Прошлое ещё дышит

      Ещё до того, как Гермиона сделала первый шаг за порог, в нос поползло неразличимое месиво травяных запахов, спёртый воздух пережал горло комом, не давая по-настоящему вдохнуть. Сладковатый аромат сухих полевых цветов, чего-то жжёного и отвратительный тягучий смрад гнили, слабый, но всё же слышимый, обволакивали стены залитого красным светом коридора. Старинные тёмно-синие обои с замысловатым рисунком листьев и соцветий притягивали взгляд и путали восприятие своими извилистыми линиями. Под ногами пел трухлявой трелью рассохшийся паркет. Где-то за поворотом плыли неспешные волны подпорченного шипением блюза. Там сливались в одно целое двигающиеся как в замедленной съëмке силуэты, их тихие голоса перемешивались и обрастали лишними шорохами. Мигающий алый свет крал из плëнки реальности каждый второй кадр, делая движения тел словно покадрово анимированными. От них отделилась и поспешила навстречу женская фигура в сложном хитросплетении бордовых шалей.       Только подойдя к ним, девушка заскользила неуловимым взглядом стеклянно светящихся жëлтым глаз сначала по Гарри, затем и по Гермионе, и по-кошачьи улыбнулась, явив длинные острые клыки.       – Чудесно, что вы пришли. Прошу, отриньте все заботы и поучаствуйте в нашем скромном празднике, дорогие гости. Вы станете прекрасным украшением банкетного... – она наморщила нос и запнулась, когда Гермиона почувствовала, как сзади её приобняли за шею. Рука обнаружилась и на плечах Гарри, и профессор, всё это время шедшая позади, мягко раздвинула их в стороны. Свесившись между названными братом и сестрой, она вновь поймала зловещую тень. Радужки обесцветились, и Гермиона дёрнулась оттого, насколько неестественно выглядело лицо, расцветшее диковатой улыбкой.       – Поделитесь своими планами на молодых людей, леди?       Та отшатнулась, мгновенно потеряв былое очарование. Теперь абсолютно человеческие глаза, мерцавшие только в зачатке оформившимися лимонными бликами, испуганно заскакали между лицами троицы.       – Приношу извинения, мадам, я не узнала...       – Верю, – протянула Твайла, без стеснения упиваясь чужим ужасом.       Девушка попятилась вглубь коридора.       – Я сейчас же позову хозяйку... Одну минуту, всего одну...       – Не сомневаюсь.       Девушка спиной натолкнулась на кого-то из толпы и развернулась, со всех ног рванув дальше. Когда она скрылась за поворотом, профессор притянула к себе Гарри и Гермиону, а сама отклонилась назад, хрипло рассмеявшись.       – Давненько я сюда не заглядывала, ребята. И очень зря, между прочим.       Они непонимающе переглянулись. Гермиона закусила губу.       Куда они попали?       Человеческая масса впереди расступилась, притиснувшись к стенам. Меж двух пятен ровного малинового цвета прорезался некто, чернильной кляксой прошествовавший навстречу. За кляксой семенила понурая девушка, что встретила их минутой ранее. Насыщенные иссиня-чёрные очертания оформились в невысокую угловатую фигуру. Женщина не качалась на ходу, подол длинного платья скрадывал шаги, из-за чего создавалось ощущение, что по коридору она не ступала, а скользила.       Смоль волнистых волос ниспадала на плечи и отдельными прядями затеняла лицо. На шее топорщилось складками объëмное графитового цвета жабо, а глаза с полуопущенными веками, смотрящие совсем пусто и лишëнные всякого блеска, выделялись молочно-сизой поволокой, издающей странное потусторонее свечение. Синеватые губы роняли клубы бирюзового дыма, когда отрывались от старинной трубки с маленькой чашкой на длинной прямой ручке. Пришедшая разбавила застоялый дурман свежим мятным бризом.       – Я надеялась, ты сдохла, – без капли злости, только бесконечно устало сообщила она, обращаясь к Твайле. – Кто эти дети? Неужели кто-то из них – очередной эксперимент? – Она приникла к загубнику трубки и на долгие мгновения потеряла всякий интерес с гостям. Только приоткрытые пустые глаза напоминали, что женщина всё ещё в сознании, настолько неживой она казалась.       