*** Секрет парных колец
Как только машина заехала во двор, он вылез из салона и напряженно уставился на мрачный особняк. Он не верил в сверхъестественное и призраков. Во временные петли или «особые места», в которых пропадали люди и вокруг которых ходили разные слухи и легенды. Дазай считал, что всему странному можно найти объяснение. И свое второе и не самое приятное пробуждение в машине он свел к потере памяти. Подобное случалось с ним и раньше. Он смотрел на знакомые вещи, держал их в руках, однако сколько бы усилий ни прилагал, история этих предметов оставалась для него загадкой. Что-то вызывало ностальгию, что-то неприязнь, что-то смех, но природа этих чувств была ему неизвестна, словно вся его прошлая жизнь была скрыта за белой завесой, куда мог пройти каждый желающий, кроме него самого. Дазай нахмурился. Случившееся в этом доме мало походило на потерю памяти или дежавю, так как обе свои смерти он помнил отчетливо, но за отсутствием более логичного объяснения происходящего он решил временно ограничиться тем, что смог надумать. По крайней мере, хоть какой-то ответ вселял в него толику спокойствия. Глупо, но действенно. — Так соскучился по дому? Уже десять минут его разглядываешь. Осаму обернулся. — Может и так, — негромко ответил он, сбросив капюшон с головы. — Я зайду, осмотрюсь. — Как пожелаешь, — Акутагава развел руками. — Только не задерживайся. Собираемся через час на причале. Закат здесь стоит того, чтобы на него посмотреть. Накахара и Накаджима неторопливо вытаскивали сумки из багажника, подтрунивая друг над другом и громко хохоча. Время от времени Чуя незаметно поглядывал на застывшего посреди двора Дазая, но холодная отстраненность в его глазах и напряженная поза так и не позволили ему набраться смелости и заговорить. Конечно, они беседовали в машине и много где до этого дня, но всякий их разговор проходил в чей-либо компании, либо ограничивался сдержанными кивками со стороны Дазая или простыми ответами. И на сей раз шанс был упущен. Осаму взобрался по лестнице, распахнул настежь двери и скрылся в темноте дома. Мысль побежать следом Накахара отмел сразу, иначе до конца выходных от шуток Рюноске и Ацуши не будет отбоя. Для этих двоих его увлеченность Дазаем давно не была секретом. «Всему свое время», — терпеливо подумал он, бросая сумку с едой у причала.***
Голос парней за спиной становился тише с каждым шагом, пока окончательно не исчез. В один миг его обволокла неприятная тишина и полумрак дома. С трудом верилось, что, сделав всего пару шагов назад, он мог вновь оказаться на солнце, в окружении младшего брата и друзей. Всего пять минут, проведенных в холле особняка, показались ему вечностью. Все вокруг выглядело холодным, мрачным и недружелюбным. С трудом верилось, что когда-то в этом доме они были счастливы. Впрочем, словам Рюноске грош цена. Глаза этого парня добродушно улыбаются, пока с его уст слетает одна ложь за другой. Однако кое-что «с прошлого визита» Дазай отчетливо запомнил. Как взвинчен был Рюноске в его комнате. Как нервно бегали его глаза, а взгляд становился то злой, то настороженный. Если Дазай и хотел найти какие-то ответы, вспомнить хоть что-то из своего прошлого, начать поиски следовало именно с собственной комнаты. Перебросив сумку на другое плечо, он быстро взбежал по лестнице и пошел вниз по коридору, настороженно разглядывая картины на стенах. Каждая висела именно в том порядке, в каком он запомнил их в прошлый раз. «Но разве Рю не говорил, что Мими перевесила картины старика в неправильном порядке? Как ты мог запомнить их расположение, если не был здесь несколько лет?» Он закрыл глаза, несколько раз сжал и разжал кулаки, успокаивая громко заколотившееся сердце. Внезапно почувствовав на себе чужой взгляд, Дазай открыл глаза и сощурился, глядя в конец коридора. Из-за закрытых ставней в левой части крыла стояла полутьма и разглядеть что-либо было невозможно. Однако на секунду Осаму померещилась фигура, прижимающаяся к дальней стене. Медленно вытащив из кармана телефон, он включил фонарик, вытянул руку и громко выругался, поняв, что сглупил. Коридор был слишком длинный, чтобы осветить его. Бросив рюкзак у двери своей комнаты, он быстрым шагом пошел вперед, вглядываясь в темноту. Его шаги заглушал ковер, а тяжелое дыхание тонуло в скрипе старых досок. В нос бил резкий запах плесени и пыли. Над головой раздавался скрежет и периодичные звуки бьющихся друг о друга железных труб. Скорее всего, на чердаке снова поселились птицы и свили там гнезда. Они были той еще напастью этого дома. — Тут кто-то есть? — Дазая не покидало чувство, что кто-то неотрывно смотрит на него с другого конца коридора. И чем сильнее становилось это чувство, тем больше ускорялся его шаг. Добравшись до высокого арочного окна, он нащупал ставни, резко потянул на себя, и все вокруг залилось ярким светом. Осаму неторопливо обернулся и, увидев высокую мраморную фигуру в конце коридора, покрытую белым полотном, сполз вниз по стене, нервно посмеиваясь. До комнаты он добрался бледный и возбужденный. В ушах все еще стоял скрип досок, а перед глазами высокая фигура, укутанная тьмой. Дазай не помнил, кто перенес статую из холла на второй этаж и с какой целью. Захлопнув дверь, он ударил ладонью по выключателю и сел на ковер, устало оглядываясь. Рюноске вскользь упоминал, что прежде он проводил в комнате много свободного времени, однако сколько бы Дазай ни смотрел на эти стены и мебель, не было ни малейшего отклика в памяти, но отчего-то щемило в груди каждый раз и накрывало чувство хандры и печали. Осаму поднялся, тяжело опираясь на колени, подошел к уже знакомому комоду и медленно вытянул нижнюю тумбу. Как он и предвидел, серебряная коробка лежала внутри, затолканная в самый угол. Он взял ее и долго крутил в руках, нащупывая все шероховатости, царапины и узоры. Коробку он открывал затаив дыхание. Прошлый раз разглядеть обручальное кольцо у него не было времени, так как в комнату следом ворвался Рюноске, паршиво играя роль заботливого братца. Даже дурак понял бы, что семья что-то то рьяно от него скрывает. А его комната, вероятно, несколько раз была перевернута вверх дном. Многих вещей не хватало, судя по пустым полкам, шкафам и фоторамкам; его близкие даже не озаботились о том, чтобы вложить в них, по крайней мере, семейные фото, чтобы отвести подозрения. Дазай открыл изящную серебряную коробочку и задумчиво провел пальцем по обручальному кольцу. Он не помнил, как оно оказалось у него, не помнил лица человека, подарившего его, но Осаму всерьез задумался, почему кольцо пылится в коробке, а не надето на палец? Может, он ответил отказом? Или они повздорили? Он перевернул кольцо и прищурился, заметив две косые буквы на обратной стороне. — Ф.