то чтобы ты до мозга костей честный гражданин. Нет. Правильными и честными могут быть только окоченевшие трупы в морге. Она может выяснить любую информацию по щелчку пальцев, если только пожелает, а вот быть в ее глазах мерзавцем ты не станешь. Пауза затягивается. Ты зачесываешь назад волосы, которые раздувает от ветра в разные стороны, в открытую любуешься тем, как Аддамс чинно вышагивает по ромбовидному орнаменту дорожного полотна. Как стойкий солдатик, умеющий беспрекословно и безукоризненно маршировать. — Я предполагаю, — подносит палец к подбородку, встречаясь с тобой глазами. Для пущего эффекта прищуривается. — Принимаешь ставки в казино. Не виртуальном. Тебя интригует такая гипотеза. На мгновение ты проникаешься идеей Аддамс и представляешь себя или крупье, или на выдаче выигрышей. Аристократичный фрак плотно облегает плечи, нежнейший бархат струится по твоим рукам, поднос звенит в руках от быстрой ходьбы. Или игральные фишки приглушенно фейерверком осыпаются на стол, ты в задумчивости крутишь одну меж пальцев и ставишь белую пластиковую ребром, издевательски тянешь положенное: «Ставка не сыграла» и усмехаешься. Дерзко и с вызовом. — Почему ты так решила? — скрыть явную заинтересованность ты не в силах. — Твои пальцы. То, как ты держал сигарету, — также на пальцах демонстрирует Уэнсдей, считывая твою ухмылку за поражение. Ты надеешься втайне, что не переборщил с эмоциями. Так как у девушки может случиться передозировка от твоих кривляний. — Нет, холодно, — качаешь головой, успокаиваясь. — Еще варианты будут? Она по очереди называет тебя коллектором, примеряет роль аналитика, зубрящего коэффициент выигрыша, чтобы кампания всегда была в плюсе, и хмурится сильнее. В ней пламенеет азарт. Не такой губительный, каким бывает, в пределах допустимой нормы, чтобы разговор больше не казался вымученным. Ты смеешься от каждого предложения Уэнсдей, она закатывает глаза и одобрительно фыркает, кажется, даже смущенно опускает глаза в пол. Так за беседой, изредка набирающей тональность сверх меры, вы прогулочным шагом добираетесь до центрального входа. Перед вами расстилаются ступени, в темноте они серебрятся подсветкой. — Нет, Уэнсдей, все не то, — отрицательно машешь распатланной окончательно шевелюрой, не сдерживая улыбки. Она пристально следит за тем, как ты неуклюже убираешь лохмы в хвост на затылке и прищелкивает языком. — Тогда в системе безопасности «Addams WatchHill», — раскрывает последнюю догадку и роется в маленькой сумочке, которая располагается у нее на бедрах. За эти пятнадцать минут ты отсеивал все услышанные варианты, то со смехом, то с задором, а то и угрюмым выражением. Поэтому когда в лоб прилетает финальный довод Мисс Аддамс, ты деревенеешь. В системе безопасности очень много людей. Подавляющее большинство из них принципиально плечистые амбалы и беспринципные отморозки, с которыми ты имел дело всего раз. И как у Аддамс хватило воображения закинуть тебя в их ряды, ты не знаешь. Она передает тебе черную резинку для волос, выуженную откуда-то из сумки, и замирает, пока ты борешься с нерадивой длинной гривой. — Почему? Она пробегает глазами по твоему телосложению, выгибает бровь. — Хоть ты и худой, но довольно подтянут. Плечи с развитой мускулатурой. Дельтовидные мышцы подкачаны. Я права? — Поверь, — бубнишь под нос, взбегаешь вверх по ступенькам и открываешь перед Уэнсдей стеклянные двери. Револьверные двери по непонятным причинам не работают. Она пересекает площадь в четыре гигантских шага. — Ты не хочешь этого знать. Она теряется. Хлопает трижды длинными ресницами, которые при свете выглядят неравномерно подпаленными: от светлой части к темной, и супится. Требовательно впивается ногтями в локоть. Ты переводишь взгляд вниз. Уэнсдей не отнимает руку, а лишь усиливает захват. Будто что-то изменится – планета с оси сойдет, если ты не скажешь ей правильного ответа. И ты медлишь. Потому что признание будет стоить очень дорого. Потому что все будет выглядеть подстроенным фарсом, а не случайностью. На футболке красуется «Рок», и ты думаешь, что это невиданное совпадение. — Тебе говорит что-то моя фамилия, верно, Ксавье? — Конечно, Мисс Аддамс. — Ты выдержанно растягиваешь слова, с достоинством позволяя девушке трепать рукав в области локтевого сустава. Уэнсдей прибегла к заводским настройкам в виде угрожающего тона. Ты не осуждаешь: