Мешочек-ловушка для духов

— Ба, да это же даочжан Сун! Какой редкий гость. Пришёл наесться задарма? А-Цин сидит на корточках, спрятавшись в кустах у обочины, стараясь не шевелиться и для пущей безопасности прикрыв ладонью рот, чтобы не издать ни звука. Она так и знала, так и знала — нельзя доверять этому пройдохе! Недаром интуиция выла в голос с первой минуты, как она увидела лежащее в канаве тело... Докука оказался не просто обманщиком и мерзавцем — а еще и убийцей, на руках которого кровь сотен невинных людей! — Ах ты, сучий заклинатель! — ярится этот негодяй, имя которого наконец-то стало известно — Сюэ Ян. — В кои-то веки мне самому захотелось сходить на рынок, а тут, мать твою, нарисовался ты и испортил мне всё настроение! Даочжан Сун нападает снова и снова, задаёт Сюэ Яну вопросы... Зачем он его спрашивает, негодует про себя А-Цин, зачем да зачем, убил бы да и всё, покрошил бы эту мразь в капусту! Наконец даочжан Сун пускает гаду кровь, но тот, на удивление, даже не морщится от боли в пронзенной насквозь руке. Увлёкшись своими наблюдениями, А-Цин не замечает, как незаметно, еле слышно шурша лапками, к ней пришла крыса. Огромная, с проплешинами на серой шерсти и мерзким голым светло-розовым хвостом. Несмотря на своё детство на улице, А-Цин не переносила крыс. Уличные бродяги, бывало, от голода и безысходности ловили этих крыс, жарили и ели, один раз перепало и ей. Она обычно была достаточно ловкой, чтобы воровать, достаточно убедительной, чтобы разжалобить окружающих, поэтому ей нечасто доводилось искать себе пропитание таким образом. Но однажды, когда дела были совсем плохи, с ней поделились... Улов в тот день был хорош, хвастались они. Не то чтобы крысиное мясо было совсем невкусным. Оно было в меру жёстким, неплохо прожаренным, один из бродяг умудрился даже раздобыть где-то соли и жгучего перца, но при одной мысли о том, что эта крыса бегала по помойке, жрала тухлятину, а потом сама стала едой, её тошнило. А-Цин тогда смогла проглотить лишь пару маленьких кусочков, после чего её долго выворачивало в ближайших кустах. С тех пор каждый раз, как она видела крыс, её переполняло такое омерзение, что хотелось бежать прочь с громким визгом. И вот теперь прямо около её коленки притаилась эта серая марзопакость, да наглая какая — совсем не боится! А-Цин дрожит от отвращения, даже страшный лязг мечей вперемешку с ругательствами отходит на второй план; а крыса между тем принимается обнюхивать её, и этого девочка уже не в состоянии вынести и отшатывается, отпихивая наглую тварь ногой. Она очень старается не произносить ни звука, но упускает из виду, что теперь её видно из-за куста. И, отвлекшись на её возню, Сюэ Ян её немедленно замечает, а лицо его искажается в злобной гримасе, когда он поворачивается в её сторону. — Мелкая гадина! — кричит он и тут же издает тихий булькающий звук: меч даочжана Сун с отвратительным хрустом входит ему в грудь и выходит из спины, мерзко блестя красным. Даочжан выдергивает клинок и снова вонзает, проворачивает, а Сюэ Ян переводит неверящий взгляд с выползшей из-за куста А-Цин на Сун Ланя и обратно, и медленно опускается на колени. Даочжан брезгливо выдергивает меч из его тела, и разбойник валится на землю, смотря на своего врага стекленеющими, злыми глазами. Жаль, не успел он ответить на вопросы. А-Цин и самой стало интересно, что пройдоха так долго долго делал рядом с даочжаном? Смотрел сначала злобными, а потом умильными глазами, думая, что никто не видит? Она была в некотором шоке, но с другой стороны... Так ему и надо! Бросив последний взгляд на умирающего убийцу, А-Цин берёт корзину, заботливо оставленную у дерева, и они спешат в похоронный дом. Сяо Синчэнь так и сидит на ступеньках крыльца, в руках — недоделанная корзина. — Братец даочжан! — кричит с порога девочка, — я встретила кое-кого! Кажется, это твой старый знакомый... — Да? Кто же это? — заинтересованно склоняет голову Синчэнь, внутренне слегка напрягаясь. На сердце у