Прошлое ещё дышит

      Девять ночей нормального человеческого сна – что может быть лучше? Этим утром Гермиону слегка штормило, мысли текли вяло и неохотно, даже не текли, скорее, ползли от одного края сознания к другому, безжалостно давя друг друга. И всё равно это утро было хорошим. Суббота обещала закончиться так же приятно, как и началась: ещё прошлым вечером она бесславно сбежала из общежития к профессору, где теперь и дожидалась Гарри, который должен был прийти к обеду. Гермиона нежилась в постели до десяти, затем, не покидая этой самой постели, отлично позавтракала и в гостиную вышла только к одиннадцати. Кресло приняло её как влитую, камин заливисто поддакивал расчудесному настроению, даже неожиданно расшторенное лондонское окно светилось голубизной погожего дня и совсем не портило самочувствие видом разлапистых развалин.       А потом пришла Твайла.       Всё началось с того, что она оглушительно хлопнула дверью и бросила что-то в стену со стеклянным звоном, стала широко вышагивать по комнате, иногда начиная тянуться к волосам, словно хотела взяться за голову, будучи в глубоком отчаянии, но быстро одёргивала себя и продолжала печатая шаг двигаться туда-сюда, вызывая лёгкое головокружение.       – Что-то случилось?       – Случилось? О, что ты, нет. Совсем нет. Ничего не случилось, и в этом, чёрт возьми, вся проблема, – зло бросила она и всё-таки зарылась одной рукой в волосы. Другой залезла в карман брюк и стиснула там что-то; ткань сильно натянулась. Она покрутилась на месте, ища, на что бы ещё обрушить свой гнев. Гермиона извернулась так, что смогла наконец увидеть, что минутой ранее полетело в стену – пустая склянка для зелья. Пробка от удара о стену вошла в горлышко так плотно, что достать её теперь не представлялось возможным.       – Только зря время потратила. Всё впустую.       Твайла пнула несчастную склянку, чудом пережившую удар, отчего та откатилась куда-то под книжный шкаф и тихо звякнула. После этого свистнул воздух открывающейся двери, и Гермиона осталась в комнате одна. Она вытянула ноги к самому огню и уставилась в окно.       Спустя время пришёл Гарри, отчего-то мрачный и задумчивый. Безусловно, и мрачным, и задумчивым он в последнее время бывал частно, но в этот раз что-то в его виде взволновало Гермиону больше обычного. Но вид его причинил ничтожное волнение по сравнению со словами:       – Реддл знает, что я змееуст. И может быть, знает, что во мне его крестраж. ***       Малфой донимал рассказами о своих любимых рунах, которые поминал едва ли не чаще, чем Мерлина; Гарри бы с удовольствием тактично остановил его при случае, но случая всё не представлялось – Абракас говорил быстро и без остановок. Казалось, ему не нужны даже секундные перерывы для пополнения запаса кислорода в лёгких. Проснулся Малфой раздражённым и сразу заявил, что страшно голоден, но следом за этим, потратив некоторое время на разговор о нумерологии, унёсся в ванную и проторчал там добрый час. Реддл неодобрительно смотрел в сторону двери, наводя марафет. Особенно высокомерно он выглядел, когда затягивал галстук, отогнув воротник безупречно выглаженной рубашки. Он вообще был законченным денди, что не столько удивляло, сколько порой веселило. Время от времени Гарри задерживался взглядом на отточенных движениях, которыми Реддл застёгивал запонки, оправлял галстук и манжеты, и его разбирал смех. Приходилось давиться и маскировать хохот под кашель, но Реддл, когда замечал внимание к себе, закатывал глаза или одаривал взглядом, выражавшим до крайности оскорблённое достоинство. Его педантичная элегантность время от времени бывала весьма забавна.       