мало ли, кто ошивается на территории ее отеля. В ее-то положении неудивительно подозревать незнакомцев, напросившихся посидеть на одной лавочке. — Что скажешь? — Ты вправе узнать обо мне все, что захочешь сию минуту. — Одергиваешь руку, и она отпускает, но тут же берет снова, чтобы ты не дал деру. Она напрягается, будучи начеку. — Если ты говоришь о своем имени и влиятельности, то мне все равно. — То есть? — Уэнсдей, я благодарен, что могу себе позволить многое, — вздыхаешь, пока Аддамс в боевой стойке сохраняет лицо. Озадаченное, совсем чуточку жесткое. — Но деньгами меня не удивишь. В конце концов, я разговариваю с тобой, а не твоими вещами. Ломаться тебе насточертело. Ты аккуратно разъединяешь ваши руки. Уэнсдей отпрянула, когда в двери между вами протиснулись посетители. Она причмокнула губами в задумчивости и поубавила грамм гнева в крови. Морщинки под глазами рассеялись. — Хорошо, — сдаешься, выставляя ладони перед собой. Аддамс проскальзывает вовнутрь, оборачиваясь и скептически огибая холл. Навстречу со всех ног бежит сотрудница комплекса, разевает рот, чтобы задать вопрос, но Уэнсдей стоически пресекает ее попытки. Ты стоишь, рассматривая ее бледное, усыпанное веснушками лицо, девушка направляется к креслам и погружается в мягкость обивки с негой. Черты лица ее расслабляются. Но все же она делает знак приблизиться. Ты справляешься с двоякими нарастающими чувствами, сжимаешь зубы и опускаешься в кресло рядом с Аддамс. — То что ты сказал на пороге, не может выйти у меня из головы уже минуту, — бормочет она, справляясь, видимо, с атакующей взволнованностью. Для человека, проходящего мимо, покажется, точно Аддамс нежится в мягкости кресла и ловит музыкальные вибрации. Но ее лицо, такое безмятежное, округлое периодически искажается гримасой. Голос ровный. — Я чуть больше месяца назад устроился в «Addams WatchHill» твоей правой рукой. Четко без колебаний признаешься, не отрывая взгляда от геометрически правильных пропорций лица Уэнсдей. Она сначала зажмуривается, будто старается прогнать назойливых мушек, кружащих на обратной стороне век, затем с ужасом распахивает глаза. Они делаются такими огромными, что ты втягиваешь голову в плечи. Выравниваешься и ждешь. Минута, две, три — Аддамс молчит, разглядывая твое лицо. Ты чувствуешь себя где-то на погранконтроле, только без паспорта и сосущего ощущения в желудке в приближении катастрофы. Кладет грациозно локти на поверхность кресла, отводит плечи до хруста. — Тебе есть что мне сказать, Ксавье? — В зависимости от того, что тебя, — ты давишь это слово, чтобы оно резануло Аддамс по ушам. Сегодня вы на равных, потому что твоя судьба в кампании не выяснена. — Интересует. Ты не любишь разговоры по душам. — Ты числишься в штате сотрудников? — Да. — В качестве кого, позволь спросить? — Уэнсдей мгновенно перестраивается на официально-деловой тон, вгоняя ногти в кресло. Глаза неотрывно бдят за тобой, и ты в глубине души прощаешься с рассудком, потому что не бывает так. Чтобы один человек менял обличие кардинально с милого создания на ветру – потерянного и даже, черт, невинного в своей простоте, на рассудительного, цепкого и безжалостного хищника. — Остаюсь на прежней должности до поры, — с ответом не тянешь, играешь честно, желая утолить ее любопытство. Слегка горбишься, расставляя ноги, чтобы сложить на них локти. Вам безмолвно приносят две порции кофе, и пока отель сотрясает тревога, над потолком сгущается напряжение и отзеркаливается на лица персонала, ты пытаешься запечатлеть Уэнсдей в голове. Может, потом перенесешь на холст или в альбом коротенькой неброской зарисовкой. Преображение удивительное, и этим противозаконно будет не воспользоваться. — Ты хорошо делал свою работу. — Не поверхностно? — перехватываешь инициативу и сводишь все в шутку. Всяко лучше, чем чувствовать себя как на допросе или обнаженным. — Если сравнивать, то не поверхностно, — Уэнсдей смачивает губы напитком. Кофейный запах разносится по помещению в секунду. — Тебя отправили в отпуск? — Да. — Почему не уволили? — Это разумнее было бы уточнить у Мистера Аддамса. Она кивает, ты к чашке не притрагиваешься. Если выпьешь малость, о сне можешь даже не мечтать. Хотя он пахнет так соблазнительно, что во рту собираются слюни. Бразильский кофе среднего помола с добавлением шоколада и орехов. Когда Уэнсдей надоедает чашками