Внезапно гипсовая гладкость лица пошла морщинами неудовольствия, и она поманила пальцем девушку, пристыженно шмыгнувшую носом.       – Прости девочке её желторотую глупость. Она всего лишь неоперившаяся птичка, и она очень раскаивается из-за того, что собиралась сделать.       Всхлип известил о том, что раскаяние вполне подлинно. Девушка забормотала извинения и обронила край шали на пол, пока оседала на колени.       – Довольно. Раздобудь что-нибудь поесть, – ленивый холод заставил «неоперившуюся птичку» так же на коленях сбежать прочь. – Моё имя Рос. Добро пожаловать, коль пришли.       ***       Гарри с Гермионой остались за неплотно прикрытой дверью, когда Рос увела профессора в свободную комнату. Им была видна часть помещения, озарённого тёплым светом керосиновой лампы. Твайла зашипела, когда её с неожиданной силой впечатали в стену.       – Как жилось в Англии? – прокаркала Рос, уперев ей в грудь чашку трубки.       – Весьма недурственно.       – Неудивительно. И что ты сделала с часами? Ни одной вести, – яростно прошептала Рос, – ни тебе письмеца – хотя бы раз в годик-другой, я ведь не гордая, переживу. Ни-чер-та. За две сотни лет... – Она поджала губы и убийственным взглядом посмотрела на Твайлу. – Я не могу бегать за тобой по всей Европе. Ты хоть представляешь, о чём я подумала, когда увидела их в руках у мальчишки?! Как... легкомысленно показываться с ними сейчас, в такие-то времена. – Рос шумно втянула воздух и с досады саданула трубкой о стену.       Твайла сохраняла каменное лицо.       – Я разлага-аюсь, – заунывно протянула она. – Для тебя время – всё равно что шутка, но для меня-то нет.       – У меня есть утешительные новости.       – Великолепно, – потрясла руками Рос, не зная, видимо, куда ещё девать злость. – Так удиви меня! – Она испытующе заглянула профессору в глаза, втянув шею и подобравшись совсем близко.       – Я приведу тебе человека, который сможет помочь. Если двигаюсь в правильном направлении, осталось совсем немного.       – Да ладно. Я слышу это... погоди, а в какой уже раз? – Рос презрительно сощурилась и желчь в её голосе, как померещилось Гермионе, проела дырку в самообладании Твайлы.       – Прояви хоть немного терпения, – по тому, как она сморщилась, стало понятно, что разговор складывался не так, как предполагалось. – Я пыталась связаться раньше, намного раньше, но твои люди никак не реагировали.       – Когда это «раньше»? Я тут успела пережить чуть ли не конец света и, если бог даст, скоро увижу конец войны. Это ты в своей Англии отъедалась, – голос опасно дрогнул. – Как же мне надоели твои высокоморальные миссии! Знаешь, с того момента, как начала подмахивать ему, – она ткнула трубкой в потолок, – ты стала подозрительно сильно напоминать цепную шавку.       Они переместились к дальней стене, и теперь профессор стояла, облокотившись боком о стену рядом с оконной нишей, а Рос исходила кислотным гневом напротив, всё так же размахивая трубкой.       – Ты забываешь, чьими стараниями жива, – без особенной надежды оборвала поток ругательств Твайла.       – Да что ты? – интонация резко подскочила, а затем рухнула вниз. – А ты забываешь, что во мне всё ещё течёт та кровь, которой нет в тебе. Если бы не ты, меня бы никто не тронул, – Рос замотала головой, не отводя разъярённого взгляда от Твайлы. Её глаза ярко полыхали синью. – Приятно, наверное, жрать в своё удовольствие и не думать о том, как бы дотянуть до следующей охоты. Ещё и по балам шастаешь – сытно ешь, сладко спишь... Лучше бы ты всё-таки сдохла.       – Я на голодовке, – Твайла опрокинула голову к стене.       – Всё это время? – встревоженно переспросила Рос, моментально присмирев. В ответ на утвердительный кивок она залепила крепкую пощёчину и ненавидяще распахнула глаза. – Правда помереть решила?       – Я нашла человека. Осталось совсем немного, – с тупым заученным убеждением произнесла профессор.       – Нам сейчас приведут кого-нибудь, – начала Рос.       – Это принцип, – отрезала Твайла. – Но если бы ты позволила...       Она слабо потянулась к руке Рос, но тут же была огрета трубкой по тыльной стороне кисти.       – Нет. Больше нет.       Они замолчали. Профессор отодвинула толстую ткань портьеры и отвернулась к окну. Спустя несколько минут с заметной неохотой оторвалась от того, что происходило по другую сторону стекла, и слегка заторможенно выдала:       – Тут всё изменилось, кажется.       – За двести-то лет, уж конечно, – ядовито оскалилась Рос, но быстро переменилась в лице. – Пришлось перенести дом глубже в лес. В целях безопасности.       – Это как-то сказалось на тебе? – с тревогой спросила Твайла.       – Жива ещё, и на том спасибо. Я ещё ничего себе, к папаше в гости пока не собираюсь. Слушай, – оживилась она, – а можешь кого-то из своих мне оставить? Больно приглянулись, новые лица, свежая кровь.       Твайла фыркнула, весело усмехнувшись.       – Пока нет.       Она оттолкнулась от стены и двинулась к двери. Гарри и Гермиона запоздало юркнули наружу, но Рос окликнула профессора, и они до поры до времени остались незамеченными.       – Сколько ещё мне ждать?       – Хм, – Твайла задумалась на несколько секунд, – думаю, полгода.       – Полгода, – Рос цокнула языком. – Это недолго, – решила она.       – Это при удачных обстоятельствах, но я клянусь, что сделаю за это время всё возможное.       Гермиона осторожно заглянула в комнату. Рос вновь окатила собеседницу презрением мутными озёрами глаз.       – Будь уверена, – Гарри шумно переступил с ноги на ногу. Их заметили. Рос прострелила его взглядом, но продолжила: – я не поскуплюсь на методы, если что-то пойдёт не так. Меня волнует результат. И пока ты не гарантируешь мне исполнение договора, знай: только при крайне удачных обстоятельствах ты, через полгода переступив порог этого дома с пустыми руками, уйдешь отсюда на своих двоих. Я свою часть сделки выполнила, – она угрожающе зашипела, – дело за тобой.       Концерт получил драматическое завершение, когда Рос напоследок вдавила трубку в чужую грудь, да так и оставила профессора в одиночестве, мгновенно растворившись в багровом сумраке коридора.       Твайла потерянно смотрела ей вслед с незнакомой Гермионе печалью.       ***       – Пройдёмте к столу, – девушка всё ещё выглядела чуть виновато, но уже улыбалась, хоть и несмело, и не прятала взгляд.       – Я надеюсь, на сей раз они проходят по делу гостями, а не угощением, – Твайла кивнула в их с Гермионой сторону. Он вздёрнул бровь, но профессор только отмахнулась, слишком занятая разглядыванием лица смущённой пришелицы.       – Разумеется.       Путь оказался долгим. Поначалу Гарри пытался запоминать дорогу, но на одиннадцатой проходной комнате и девятом повороте налево попросту сбился. Вокруг мелькали разноцветные вспышки и белели из тёмных углов зубастые улыбки. Обитатели дома теснились на низких кушетках или вовсе лежали на устланном коврами и щедро забросанном подушками полу в странных позах. Периодически путь преграждали занавески из тонко звенящих бусин, некоторые закутки вовсе были перегорожены решëтками шпалер. Однажды, пробираясь через проходную комнату, Гарри увидел в круг рассевшуюся за маленьким ажурным столиком группу, живо шептавшуюся о чём-то, что показывали разложенные перед ними спиралью карты. Иногда приходилось переступать через заснувших на полу и мешающих движению людей. В некоторых помещениях он заметил уютные гамаки и козетки, прикрытые ширмами, искусно расписанными на восточный манер.       Ещё больше людей толпились в коридорах, некоторые исподтишка оглядывали гостей, но большинство просто... А действительно, что они делали? При ближайшем рассмотрении оказалось, что замедленные движения в начале не были иллюзией – вместо танца здесь как-то оглушённо извивались, иногда застывая в случайных позах, и цветное освещение делало местные коридоры похожими на жуткую театральную сцену. Пёстрые мешковатые наряды актёров и разномастный реквизит, заполнявший всё от пола до потолка, только прибавляли происходящему постановочности, кукольности. Он шёл мимо очерëдных замороженных, словно восковых фигур и гадал, не цапнет ли его кто-то из них за руку, если невзначай дотронуться. Экспериментировать не стал.       