Прошлое ещё дышит

      Пророк за двадцать пятое апреля в кои-то веки радовал.       Школа ликовала. Ученики бурно и открыто, преподаватели сдержанно и чинно, и только слизеринской стол хранил гробовое молчание. Весть настигла их во время завтрака; тех, кто завтрак пропустил, наверняка уже догнала благодаря никогда не барахлившему сарафанному радио. Гриндевальд побеждён, Европа может вздохнуть спокойно. Дамблдор, ожидаемый в школе герой не только дня, но и, вероятно, ближайшего минимум года, ещё не появился.       Связь стреляла нервным электричеством, искрила и морозила кожу. Том явно был не в восторге. Человека три покинули стол сразу после того, как взяли в руки газету. Ещё с десяток слизеринцев переглядывались то между собой, то – реже – с представителями других факультетов. Агентура, как выразился когда-то Том, несомненно есть у слизеринцев везде.       Чёрный день для змей и белее белого, сияющий красками наконец-то мирного неба, – для всех остальных. Гарри не знал, к кому себя причислить, и от мелочного беспокойства о том, как перемена политического климата повлияет на настроения внутри его факультета, становилось не по себе. Эгоистичный страх, что выстроенные, как хотелось верить, тяжким трудом, а не волею судьбы и искренним желанием отношения с Реддлом превратятся в тыкву, потому что он будет занят налаживанием определённо покачнувшегося пьедестала, вселял отвращение к самому себе и застарелую, зачахшую где-то в глубине души мысль, что Том может повлиять на Гарри не самым лучшим образом. Или уже повлиял, это как посмотреть.       Абракас глядел на газету пусто и оторопело, как будто не мог поверить в произошедшее. Том сжимал её побелевшими пальцами, кроме этого ничем не выдавая своё настроение.       Скольким слизеринцам посчастливилось принадлежать к оппозиции и не быть связанными узами договоров и сделок с Гриндевальдом, Гарри не знал, но эта цифра, вероятно, исчислялось едва ли двузначным числом.       Скоро по стране прокатится волна арестов, и школьные скамьи опустеют отнюдь не только из-за того, что многие ученики вернутся в тёплый дом к полной счастливой семье. С жалостью к закономерной судьбе агентов Гриндевальда Гарри осматривал притихших слизеринцев. Сокурсников, за которых надлежало по правилам стаи болеть так же, как некогда, в далёком-далёком прошлом-будущем, за гриффиндорцев.       Смех да и только.       – Не смешно, – сквозь зубы пробормотал Том. – Ни капельки.       Гарри это проигнорировал. Уже к вечеру произойдут первые перемены; если Дамблдор появится к обеду, то будет ещё вероятность, что за общей радостью об отмеченных сотрудничеством со вражеской стороной детях все забудут. Если же не появится, эйфория победы может обернуться желанием сразу перейти к хладнокровному линчеванию виноватых. И среди них как предводитель клуба точно-замешанных-в-чём-то-нехорошем рискует оказаться и Том.       Странно думать об этом вот так, с позиции хищника, у которого из-под носа могут увести добычу. Реддл словно стал собственностью, которую не имели права отнимать ни законы морали, ни законы государства. Конечно, спасали мысли, что как-то же Волдеморт пережил послевоенные разборки, но сейчас, сидя в ожидании надвигающегося смерча и имея шанс оказаться в самом его центре, Гарри смотрел в будущее со страхом человека, который его не знает.       А если? А если его действия уже всё изменили? А если Тома просто посадят, а если он выйдет через много лет уже остервеневшим, полубезумным, и тогда невозможно будет ничего изменить? А если?..       Сотни таких «а если... » роились в голове подобно разъярëнным пчёлам, выбравшимся из распотрошённого улья и ищущим, кого бы ужалить.       Гарри очнулся только на обеде. Всё вокруг – ученики и столы, преподаватели и горы еды на блестящих блюдах – словно бы и не изменилось с завтрака. Занятия промелькнули пёстрой мятой бумажкой, односложными вопросами и такими же ответами, заряженными атмосферой общей отвлечённости. Зелёный галстук на шее превратился в удавку; лавка, занятая учениками в таких же зелёных галстуках – в пороховую бочку, к которой вёл петляющий фитиль, дымящийся в томительном ожидании взрыва. Запах дыма и подпаленных мантий уже потянулся в нос.       Дамблдор светился; над его головой, сотканный из бликов парящих свечей, мерцал ангельский нимб; ему пели оды незримые купидоны. Студенты смотрели с почти раболепным благоговением.       