него неспокойно. — А ты часом не встречала нашего друга?.. Уж больно долго он идёт с рынка... Не случилось ли с ним чего... — Синчэнь... — наконец подает голос Сун Лань. — Наконец-то я нашёл тебя. Радостная улыбка освещает лицо Сяо Синчэня, корзина падает на землю, когда он вскакивает на ноги. — Цзычэнь, друг мой... Я так счастлив, что ты здесь, живой и в добром здравии! Я хочу тебя познакомить кое с кем. Он очень весёлый юноша, надеюсь, что вы подружитесь... — Не подружатся, — бурчит А-Цин. — Синчэнь, — тихо спрашивает Сун Лань. — Знал ли ты, с кем прожил эти годы под одной крышей? Кого спас и назвал другом? Конечно, нет — ведь он так и не назвал тебе своего имени, а между тем оно тебе прекрасно известно. — О ком ты говоришь, Цзычэнь? — ошарашенно лепечет Синчэнь. — О Сюэ Яне! — выплёвывает тот, — Я своими глазами видел, как он сидел на этих самых ступенях и смеялся над тем, как ловко он обдурил тебя с этими соломинками! — Это наша старая шутка, — улыбается даочжан, но спустя секунду его улыбка меркнет, когда он осознает слова друга. — Что с ним случилось? Где он? Сбежал? — Мы сразились, и я победил, — отвечает Цзычэнь тем непререкаемым тоном, который может означать только одно — Сюэ Ян уже мёртв. — Он больше не причинит тебе вреда, Синчэнь. — Где он? Ты убил его? — Когда мы уходили, он лежал посреди дороги, истекая кровью, и подыхал, — любезно отвечает ему А-Цин. — Какой дороги? — продолжает допытываться даочжан. — Той, что ведёт к рынку? — Ну да... Синчэнь срывается с места так резко, что почти сразу исчезает за воротами, оставляя А-Цин удивлённо хлопать глазами. Сун Цзычэнь сжимает пальцы на рукояти меча. — Синчэнь прав. Сюэ Яна нужно найти и убедиться, что он действительно мёртв — он очень живучий. С него станется уползти куда-нибудь, зализать раны и мстить... Поспешим же. Кто знает, на что способна эта тварь... Синчэнь несётся, не чуя ног, буквально летит над землёй, не допуская даже мысли о том, что он может сослепу споткнуться и упасть или свернуть не туда — тревога и ужас ведут его, пока он не чувствует неподалёку знакомую, почти погасшую ци. Жив. Дальше до него доносится запах крови — необычайно сильный, а затем — еле слышное хриплое дыхание. Крови много, слишком много, но Синчэнь подходит и наощупь находит его, садится рядом, ничуть не заботясь о том, что пачкает свои одежды. Он нащупывает левую руку и перчатку, скрывающую отсутствующий мизинец. — Это и вправду ты, — шепчет он. — Сюэ Ян. — У него всё ещё не укладывается в голове, что человек, с которым он смеялся ещё буквально сегодня утром, который день за днём вытаскивал его из состояния унылого болота, рядом с которым он чувствовал себя удивительно живым и счастливым — это он, Сюэ Ян. Против воли с его губ слетает беспомощное: — Как же так, друг мой? В ответ он слышит лишь булькающий смешок. Четырехпалая ладонь сжимает его руку. Второй рукой Синчэнь нащупывает страшные раны на его груди и понимает: ничего здесь не сделать. Сун Лань знал, куда бить: Фусюэ повредил меридианы, и даже излечиться с помощью Ци не представляется возможным. Сюэ Ян тянется правой рукой к груди, лезет за пазуху и Синчэнь вздрагивает: не достанет ли он кинжал или яд? Впрочем, он еле шевелится, и любую его атаку отразить не составит труда, и даочжан решительно накрывает ладонью его пальцы и чувствует тонкие шнурки — завязки? Сюэ Ян вкладывает в его руку маленький мешочек, хрипит: — Возьми... Послушай, Сяо Синчэнь... Я... Синчэнь ощупывает пальцами вышивку, развязывает шнурок, чувствуя, как утихает движение Ци в теле убийцы. — Это ловушка для духов? Но Сюэ Ян не отвечает. Босяк из Куйчжоу испускает дух, по-прежнему крепко сжимая пальцы даочжана покалеченной левой рукой, а мешочек в ладони Синчэня неуловимо тяжелеет. Сзади слышатся торопливые шаги, и он поспешно прячет ловушку за пазуху. — Синчэнь! Братец даочжан! — в один голос вскрикивают Сун Лань и А-Цин. — Он умер, — тихо говорит Синчэнь, по-прежнему не выпуская руки Сюэ Яна.