Д.? — тихо прочел он, карябая гравировку коротким ногтем. Дазай не сомневался, что инициалы принадлежали мужчине, так как к женщинам он не испытывал влечения. Впрочем, разве за прошедшие в неведении годы его тянуло к кому-либо вообще? Каждый новый день его не покидало чувство, что его сердце давно ему не принадлежит. Может, он когда-то и отдал его таинственному Ф.Д.? Дазай надел кольцо на безымянный палец и чему-то улыбнулся, разглядывая свою вытянутую ладонь. — Теперь ты на месте. Уверен, что я сказал тебе «да», — прошептал он, глядя, как золотое кольцо переливается в свете солнечных лучей. На миг его охватила странная радость, едва ли не эйфория, словно неизвестный Ф.Д. стоял где-то рядом, наблюдая за ним. Дазай обернулся, но, никого не обнаружив за спиной, поник, и, задвинув тумбу, подошел к окну. На подоконнике стояла стеклянная банка из-под горчицы BORNIER, в которой стояли высушенные цветы: лаванда и гипсофила. Он коснулся цветка, но тот, отломившись от стебля, упал на пол. Осаму, как и в прошлый раз, задумался, как они оказались в его комнате. Он не помнил за собой пристрастия собирать цветы и тем более таскать их домой. Дазай распахнул окна и высунулся наружу, меланхолично разглядывая холмистое поле вдали от озера. Стоит и туда наведаться, подумал он, ведь цветы определенно были сорваны именно там. Раздался тихий стук в дверь, и на пороге появился Накахара, обвязывая фланелевую рубашку вокруг пояса. — Не помешал? — он повернул бейсболку козырьком назад и облокотился на дверь, сложив на груди руки. — Мы с парнями все разложили у причала. Так что милости просим к столу. Дазай негромко засмеялся, разглядывая исподлобья загоревшее лицо с легкой россыпью едва заметных веснушек. — Черт, мне и в голову не пришло остаться и помочь вам. — Да ладно тебе. Мы втроем едва уместились на причале, пока закуски раскладывали. Знаешь ведь, как Ацуши ходит, — Накахара слегка развел руки и напряг их, показывая мускулы. После чего развернулся и ударился локтями о дверной проем. — Мистер Анаболик, блять. Дазай звонко засмеялся, вспомнив, как каждый раз коробило Накаджиму с этого прозвища. Чуя улыбнулся и шмыгнул носом, оглядываясь. В комнате Осаму он был впервые, и потому в нем неосознанно взыграло любопытство. Он мазнул глазами небрежно заправленную кровать, стопку книг на полу, железный стакан на прикроватной тумбе, книгу авторства Роджера Льюиса-Кларка, механический будильник и высушенные цветы на подоконнике в банке из-под горчицы. — У тебя тут уютно, — произнес он, но вдруг поменялся в лице, заметив золотое кольцо на безымянном пальце Дазая. Осаму, проследив за его взглядом, мигом сообразил, в чем причина внезапного ступора. Он поднес руку к лицу и горько улыбнулся. — Нашел кольцо тут в комоде. Правда… понятия не имею, кто мне его подарил. Чуя подошел ближе и взглянул на кольцо. — И никакой записки? — Никакой записки… — выдохнул Дазай с обреченностью в голосе. — На обратной стороне выгравированы инициалы Ф.Д. Но мне эти буквы ни о чем не говорят. Как вернусь домой, попрошу у матери свои школьные альбомы. Может, там найду отгадку. Чуя стянул бейсболку и взъерошил волосы. Какое-то время он молчал, постукивая пальцами по козырьку, после чего хмуро произнес: — А что насчет дневника? Дазай опешил. — Какого… дневника? — Прежде у тебя была привычка всюду таскать с собой дневник, — он кивком указал на кровать. — Могу присесть? — Да-а, да, конечно, — он жестом указал на кровать, сам же, вытянув стул, сел на него, развернув спинкой вперед. Накахара присел на край кровати и положил рядом серую бейсболку. Несколько рыжих прядей, выбившихся из пучка, упали на его лицо. Он неторопливо заправил их за уши и слегка откинулся назад. В этот миг в его душе шло активное противоборство давней влюбленности с желанием помочь. Однако несмотря на безответную любовь и эгоистичный порыв утаить правду, Чуя был человеком чести, и, опустившись до столь низкой лжи, рано или поздно потерял бы уважение к самому себе. Как он мог солгать и не сказать правду, видя, как день изо дня переживает человек, который ему небезразличен? Разве это не ужасно, проснуться однажды на больничной койке с белым листом в голове вместо воспоминаний? Знал Чуя, конечно, мало и тем не менее решил поделиться теми крохами информации, которыми владел. — Не хочу давать тебе ложных надежд, Осаму. Поэтому принимай мои слова как наводку или… недостоверные слухи. Твой дневник я никогда в руках не держал, поэтому не могу сказать со стопроцентной уверенностью, что это был именно он. Да и писать ты мог в нем всякое… — Я понимаю. Не беспокойся об этом. Просто расскажи, что знаешь, — попросил Дазай, сжав пальцами спинку стула. — Прежде мы были не так близки. В плане, что… не ездили вместе отдыхать в семейные особняки и не собирались в университетском кампусе каждую неделю. У тебя была своя жизнь, в которую ты никого из нас не пускал. Поэтому знали мы тебя только как старшего брата нашего Рю. — Почему? — на вопросительный взгляд Чуи Дазай поспешно добавил: — Почему я так… морозился? — Это всего лишь мои догадки, — ответил Накахара, неловко сминая оттопыренный карман на камуфляжных шортах, — но думаю, у тебя кто-то был. Поэтому тебе было не до нас и наших посиделок. Возможно, тот самый Ф.Д., подаривший тебе это кольцо, — Чуя указал пальцем на его руку и вдруг приугрюмился. — Мы с тобой прекрасно знаем, как наше общество воспринимает подобного рода отношения, и, полагаю, это была основополагающая причина твоей скрытности. Что касается дневника… — Накахара слегка покраснел и поерзал на месте. — Иногда я, ну… наблюдал за тобой. Назовем это профессионализированным любопытством, — быстро добавил он, потирая переносицу. Дазай, давно раскусивший природу его чувств, едва сдержал ухмылку. — Часто замечал тебя сидящим где-нибудь под деревом, на скамейке, в траве, в кафетерии, куда редко захаживал кто-то из наших, и ты всегда что-то записывал в дневник. — Как он выглядел? — справился Дазай, пытаясь вспомнить хоть что-то из сказанного Накахарой. — В кожаном переплете… Коричневый. Однотонный. Где-то пятнадцать на двадцать. Толщиной почти как первый том Отверженных. Может, чуть тоньше. Дазай прыснул от столь детального описания, отчего Чуя залился краской стыда. — Прости-прости, — поспешил он успокоить друга. — Просто мне приятно, что ты запомнил столько деталей. Осталось выяснить, где этот дневник. Накахара вновь осмотрелся. На этот раз неторопливо. — Здесь уже искал? — Искал. Но даже если он тут и был, уверен, его забрал кто-то из родных. Может, в прошлом я был маньяком, насильником или убийцей? Чуя фыркнул и кивком указал на клавесин в углу комнаты. — Играешь? — поднявшись с кровати, он присел на невысокий пуфик и нажал на клавишу. Раздался приглушенный звук, от которого оба вздрогнули. Дазай долго смотрел на клавесин, пытаясь понять, почему из всех музыкальных инструментов он выбрал именно этот? Почему не гитара