употреблять эспрессо, она находит приятным этот сорт. — Судя по твоему лицу, они не рассчитали и плеснули сахара? — упираешься локтями в колени и смотришь на Аддамс снизу вверх. Не успевает приложить чашку к губам и пересекается глазами с тобой. В животе образуется невероятный узел. — Ты осведомлен моими интересами больше, чем я предполагала. Ладно, — машет рукой, разглядывая тебя. Похоже, ей нравится твоя сокрушительная прямолинейность и естественное поведение. Тебе терять нечего. — Я могу идти? — Повтори свою фамилию. — Ксавье Торп. Она проговаривает сочетание звуков своими губами и опускает чашку на блюдце. Делает знак, и все тут же уносят в неизвестном направлении. — Я буду откровенна. — От начала реплики у тебя внутри душа галопом рвется из груди. Мышцы тотчас реагируют болезненным напряжением. Впиваешься в глаза Уэнсдей. — Мне приятно с тобой познакомиться, Ксавье, и не приятна возникшая ситуация. Но для понимания я обязана уточнить, как ты здесь оказался. — Путевку мне выдали на три недели в качестве компенсации за моральный ущерб. Говорить о том, что оказался в отеле из-за оказанной услуги Пагсли, который сместил Аддамс с поста управляющей – идея заведомо провальная сразу в трех случаях: Уэнсдей впадет в бешенство; ты рискуешь ее безопасностью, если за ней действительно охотятся долбанные головорезы; ты испортишь отдых и себе, и ей. Когда случай подвернется, ты признаешься. В конце концов, твое пребывание здесь недалеко от истины. — Спасибо тебе, — мягче привычного откликается девушка и встает. — Если ты захочешь узнать о настоящем веселье, можешь позвать меня на помощь. — Ты подмигиваешь ей с озорством и широко улыбаешься. Разговор хоть и трудный, но очень содержательный прошел на хорошей ноте, чем не повод улыбнуться. — Спасибо за вечер, Уэнсдей. Сперва идешь задом наперед, прогоняя глупую улыбку с лица, но она не стирается, и ты наконец исчезаешь в приглушенном мягком свете софитов. Уэнсдей Аддамс остается в холле, провожая тебя со смешанными чувствами.

Уэнсдей

Когда ты вваливаешься в номер, телефон – то самое средство для связи, которое ты настоятельно игнорировала на протяжении долгого времени, оживает. Вздрагиваешь и четко глядишь на экран. От неожиданности оседаешь на кровать и запускаешь инстинктивно ладонь в волосы, лохматишь их. Настроение проясняется и из муторно-взвинченного преобразуется в опасливо-тихое. Кровать под твоим весом тихонько шелестит. Ты подносишь большой палец ко рту, кусаешь за край кожи и, смирившись с неизбежным, отвечаешь на звонок. Лучшей возможности расставить точки над i у тебя может не быть. А так – в тишине номера и размеренного дыхания – ты более сдержанна и хладнокровна. — Уэнсди, — голос шелестящий, аккуратно выверенный. Тебя это напрягает. Но не настолько сильно, чтобы вспыхивать. По большей части тебе все равно. По затылку расползается слабость. — Привет, Тайлер. На прикроватной тумбе зеленым загораются электронные цифры часов, достоверно показывающие два часа ночи. В уме проводишь аналогию с Веллингтоном и немало удивляешься. Дома сейчас два часа дня. Видимо, мужа колоссальная разница во времени не заботит, а может, он просто не рассчитал. Хотя голос свеж. — Мы можем поговорить? — ты хочешь хлестануть его по щеке за эту вольность, но сонливость накатывает будто из ниоткуда. Прогулка под открытым небом подействовала, и не странно, что тебя размаривает в край. — Да. — Уэнс, я знаю, что ты злишься и разочарована увиденным. Я не должен был поступать так с тобой. Когда я согласился на тебе жениться, я знал, на что шел, и было нелегко. — От того, что ты мне говоришь это сейчас, что-то должно измениться? — ты выставляешь напоказ тыльную сторону левой ладони, вглядываясь в огранку обручального кольца. Ободок серебристый, изящный, выкованный узор сверкает пламенно-белой вспышкой при попадании света на украшение. — Я хочу предложить тебе начать всё сначала. Ты задумываешься. Честно стараешься вжиться в роль жены. Успокоиться и рассудительно представить, как ваши отношения в дальнейшем будут развиваться. На ум приходят счастливые моменты – те немногие, что вам довелось испытать обоюдно; когда Тайлер был обходительным, не резким и не навязчивым. Ваши встречи вдохновляли тебя на свершение безумств: проводить препарирование мелких зверей в компании будущего мужа тебе нравилось. Когда он читал