***

Тело до похоронного дома он несёт сам. А-Цин ворчит, что пройдоху следовало бы скинуть обратно в канаву, в которой его и нашли, на что Синчэнь резко возражает, что любой человек заслуживает, чтобы его достойно похоронили. Неожиданно его поддерживает и даочжан Сун, аргументируя тем, что с мерзавца станется переродиться лютым мертвецом и преследовать их, так что лучше им обезопасить себя. Синчэнь приводит в порядок тело тоже сам, и сам складывает погребальный костёр и щедро обливает дрова маслом, а затем переодевается и идёт в ближайшую лавку, где торгуют соответствующими принадлежностями и покупает там скромную урну. На вопрос торговца он, не стесняясь, отвечает: — Я хочу похоронить моего друга. Он погиб на охоте. Несмотря на то, что их дом стоит на отшибе, зарево от погребального костра видно далеко, и вокруг собираются люди. Удивительно, что у кого-то даже находится для покойного доброе слово: молодой был, красивый был, спас какую-то девушку от насильника, ставил на место обманщиков-торговцев... Синчэнь их не слушает, он стоит неподвижно, чувствуя всем телом жар от огня. Если бы они смогли поговорить хоть полчаса! Столько вопросов он хотел задать... Зачем оставался здесь, с ними, почему не убил? Почему не ушёл? Почему дал так просто убить себя, не успев применить ни одного грязного приёма? Даочжан с трудом дожидается, когда прогорит и остынет костёр, чтобы собрать прах и заполнить урну. Ему выделяют небольшой кусок земли на городском кладбище, помогают установить надгробный камень и выбить на нём надпись.

Сюэ Ченмэй Дорогой друг

Лишь после похорон и этой надписи, которую Синчэнь тщательно изучает пальцами, к нему приходит осознание: это один и тот же человек. Безумное чудовище в человеческом облике и весёлый юноша, помогавший на ночных охотах. Но это осознание не помогает ему соединить эти два образа в один. Мешочек за пазухой будто жжёт его грудь через одежду.

***

— Даочжан Сун, мне идёт эта лента? Я-то не вижу, но мне жуть как интересно! — Идёт, — кратко отвечает Цзычэнь, — очень красиво. Синчэнь почти бесшумно появляется на пороге. — Лента? — Ой! Напугал, братец даочжан! Мы нашли её в корзине, которую проходимец нёс с рынка. — Он купил для тебя ленту? — Пфф! Украл, небось. Хотя какая разница — с него теперь и не спросишь. А лента теперь моя! Синчэнь устало вздыхает, и Сун Лань тут же суетится вокруг, усаживает его за стол и наливает чаю. — Отдохни, мой друг, — говорит он, — сегодняшний день выдался полным потрясений и хлопот. А-Цин кое-что рассказала мне. Должно быть, для тебя стало шоком известие о том, с кем ты жил все эти годы... И всё же, на мой взгляд Сюэ Ян не заслужил таких почестей. — Да уж, злыдень и есть злыдень, — кивает девочка. — Прекрати, А-Цин. — обрывает её Синчэнь. — У Цзычэня есть право говорить о нём так, но не у тебя. Разве он за эти три года поднял на тебя руку хоть раз? Девочка тут же сконфуженно замолкает. Она хотела было рассказать про его проверку, когда он направил на неё меч, но тогда бы ей самой пришлось признаться в обмане, а ей не хочется огорчать даочжана. Поэтому она молчит. — На дне корзины мы нашли заколку, — говорит Сун Лань. — Она мужская. Но сомневаюсь, чтобы она была для... него. — Он вкладывает в руку Синчэню изящную нефритовую заколку, и тот тщательно ощупывает узор. — На ней вырезано что-то похожее на снежинки или звезды... Наверное, она предназначалась тебе. — Спасибо, Цзычэнь, — дрогнувшим голосом произносит Синчэнь и прячет заколку в рукав.