Гарри начал день с приведения в хоть сколько-нибудь приемлемый вид своих порядком помотанных жизнью вещей, лежавших в чемодане неаккуратной кучей. Утренний туалет для него закончился на том, чтобы наскоро одеться и кое-как пригладить волосы, смотрясь в наколдованное зеркало. Малфой отразился в этом зеркале в щегольских солнечных очках и с вульгарной гримасой. Он подобрался к Гарри сзади и взлохматил ему волосы.       – Ничего даже не изменилось, – удивлённо пробормотал он, разглядывая шевелюру Гарри с живым интересом. – У меня есть один неплохой лосьон, не хочешь попробовать?       У самого Абракаса волосы лежали единым зализанным пластом, задубевшим от лака. Гарри не хотел пробовать ничего, что Малфой мог ему предложить. Мысль о том, что Малфой мог бы предложить ему в лучшем случае яд, как-то забылась.       – Абракас, будь любезен, покинь нас на минуту.       Оказалось, Реддл ещё был здесь. Копошился в своих вещах и косо поглядывал на Абракаса. Гарри обернулся и с замиранием сердца узнал в его руках дневник. Вещь быстро скрылась в недрах чемодана, но Гарри казалось, что она всё ещё на виду. Дневник звал и нашёптывал на ухо что-то неразборчивое. Единожды увидев его, Гарри понял, что уже никогда не сможет забыть, что в одной комнате с ним ночует крестраж. Он уже и отвык от вида целого дневника – образ темной тонкой книжицы намертво переплёлся с вонзившимся в обложку клыком василиска. Так что этому дневнику, ещё чистенькому и целому, не хватало одной маленькой детали в виде глубокой дыры и лохмотьев вместо переплётной крышки.       Абракас, на радость Реддлу, был сегодня весьма любезен. Его как ветром сдуло, только мокрое полотенце осталось болтаться на резном изножье кровати.       Гарри с тоской посмотрел ему вслед, старательно вспоминая, чем же ему раньше не нравилась компания Малфоя. Теперь приходилось иметь дело с Реддлом, да ещё и спальня так предательски опустела.       – Все последние дни у меня чесался язык, – выдал Реддл с глумливой улыбкой.       Гарри невольно вздрогнул от того, как звучала змеиная речь. Плавно и гладко, шепчуще, щекочуще.       – А у меня чесались кулаки.       Реддл неожиданно рассмеялся.       – Если в процессе драки продолжишь проклинать меня на парселтанге, я, пожалуй, могу потерпеть пару синяков.       Шутка, сказанная с таким серьёзным лицом, словно Реддл и правда намеревался затеять драку, вызвала ухмылку. Гарри, разумеется, постарался её задавить.       – Не обещаю, что всё закончится парой синяков. Тебе когда-нибудь ломали руки? Придётся первое время колдовать с палочкой в зубах.       – И всё равно стоит того, – печально вздохнул Реддл, огорчённый тем, что они перешли на английский. – Слизнорт скоро вернётся к работе.       – Рад слышать.       – И это вся реакция? Я думал, тебе интересно будет познакомиться с деканом. А он очень неординарный человек.       – У меня не настолько скучная жизнь, Реддл, чтобы ждать знакомства с вашим «неординарным» деканом, – вяло съязвил он. – Подозреваю, я буду от его неординарности скорее в ужасе, чем в восторге.       – Он не так уж плох. Если покажешься скучным бесполезным идиотом, возможно, не станет лишний раз отвлекать от всей прелести твоей нескучной жизни. Кстати об этом, – он приблизился, – давно хотел спросить...       – Лучше не спрашивай, – без особой надежды сказал Гарри.       – Откуда шрам?       Стоило запомнить, что Реддл не любил прелюдии и плевать хотел на чужую реакцию, если она не забавляла его.       – Остался на память от чужого колдовства. Из детства.       – А, – ёмко ответил он,– Если позволишь... – Реддл сделал ещё один шаг навстречу и потянулся к его лбу. От напряжения исчезла всякая возможность двигаться, а Реддл между тем действовал так развязно и спокойно, будто не делал ничего необычного. Он сдвинул мешающиеся волосы и всмотрелся в шрам, – Можешь и не позволять, я всё равно продолжу, – отвлечённо произнёс он, очевидно, правильно расценив молчание Гарри. Реддл всмотрелся в шрам с внимательным прищуром, а Гарри всё стоял, застывший как соляной столб, в ожидании вспышки боли или очередного внезапного видения, но этого не случилось; Реддл отпрянул прежде, чем успел коснуться шрама, и лишь случайно задел его, когда убирал руку.       Реакция не заставила себя долго ждать. В груди что-то отчаянно забилось, потянулось к Реддлу, стремясь продлить прикосновение. Это притяжение было сродни тому, что родилось в Гарри в момент, когда он увидел дневник. Реддл сделал шаг назад и всё закончилось. Тьма втянула когти и вся целиком скукожилась, забрав с собой оцепенение.       Гарри отшатнулся и зашарил по карманам в поисках палочки.       – Шрам напомнил мне одну руну, вернее, фрагмент руны, – Реддл говорил так, словно ничего не заметил. Он поднял руку и поймал сам собой прилетевший к нему учебник. Раскрыл где-то на середине, развернул к Гарри и протянул ему, указывая пальцем на нужную иллюстрацию. – Фрагмент руны защиты. Если убрать эти части, – он закрыл лишнее, – получится очень похоже на молнию. И совершенно не похоже на след от заклинания.       – Спасибо за ценное наблюдение, а теперь прошу простить, меня ждут дела, – почти не глядя в книгу бросил Гарри.       – Снова будешь делать вид, что ничего не понимаешь?       Его как холодной водой окатили. На мгновение Гарри примёрз к порогу, раздумывая, не стоит ли вернуться к Реддлу и всё-таки запустить в него чем-нибудь потяжелее, но всё же пересилил себя и шагнул прочь. В гостиной что-то спрашивал Абракас, но он только отмахнулся и, с трудом не переходя на бег, ринулся к выходу.       Имел Реддл в виду предположение о рунах или этот рывок в груди, Гарри не знал и не хотел думать. Прокручивать в памяти слова, сказанные на ставшем сейчас омерзительным змеином языке, было до безумия неприятно.       Думать о Реддле и предстоящих месяцах жизни в пределах одной комнаты – ещё неприятнее. Реддл гнал кровь быстрее, сбивал дыхание. Подчас казалось, что он и был кровью; тёк по венам, прожигая тонкие стенки сосудов, нёс мозгу собственноручно отравленный кислород. ***       – Ясно.       – Глупо получилось, правда?       – Немного, – уклончиво ответила Гермиона. – Но не думаю, что он знает про крестраж. Фраза слишком размытая. Сам подумай, у него не было серьёзных оснований полагать, что ты змееуст, но он не стал медлить с допросом на эту тему. Если бы заподозрил что-то о крестраже, стал бы выяснять на месте.       – Надеюсь, – вздохнул Гарри. Его вконец измотали эти кошки-мышки, а ведь это было только начало. – Ты видела ту руну?       – Защиты? Да, действительно можно сказать, что шрам – её часть, но это несколько притянуто за уши. Слишком много в мире рун, из которых можно составить молнию.       – Какие шрамы, откуда молния? – Твайла выглянула из своей спальни. Волосы в лёгком беспорядке, но в остальном она выглядела как обычно, и Гарри был даже рад встретиться. Не рад он был только необходимости объяснять суть разговора. Когда с этим было покончено, профессор хмыкнула и потёрла подбородок. – Реддл не промах. Я даже не думала о руне. Подойди.       Гарри поморщился, но встал и послушно подошёл. Она зашла в комнату и вышла уже натягивая перчатки.       – Не хочу спровоцировать болезненную реакцию, – пояснила Твайла, подходя вплотную. Она запрокинула его голову и так же, как и Реддл, согнала со лба мешающие пряди.       Её прикосновения были почти медицински выверенными и точными. Она провела пальцем вокруг шрама, чуть натянула кожу и поразглядывала ещё с минуту. Наконец отошла и вынесла вердикт:       – Тебе нужен опытный ритуалист.       – Зачем ритуалист? – не понял Гарри.       – Гермиона, можешь ответить? Я отойду на минуту.       