или скрипка? Ведь скрипка в его руках смотрелась бы куда изящнее. — Не знаю. Раз он тут стоит, полагаю, играл в прошлом. — А сейчас? — А сейчас я даже понятия не имею, чем отличается клавесин от рояля или пианино. Чуя лукаво сощурил голубые глаза и подвинулся в сторону, освобождая место для еще одного человека. — Как говорится, мастерство не пропьешь. Иди сюда. — Нет, я правда… — Дазай неловко улыбнулся, однако сопротивляться этим глазам было выше его сил. Издав побежденный вздох, он с неохотой поднялся и сел рядом. На небольшом пуфике было мало места для двоих, из-за чего их плечи плотно соприкоснулись. Тем не менее никто из парней не испытывал неловкости, словно они сидели, прижавшись друг к другу, далеко не в первый раз. Осаму ненароком вспомнил утренний сон, в котором страстно целовал Накахару, пока тот нетерпеливо стаскивал с него брюки и нижнее белье. И он вполне мог отнести этот сон к категории приятных, если бы не его жуткая завязка. Осаму бросил незаметный взгляд на профиль друга, затем уставился на клавиши, пытаясь вспомнить хотя бы одну простую мелодию, но спустя долгую минуту затяжной тишины удрученно поскреб затылок. — Гиблый номер. В голове пустота, — наконец сдался он. Чуя повернулся к нему лицом и приподнял бровь. — Но ты еще ничего не сделал. Дазай вздрогнул, когда теплые ладони Накахары легли поверх его и мягко опустили на клавиши. Оба одновременно повернулись и застыли, погрузившись в глубину глаз друг друга. И время для них застыло в этот миг. Осаму впервые видел его лицо столь близко. Впервые имел возможность открыто полюбоваться этими глазами. Слишком яркими, слишком искренними, слишком солнечными для столь злополучного места. Осаму завороженно протянул ладонь и робко коснулся теплой щеки Накахары. — К черту все… — прошептал Чуя, резко притянув к себе Дазая. Тот изумленно охнул, почувствовав теплые губы на своих и длинные пальцы, зарывшиеся в волосы на затылке. Он покорно прикрыл глаза, полностью отдаваясь поцелую и чужим прикосновениям. Вдруг жар прилил к его бледным щекам, а сердце ускоренно забилось, когда он почувствовал твердость между своих бедер. Оба, охваченные страстью, облокотились на клавесин, и комната заполнилась громкими звуками клавиш от скользивших по ней влажных ладоней. Дазай приподнял ногу для удобства, и сильная рука тут же подхватила его под бедро, вжимая спиной в клавесин и жадно покрывая поцелуями скулы и плечи. Осаму всхлипнул от укуса, а затем тихо застонал, почувствовав ладонь, накрывшую его пах. Внезапно в комнате раздался громкий пугающий грохот и парни, красные и разгоряченные, мгновенно отлипли друг от друга, с удивлением уставившись на книжную полку, рухнувшую на пол. Дазай спешно поднялся, мигом протрезвев, и подошел к разбросанным книгам, поправляя одежду. — Наверное, не выдержала веса книг, — произнес он, опустившись на корточки. — Э-эй! — донесся протяжной крик Накаджимы под окном. — Вас двоих только за смертью посылать! Долго еще будете возиться? Чуя, заправив за уши растрепавшиеся волосы, высунулся из окна и приложил ладонь ко лбу из-за слепящего солнца. У причала уже была расстелена скатерть с едой, рядом стояли три деревянных шезлонга, а между ними контейнеры со льдом, внутри которых лежало пиво. В озере лениво плавали утки, солнечные лучи отражались на водной глади, а на старой кряжистой иве сидели птицы и громко щебетали. Чуя бросил короткий взгляд на узенькую беседку, спрятанную за высокой травой и камышами, затем обратно на Накаджиму. — Сейчас спустимся. А почему только три шезлонга? — У четвертого ножка сломана, — сокрушился Ацуши, прильнув губами к бутылке с холодным пивом. — Но не переживай! — снова закричал он. — Мы с Рю и на одном потеснимся! — Отвечай за себя! — фыркнул тем временем Рюноске, собирая бутерброды. Чуя с улыбкой отлип от окна и присел на одно колено напротив Дазая. — Я могу ее повесить, если найдутся гвозди и молоток, — сказал он, вчитываясь в названия разбросанных книг. — Мой отец в прошлом году начал ремонт в доме, а я был его основной рабочей силой. Не хвастаюсь, но я в этом хорош. Дазай неестественно и нервно улыбнулся. — Нет, не стоит, — произнес он, торопливо поднимаясь. — Парни нас и так заждались. Пойдем. Он приоткрыл дверь и, как только Накахара вышел в коридор, настороженно оглядел комнату, особенно долго задержав взгляд на упавшей полке. Его все не покидало чувство чужого присутствия еще с тех пор, как машина заехала на территорию особняка. И сколько бы он себя ни убеждал, что эти два дня были не чем иным, как плохим сном и проблемами с памятью, его страх нарастал с каждым часом. Слишком много совпадений и случайностей. Он готов был поклясться, что фигура в темноте коридора стояла левее мраморной статуи. Полка, выдерживавшая десять лет огромный вес книг, которые сейчас высокими стопками лежали у его кровати, рухнула ни с того ни с сего. «И снова эти чертовы картины, — зло подумал он, с досадой кусая губы. — Откуда ты мог знать, в каком порядке они развешены? А что насчет Чуи Накахары? Ты ведь уже знал, какие на вкус его губы, потому что почти переспал с ним в прошлый раз, пока его не…» — Осаму? — Чуя обеспокоенно посмотрел на его посеревшее лицо. — Что с тобой? Тебе нехорошо? Дазай широко распахнул глаза, с испугом разглядывая Накахару и проворачивая в голове прошлую ночь. На секунду он покачнулся, издав тихий стон, и, схватившись за перила, свесил голову, жадно глотая воздух. Затылок покалывало от животного страха, и слабость в ногах расползлась по всему телу. Что-то горячее потекло по его щекам, и Осаму запоздало понял, что беззвучно плачет, охваченный почти парализующим ужасом. «Это сон, — судорожно прошептал он, покачав головой. — Неправда. Такого не бывает». — Ты меня пугаешь, — прошептал Чуя, наклонившись, чтобы разглядеть его лицо. — Вернемся в твою комнату? Я принесу тебе выпить. — Нет! — Дазай незаметно протер глаза и вскинул голову. — Не надо. Я в порядке. Просто… очень плохо спал эти два дня и мало ел. Чуя нахмурился, не поверив ни единому слову. — Ты ведь знаешь, что я всегда готов тебе помочь? И ты можешь поделиться со мной чем угодно. Проблемами, своими страхами, опасениями и назойливыми мыслями. Можешь даже позвонить мне в три ночи, если тебе вдруг захочется свежих кексиков. Дазай устало засмеялся. — И где ты раздобудешь в три ночи свежих кексов? — Просто научусь их печь, — ответил он с улыбкой, хватая его под локоть. — Можешь идти? — Одного не пойму, — с интересом произнес Дазай, — почему отвергал тебя все это время? — О-о… — Накахара покраснел и растерялся, что было ему совсем не присуще. — Наверное, причина в этой штуке, — ответил он, кивком указав на обручальное кольцо на его пальце.***