***

Проходит неделя с похорон, но Синчэнь продолжает ходить будто потерянный, почти не ест и плохо спит, кожа становится бледной, почти прозрачной, а с повязки не сходят кровавые пятна. Без дорогого друга — нет, без Сюэ Яна — в доме тихо и пусто. А-Цин не смеет препираться с Цзычэнем и относится к нему с огромным почтением, и не перечит, когда он заставляет её помогать по хозяйству, хотя раньше яростно сопротивлялась и скандалила. Синчэнь не понимает, от чего ему хуже — от того, что дорогого друга больше нет или от того, что он оказался врагом? В какой момент он умер — когда Синчэнь держал его за руку на залитой кровью улице или в тот момент, когда он узнал его имя? Сун Лань заботлив, деликатен и вежлив с ним, старается не лезть в душу, но Синчэню иногда хочется, чтобы залез, настырно задавая вопросы, заставив его всё-всё выболтать, а потом выдал пару шуток, совершенно идиотских, но ужасно смешных, и он бы расхохотался и напрочь забыл про то, что его что-то беспокоило... Но Цзычэнь — не Сюэ Ян. Однажды он, чтобы привести мысли в порядок, решает пройтись по лесу — у него там была любимая полянка у реки, где он иногда медитировал, устав от ругани в доме. Туда он и направляется. Сев на удобное место под дерево, Синчэнь пытается сосредоточиться на медитации, но тревога и грусть слишком сильно переполняют его. Он достает из-за пазухи мешочек-ловушку для духов. Душа в его ладонях отзывается радостным трепетом. Почему-то Синчэнь твёрдо уверен, что это радость, но с примесью чего-то еще, но он не понимает толком, чего именно. Он легонько проводит пальцами по вышивке, и ему кажется, что мешочек ластится к его рукам, как зверёк, выпрашивающий ласку. — Здравствуй, Сюэ Ян. — мешочек замирает, но Синчэнь продолжает его тихонько поглаживать, и он снова робко вздрагивает. Даочжан делает вывод, что Сюэ Ян, точнее, его душа, понимает всё, что он говорит. — Знаешь, Цзычэнь теперь живёт с нами. — Мешочек при этом резко дрожит, но уже не робко, а как-то... Зло. Не нравится ему слушать про Цзыченя. В принципе, ничего удивительного, учитывая, что он его убил. — Представляешь, А-Цин его слушается во всём, даже больше, чем меня... И беспрекословно помогает по хозяйству. — Мешочек снова вздрагивает, но уже будто как кошка, стряхивающая с себя воду, что Синчэнь толкует как отвращение или пренебрежение. — В доме теперь так тихо. Слишком тихо. Иногда это невыносимо... — Душа льнет к его ладони. Синчэня прорывает. Он, обливаясь кровавыми слезами, высказывает всё-всё: про то, как прошли похороны, что ему помогли выбрать урну и даже сделали скидку (Сюэ Ян на этих словах снова пренебрежительно встряхивается, дескать, знаем мы этих поганых торгашей и их скидки), как помогли и сказали про него, Сюэ Яна, хорошее, и даже А-Цин, пока длились похороны, не сказала ни одной гадости, благодарит за ленту и заколку, и чувствует, что ему стало намного легче. — Спасибо за беседу, друг мой, — говорит Синчэнь, на миг прижимает мешочек к груди и прячет его за пазуху. Затем умывается, меняет повязку и идёт домой. С тех пор он ходит на эту полянку каждый день. Он садится под деревом, достаёт мешочек с душой Сюэ Яна и разговаривает с ним. Постепенно он учится все лучше и лучше распознавать его эмоции, и ему даже иногда кажется, что голос босяка из Куйчжоу звучит в его голове и отвечает ему.