Гермиона, сидевшая спиной к нему, обернулась и опёрлась рукой на спинку кресла.       – Некоторые ритуалы требуют вырезания рун на коже. Это касается самых древних обрядов или специфических семейных чар, к примеру. – Она повела головой, вспоминая подробности. – В подтверждение того, что ритуал сработал как надо, руны или их фрагменты могут оставаться на коже в виде шрамов. Но это в редких случаях, и касается сложной магии, производящей фундаментальный эффект. Это если вкратце.       – Браво, – оценила Твайла, выйдя к ним. – Вот поэтому тебе и нужен ритуалист. У меня есть мысли насчёт того, кто может устроить тебе встречу с квалифицированным...       – В этом нет необходимости, – оборвал Гарри. – Я точно знаю, что никакого ритуала не было. И специальных заклинаний тоже.       – Это как-то связано с Волдемортом? – Он поколебался секунду, но всё же кивнул. – Тогда не помешает узнать подробности. Ждите здесь. Возможно, пойдёте прямо сейчас.       – Я тоже?       – Желательно, Гермиона. Я не смогу отправиться с вами.       Она удалилась, ещё раз попросив не уходить.       – Как думаешь, к кому она пошла?       – Наверное, к тому же, с кем обсуждала Слизнорта. Если честно, я понятия не имею, что будет дальше. Сначала Реддл, потом ритуалист... Всё происходит слишком быстро.       – Мы здесь всего около двух недель, – прикинула Гермиона, – а уже столько событий.       – Да.       – Но заметь, ещё не случилось никакой катастрофы. Если всё пойдёт совсем уж плохо, никто не мешает нам найти в этом времени маховик и всё исправить.       – Да. Но ты пугаешь меня этим предложением.       От Гермионы послышался короткий смешок. Гарри плюхнулся в кресло напротив неё.       – Кстати! Я, видимо, знаю, кто приходил к Твайле. Он один раз вёл у нас зельеварение.       – Правда?       – Голос похож, да и он ходит с тростью.       – Ты не говорила, что тот был с тростью.       – Ну, мне так показалось. По звуку. Если бы ты сам слышал, тоже подумал бы о трости.       – Пожалуй.       Они замолчали, каждый думая о своём. Так потекли минуты, а Гарри всё прокручивал в памяти последний разговор с Реддлом.       ...Снова будешь делать вид, что ничего не понимаешь?...       Что это значило? Почему «снова»? Наверное, он имел в виду случай с парселтангом. Но кто теперь разберёт. Гарри не был уверен, что Гермиона права насчёт импульсивности Реддла. Стал бы он задавать вопрос в лоб, если бы действительно знал о крестраже?       Спустя ещё минут десять напряжённых размышлений Гарри понял, что просто запутался. Запутался в себе и в Реддле, запутался в их интеллектуальных игрищах, в странных нечитаемых взглядах, которые периодически ловил на себе во время занятий и в Большом зале. Запутался, наконец, в собственных же теориях и планах действий на разные случаи. Что делать, если Реддл знает про крестраж? Ответ был, казалось бы, прост: увести в уголок, убить, бежать прочь, надеясь, что время бежать ещё есть. Или убить и сгнить в Азкабане. Или просто поговорить? Начать убеждать, что он ошибся, что никаких крестражей и мучительного томления Тьмы в груди нет и в помине; сбежать на край света, стерев Реддлу память, забыть о прошлой и будущей жизни? Пасти овец на шотландских просторах или трансгрессировать куда-нибудь в Тибет, уйти в монахи и затворничать до конца дней?       Мысли летели скорыми поездами, оставляя за собой световые шлейфы, сбивая друг друга на полном ходу, мыча локомотивными гудками и причудливо извиваясь. Они неслись по адскому хитросплетению рельсов, снося шлагбаумы, и создавали в голове непроходящий шум.       – Я обо всём договорилась, – важно оповестила Твайла, заходя в комнату и придерживая дверь для человека, ковылявшего позади. У него и правда была трость. – Гидеон, прошу, мантии.       – Да-да, одну минуту, – он тяжело перевалился через порог и прижался к стене, словно ища равновесие при сильном головокружении. В его руках были два больших чехла для одежды. – Лучшие экземпляры из исторической коллекции факультатива. Немного старомодны, но отлично сохранились и вполне удобны. Мисс Грейнджер, рад видеть в добром здравии. Гораций показывал мне ваше последнее эссе, это нечто, – с острозубой улыбкой сказал он, манерно отбрасывая за плечи седые волосы. – Вы замечательно раскрыли вопрос...       – Нельзя ли обсудить это позже, мистер Лафарж?       – О, конечно, – извиняющимся тоном проговорил он. – Я отправлюсь с вами, господа. Все инструкции по дороге, мы и правда не располагаем лишним временем.       Парадная мантия жала и болталась во всех мыслимых и немыслимых местах, хотя они с Гермионой изрядно попотели для того, чтобы он вообще смог её надеть. У Гермионы же ситуация сложилась куда лучше – пусть одеяние и было не просто «немного старомодным», а по-настоящему отжившим свой век, как было видно по потрёпанным рюшам в неуместном количестве – век немалый, сидело оно в целом приемлемо. А он, смотрясь в зеркало, не мог отделаться от мысли, что страшно напоминает себе Рона в той нелепой, да что там, кошмарной бордовой мантии. К старью, в которое его обрядили, боязно было прикасаться, до того оно было хлипким и обветшалым. Мерлин, мантия и правда держалась на добром слове, а Твайла ещё и вручила ему чёртовы часы на цепочке. От них, весом с хороший булыжник, инкрустированных огромным рубином, трещал по швам карман. Профессор говорила, что он непременно должен почаще их доставать. Для солидности.       – Выдвигаемся?       По лицу нового знакомого невозможно было понять, считает ли он их вид смехотворным или всерьёз гордится своими находками. Они кивнули, набросили на всякий случай зимние плащи и такой компанией переместились.       Они приземлились у ворот поместья впечатляющих размеров, и дорога ко входу тоже была весьма впечатляюща. Снег по колено, порывистый ветер, почти метель.       – Держитесь вместе, я сам приведу ритуалиста, когда он прибудет, – предупредил Гидеон, когда они избавлялись от вымокших плащей и сушили обувь. Там, среди людей, они и разминулись – он отстал, бесконечно пожимая руки и отвешивая шутливые поклоны знакомым, а Гарри и Гермиона пошли дальше по коридору.       Белёная лепнина, тонкий перезвон хрустальных люстр, стены благородного песочного цвета, всё это – другой мир, совершенно чуждый и незнакомый. Двойные двери тёмного дерева в потолок, даже на вид тяжёлые, сами собой распахнулись и впустили их в шумную залу.       Свет бил в лицо – он отражался в десятках бокалов, поднимаемых по неизвестному поводу, в тех же хрустальных люстрах, чья старшая сестра, непомерно разросшаяся своими увешанными стекляшками лапами, свисала ровно в центре залы, едва не задевая нижним рядом хрусталиков макушки изящных дам и их статных кавалеров. Стало ясно, что одежда здесь не играет никакой роли: невозможно разглядеть такую мелочь, как мантию, в таком пёстром параде разномастных шляпок и платьев. С перьями, кружевами, оборочками, аляпистыми жабо и цветастыми тканями здесь переборщили, казалось, все. Они с Гермионой вполне вписались, хоть цветовая гамма их одежд и была по местным меркам довольно сдержанной. Их появления, наверное, и не заметили. Они влились в толпу, пробрались мимо фуршетных столиков куда-то к углу залы и забились в него, как мыши в нору.       