Чем дальше они шли, тем понятнее становилась природа безделушек, которые Гарри видел в покоях Твайлы: местные комнаты изобиловали и фигурками Будды с отвисшими мочками, и чучелами всяческих тварей – в том числе слоновьего размера бабочек. Стен почти нигде видно не было, их надёжно укрывали затёршиеся гобелены и приросшая к ним от старости покосившаяся мебель вроде трюмо и сервантов на любой вкус. Всё это выглядело таким пыльным и заброшенным, что если бы дом пустовал, Гарри счёл бы его вовсе нежилым.       Наконец они вынырнули из кромешного багрового ада в чистый белый свет, не слишком тёплый и не чересчур холодный, абсолютно нормальный. Умиротворяющий.       Небольшая комната, оформленная в парадоксальных для этого места кремовых тонах, привлекла внимание в первую очередь столом, сервированным на четверых. Во главе его сидела Рос, окружённая ментоловым дымом, и покручивала в руке гранёный бокал цветного стекла. Его стенки были цвета бриллиантовой зелени, а жидкость на самом дне – неразличимо тёмного, близкого к чёрному.       Профессор выбрала место напротив, а Гарри с Гермионой сели по правую и по левую руку соответственно. Рос жестом помогла Гермионе придвинуть стул, и Гарри мысленно обругал себя за то, что не догадался сделать это самостоятельно – стулья были действительно тяжёлыми, а Гермиона явно чувствовала себя потеряннее, чем он.       Гарри освободил тарелку от хитро скрученной салфетки, наблюдая за тем, как то же самое сделали Гермиона и Рос. По щелчку пальцев от стены отошла до этого незаметная фигура уже знакомой им девушки, покинула импровизированную столовую и вскоре вернулась, неся в руках два блюда и ещё одно на пару с чайником левитируя перед собой.       Сидящая напротив Гермиона уткнулась взглядом в чашку. Перед ними опустились тарелки с сочными стейками, а Рос достался кусок на вид практически сырого мяса. Она, ничуть не смутившись, молча указала пальцем на свой бокал, и девушка принялась наполнять его из внушительного прозрачного графина. В нём лениво колыхалось что-то очень густое глубокого бордового цвета, на горлышке возвышалась небольшим конусом аккуратная крышка. Рос дождалась, когда бокал заполнится, накрыла его рукой и что-то прошептала, только после этого приступив к еде. Гарри посмотрел на Твайлу, не притрагивающуюся даже к салфетке, и вопросительно указал подбородком на её тарелку. Она невесело хмыкнула и откинулась на спинку стула. Повисла хрустальная тишина, разбиваемся только звяканьем приборов.       Гарри закончил со стейком и опустил глаза в чашку с тонким ободком, выведенным со внутренней стороны фарфоровых стенок. Чай приятного золотистого цвета отражал лицо чёрточками ряби. После очередного глотка показалось, что отражение посмотрело с затаëнной злобой, а когда спустя ещё минуту смотрящие из чашки глаза сделались чёрными, он встряхнул её и отставил в сторону. Тот же эффект, видимо, прочувствовала на себе Гермиона, поскольку не отрываясь глядела на чайную версию себя, даже затаив дыхание.       Внезапно Рос особенно громко звякнула приборами, и Гарри увидел, как изменилось лицо Гермионы, увидевшей, как та утирает омытые красным губы. Гермиона качнулась на стуле, отшвырнула чашку на пол, отчего комнату залил грохот, хруст и визг трескающегося фарфора. Сама же она, спотыкаясь, вылетела в коридор. Гарри рванулся было следом, но его удержала железной хваткой Рос. Она отхлебнула из бокала и хищно облизнулась. Гарри умоляюще посмотрел на Твайлу, но она только сделала упреждающий жест и пригласила его вернуться за стол.       ***       После тошнотворной патоки общих комнат возможность зайти в сырую холодную ванную казалась спасительным крючком. Гермиона поскользнулась, но успела ухватиться за дверь и прильнула к набухшему от влаги дереву, пережидая помутнение. Дышать было тяжело, грудь учащённо вздымалась, тут же охватываемая прерывистыми спазмами, что ничуть не помогало набрать в лёгкие хоть сколько-нибудь кислорода. Внутренности мылились густым приторным варевом, мокрые ладони раз за разом соскальзывали с крупной ручки, медной и натёртой до зеркального блеска. Под кожей разлился жар. Капля вязкой слюны оглушительно ударилась о паркет и в ушах зазвенело. Сосуды раздулись и давили на виски, сердце колотилось о рёбра, периодически простреливая резкой болью. Мир трясся и громыхал, с пронзительным лязгом разъезжался в стороны театральным занавесом, приоткрывая перекошенную в гримасе боли изнанку реальности.       Отяжелевшие веки перекрыли обзор на несколько спасительных секунд. Подсознание не ответило ни единым проблеском света, и Гермиона через силу открыла глаза.       Зрение стало нечеловечески острым, а воздух обжёг ледяной сухостью лёгкие. Второй вдох был солёным, свистяще-прозрачным, дыхательные пути очистились и сгладились, коготки дыма втянулись, покинули изорванное горло. Тело потеряло вес, и Гермиона открыла дверь. Размашисто шагнув и согнувшись пополам, чтобы не задеть неожиданно съёжившийся портал двери, Гермиона наконец подняла голову внутри уборной и одним вдохом лишила помещение воздуха. Пальцы разминали сами себя, перекручиваясь спиралью, чтобы щёлкнуть добрым десятком фаланг на каждом. Глаза впились в стену, проехались с металлическим скрежетом по канавкам меж плит цвета сырой плоти. Ребристая пуговка тараканьей спинки шмыгнула за чугунную ванну. Гермиона склонилась и стала пристально изучать дно желтушного судна, идущее трещинами ржавых слёз. Прямо на глазах ржавчина начала раздуваться и бугриться, исходя розовой пеной; из неё постепенно выросла пульсирующая груда органов, глухими толчками бьющихся о клетку, свитую из прутьев синюшных вен. Глазные яблоки смотрели через липкую вишнёвого цвета вуаль сукровицы, кое-где отваливающуюся сгустившимися желеобразными кусками.       – Иди на свою дорогу. Если знаешь цену дороге, иди по ней. А если нет, раскрой крылья, птица. Но певчая птица крыльями не машет, чтобы не петь – вырви себе язык. Вырви себе язык, – декламировал желчный пузырчатый голос, корень которого дёргался где-то под зеркально блестящим, обтянутым плёнкой фасции желудком, грузно выпятившимся между лихорадочно сокращающихся сосудов. – Вырви себе язы-ы-ык, – затянули надрывным скулежом кашеобразные голосовые связки под аккомпанемент бешено вращающихся жабьих глаз.       Гермиона отшатнулась к двери, неумело переставляя укоротившиеся ноги, и снова задохнулась пьяным маревом благовоний. Она завалилась на спину и наткнулась на стену.       Над ухом тараторили на резком беспорядочном языке, торопливо выплёвывая откуда-то из грудной клетки стальные чёрно-коричневые слова. Она помотала головой и вспышка ослепительной боли окончательно отрезвила сознание. Чувства и мысли снова перетекли в человеческую плоскость, запахи потеряли вкус, а слова – цвет.       – Я говорю, вырви себе язык! И клыки заодно. Сказали же: не трогать, – незнакомый голос орал куда-то в сторону. – Эй, ты куда? – запоздало сориентировался некто, когда Гермиона уже скрылась за поворотом.       ***       Она вошла в комнату. Полутона играли на расслабленных лицах, вырывая из багровой тусклоты только горящие разными оттенками жёлтого глаза. Гарри оставался с профессором, и это, видимо, уберегло его от покусительств обитателей поместья.       Оглядев безучастные лица, Гермиона расправила плечи в безотчётной попытке казаться весомее, сбросить уязвимость. Видение о полной кишок ванне ещё отзывалось призрачной дрожью на краю сознания.       Попытавшись поставить обострённые ошущения себе на службу, она напрягла шестое чувство, надеясь засечь Гарри за стеной, там, где к нему достаточно будет протянуть руку, чтобы коснуться живого, горячего человека и наконец увериться, что упырский холод схлынул, отодрал загребущие лапы от затылка.       