***

Спустя несколько недель Сун Лань и А-Цин уже привыкают к этому странному ритуалу. Синчэнь, казалось, оправился от удара и даже стал выбираться на ночные охоты, но за несколько часов до заката неизменно идёт в лес. Цзычэнь достаточно деликатен, чтобы не допытываться о том, чего ему не медитируется в доме или во дворе, но А-Цин слишком любопытна, тем более, что она замечает, как с каждым днём его медитации в лесу становятся дольше и дольше. А сам Синчэнь, пусть уже и не такой печальный, становится всё более замкнутым и погружённым в себя. И однажды девочка решает проследить. Картина, открывшаяся её взору, поражала воображение. Понаблюдав за ним, она задумчиво идёт домой, пытаясь понять, что происходит. На следующий день всё повторяется, и на следующий день тоже. И стоит Синчэню в очередной раз покинуть дом, она, преодолевая робость, обращается к Цзычэню. Тот хмуро колет дрова на заднем дворе, и она невольно любуется его высокой, статной фигурой. — Даочжан Сун, — тихо говорит она. — Мне кажется, что братец даочжан повредился рассудком. Она, сгорая со стыда, рассказывает о своей мнимой слепоте — Цзычэню это не нравится, но он слушает — и о том, как она несколько дней следила за братцем и что увидела... — Даочжан Сун, он каждый день ходит в лес, но не медитирует, а сидит и разговаривает с каким-то мешочком, гладит его и зовёт другом. Да что разговаривает — он улыбается! Он дома ни разу не улыбнулся со дня смерти этого докуки! А тут... Не только улыбается — даже смеётся! Даочжан Сун! Братца даочжана надо спасать, боюсь, он сошёл с ума... Да пойдёмте — сами всё увидите! Цзычэнь откладывает в сторону топор и следует за девочкой, не забыв про заглушающие талисманы. Он никогда не думал, что опустится до слежки за другом — он всегда уважал его желания и личное пространство, но увидев картину, представшую его глазам, каменеет. А-Цин ничуть не преувеличивала — Сяо Синчэнь явно не в себе. Он сидит, держа в руках мешочек-ловушку для духов, и блаженно улыбается. — Не хочешь? Нет? Ладно, я понял. Между прочим, я вчера сам ходил на рынок, и Цзычэнь сказал, что все овощи хорошие. Знаешь, мне кажется, при твоей жизни у нас с тобой не было такого взаимопонимания, как сейчас. — Мешочек трепещет и дёргается, а Синчэнь улыбается ещё шире, ещё радостнее. — Тебе смешно? Думаешь, я шучу? Ты рад, что я научился шутить? Ха-ха... Возможно, это не совсем шутка, мой друг, учитывая, что ты не можешь врать. Надеюсь, я смогу понять тебя ещё лучше. Что? Ты знаешь, как это сделать? О чем ты? О какой-то технике? Ты же мёртв, как...ах, я понял. Да, это можно. Ты хочешь сейчас? Почему? Неужели боишься? Ах, стыдно тебе? Сам предложил, а теперь на попятную? Ну что же, мы сделаем это, когда ты будешь готов. Но не думай, что я забуду. Цзычэня всего колотит от негодования, и он, чувствуя, что больше не может на это смотреть, бесшумно разворачивается и уходит обратно. А-Цин тихонько семенит за ним. — Это ужасно странно, вы согласны, даочжан Сун? — теребит его девочка. — Он сошёл с ума, да? Что нам делать? Что это за мешочек? Почему он с ним разговаривает? — Это мешочек-ловушка для духов, — отвечает он с ненавистью. — И душа в нём, несомненно, принадлежит Сюэ Яну. Скорее всего, Синчэнь спрятал его душу, когда он умер, и теперь... — Неужто целую душу человеческую можно запихнуть в такой мешочек? — ахает она. — Ты не представляешь, на что способны заклинатели. — А о чем они говорили, вы поняли, даочжан? — Есть несколько способов общаться с душами умерших. Например, заклинатели ордена Гусу Лань владеют особыми техниками. Используя гуцинь, они могут задавать вопросы и получать на них ответы. Эта техника называется Расспрос. Но есть и другая, которую может выполнить любой сильный заклинатель — это Сопереживание. Заклинатель позволяет душе временно войти в его тело и показать свои воспоминания. Видимо, об этом они и говорили. — Тьфу, а со стороны было похоже, будто девицу уговаривает пойти... простите, даочжан Сун! Цзычэнь смущается и почти краснеет, и с ещё большим усердием берется за дрова. Он в ужасе от того, что его друг собирается позволить убийце войти в его тело...