тебе в переводе Достоевского, запрокинув голову назад – в волосах путались солнечные искорки, улыбка Галпина была чувственной, волнующей. Ваша история была красивой и непритязательной. И ты была влюблена. Это ты можешь сказать с обескураживающей честностью под сердцем. Прислушиваешься ко внутренним ощущениям и натыкаешься на броню. Там нет ничего. Ничего, кроме отчаяния и гложущего чувства вины. Эта эмоция выбивает тебя из колеи. Во многом ты виновата сама и нет смысла открещиваться от прошлого: оно настигнет в любом случае, как бы ты его не избегала. Тайлер начал довольствоваться любой на стороне, когда уяснил, что он для тебя не представляет интереса. Как желанный мужчина нисколько. Может быть, сложись все по-другому, ты не стала бы противиться браку, но на момент его заключения, в тебе восстала буквально вся армия демонов, которую ты лелеешь в груди. Восемнадцать – слишком ранний возраст для создания семьи, и если родители смогли, не означало, что ты жаждешь повторить их судьбу. У Гомеса на этот счет были иные планы, но хуже всего то, что у Тайлера тоже. Он всецело поддерживал отчима в стремлении тебя закольцевать как можно скорее, что стал невыносимым. Дерганным. Неуверенным. Романтичность испарилась, уступая место контролю. Постель перестала быть спасением и обратилась в ежедневное надругательство над твоим телом. Согревающие объятия переменились на обозленные упреки. — Уэнс, — вырывает тебя из вихря воспоминаний голос, и ты становишься более внимательной. — Не молчи, пожалуйста. — Раз у нас разговор начистоту, — погружаешь руку в ворсистое покрывало и так и сидишь на неразобранной постели. Рисуешь линии на поверхности и хмыкаешь. — То не пытайся обмануть меня, пожалуйста. Ваша интрижка с Энид? Продолжение фразы тебе не требуется. Тайлер все понимает без слов. Когда-то все ровно так и было: ваша связь была глубинной, и ты по незнанию полагала, что так будет и дальше. Что Галпин примет то, чем ты занимаешься и как с жаром отдаешься работе. Тем более эта тема не раз поднималась на всеобщих собраниях. — Я влюблен в нее. Она такая легкая, Уэнс. Такая… милая, — сердце натужно поскрипывает и, возможно, обливается кровью, так как тебя тотчас бросает в ледяной пот. Выдержки хватает на то, чтобы проглотить услышанное. — Но если бы ты мне ответила взаимностью, я бы… Ты ценишь то, что Галпин не стал отрицать очевидное. То, как блестели огнем глаза мужа при виде сияющей Энид, тебе не стереть из памяти. Они оказались наиболее прочным элементом головоломки, чем вы сами. По-доброму ты ему даже завидуешь. По-настоящему тебя укрывает и уносит досада. Терзает неопределенность, подвешенное состояние, громкая недосказанность. Шипеть и с пеной у рта доказывать, что ваш брак изжил себя, ты не будешь. — Тайлер, — перебиваешь на полуслове и падаешь спиной на кровать, раскидывая руки летящей птицей. — Ты влюблен в другую женщину. Разговор априори на этом закончен. Я не хочу ссориться. — Но, Уэнсдей, я не хочу терять твоего расположения. — Он поникшим тоном выбирает наиболее подходящую реплику, ты прислушиваешься к собственному сердцебиению. Удивительно. Мышца, гоняющая кровь по организму, заходится в ударах, а мозг отключается. Свинцовая тяжесть ложится на грудь. Тайлер не насиловал тебя. Ни разу. Ставил эксперименты в постели, признавая, что испытывает ни с чем не сравнимое чувство наполненности и упоения. Несколько лет назад вы сошлись на том, что питаете слабость к разного рода исследованиям. Наверное, Галпин полагал, что и на супружеском ложе стоит быть прогрессивным. Так, вы неоднократно прибегали к использованию игрушек, иных принадлежностей. Но за обжигающей кожу болью не следовало ни черта. И если Тайлер задыхался от возбуждения, стегал тебя розгами, высекал плетками, то ты жмурилась и терпела, превращая его спину в мясной фарш. Проникалась пониманием того, что он горит этим. Когда вы вернулись к обычному сексу, эмоции показались тебе приглушенными, выкрученными на минимум, как бы пресными. После ты стала медленно угасать и отдаляться, все свободное время посвящая работе. Тайлер свыкся с ролью «мужа напоказ» и стал таскать шлюх: сперва тайком, через несколько месяцев – не опасаясь твоего гнева. Он стал неуправляем, разнуздан, агрессивен больше, чем укладывалось в твоей голове. В конце концов, от Тайлера, которого ты знаешь, осталась лишь внешняя