Гермиона сделала глубокий вдох и ринулась навстречу интуитивно выбранному пятну. И чем ближе она оказывалась к этому пятну, тем страшнее ей становилось. Знакомые шевеления магии Гарри, слабые и задавленные, не шли ни в какое сравнение с промораживающей магией Твайлы. Полупрозрачная сила друга сейчас казалась тонкой, всей насквозь хрупкой, практически самозванкой. Рядом бурлил грубый поток первобытной реки, какая урчала, завивалась смертоносным водоворотом и без колебаний утягивала на дно любого, кто пытался из неё испить. Это была профессор.       Тысяча глаз ежесекундно была обращена к Гермионе. Она вдруг чётко осознала, что это давящее чувство наблюдения отлично знакомо. Эта сила, направленная на неё – против неё, – преследовала всё это время, возводя стены паноптикума, угадывая каждую мысль.       К слипшемуся киселю тел, к сросшимся языкам их магии, тянулись от Твайлы ещё недозрелые, но уже вполне крепкие щупальца, облепляя коконом молочных нитей. Гермионе отчаянно захотелось оборвать их ещё не оформившимися, избавиться от липкой паутины, оплетающей, казалось, уже весь дом. Она задушила благородство, трезво оценив ситуацию: скорее всего, волнение в сети уже замечено, и Твайлу едва ли обрадовала её наблюдательность. О том, что к собственной груди тоже крепилось бледное щупальце, думать не хотелось.       К Гермионе снова обратился взгляд молчаливого надзирателя, но в этот раз давление было особенно сильным. Рывком метнувшись в физический мир, Гермиона медленно побрела навстречу удушающим объятиям Тьмы.       Она силилась поднять глаза в ответ на изучающий взгляд профессора, но зная, что увидит, не осмеливалась позволить себе даже лишнего вдоха.       – Гермиона, тебе нехорошо? – усеянные перстнями пальцы Рос перебирали крупные бусины ожерелья.       – Тебе нехорошо, – констатировал Гарри. – Профессор, скажите, здесь есть терраса или балкон? Думаю, ей не помешает свежий воздух, – он неопределённо передёрнул плечами и снова с омерзительным обожанием посмотрел на Твайлу.       – Могу показать путь к крыше, – проговорила та, следя за реакцией Гермионы.       – Да, это подходит. Пойдем, выдохнешь наконец, – казалось, прежняя настороженность Гарри развеялась дымным облаком приторных благовоний.       Гарри выпутался из приобнявших его рук и встал с софы. Твайла последовала за ним.       – Со временем привыкнешь и будешь реагировать на всё спокойнее.       – Вот чего я точно делать не собираюсь, так это привыкать, – быстро пробормотала Гермиона, с вызовом вперившись в женщину. Та только хмыкнула и поровнялась с беспечно идущим чуть впереди Гарри.       ***       Они остались вдвоём на островке освещённой немагическим фонарём террасы на крыше, окружённые кромешной чернотой. Лес шумел кобальтовыми верхушками елей, отдающихся на волю резким порывам ветра. Ажурное золочёное ограждение выглядело хлипким и ненадёжным в такую погоду.       – Что случилось? Выглядишь нездоро́во, – с тревожной улыбкой спросил Гарри.       – Мне могли что-то подлить в чай? – голос приходилось заметно повышать, ветер свистел и хрипел в ушах.       – Едва ли, – осторожно возразил он. – Рос при мне доходчиво объясняла всем, что жрать и травить нас – максимально плохая идея.       – В каком смысле «жрать»?       Ответ потонул в шуме ветра, но последнее слово добралось до ушей.       «Вампиры».       Гарри отвернулся, перевесился через перила, вдыхая поглубже. Гермиона последовала его примеру и впустила в лёгкие колючий воздух, усилием подавив кашель. Сейчас одновременно хотелось разбиться о промёрзшую землю и упорхнуть в абсолютную мглу небесной пропасти, легко перемахнув через парапет и воспарив на вросших под самые кости крыльях. Перья шелохнулись за спиной, движимые изнывающими от бездействия сухожилиями. Синева мелькнула под ногами.        И только в самый последний момент показалось, что её крепко перехватили и затащили обратно знакомые руки. Сознание окончательно ускользнуло.