Может, это по традиции закрались в голову мысли Реддла, но Гарри подумал, что именно в этот момент был заложен первый кирпичик в фундамент доверия и прочной уверенности в том, что Дамблдор – мудрый учитель, вышедший из древних сказаний, почти античное божество, лихо шагнувшее с пожелтевших страниц детских книжек о самоотверженных героях в убогую серую реальность. И на основе этого фундамента позже обязательно будет возведён золотой дворец.       А пока Дамблдор прошествовал к преподавательскому столу, старательно делая вид, что не замечает обращённых к нему взглядов. Потом были долгие разглагольствования директора о важности дня и эпохальности свершившейся дуэли, такие же долгие благодарности и очень, очень долгие аплодисменты. Послеобеденные занятия отменили, но эту новость ученики будто и не заметили.       Дамблдор подошёл к золочёной кафедре с фигурным декором в виде совы и взял слово. Что-то говорил. Пафосное или не очень, громкое и быстрое, сбивчивое от ещё не выветрившегося экстаза победы или медленное, как прочитанное по бумажке, всё это не имело никакого значения, потому что напротив сидел Реддл, и Реддл был в ужасе.       Таком леденящем ужасе, который прошибает обычно от неизлечимой болезни родственника или от вида сгоревшего дома, из которого не успел спасти своё добро. Неизвестно, сколько такого «добра» ставил Том на победу Гриндевальда, но что-то вроде обожания образ всемогущего Тёмного лорда в его сердце должен был заронить.       Связь мешала смотреть по сторонам. Связь мешала мыслить и слышать, связь мешала чувствовать что-то кроме того, что чувствовал Реддл. Чувствовать что-то кроме самого Реддла. Связь застилала восприятие волной, массивом холодной воды.Не сразу получилось расслышать едкое:       – Скорбишь о смерти работодателя, Грейнджер? – пролаял, кажется, Мальсибер, по-собачьи дёрнув носом.       Гарри ожидал, что Реддл одёрнет это выступление хотя бы строгим взглядом, если не словом, но тот, наверное, слишком занят был своей внутренней бурей.       – Кто бы говорил, – процедил Гарри.       – Молчал бы уже, а то раньше времени смелеешь, – с видом хозяина ситуации парировал Мальсибер.       Том очень вовремя звякнул приборами, отбросив их в тарелку. Вряд ли намеренно прервал перепалку, но и за случайность Гарри был искренне благодарен. Он вышел следом, стараясь не выглядеть униженным или, Мерлин упаси, напуганным неожиданным вниманием Мальсибера.       Остановил Тома тычком в бок, за предплечье затащил его в ближайший альков.       – Что с тобой творится?       – Ничего хорошего, очевидно же, – почти на парселтанге прошипел он. – Отцепись.       – Я из-за связи вздохнуть нормально не могу. Не отцеплюсь, – настоял Гарри.       Тогда Том посмотрел на него мутными злыми глазами, сделал шаг навстречу, резко качнулся вперёд, почти столкнувшись с Гарри носом. Хотел что-то сделать, то ли крикнуть, то ли ударить, но подался назад, передумав. И только выплюнул желчно:       – Катись и не лезь больше в мою жизнь. Слишком много суматохи с тобой.       – Если бы ты меня убивал, как бы ты это делал? – севшим голосом спросил Гарри. Задавать этот вопрос было непривычно, но очень интересно. Пришло понимание, что он для них, как и в целом тема взаимного убийства, стал чем-то вроде кодовой фразы; такое не спросишь у чужого человека; о таком, в шутку или всерьёз, они могли заговорить только друг с другом. И честно ответить – тоже.       – Долго и мучительно, Поттер.       ***       Гермиона поболтала чай в чашке. По часовой стрелке, затем против часовой, наблюдая за тем, как круговыми движением колышется жидкость. Такое простое действие давало необходимое чувство контроля. Ничтожно мало, но очень символично, как ей казалось.       – Ну, не думаю, что ты тут можешь что-то сделать.       – Я в ужасе, – ответил Гарри таким тоном, что и ей стало не по себе.       – Я вижу.       – Я хочу его изменить. Я хочу дать ему шанс прожить жизнь нормально и до конца, а не умереть молодым «во избежание» или, что ещё хуже, «из предосторожности». Эта предосторожность, по-моему, у меня граничит с паранойей. Он так боится, – Гарри замер, подыскивая слова. Пощёлкал пальцами, пробежал глазами перед собой, не видя ни её, ни комнату вокруг. – Он живой, понимаешь? Хотя от души у него только четверть, а от сердца и того меньше. И я не чувствую, что в праве это менять.       – Гарри, я не психолог, я не знаю, что тебе на это ответить. И как переубеждать, и стоит ли это делать, – поморщившись, произнесла Гермиона.       – Я убийца и не хочу становиться им ещё раз.       – Ты не ровня Реддлу.       – Да, не ровня, ты верно говоришь, – распалялся Гарри. – Он гений. Он паук, он сам сплёл себе паутину и держит под контролем кучу людей, он и меня в эту паутину поймал. И, что хуже всего, я, кажется, не запутался в ней только из-за того, что был ему интересен.       Как всё это сложно.       – А теперь думаешь, что не?.. – подсказала Гермиона, не совсем ещё понимая, к чему он клонит. Нет; понимая, но не желая с этим разбираться. Не желая верить и смиряться.       – До сегодняшнего дня. Это закономерно, подумай: у него произошла натуральная катастрофа, а я был так, развлечением на время, пока ему нечем заняться. Я, – горького усмехнулся он, – я, признаться, надеялся, что контролирую ситуацию. Что его контролирую. У меня было ощущение, что это он во мне заинтересован и он от меня зависим. А теперь, – разбито прибавил он, – сам оказался зависим от него не меньше. А он, видимо, только забавы ради со мной играл.       Гермиона потёрла виски и посмотрела на друга исподлобья. Не зло, не разочарованно, только проверяя, что правильно расслышала. Ей нужно было удостовериться, что Гарри правда привязался к Тому Реддлу.       – Пока ты бегал от него и, чего таить, иногда за ним, я тут тоже времени зря не теряла. Потому что Реддл временами прибегал сюда. Не ко мне, конечно, а к Твайле. И я точно могу сказать, что он ожидал поражения Гриндевальда. Не в восторге был, но иллюзий не питал. – Она остановилась и фыркнула: – Боже, поверить не могу, что мы правда об этом говорим. Прошло всего-то четыре месяца, а всё так... изменилось.       – Движемся в намеченном направлении, только направление пришлось перенаметить, – растерянно кивнул Гарри. – Мне страшно.       – Мне тоже. Немного. Но мы вместе, и я обещаю, что так и останется. До последнего.       – Спасибо, – проговорил Гарри, шмыгая носом.       И только ради этого момента Гермиона готова была заново угнать дракона из Гринготтса, месяцами жить в палатке и даже подменить Рона в вытаскивании Гарри из заледенелого озера. Единение, вот что это было.       ***       – Новости как всегда, – сделала страшные глаза Твайла, состроив комично ошарашенное лицо. Она только что вылетела из своей спальни, непривычно всклокоченная, но не расстроенная. – Вы знали?       – Знали, – ответила Гермиона, поднимая голову с плеча Гарри. Они стояли обнявшись уже минут пятнадцать, и как-то не надоедало. Расцепились только от хлопка появления эльфа. Он держал поднос с чаем и булочками.       – По такому случаю предлагаю пир, – сказала профессор, деловито растирая ладони. – Как Том?       – Понятия не имею, – с блаженным наплевательством отозвался Гарри, уже схвативший себе и чашку, и булочку. – Он меня недвусмысленно послал.       – Отлично, жить будет, – с энтузиазмом прокомментировала профессор.       – Гнев – вторая стадия принятия, – вставила Гермиона, бодро улыбаясь Гарри.       – Правда? Не слышала.       – Это ещё не придумали.       – А, – ёмко ответила Твайла. – Надеюсь, доживу.       К разговору с напускным неудовольствием подключился Гарри, пожаловался на капризность Реддла, попенял на несвоевременный разрыв. Гермиона наблюдала за этим с уютной теплотой в груди. Было что-то родное и такое тёплое, знакомое и приятное, лижущее душу обещанием хорошей развязки, в этом непринуждённом споре ни о чём и обо всём на свете.       – ...неожиданно, хотя ожидаемо, понимаю, – со смехом согласилась профессор. – Да, ты прав, несвоевременно – верное слово. Сама думала, что всё это затянется, – она покрутила рукой в воздухе, но тут же махнула ей, как бы отпуская былое замешательство. – Меня застало врасплох. Когда придёт в себя Том, одному Мерлину известно. Я ставлю на неделю.       – Разве это долго? – скептично уточнила Гермиона.       – О, для него – весьма быстро. Я сделала, скажем так, оптимистичный прогноз.       – Пусть помучается месяц, – злорадно пожелал Гарри.       – Жестоко. Размер ставки?       – Вы делаете тотализатор из его экзистенциального кризиса, – в шутку пожурила Гермиона. – Нагло пренебрегаете профессиональной этикой.       – При должном умении тотализатор можно сделать из чего угодно, – развела руками Твайла. – Поживёшь с моё – и не такому научишься. А у меня даже педагогического образования нет, так что с меня взятки гладки.       