Теплый летний ветер обдувал их захмелевшие лица, в воздухе стоял запах жареного мяса, сашими и кальмара, вокруг воцарилась блаженная тишина, не считая редкого кряканья уток, щебетания птиц, стрекотания сверчков и кряканья жаб, сидящих на огромных камышах. Время перевалило за полночь, луна светила так ярко, словно уже занимался рассвет, а количество звезд на небе вызвало бы восторг у любого брюзги. Ветви старой ивы, ласково поглаживающие водную гладь, редкими порывами ветра взмывали вверх и с тихим всплеском ложились обратно, разгоняя водомерок, мошкару и комаров. Рюноске выдохнул облако дыма, глядя на старую иву, склонившуюся словно в молитве. С обратной стороны дерева имелось небольшое дупло, куда в детстве Рюноске прятал вещи, которые тайком стаскивал у старшего брата. Иногда это были сигареты — несколькими годами ранее он был уверен, что этим жестом спасает жизнь брата; иногда книги, читать которые он был слишком мал. А как-то Рюноске, застав Дазая за неприличным занятием со своим бойфрендом посреди ночи, на следующий же день выкрал нетронутую пачку презервативов и смазку, которую старший брат прятал под кроватью для тайных встреч со своим парнем. Спросить о потере Осаму, конечно, не мог и весь вечер со смущением заглядывался на мать, вероятно, уверенный, что именно она обнаружила и выбросила это непотребство из его комнаты. Однако она на удивление хорошо играла невозмутимость. С тех пор встречи брата с тем парнем прекратились, и Рюноске считал это личной победой. Чувствовал ли он вину? Определенно нет. Узнай кто в семье о подобных предпочтениях брата, непременно поднялся бы громкий скандал, а отец пришел бы в такую ярость, что трудно вообразить, каким способом он выместил бы свой гнев. Одно он знал точно: целым и невредимым Осаму покои отца не покинул бы. Он погасил бычок в самодельной пепельнице из-под пустой консервной банки и в который раз за вечер покосился на кольцо на пальце Дазая. Все заметили его, едва он спустился на причал, но не подали виду. Рюноске же сердито сжимал фильтр новой сигареты, прекрасно осведомленный, чей подарок Осаму надел на палец. — Брат, — мягко позвал он, пододвигая ближе к Осаму куски жареного мяса и кальмара. — Ты почти ничего не съел. От пива на пустой желудок тебе станет плохо. Прошу, поешь. Дазай бросил отсутствующий взгляд на тарелку с мясом, подпер голову рукой и вновь потянулся к банке с пивом. Весь вечер он раздумывал о том, куда мог спрятать дневник, о котором говорил Чуя. В здравом уме он никогда не оставил бы его на видном месте, раз столь активно вел в нем личные записи. Но как, черт возьми, он должен догадаться, куда его более молодой версии пришло в голову упрятать эту вещицу? Лишь в одном Дазай не сомневался: если где он и найдет ответ на вопрос, кто такой этот Ф.Д., так в этом дневнике. Кто-то ловко вырвал холодную банку из его руки и недовольно цокнул над ухом. — Рю прав. Ты еще вечером едва сознание не потерял, — Накахара хмуро глядел на него, сердито постукивая пальцем по колену. — Что?! — встревоженно воскликнул Рюноске, едва не вскочив на ноги. Ацуши, закатив глаза, надавил на тощее плечо друга и усадил его обратно. — Почему ты ничего мне не сказал?! Тебе и сейчас плохо? Может, ты приляжешь? Я помогу тебе подняться и принесу еду в комнату. — Поэтому и не сказал… — буркнул Дазай под нос, покосившись на Накахару, угрюмо накладывающего еду ему на тарелку. — Ешь, — скомандовал он спустя пять секунд, всучив палочки в его руки. О, возможно, он и правда был голоден. Возможно, весь вечер его желудок напоминал об этом жалобным урчанием и болезненными спазмами, тем не менее, поймав призрачную зацепку за хвост, он боялся ее упустить. Все его мысли были заняты дневником и обручальным кольцом, который он нервно теребил на пальце весь вечер. Вот уже который раз он пытался поставить себя на место «Осаму подростка», живущего в старом семейном особняке за окраиной города. Куда бы он сейчас припрятал столь личную вещицу, если бы пришлось скрывать ее от чужих глаз? Он покосился на старую иву и поскреб комариный укус на щеке. О дупле в дереве однозначно знали все члены семьи. Его комнату после потери памяти кто-то тщательно обыскал и вынес большую часть его личных вещей. Но даже лишившись памяти, Дазай догадался об этом, едва переступив порог своей комнаты. Она выглядела пустой и необжитой, словно кто-то усердно пытался вырвать из его прошлого фрагмент. — Осаму… — грозно позвал Чуя. Дазай мигом воспрял духом и искренне улыбнулся. Рядом с Накахарой нести бремя неизвестности становилось легче. Он взял палочки, схватил кусок мяса, отправил в рот и принялся жевать с аппетитом. Ацуши, отпив глоток пива, звонко прихлопнул комара, севшего на его колено, и потянулся. — Только меня в сон клонит? — справился он, распластавшись на причале. — Я тоже утомился, — вздохнул Рюноске, с братской нежностью наблюдая за Осаму. — Хоть и торчу тут на отдыхе, все не могу выкинуть учебу из головы. — Плохо сдал тест? — Чуя прилег у скатерти, свободной рукой отмахиваясь от мошкары. — Не то чтобы плохо… — пожаловался он. — Но я рассчитывал на высший балл. — Ой да пошел ты нахрен, — возмутился Накаджима, швырнув в него пустую пачку из-под чипсов. — Ботаник ебаный. Тут кто-то и на средний балл наскрести не может, а он тут разнылся из-за одного неверного ответа! — Сам иди нахрен! — фыркнул Рюноске, швыряя упаковку обратно в Ацуши. — Представь, что ты выигрывал на своих соревнованиях девять матчей подряд и продул на десятом. Да ты бы здесь в луже валялся из своих слез и соплей! — Он прав, — пробубнил Дазай, набивая рот едой. — У каждого свои ценности. Как говорится в одной замечательной книге: что для одного пустяк, для другого трагедия. — Ладно-ладно, — Накаджима, сдаваясь, поднял руки, затем лениво покатился в сторону и пихнул Рюноске в плечо. — Мы еще на лодке покататься собирались. Не передумал? Тот внимательно посмотрел на старую рыбацкую лодку, мерно покачивающуюся на воде. Пару часов назад он привел ее в порядок. Проверил мотор, канистру с бензином, выбросил почти сгнившие рыбацкие сапоги деда, резиновый полукомбинезон, проржавевший рыболовный садок, потрескавшиеся от морозов контейнеры для опарышей и старые удочки. Его дед был без ума от рыбалки и часто брал с собой сына, их отца. Тот увлечений старика не разделял и тем не менее, не высказывая никакого недовольства, как всякий покорный и примерный сын, составлял ему компанию. Однако с тех пор как не стало старика, лодка так и стояла, годами привязанная к причалу, накрытая сверху толстой плащевой тканью. Время от времени, примерно раз в полгода, ее проверял супруг Мими, Танака, подрабатывающий в особняке иногда садовником, иногда слесарем, а временами и электриком. Танака умел все, а лодку чинил просто так, по своей прихоти и из уважения к бывшему главе дома. — Нет. Давно хотел поплавать, — ответил Рюноске, поднимаясь. Дазай бросил палочки в пустую тарелку, поднялся следом и потянулся. — А я, пожалуй, пойду спать. Время уже позднее. — А ты? — Накаджима, подворачивая брючину, посмотрел на Чую снизу вверх. — Тоже пойду спать, — ответил он, зевая. — Или допишу статью. Посмотрю на настрой. Спустя десять минут Осаму уже расхаживал кругами по комнате, заглядывая то под кровать, то за шкаф и письменный стол. Около получаса он внимательно щупал стены, а затем, бросившись к комоду, долго искал потайное дно в выдвижных тумбах. Чем больше он топтался по комнате, нервно грызя ногти, тем сильнее становился одержимым мыслью отыскать дневник. Дураком Дазай не был, вероятно, и его молодая версия была неглупа. Дневник надежно запрятан, вне сомнений, оставалось догадаться, где именно. Если он писал о неком Ф.