оболочка, и от Уэнсдей, которую знавал некогда он, тоже. — Тайлер, иногда важно уметь вовремя остановиться, — трешь глаза, подкладывая телефон под ухо так, чтобы можно было лечь на бок. — Давай я приеду, и мы все обсудим? — умоляющим голосом. — В этом нет необходимости. Похоже, Синклер в тебе души не чает, — рекомендуешь ты, открывая глаза на неудобную правду. — Постарайся быть благоразумным на этот раз. Думаю, она тебе подходит куда больше. — Уэнс, — он как будто скребет словами по огранке твоей души, и из ее глубин вырывается тихий всхлип. Ты прикладываешь ладонь к животу и смотришь на то, как всполохи электрического света из окна гуляют по потолку. — Я не злюсь. Я хочу выдохнуть наши отношения. — Признаешься, забывая о том, что он в принципе висит на противоположном конце связи. — Ты все решила? — киваешь без звука. — Да, — повисает тяжелая пауза, когда каждый чувствует неизбежность краха, но при этом делает вид, что это в порядке вещей. Тебе чужды такие взгляды, но в целом, даже жаль, что все случилось именно так. Внутри сворачивается комок невыплаканной обиды, ты прогоняешь слезы вон, кусая себя за руку. — Я буду тебя ждать. — Упрямо твердит, и ты шмыгаешь носом. Нет. Ждать после случившегося – наивысшая глупость из всех возможных. — Наши юристы подготовят документы на развод. Пожалуйста, Тайлер, не упускай шанс с Энид, если у вас все искренне. Ты не дослушиваешь то, о чем пытается сказать. Отключаешься, концентрируясь на прерывистом дыхании. Тело заходится в лихорадке. Каждый нерв долбит по голове, как будто у тебя внутри располагается барабанная установка. Облегчение от разговора наступает не сразу: какое-то время ты лежишь, тупо уставившись на подвесной потолок. Организм требует разрядки, выхода противоречивых эмоций. Тебя тянет совершить незабываемое кругосветное путешествие, обойти каждый угол отеля, занять чем-нибудь мозг, чтобы не думать о том, какого черта сейчас происходит в твоей жизни – ни брака, ни семьи, ни работы. Ты одна ополчилась против целого мира, отыскав приют в Австрии. Ты подпрыгиваешь на кровати, впопыхах, словно за тобой несется армада серийных убийц, впрыгиваешь в утепленные приталенные джинсы, напяливаешь толстовку песочного оттенка, с горем пополам роешься в носках и выдыхаешь, когда шнуруешь кроссовки. На часах уже верно около трех, но нахождение в четырех стенах тебя окончательно сделает безумной. Тайлер, Энид, работа – неотъемлемые части старой жизни, которые где-то там… на другом конце земного шара. И когда ты сообщила Галпину о своем намерении расстаться, ты была как никогда уверена в себе и своих силах. — Мисс Аддамс, — на первом этаже в фойе тебя встречает дежурной улыбкой приветливая блондинка и справляется о том, что тебе нужно. Безумств. Море эмоций. Глупостей. Детских шалостей. Того, чего ты была лишена. Запретов и границ больше не существует, надзирателя Гомеса тоже в отеле нет. Ты свободна на все триста шестьдесят градусов. Хочешь – прямо сейчас срывайся и лети в Вену, хочешь – пешком исполосуй все дороги, хочешь – кричи во всю глотку, всем тотально плевать. Ты тормозишь у стойки регистрации, переводя дыхание. Оно сбитое, спертое, оттого у тебя багрянцем румянятся щеки, трусятся пальцы и сводит ноги от нетерпения сбежать отсюда в ночь. Неважно куда. Пусть завтра на утро тебе станет стыдно, однако ты настроена решительно. — Ксавье, Ксавье Торп, — ударяешь по колокольчику нечаянно и вздрагиваешь, проглатывая слюну. Говоришь быстро и неразборчиво. Девушка с готовностью сверяется с данными в огромной базе и косится на тебя с толикой беспокойства. Эти секунды тянутся, как чертова резинка Бабл-гам, ты горишь от авантюризма, который захлестывает тебя и заставляет поступать не по совести, а волей случая. Ты хочешь веселиться, забыться, напиться, отметить возрождение новой Уэнсдей Аддамс. — Мисс Аддамс, все хорошо? Ваши номера рядом, может, что-то случилось? — осторожничает блондинка, памятуя в хлам разбитый люксовый номер. Опасается, что ты выкинула чего похуже. В тебе как будто родился маленький шкодный подросток, который вышел из-под контроля. — Да-да, — придаешь голосу торжественности и заправляешь волосы за ухо. Топчешься на месте, практически пляшешь, морща нос. — Что там? — Номер тысяча триста второй, Мисс. Если вам будет что-нибудь необходимо… Она растерянно моргает, когда ты срываешься