И звонко рассмеялась, неожиданно живо и по-человечески, совсем не производя впечатления интриганки или игрока, сидящего за пресловутой шахматной доской. Да и Гермиона почувствовала себя в тот момент фигурой более значительной, чем пешка. Ферзём или минимум конём.       ***       «Время ещё не пришло», – читалось во взгляде Блэка, хотя Гарри считал иначе. Они с Гермионой обосновались на знакомом пригорке под дубом, где в середине месяца он встречал прибывающих учеников, а ещё раньше, только с Реддлом, говорил – как непредсказуемо! – о смерти.       Компания Альфарда показалась неподалёку, но быстро ускользнула из виду, скрывшись где-то в вечернем сумраке.       – Что думаешь делать дальше?       Волосы Гермионы трепал лёгкий ветер, она расслабленно смотрела в небо, лёжа рядом в траве. Её ресницы слабо дрожали на полуприкрытых веках, глаза отражали абсолютную безмятежность, кусочек которой хотелось заполучить и себе.       – Не знаю, – с задержкой прошептал он. – Думаю, подожду, пока у Реддла всё уляжется, а потом уже...       – Я не про Реддла, Гарри, ты совсем с ним свихнулся, – мягко упрекнула Гермиона. – Я про тебя. Про нас, про будущее. Скоро вернётся к преподаванию Дамблдор. Не думаешь попросить у него помощи?       – Мы это уже обсуждали. Не хочу его втягивать. И вообще... Странно говорить с ним о таком спустя пару дней после того, как он победил Тёмного лорда. Представь, что нам бы после смерти Волдеморта сказали, что будет ещё один такой же.       – А если правда будет?       – Мы даже думать об этом не собираемся, Гермиона, – запротестовал Гарри, накрывая лицо руками. – С нас хватит и одного.       – Да, понимаю твои мысли о Дамблдоре, – грустно усмехнулась она. – Но можно намекнуть ему, что за Реддлом стоит приглядывать.       – Он и сам это знает, – уверенно возразил Гарри. – И кого бы я точно не попросил приглядывать за Томом, так это Дамблдора. Он, если мне не изменяет память, и так приглядывал. Кажется, Тому это на пользу не пошло.       – Наверное, – без грамма убеждённости брякнула Гермиона. – Я уже вообще ничему не верю и ни на что не надеюсь. Всё равно в итоге придётся справляться самим и самим же иметь дело с последствиями. Зачем же мы здесь?.. – задумчиво протянула она, обращаясь скорее к пустоте, чем к нему.       – Сам хотел бы знать, – так же пусто вздохнул Гарри.       – Может, есть смысл поискать хорошего легилимента? – несмело предложила Гермиона.       – Ну знаешь, – хмыкнул Гарри, – после ритуалистки я вообще ни с кем консультироваться не хочу. Вот она точно не помогла, только нагнала жути.       – А что, если это правда был ритуал? Лили могла именно ритуалом постараться тебя защитить?       – Я её не знал, – с усталой скорбью высказал очевидное Гарри. – Может, и могла. Без понятия. Давай не будем об этом.       – Так странно жить во времени с наступившими переменами, – поддержала смену темы Гермиона. – Вот только недели две назад нам казалось, что ещё жить и жить в неизменном «вчера», а сейчас уже наступило незнакомое «сегодня».       – Страшно подумать, что ждёт нас в «завтра».       – Боюсь, самое страшное, что нас ждёт – неожиданное наступление этого «завтра», – сформулировала она общую мысль.       – Значит, будем готовиться к нему вместе, – со смиренной решительностью заключил Гарри и нашёл её руку, уже чуть влажную от росы. Уставился вверх, на первые белёсые точки звёзд, открывших зоркие глаза, чтобы рассмотреть, что натворили на Земле за прошедший день.       Небо понемногу расцветало у горизонта малиновым светом, скрывая ночью шотландскую долину. Облака неспешно тащились куда-то в сторону, лениво перебирая подсвеченными лиловым кучеряшками. Во всём вечере чувствовалась вымученная опустошённая медлительность выпитого эмоциями и переполненного событиями дня. Все волнения прошлого скрадывались наступлением будущего, меркли от его неизвестности. Над головами сырой акварелью расплывался занимающийся закат, под лопатками мялась свежая трава, вереск ронял на лоб капли вечерней росы. Остановить бы этот момент, спрятаться в нём на месяцы и годы, отоспаться и расцвести, когда появятся силы, как расцветёт в сентябре этот самый вереск. Остаться просто смазанной фигурой на старой фотокарточке с зернистой картинкой, насквозь пропахшей душистым бесконечным апрелем.       Наверное, где-то на Марсе вот так же лежали два зелёных человечка, молчаливо разделяя страх перед ненаступающим «завтра» и боль непроходящего «вчера». Лежали и смотрели в небо; правда, у них оно, должно быть, алело каким-нибудь космическим ржавым цветом.