По дороге Гарри чуть не сбила с ног совсем юная девушка, тут же скомканно извинившаяся и отдавшая ему выпавшие часы. ***       Вокруг сновали утончённые фигурки женщин в мантиях нежных цветов и джентльмены, ничуть не сдержаннее дам разодетые в пышные костюмы. Всё рябило и прыгало, невыносимо шумело, сверкало и галдело. Гермиону сшибал с ног сильнейший магический поток, грязное месиво из десятков оттенков, ужасно тяжёлое и душное. Густое. Оно не пролезало в лёгкие, застревая где-то в трахее тугим комком. Мутило и покачивало, но под руку держал Гарри, и она готова была почти привалиться к нему. Последний раз профессор Лафарж показывался минут сорок назад. Мимо порхали люди, открывались и закрывались двери, а он всё не появлялся.       Кокетливые полуулыбки понемногу начинали вызывать отвращение. Люди здесь будто и не слышали о войне. Они пировали, обсуждали последние новости кулуаров высшего света, делали что угодно, но только не тревожились о том, что где-то там, за горизонтом, прямо сейчас гибли люди.       – Они живут в совсем другом мире. Такие беспечные и счастливые, правда? – прошептала она на ухо Гарри. Он натянул кривую улыбку, чтобы не выглядеть для окружающих чересчур суровым, и тихо ответил:       – Думаю, они и не вспоминают о войне. Зачем им? Их дети точно не попадут на передовую, если сами не захотят. Да и сами они...       Он неприязненно поморщился и остался стоять с таким лицом, словно очень хотел сплюнуть скопившееся на языке ядовитое презрение.       – Лафарж, – толкнула она Гарри в плечо, когда в другом конце залы хромающе замаячила знакомая седина.       – Вижу, – одними губами произнёс он.       Профессор стремительно продвигался к центру, под самую большую люстру, что ей приходилось видеть за всю жизнь. Он шёл в компании женщины лет сорока пяти, черноволосой, высокой и чертами лица очень похожей на него. Она широко, но совершенно искусственно улыбалась, собирала морщины в уголках губ в улыбке, выглядевшей чужеродно на гипсовом лице. Орлиный нос, цепкий взгляд, брови вразлёт. Не красивая той привычной красотой, которую принято считать эталонной, но неясно-притягательная. Она много смеялась и хлопала Лафаржа по плечу, когда к ней обращались из толпы. Он шёл чуть впереди, неожиданно ловко и проворно для человека с тростью; в движениях виднелась заметная скованность, плечи распрямились, сделав осанку идеальной, будто в позвоночник ему вогнали прямой железный прут. Женщина позади охотно трясла в рукопожатиях ладони случайных собеседников и в общем производила впечатление человека, которого на подобных мероприятиях ждут и уважают.       В какой-то момент их курс резко изменился. Гермиона пересеклась с ней взглядом. Улыбка не касалась глаз, пусть и не сходила с лица – они были ледяными и полными расчётливой злобы. Глаза хищницы. Глубокий гипнотический взгляд продержался на лице Гермионы всего пару секунд, но успел породить чувство, будто она нахлебалась холодной озёрной воды. Взгляд мазнул дальше, к Гарри и вниз по его фигуре.       Она пропала в толпе так же быстро, как и появилась, хотя казалась тем человеком, который просто не может слиться с окружением, затеряться. Перед исчезновением последний раз хлопнула Лафаржа по плечу, отчего тот оступился и качнулся.       Он подошёл к ним с Гарри минут через десять с неприятными вестями: ритуалиста не будет – ни сейчас, ни через час, ни в ближайший месяц. Что-то неотложное и очень важное застало его на полпути сюда. Раздосадованные и откровенно разочарованные, они двинулись к выходу. Толпа, звонкий смех, двери, коридор – и вот Гермиона уже стояла на пороге, упаковываясь в плащ. Портключ был у них, а Лафарж, пожелавший остаться ещё на время, планировал добраться камином. Она оглянулась на Гарри. Он хмурясь сжимал что-то в кармане.       – Что-то пропало? – с тревогой обратилась к нему Гермиона.       – Что-то появилось, – в некотором замешательстве хмыкнул он. – Разберёмся в Хогвартсе.       Она согласно качнула головой, дождалась, пока Гарри возьмётся за портключ, и запустила перемещение.