обратно на третий этаж гостиничного комплекса и полностью игнорируешь конец предложения. Кровь бурлит гейзером. Ты вся чешешься от вспышки ночной активности и, чуть приструнив нетерпение, стучишь в дверь номера. Ксавье появляется на пороге не сразу, сладко потягиваясь и сонно зевая. Один его глаз в недоумении рассматривает тебя, другой попросту закрыт. — Уэнсдей? — Могу я… — ты никогда не вытворяла нечто настолько сумасбродное, поэтому без понятия, как это все происходит. Как люди сломя голову несутся в разные переделки. Заламываешь от нервного напряжения пальцы и вскидываешь голову. Ксавье мало сказать обескуражен – он в шоке. — Нужна помощь? — облечь мысли в слова не представляется возможным, и ты прикладываешь руку ко лбу, зажмурившись: натуральная идиотка. — Уэнсдей? Он стоит, облокотившись плечом на дверной косяк, и несколько встревоженно оценивает твое состояние. — Нет, — в голове вспыхивает спасительное: «убирайся отсюда, немедленно!», но ноги прирастают к ламинату. Ты округляешь глаза и несвойственно жеманничаешь. Ведешь плечом и краснеешь. Стыдно. — Да. Торп вопросительно пялится в твою сторону и кажется непривычно отстраненным. Со снисходительной улыбкой наблюдает и занимает позицию зрителя, ждет, что ты опомнишься самостоятельно. — Да, — резонно соглашаешься и пересекаешься с ним глазами. Слегка приходишь в себя и объявляешь, как есть: — я хочу веселиться. — Сейчас, — не улавливаешь ни единой вопросительной нотки и выдыхаешь весь воздух, кажется, до нуля. Так, что легкие объяты пламенем. — Уэнсдей, ты уверена? — Стояла бы я тут? — огрызаешься, соображая, что влипла по полной. Желание избавиться от налета жизни под замком не иссякает, но и дурость больше не кажется такой соблазнительной. Потревожила человека, чтобы что? Ксавье трет ладонью гладковыбритые щеки и усмехается. Не то что бы он во мгновение ока перестал быть сонным, но пока ты разыгрывала спектакль, он успел приободриться. — Или здесь тебе сложно веселиться? — провоцируешь, чтобы Торп среагировал и наконец либо выдавил согласие, либо расстался с тобой на этом чертовом пороге. — Пятнадцать минут, Аддамс, — совершенно расслабленно произносит, устремляясь вглубь комнаты. Тебе обстановка знакома до боли. И ты краснеешь до корней волос по новой. Порог не переступаешь – территория чужая и пахнет чересчур явственно цитрусовыми. Закрываешь дверь и спускаешься в лобби отеля. Тут нет ни одного человека, что странно для круглосуточной системы обслуживания. «Черт с ними», — ругаешься одними губами и выходишь на открытое пространство. Ночь горит перламутром и кроваво-красными брызгами праздничных огней. На территории отеля никогда никто не спит: туристический бизнес процветает и развивается с баснословной скоростью. Ты прыгаешь с ноги на ногу, придерживая кое-что, что осмелилась взять с собой. Засовываешь руки в карманы, чтобы не замерзнуть. Безлюдно. Ты вдыхаешь с особым вкусом терпковатый горный воздух и закрываешь глаза. Подставляешь щеки навстречу ветру – пусть он сдует с них все твои заботы и внутренние кризисы, от которых раскалывается голова. — Уэнсдей? — Торп находит тебя стоящей в отдалении от входа и бегом преодолевает ступени. — Что за срочность в социализации? Ты цокаешь языком с укором: да, поступок не из лучших, но идти на попятную даже не думаешь. Он оказывается около тебя, и ты поднимаешь усталые глаза: в них гаснет адреналин и материализуется сожаление. Неизвестно как, но Ксавье считывает это моментом и сдвигает брови к середине переносицы. Акцентируешь внимание на том, что лоб у него какой-то несоразмерно большой и выпирающий, форма черепа вообще странная, но внешность такая… такая необычная и парадоксально гармоничная, что ты засматриваешься. — Мне нужно научиться отдыхать. — Без гордости гундосишь, пропуская воздух через рот. — Я не умею, и мысли мешают спать. Вы направляетесь вдоль аллеи, где высажены горные пихты, и следуете нога в ногу. Ты слышишь, как Торп громко размышляет и теряешь вдохновение чудить. Дурацкая затея с дурацким финалом. — Совсем не можешь переключиться? — Нет, — поднимаешь плечи и украдкой оцениваешь его поведение. Тебе до конца не верится в то, что Ксавье был на побегушках. Временами ты давишь на человека, не зная меры. И в голове как-то не выстраивается образ Торпа, который выполняет любое твое «хочу». То что тебе кажется