Д., значит, понимал, что этим откровением создает изобличающие улики против себя. Но зачем, черт бы его побрал, тогда вообще писать о подобном? Неужели в его душе бушевал такой эмоциональный ураган, что, не имея возможности поделиться с кем-либо, он выплескивал все эмоции на бездушные страницы дневника? Он резко остановился напротив зеркала и долго не шевелился, глядя на отражение. «А вдруг Ф.Д. все-таки девушка? После амнезии ведь могли и предпочтения измениться. Не-ет, — он посмотрел на кольцо, затем зло стянул с себя футболку, скомкал и бросил на пол. — Если бы это была девушка, моя жизнь сейчас не походила бы на гребаный детектив». Дазай ближе подошел к зеркалу, с полным равнодушием разглядывая свою шею и обнаженную грудь, обсыпанную мелкими родинками. — И что тебе могло во мне понравиться? — прошептал он, на этот раз адресуя вопрос Накахаре.***
— Ты видел? — Видел. Рюноске понуро сидел на скамье, обмахиваясь ладонью. Ближе к вечеру жара спала, однако воздух был теплый и тяжелый. Ближе к противоположному берегу, где росли тростник и камыш, все вокруг пропахло болотом. Эдакая смесь метана, плесени и гниения. Прежде озеро тщательно очищалось, но с отъездом хозяев все пришло в упадок. — Он ничего не спросил? — Нет. Ацуши облокотился о бортик лодки, свесив ногу. — Я думал, ты избавился от кольца, — тихо произнес он, невольно чувствуя себя соучастником обмана. Рюноске бросил на него кислый взгляд и в который раз за ночь потянулся за сигаретами. — Я проверял его комнату и чем угодно могу поклясться, что коробка была пустой. — Тогда откуда оно… — Я не знаю! — крикнул он, напугав спящих в камыше уток, затем вытащил сигарету, поджег ее и закрыл глаза, выдыхая дым. — Почему он не спросил у меня про кольцо? Я думаю об этом весь вечер. Неужели он что-то подозревает? — А что бы ты ему ответил? — спросил Накаджима, водя ногой по воде. — Как обычно «понятия не имею»? Это не мое дело, Рю, но ты перегибаешь палку и скоро сам запутаешься в паутине своей лжи. Почему просто не рассказать ему правду? — О какой правде ты говоришь? — сердито ответил Рюноске. — Прошло три года! Он наконец приходит в себя. Ты, блять, знаешь моего брата! Знаешь его характер. — Он надел обручальное кольцо, мать твою! — рявкнул Ацуши. — Надел его подарок! Да черта с два он приходит в себя! — Это не твое дело! — Оно стало моим, когда ты приполз к порогу моего дома, обливаясь слезами! Я вынужден каждый день смотреть ему в глаза и лгать! А все ради того, чтобы защитить твою задницу! Почему ты так уверен, что он не простит тебя? Рюноске бросил на Накаджиму отчаянный взгляд, затем сгорбился, закрыв лицо руками. — А ты бы простил на его месте? — прошептал он. Ацуши надолго прикрыл глаза, раздумывая о словах друга. Как бы сильно ему ни хотелось ответить «да», в глубине души он понимал, что это твердое «нет». Его поступку не было оправдания. Как и не было достойного объяснения. И тем не менее он поклялся хранить этот секрет. Накаджима громко выдохнул, приподнялся и завел мотор. — Мы сюда поплавать приехали, а не ссориться. Лодка на огромной скорости отъехала от берега. Озеро было глубоким, и потому Рюноске, боявшийся большого скопления воды, остерегался его в детстве, либо поднимал крик, стоило кому-то привести его к причалу. Впрочем, все переменилось, когда он впервые увидел брата, тайком отправившегося купаться посреди вечера, украв надувную лодку деда. Рюноске, когда-то наслушавшись страшных рассказов Мими о Дагоне, ктулху, кракене, сиренах и злобных русалках, бросился в воду прямиком в одежде и поплыл спасать брата, обливаясь горькими слезами. И пошел бы он ко дну, не умея плавать, не подоспей за ним вовремя не менее перепугавшийся Дазай. Спустя несколько дней Рюноске сам изъявил желание учиться плаванию, чем сильно удивил ничего не подозревавших о случившемся родителей и Мими. — Вода холодная, — заглушив мотор лодки, Ацуши протер мокрые ладони о футболку. Рюноске тем временем стащил с ног кеды, рубашку, брюки и небрежно бросил их на сидение. — Тем лучше. Не переношу духоту, — криво улыбнувшись, он прыгнул в воду, круто расплескав ее вокруг себя. Ацуши, смеясь, отпрянул и вновь завалился на бортик, наблюдая за темной макушкой в воде. — Эй, присоединяйся! Водичка что надо. — Ага, а потом с голыми задницами будем гоняться за лодкой. Рюноске высунулся из воды, протер глаза и тряхнул мокрой головой. — Брось! Это же не река. Никуда она не уплывет. Даже ветра нет. Да и… — он замолчал, заметив темное движущееся пятно под двигателем лодки. — Ты чего? — спросил Накаджима, перегнувшись через железную корму, но так и не дождался ответа. Рюноске был уверен, что увидел чью-то фигуру в воде, а затем черные волосы на поверхности. Задержав дыхание, он нырнул под лодку, несколько секунд глядел по сторонам, после чего вынырнул и зло выругался. — Чувак, включи задние фары. — Зачем? Что ты вообще делаешь? — Там кто-то есть. Внизу. Я видел тело. — Что?.. — Накаджима поежился. — Может, тебе показалось? — Я своим глазам верю. Просто включи чертовы фары! Ацуши закатил глаза, но подчинился. Устрой он даже световое шоу, черта с два этот дурак что-то разглядит ночью под водой. Включив свет, он отодвинул одежду друга в сторону, присел на скамейку у самого края и достал из кармана телефон. Связь за городом ловила плохо, сообщения приходили через раз, а за целый день обычно разрывающийся от звонков телефон молчал. Не увидев на экране ничего важного и интересного, он убрал его в карман и устало свесил руки с колен. После нескольких выпитых банок пива его клонило в сон, и он уже проклял ту минуту, когда позвал Рюноске купаться в озере. Широко зевнув, он вновь уныло навис над бортиком. — Ну? Ты там утонул, что ли? Рюноске заплыл под лодку, сделал несколько кругов вокруг, но, не отыскав человеческого тела, нырнул вниз, набрав побольше воздуха в легкие. Накаджима был прав. В темноте ночи ни одни фары не помогут под водой. Стояла кромешная тьма, и заплывать глубже было опасно уже для собственной жизни. Он всплыл, выплевывая горьковатую воду и откашливаясь. — Слишком темно… — Сколько бы ты времени сэкономил