***

Даочжан возвращается как обычно спокойный и какой-то умиротворенный, не подозревая, что дома его ждёт разнос. — Синчэнь, — говорит ему Сун Лань, — давай поговорим. — Конечно, мой друг, — впервые за эти недели губы Синчэня трогает слабая-слабая, но всё же улыбка. — О чем же? — О Сюэ Яне. — О, — тушуется Синчэнь. — Зачем? — Затем, что ты хранишь его душу в ловушке для духов, — сжимает кулаки Цзычэнь. — И ты разговариваешь с ним. — А что в этом такого? — простодушно удивляется Синчэнь. — Разве он способен кому-то навредить, сидя в этом мешочке? — Он вредит тебе! — кричит Сун Лань. — Я не узнаю тебя, Синчэнь! Мы впервые с тобой разговариваем за последние недели! Ты говоришь только с ним и забываешь о том, что мы тоже живём здесь, с тобой! Я сначала думал, что ты подавлен тем, что твой дорогой друг оказался обманщиком, Сюэ Яном, но оказалось, что ты и в самом деле скорбишь по этому убийце! По этому чудовищу!! Ты не похож на себя! Это... Болезнь, зависимость! Тебя не волнует ничего, кроме этого мешочка! Прошу, избавься от этой души, отпусти её, пусть он отправляется в Диюй, где ему самое место!!! — Что ты такое говоришь, Цзычэнь? — с ужасом восклицает Синчэнь, чувствуя, как намокает повязка. — Какая болезнь? Какая зависимость? — он всей кожей чувствует исходящее от друга напряжение и гнев. Даос опускает голову, чувствуя резь в глазах. — Прости меня, мой друг. Я действительно уделяю слишком много внимания Сюэ Яну и пренебрегаю тобой и А-Цин. Больше этого не повторится. — Ты собираешься использовать Сопереживание, — убитым голосом констатирует Сун Лань. — Зачем? — Я должен узнать... Зачем он оставался рядом все эти годы. У него было много возможностей убить меня, но он не сделал этого. Тем более, он сам хочет этого. — Не боишься узнать об очередных его зверствах? Вдруг это знание разобьет тебе сердце, Синчэнь? Мы и так настрадались от него! Неужели убийца так запал тебе в душу? — Я готов узнать ответы, — решительно говорит Синчэнь. — Только он пока не решается. Ему стыдно и страшно. Он хотел мне что-то сказать перед смертью, но не успел... — Значит, он натворил что-то ещё. Ты уверен, что хочешь этого? Синчэнь молча кивает, стирая кровавую струйку со щеки. — Прости, Цзычэнь. Давай закончим этот разговор. Мне надо привести себя в порядок. — Разреши помочь тебе, — просит его Сун Лань. — Спасибо, мой друг. Я сам. — Как объяснить тебе, что передо мной ты можешь не стыдиться своего лица? — говорит Цзычэнь в пустоту. — Ты никому не позволяешь... — Злыдню позволял, — ляпает А-Цин, до этого скромно сидевшая в уголке, пользуясь тем, что распалившиеся от болезненных разговоров даочжаны не замечали её. Цзычэнь вздрагивает, отшатывается. На его лице на мгновение появляется злая гримаса, но он очень быстро берёт себя в руки.