невозможным или бредом – на самом деле реальность, и тебе предстоит выяснить правду. — Мне помогает адреналин, — спустя минуту раздумий делится Ксавье, завладевая твоим вниманием. Он такой непринужденный, такой высокий и большой, что напоминает медведя из сказки, у тебя спирает дыхание. — Это как? — Идем-ка, — восклицает Торп, щелкая находчиво пальцами. Тебе интересно и одновременно страшно оказаться в чертовом переполохе. Ты этого Ксавье знаешь нормально один день, а уже бесишься от скуки за отсутствием работы и пускаешься во все тяжкие. Он значительно отдаляется, а когда достигает конечной точки маршрута, оборачивается. — Это недалеко, но я же не думаю, что мы отправимся за пределы отеля сегодня? — показывает подбородком на 4D-анимационную доску, где голограмма подсвечивает виртуальную локацию, а загробный голос приглашает желающих отведать жести в мире призраков и духов загадочного Невермора. — Я не знаю, что ты хочешь этим сказать. — Переводишь глаза с Ксавье на аппарат, испытывая неловкость. Конечно, ты ни разу не посещала подобные места. Все вокруг незнакомо, издевательски громко и невозможно душно, несмотря на прохладу ночи. — Смотри, — находится с ответом парень и указывает на небольшую очередь на виртуальный аттракцион. Ксавье держится ровно и с огоньком в глазах провожает мальчишек. Ты мрачнеешь и все еще не схватываешь на лету его мысль. — Когда мне не по себе, я иду туда, где можно забыться. — В алкогольном дурмане? — язвишь и с увлечением следишь глазами за тем, как орудует пультом управления девчонка лет семнадцати, пищит и заливисто хохочет. Ксавье прыскает от смеха и качает головой, мол, невыносимая. Ты ловишь в отражении его суженных зрачков свои очертания, и холодок струится бархатом по ребрам. — Нет, Уэнсдей. Я иду либо в парк аттракционов, либо на футбол, смотрю что-нибудь захватывающее. Делаю что-то подвижное, — с упоением перечисляет и ловит твой целенаправленный взгляд. — Эмоции, полученные от этого, перекрывают беспокойство. Ты любишь езду верхом, да? Кажется, твои вопросы отпадают один за другим по мере того, как Торп вставляет факты из твоей биографии, но ты упрямо колеблешься. — Да, — с придыханием роняешь и по-девичьи пунцовеешь. Ксавье смотрит на тебя прямо и открыто. Но тебе в удивление не противно. Хотя людей ты сторонишься с детства. Сводишь контакты к десятку потенциально важных людей. — И что чувствуешь? — интересуется, глядя то на аттракцион виртуальной реальности, то на тебя. — Свободу. Его брови ползут вверх, и парень тут же кивает как бы в одобрении или согласии – ты не разбираешься. — Это почти тоже самое, попробуешь? Ты приближаешься к адской машине на негнущихся ногах, огражденная от ее неистового рева толпой орущих зевак, и пялишься в экран. Девушка как раз заканчивает бороться с ведьмами в шлеме виртуальной реальности. Ты не можешь понять природу своих чувств: присутствует и доля смятения, и жажда неизведанного, и страх перед публикой. Их так много и все бесстыдно кричат, что ты немедленно хочешь перекрыть ушные раковины ладонями. — Уэнсдей, давай попробую я, а ты посмотришь? — Нет, — набираешься решимости и тянешь носом воздух. — Если хотите, у нас есть парные прохождения, — воспользовавшись моментом, душит приторной ухмылкой инструктор. Толпа отсекается, оказавшись впереди. — Я не думаю, что… — комментирует Торп, бегая глазами по твоему лицу. В качестве поддержки или с примесью тревоги. — Мы согласны, — беспардонно опережаешь парня и выставляешь ногу вперед, подходя к огромной махине с сенсорным девайсом. — Гонки или спарринг на ринге. — Гонки! — заводишься ты, потирая ладони друг о друга в предвкушении. — Бокс! — озвучивает Ксавье и равняется с тобой около второго экрана. Бедный парнишка теряется. — Гонки, — повторяешь, сдавленно хмыкаешь и ждешь инструкций. Вы поочередно усаживаетесь в подобие пластмассовых кресел, и мужчина тут же начинает кружить около вас. Надевает и крепит шлемы, запитывает кнопочки и говорит, как действовать. Твои руки ложатся на руль. Он похож на штурвал самолета, а ноги упираются в перегородки хлипкого сидения. В шлеме дышать трудно, кислорода будто бы жизненно не хватает. Ты замечаешь, как запястья сковывает унизительной паникой, и ведешь языком по верхней губе. Поворачиваешь голову на Торпа, он вчитывается в правила игры на экране абсолютно спокойно, лениво и