в своей жизни, если бы хоть время от времени прислушивался к моим советам, — подразнил Ацуши. — Я могу по пальцам пересчитать твои советы, которые мне когда-то реально помогли, — ответил он, зачесывая мокрые волосы назад. — Так вот. Ни один! Накаджима театрально схватился за сердце. — А вот это было обидно! — Будем считать, сегодня ты дал мне важный совет, к которому я не прислушался. Лодка слабо покачивалась на одном месте. Рюноске, задумчиво кусая губы, разглядывал поверхность воды под ярким светом фар. Неужели ему правда померещилось? Но он мог поклясться, что видел бездвижное тело совсем рядом. Он сделал очередной круг, вызвав у друга недовольный стон, и выплыл всего в сантиметре от мотора. — Я хочу спать! Твой труп и до завтра подождет. Уверен, он никуда не торопится. — Трус, блять, — буркнул он и двинулся было к бортику, как вдруг загромыхал мотор, а спустя секунду раздался громкий вопль. — Выключи! — закричал Рюноске, вцепившись обеими руками в волосы, которых затянуло в мощный мотор лодки. Все краски разом схлынули с лица перепугавшегося Накаджимы. Он бросился к мотору и ударил по черной кнопке глушения. — Не выключается! — крикнул он, продолжая остервенело бить по кнопке. — Рю, не работает! Твою мать! — Ацуши! Сделай что-нибудь! Лодка носилась кругами на поразительно высокой скорости, таская за собой брыкающееся тело. Из отчаяния, а может, уже ничего не соображая от паники, испуга и мыслей о скорой кончине, Рюноске просунул пальцы в мотор, надеясь остановить его или выпутать застрявшие волосы. В то же мгновение брызги крови оросили лодку. Обрубки пальцев упали в воду и медленно пошли ко дну. — Черт! Черт! Черт! — закричал Ацуши, схватившись за голову. Он бегал с одного конца лодки в другой, пытаясь найти хоть что-то прочное, чтобы затолкать в мотор или сбить его. Голос Рюноске становился тише и тише, звучал смертельно устало, отчаянно и неестественно. Кто знает, что именно заставило его прекратить борьбу за жизнь. Вид своих рук, лишенных пальцев, кровь, застилающая глаза, или прикосновение холодного металла к макушке. Лодка так же внезапно сбавила скорость, а из мотора потянулся черный густой дым. Ацуши подполз к краю, обливаясь холодным потом, и заглянул через бортик. Лодка остановилась, и на поверхности воды вновь появилась спокойная гладь. Увидев что-то темное, проплывающее мимо, Накаджима подцепил его дрожащей рукой и вскрикнул, в ужасе отбросив оторванный скальп. — Блять! Какого хрена! — закричал он, глядя на свои окровавленные ладони. Пошатнувшись, он впился пальцами в бортик и застонал, извергая под ноги содержимое желудка. Вокруг повисла тишина. Доносилось лишь кряканье уток, перепуганных шумом, и стрекотание сверчков. Ацуши медленно сел, прислонившись спиной к палубе. Произошедшее никак не укладывалось в голове. Все случилось слишком быстро. Какой лодочный мотор способен содрать скальп с головы? Он взвыл, словно раненый зверь, но быстро взял себя в руки и вытер глаза о плечо. Нужно найти тело, подумал он, глядя в черные воды озера. Так прошла минута, две, но он все не двигался, спрятав лицо в ладони. В гробовой тишине раздался скрип и звуки капающей на пол воды. Накаджима поднял голову и обмер, увидев сидящего человека напротив. С его волос, спадающих на лицо, капала вода. Вместо одежды на нем были рваные лохмотья: оборванные по колено брюки с обвившимися вокруг них водорослями, некогда белая рубашка, покрытая зелеными пятнами, и свисающая с худощавого тела отдельными лоскутами ткани. Первой бросалась в глаза синеватая сморщенная в некоторых местах кожа, трупные пятна красноватого цвета и длинные черные ногти на босых ногах. Его кожа, волосы и ресницы были покрыты инеем, расходившимся по всему телу крупными трещинами, словно разбитое стекло. Ацуши поднялся, придерживаясь рукой за палубу, открыл рот и тут же осознал, что не помнит ни единого слова. Из его горла вырывались лишь хрипы и беспомощные стоны. Сердце в его груди, казалось, кто-то сжал крепкой рукой и жестоко смыкает пальцы с каждой секундой. — Ты… не человек? — все же спросил он, чувствуя, что не сойдет живым с этой лодки. Ацуши Накаджима был храбрым малым. Смело смотрел опасности в лицо и никогда не бежал от трудностей. Но у каждого человека есть своя ахиллесова пята, и ему не повезло лицом к лицу столкнуться с худшим своим кошмаром. Лодка покачнулась, и приведение, фантом или чертов дух, он понятия не имел, стало надвигаться, царапая длинными ногтями пол. Накаджима попятился, пока не ударился спиной о палубу. Ледяная рука схватила его за горло и легко оторвала от пола. В окнах особняка загорелся свет, подняв волну разочарования и безысходности в душе. Он отчаянно болтал ногами, пытаясь хотя бы одним пальцем коснуться пола, вцепившись руками в обжигающе холодное запястье. Лицо его покраснело, вены вздулись на шее от нехватки кислорода, и все вокруг стало казаться расплывчатым. Прежде чем рука мертвеца сдавила его шею до хруста, Ацуши успел разглядеть под иссиня-черными волосами яркие фиалковые глаза, горящие гневом.*** Некоторое время назад
Они молча поднимались по лестнице, бросая друг на друга застенчивый взгляд. В голове Накахары после случившегося вечером все еще не утихла буря. Он наконец смог поцеловать его спустя столько лет. Осаму никогда не казался ему легкомысленным или склонным к спонтанным и коротким связям. То, что произошло между ними, было обдуманным поступком, пусть немного и внезапным. Но как он должен повести себя сейчас? Напроситься к нему в комнату или своей настойчивостью он перегнет палку и отпугнет его? Если бы он только мог хоть на секунду прочесть его мысли, чтобы принять верное решение. Чуя, погрузившись в свои мысли, не сразу заметил, что стоит напротив комнаты Осаму, задумчиво понурив голову. Дазай открыл дверь и неловко прокашлялся. — Зайдешь? — спросил он, надеясь, что в темноте коридора не видно, как позорно покраснели его щеки после столь двусмысленного приглашения. Впрочем, никаких пошлостей не было у него на уме. Накахара сам подошел к его двери, и не пригласить его было бы грубостью. — Что? — Чуя вскинул голову и, разглядев знакомый интерьер комнаты через открытую дверь, мысленно отвесил себе оплеуху. — Прости, я… задумался и пошел следом за тобой. Дазай мягко рассмеялся и вошел в комнату. Первым делом он закрыл окна, боясь быть съеденным ночью комарами, и задернул шторы. Уж лучше спать в духоте, чем всю ночь слушать жужжание над ухом. Над его привычкой плотно задергивать шторы по ночам часто смеялся Рюноске, и Дазай не пытался отрицать свою паранойю и назойливые мысли о преследовании. Ему часто мерещилось, словно кто-то наблюдает за ним, будь то телефон, компьютер или даже открытое окно. — Все в порядке. Я не против, — ответил он, присев на кровать. — Знаешь… сегодня мне впервые за долгое время не было тревожно. Обычно, — он нахмурился и почесал лоб, — я не могу избавиться от тяжести на сердце и какого-то… беспокойства. Каждую минуту жду, что произойдет что-то плохое. Чуя прислонился плечом к дверному проему. Заходить в комнату он не стал. Может, из-за кольца на пальце Осаму, куда постоянно падал его взгляд, а может, посчитал разумным не перегибать палку с близостью за одни сутки, принимая во внимание пристрастие Осаму глубоко обо всем рефлектировать и пропускать эмоции через себя. Эта ночь сама решит, кто они друг другу. — Это из-за… потери памяти? — осторожно спросил Чуя. Дазай подтянул одну ногу и положил на согнутое колено голову. — Скорее да, чем нет. Мне кажется, я забыл что-то очень важное. Что-то, чего забывать не должен был ни при каких обстоятельствах. — Ты ведь понимаешь, что твоей вины здесь нет? Думаю, о действительно важных вещах твоя семья тебе рассказала бы. — Уверен? — Дазай усмехнулся, посмотрев на кольцо. — Ф.