мужественно. Его пальцы обхватывают руль, а ноги отбивают определенно заданный ритм. Нервничает. Волнение снижается. Разом раздаются звуки будущего виртуального ралли, и ты отвлекаешься от рассматривания Ксавье. На экране вспыхивает настоящее шоу. Глаза привыкают к кислотным оттенкам, дорога расстилается перед носом настоящей серой лентой, шины машин взвизгивают, и ты проваливаешься целиком в представление. Тебе не доводилось испытывать подобное: как с помощью компьютера твой мозг обманывается и оказывается поглощен разворачивающимися событиями. Заезд начинается. Чудовищно сильно нажимаешь на кнопку руля и вырываешься вперед, оставляя Торпа позади. Трасса виляет, как горный серпантин. Твои глаза выхватывают все повороты. Первый, второй… седьмой, и на двенадцатом кряду ты сбиваешься. Крутишь руль, захлебываясь подскакивающим уровнем адреналина. Он растворяется в крови: ты ерзаешь, нетерпеливо хмыкаешь, постепенно распаляешься. Гоночная тачка Торпа на мгновение выбивает тебя с основного пути, и ты злишься, дернув плечом. За спинами галдят люди, подбадривают, болеют во все горло, но тебя это не нервирует, как обычно, а подстегивает. Ксавье фыркает, позволяя себе комментировать происходящее: — Ксавье Торп тактично вырывается вперед, делая сумасшедший вираж на повороте, — подсвистывает и слышно тебе, как улыбается. Ты не можешь не улыбнуться в ответ на издевательство, так как сама поступила бы таким же образом, и выжимаешь максимум из собственных сил. Крутишь руль вправо и стискиваешь зубы со всей страстью. Давишь, налегаешь, не отстаешь в своем намерении победить и, делая финальный, грязный финт с подрезанием, достигаешь финишной прямой первая. С победным «Да-а-а» на губах восклицаешь, и тебе все равно на неудобный шлем, врезающиеся в горло ремни, в боль на кончиках пальцев, на посетителей. Тебя знобит от количества переполняющей радости. Гнев и все плохое растворяется, адреналин делает свое дело. Ты улыбаешься как полоумная. — Уэнсдей, это было круто, — видно, что Торп расстроен, так как он уже избавился от шлема и теперь отстегивает конструкцию на твоей голове. — Да ладно, — отмахиваешься, хотя не можешь не признать, что сегодняшний выигрыш тешит твое самолюбие. Вы выползаете из аттракциона вымотанные, но с легкой головой и совершенно одеревеневшими конечностями. Боль растекается по телу, а чувства приобретают сочность оттенков. Вокруг все такое яркое и наполненное жизнью, что у тебя кружится голова и ты хватаешься за воздух. — Уэнсдей, не падать, — командует тихонько Торп, оказавшись на подстраховке, а тебя ведет. Тебе мало приключений. Тебе хочется еще. Возникает мысль, что тебе подвластен целый мир. Ксавье аккуратно и ненавязчиво придерживает тебя за плечи, стоя посреди тротуара. Он смотрит в твои глаза с неприкрытым восхищением. По крайней мере, ты так считываешь и глядишь на трещинки на его губах. Скользишь взглядом по прямому носу, тонешь в концентрации зеленых глаз и кривовато усмехаешься. — Хочу еще! — твоя душа требует продолжения праздника, а в голове образуется вакуум. Ты говоришь это севшим голосом, выпутываясь из рук Торпа. — Ты точно дама с придурью, — улыбается Ксавье, подхватывая твой сумасшедший порыв. — Идем! И тащит в противоположную от отеля сторону. В густоту ночных сумерек. В покрывало звездной ночи. Ты находишься в ощущении полнейшей нереальности, тебя обволакивает бешеная энергия, а ноги приобретают легкость. Ты как будто плывешь или летишь по тротуару, а ладони явственно ощущают крепкие чужие касания. Ксавье переплетает ваши пальцы и несется вон с территории отеля. Воздух вокруг вас уплотняется, хватка только крепнет, а всенародный шум стихает. Выбегаете за пределы зоны отдыха и оглядываетесь. В считанные секунды ночную тишину разрывает душераздирающий вой сирен, небо занимается красными предупреждающими огоньками. Ксавье хмурится, переглядывается в непонимании с тобой и ждет, укрываясь в тени, куда не проливается свет. Из ворот с фонарями наперевес и кучей раций спешит австрийский патруль. — Внимание, зафиксировано, что Уэнсдей Аддамс покинула доверенный квадрат. Отправляемся на ее поиски. — Рация тревожно шипит, ты клонишь голову к земле, пока Ксавье кладет ладонь на твою макушку и подносит палец к губам. Сердце валится в пятки. — Найти ее! — яростно орет голос из трубки. Ты с трудом распознаешь в нем голос отца.