Д. подарил мне его. А обручальные кольца просто так не дарят, Чуя. Хочешь сказать, моя семья не знала о его существовании? Или я вел настолько скрытную жизнь? Накахара опустил руки в карманы шорт и надолго задумался, тихо постукивая затылком по проему двери. — Может, тебе пришлось вести, — он приподнял рыжую бровь и указал пальцем на кольцо, — скрытную жизнь. Давай мыслить логически. Вряд ли женщине хватило бы смелости вручить такой подарок. Соответственно, Ф.Д. — мужчина, что уже дискредитирует его в глазах твоих консервативных родителей. А теперь скажи, стали бы они напоминать потерявшему память старшему сыну, который обязан продолжать род, о том, что он был увлечен мужчиной? — Нет, не стали бы… — подавленно согласился Дазай, взглянув на пустые фоторамки на письменном столе. Все, о чем говорил Накахара, он уже прокручивал в голове много раз за вечер. Но сказанные вслух слова разительно отличались от бесформенных туманных мыслей и догадок. — Прости за грубость, но… не мог ты оставить меня одного? Мне о многом нужно подумать. Накахара кивнул и оттолкнулся от двери. Он чувствовал себя круглым дураком. Кто еще на его месте стал бы помогать в подобном вопросе человеку, в которого он годами был безответно влюблен? А самое смешное, пожалуй, вероятно, этот Ф.Д. и был тем юношей, из-за которого Дазай не замечал его годами. Ну не дурак ли? Тем не менее, несмотря на горечь и неприятный осадок на душе, Накахара не мог поступить иначе. Чем он тогда отличался бы от остальных людей в его окружении? — Спокойной ночи, — произнес он и собирался было закрыть дверь, как Дазай негромко окликнул его. — Чуя? — Да? — Я все еще могу в три ночи потребовать от тебя свежих кексов? Накахара звонко рассмеялся. — В любое время, Осаму.***
Когда Чуя вернулся в свою комнату, время было совсем позднее, но сна не было ни в одном глазу. Этот день казался ему полным эмоций и ярких впечатлений. Погрустневший было Накахара вновь воспрял духом, когда Осаму окликнул его. Этот тихий и неловкий вопрос, полный сомнения, сполна вернул ему веру в возможные отношения с этим невероятным человеком. Дазай всегда казался ему загадочным, неуловимым и таким немногословным. Он присоединялся к их компании всего на несколько минут, отвешивал пару дежурных фраз, мог Рюноске потрепать по волосам, который тут же краснел под его ладонью, а затем пропасть еще на неделю или две. Часто Чуя видел Осаму сидящим в парке с книгой, в кафе, где-нибудь в темном уголочке или взобравшимся на дерево, и всегда он был один. Часто поглядывал на телефон, а затем убирал его с горестным выражением лица, либо неописуемым восторгом. Но стоило к нему подойти и завязать разговор, как он исчезал, словно секундное наваждение. Сколько бы попыток завязать разговор Накахара ни предпринимал, его, казалось, просто не слушали и не видели. Чуя нащупал выключатель и прислонился к стене, разглядывая интерьер комнаты. Деревянные потолки, как любил говорить Накаджима — «вафельницы», казались грузными, точно придавят вот-вот. Пол был выложен плиткой двух цветов: черным и темного янтаря. С правой стороны стоял камин, полный старой золы, а над ним висела картина в массивной деревянной раме. Слева находился старый комод из красного дерева и круглое викторианское зеркало с мелкими трещинами, пылью и пятнами под резьбой. Чуя взглянул на колонну и, заметив кривую надпись на ней, подошел ближе и рассмеялся, прочитав написанное детской рукой имя «Риноске». Он вытащил телефон и, все еще посмеиваясь, сделал пару фотографий, затем сбросил обувь и залез на кровать, прихватив прислоненный к столу рюкзак. Время было подходящее, чтобы наконец заняться статьей, которую он откладывал, боясь вызвать недовольство у наставника. Аккуратно вытащив ноутбук, он не моргая уставился на пустую страницу. Начинать всегда было тяжело, а особенно в этой статье приходилось быть аккуратным с подбором слов и выдаваемой информацией. Чуе нравилось писать правду, но самоубийцей и идиотом он не являлся. Заявившись в Котобуки, никому не сказав ни слова, он здорово рисковал. Местные, едва завидев камеру у него в руках, отвели его в сторону и испуганным шепотом велели немедленно уносить ноги, пока он не попался на глаза якудза. Накахара все же без материала не ушел, несмотря на серьезную угрозу жизни, но загвоздка была вот в чем: не каждая газета согласится выпустить разоблачающую статью о Котобуки, немалоизвестных трущобах в Йокогаме, где царила проституция, насилие и подпольные азартные игры. Мало кто знал об истинном предназначении этого места. Многие считали, что Котобуки — просто трущобы для бедных. Ишида, наставник Накахары, в одной из влиятельных газет поначалу обсмеял его идею написать статью о йокогамских трущобах, но, поняв, что юноша серьезен в своих намерениях, ясно намекнул, чтобы он не совал нос не в свое дело. «Лучше напиши что-нибудь о подростковых проблемах с учебой», — небрежно бросил Ишида, отмахиваясь от него, словно от назойливой мухи. — Или о том, как кормят студентов в университетском кампусе». Чуя закрыл ноутбук и громко вздохнул. Какой был смысл рисковать жизнью и лезть в эту авантюру, если он все еще являлся учеником в университете без каких-либо связей и поддержки? Может, Рюноске был прав и он пытается прыгнуть выше головы? Накахара слез с кровати и встал напротив зеркала, устало потирая лицо. Настроение как рукой сняло. Уперевшись ладонью в комод, он отвел волосы назад и снова приугрюмился, задумавшись о словах Ишиды. Может, он имел долю с этих трущоб? Или не хотел рисковать должностью из-за какого-то юнца, не окончившего даже университет? — Просто напиши про чертов кампус и забей… — прошептал он, опустив голову. Позади скрипнула дверь, и Накахара быстро взглянул в зеркало, понадеявшись, что внезапным гостем окажется Дазай. В глаза сразу бросились рваные одежды «гостя» и заледеневшая кожа. Он резко обернулся, но не успел сделать и шагу, как чужая рука схватила его за волосы и впечатала лицом в зеркало. Раздался громкий звон битого стекла, и крупные осколки посыпались на пол. Накахара вскрикнул от боли и, предчувствуя новый удар, впился ладонями в комод. Теплая кровь из рассеченного лба быстро стекала вниз, застилая глаза и лицо. Мощная рука, сопротивляться которой было вне человеческих сил, вновь яростно ударила его о стекло. Громкий крик пронзил комнату. Дазай, спящий в соседней комнате, услышав крик через стену и звон битого стекла, распахнул глаза, сбросил одеяло и помчался к выключателю, на ходу натягивая на себя одежду. Все его естество кричало об опасности и велело бежать в другую сторону. И все же, вразрез животному, почти дикому страху Дазай подошел к двери и громко постучал. — Чуя?! Что случилось? Я слышал крики. У тебя все в порядке? Несколько минут стояла тишина. Больше никто не кричал. Осаму нерешительно схватил дверную ручку, но тут же отпрянул, услышав спокойный голос Накахары через дверь: — Прости. Я разбудил тебя? Разбил случайно зеркало и наступил на него, — Дазай облегченно выдохнул, но тут его сердце пропустило удар, снова подталкивая к побегу. Интуиция никогда его не подводила, и сейчас, глядя, как кожа покрывается крупными мурашками и волосы на руках встают дыбом, он готов был развернуться, поверив голосу за стеной. — Можешь войти, если хочешь. Дазай покрылся испариной и нервно переступил с ноги на ногу. Голос Чуи звучал спокойно. Слишком спокойно... после услышанного им крика. «Уходи. Уходи. Уходи». Он закрыл на секунду глаза, облизал сухие губы и, опустив потную горячую ладонь на железную ручку, толкнул дверь. В комнате стоял полумрак. Горела лишь одна старая лампа в углу, под пыльным бордовым абажуром со свисающей вниз бахромой. Вся плитка была в каплях крови и осколках разбитого стекла. Дазай дышал прерывисто, словно в лихорадке, глядя на высокую фигуру перед собой. В вытянутой руке он держал за шею тело Накахары, лицо которого превратилось в кровавое месиво: вытекшие глаза и пустые глазницы, повисшие ошметки кожи, под которой можно было разглядеть кость, разбитые губы, сломанный нос и челюсть. Дазай, чувствуя, как задыхается, потянул ворот пижамы, едва поднялся на негнущихся ногах, но, сделав пару шагов к двери, упал, больно ударившись коленями о плитку. — За что?.. — прошептал он, уткнувшись головой в стену. — Зачем ты это делаешь? Труп Накахары упал в лужу крови. За спиной Дазая раздались шаги и хруст стекла. Он издал полустон-полукрик, когда холодная рука схватила его за лодыжку и грубо поволокла на выход. — Отпусти! — закричал он, брыкаясь и пиная его свободной ногой. Он бросал все, что попадалось ему под руки, извивался всеми силами и громко кричал. У лестницы он вцепился в балясину, но отпустил через секунду, вывихнув запястье. Его затылок пронзала боль от ритмичных ударов, а каждая высокая ступень невыносимо натирала кожу на спине. — Что, снова убьешь меня? — спросил он, разразившись полоумным хохотом. — Забавы у тебя такие, гребаный ублюдок?! Очередной дверной проем на пути оставил пару синяков на его лбу и ушибов. Чем дальше его тащили, тем слабее становился Дазай. Силы медленно покидали его. Ему казалось, что он не спал уже три дня. Что его разум крошится на куски и он сходит с ума. Сон ли это или чертова реальность? Увидев деревянный причал и озеро, Дазай встрепенулся и задрожал. — Нет… Нет! Нет! Нет! Только не туда! Просто убей меня прямо сейчас! Только не в озеро! — взмолился он, царапая ногтями доски. — Молю…***
— Рю, сбавь скорость. — Все равно на дороге никого, — ответил он, ковыряясь одной рукой в бардачке. — Ты, видимо, мало фильмов смотришь, — раздался позади хриплый голос. — По классике жанра сейчас на дорогу должен выскочить олень и разбить лобовое стекло. — Или какой-нибудь местный житель, — пробубнил Ацуши, продолжая упорно переключать каналы. — Любите вы нагнетать, — фыркнул Акутагава, отыскав наконец новую пачку сигарет. Он не глядя протянул ее назад. — Если я разобью машину, вместо этого оленя свободное место над камином в кабинете отца украсит моя голова. — Сколько раз просить вас двоих не курить в салоне? — Вообще-то, — начал было Рюноске, высоко вздернув палец, но Накаджима грубо схватил его и слегка вывернул в обратную сторону. Тот вскрикнул и принялся вырывать руку под громкий смех Чуи. — Хорошо, хорошо! Я понял! Поня-ял! Отпусти! Дазай распахнул глаза и, крупно дрожа всем телом, словно от холода, огляделся, жадно глотая воздух. Чуя убрал телефон в карман и взволнованно коснулся его плеча. — Осаму, что с тобой? Дазай удивленно вытаращился на него, прижавшись спиной к двери машины. — Останови… Останови чертову машину! — закричал он, на ходу открывая дверь. Рюноске резко затормозил. Осаму тем временем выскочил наружу и бросился обратно со всех ног. Парни ошарашенно переглянулись. — Я догоню его, — произнес Чуя, бросившись за беглецом. Рюноске завел машину, развернулся и поехал обратно. — Что это на него нашло? — спросил Ацуши шепотом, глядя в зеркало дальнего вида. — Мне откуда знать! — рявкнул Рюноске. — Осаму! — крикнул Чуя. — Давай поговорим? Остановись, пожалуйста! Дазай бежал со всех ног, не обращая внимания на голоса за спиной. Будь он проклят, если эти три дня были сном. Но почему только он обо всем помнит? — Осаму! — Брат! — Рюноске, сбавив скорость, поравнялся с Дазаем и открыл дверь. — Что бы ни случилось, мы тебе поможем. Просто остановись и поговори с нами. Хочешь вернуться? Без проблем. Поедем обратно прямо сейчас. Осаму, порядком запыхавшись на пыльной дороге, остановился и обессиленно упал на колени, вспоминая весь пережитый ужас: смерти каждого из них, кромешную темноту в воде, предсмертный вздох, заполняющий горло и легкие водой. Ледяное прикосновение мертвых рук, утягивающих его на самое дно. — Я больше не могу… — всхлипнул он, обливаясь слезами и царапая ногтями потрескавшийся асфальт. — Не хочу туда возвращаться. Не хочу… Я больше не выдержу. Чуя, запыхаясь, остановился у машины и согнулся пополам от долгого бега. Давно он не устраивал подобные марафоны под тридцатиградусную жару. — Куда… не хочешь возвращаться? — осторожно спросил Рюноске, сев перед братом на корточки. — В особняк. Он там. — Кто? — спросил Ацуши. Дазай резко перестал плакать и посмотрел на каждого из них нечитаемым взглядом. — Какая разница. Вы все равно ничего не вспомните. Он грубо спихнул руку брата со своего плеча и, поднявшись, продолжил свой путь.***
— Рю, сбавь скорость. — Все равно на дороге никого, — ответил он, ковыряясь одной рукой в бардачке. — Ты, видимо, мало фильмов смотришь. По классике жанра сейчас на дорогу должен выскочить олень и разбить лобовое стекло. — Или какой-нибудь местный… В салоне машины раздался громкий истеричный хохот. Все трое удивленно посмотрели на Дазая.