Я вернусь

Вечером в спальне, пока жена была в душе, я призвал Кричера, и тот принёс метлу, спрятанную на чердаке, красиво упакованную в обёрточную бумагу. Я уложил подарок на половину жены, разместил рядом сертификат. Джин вышла в ночнушке и с заплетёнными в косу волосами. Если я ласкал её, она крутилась, мотала головой, и тогда волосы сбивались в колтун. Раз Джин заплелась, значит, рассчитывает на нечто большее, чем безмятежный сон в общей постели. – О, Мерлин! Это что, метла?! Джинни всегда так искренне и открыто радовалась подаркам, что первые несколько лет я буквально завалил её ими. Она же меня и остановила, так как зарплата рядового аврора была, конечно, неплоха, но не покрывала мои порывы. А галлеоны в хранилище не бесконечные. Я после смерти и возрождения словно сорвался с цепи, пытаясь взять от жизни то, что недополучил в детстве: нормальной одежды, вкусной обильной еды, уюта, баловства. – Можешь звать меня Гарри, детка, – хмыкнул я, испытывая истинное удовольствие от такой реакции и глядя, как Джин увлечённо рвёт упаковку. – О, боги, это "Гарпия"! Любимый, спасибо! – бросилась ко мне на шею жена, отбросив распакованную метлу. Потом был секс, и я очень-очень старался сделать так, чтобы моя супруга даже не заподозрила о моих истинных чувствах. "Виноватые люди – самые комфортные в рамках семьи", - думал я, глядя в потолок, когда всё закончилось. Джин после оглушительного оргазма спала, а вот я не мог. Моё удовольствие было вымученным, механическим. Больше удовлетворения я получил от реакции на подарок, чем от соития. Я встал, натянул пижамные штаны и решил спуститься на кухню. В холодильнике было мороженое. Доступность сладкого меня всегда утешала. В такие моменты я ощущал себя одновременно взрослым, что имеет право на шалость, и ребёнком, достигшим прав и свобод. Из гостевой ванны тянуло влагой, сладко-пряно пахло вишней и горел свет. Я заглянул в приоткрытую дверь и замер: Тим, абсолютно голый, мокрый, ласкал себя, уперевшись в стеклянную перегородку рукой. Он запрокинул голову, отчего шея казалась особенно длинной, влажные, чуть вьющиеся пряди липли к вискам и ко лбу. На стройном теле совсем не было волос, даже в паху, отчего оно казалось нереальным. Совершенным. И вдруг Морт открыл глаза, и взгляд его упёрся прямо в меня, нелепо застывшего в дверном проёме. Он блядски застонал, отчего у меня встало всё, и кончил, оросив стекло перегородки белыми брызгами. Я отшатнулся, приходя в себя. Вытер вспотевший лоб и опустил глаза вниз: мощная эрекция разрывала штаны, такой у меня не было даже в школе, в самый жёсткий период пубертата, и я в шоке аппарировал непонятно куда. Лишь бы подальше оказаться от проклятого соблазна. Оглядевшись, я чертыхнулся. Подальше... Я очутился у круглого озера в лесу Дин, в котором когда-то чуть не захлебнулся, доставая меч. Так мне и надо! Сдёрнул штаны, шипя от того, что резинка зацепилась за стояк, и бросился в воду, желая утонуть. Холодная вода меня отрезвила. Начало июня не самое лучшее время для купания, но самое то для сошедшего с ума мужика, у которого на однокурсника сына стоит крепче, чем на красавицу-жену. Некоторое время я парил, зависнув на холодной глубине, раскинув руки и бездумно глядя в ночное небо. Яркие летние звёзды были похожи на дырочки в бархатном полотне глубокого чёрного цвета. Истерика истаяла в этой глубине, и, окончательно замёрзнув, я медленно поплыл к берегу. Отфыркиваясь и отряхиваясь как собака, я понял, что телом повзрослел, но мозгами как был, так и остался незрелым идиотом. Прав был мой незабвенный профессор зельеварения, в честь которого я хотел назвать второго сына. Только умственно отсталый мог аппарировать в одних штанах неизвестно куда. Вот, собственно говоря, и всё, что у меня было при себе холодной ночью в начале июня. Ни палочки, ни порт-ключа, ни денег. Я беспомощно оглянулся, проклиная себя на все лады. Был один способ вернуться, не теряя человеческого достоинства и не пугая родных, но сработает ли... – Кричер! Вредный эльф всё же откликнулся на призыв. – Да, хозяин. Кричер смотрел на меня мудрыми глазами, отчего я почувствовал себя ещё большим идиотом. – Прости. Но я… – Кричер знает, – прокаркал эльф. Это обескуражило, но и воодушевило. Я ни с кем не мог поделиться своими переживаниями и меня просто рвало от полярных, сложных эмоций. – Как мне быть? – растерянно спросил я. Вожделение, которое я испытал к юноше, которому моя семья оказала гостеприимство – недопустимо! Меня заливало стыдом и отвращением к самому себе. – Кричер всего лишь верный домовик дома Блэк, – уклонился от ответа эльф, заодно затронув болезненную для нас обоих тему. – Злишься, что я не принял род? Злись. Ты прав. Упрёк эльфа переключил меня, как переключает тумблер. Я сел на поваленное дерево. Моя репутация должна была быть безупречна. А род Блэк, что неудивительно, темнее этой июньской ночи. Я стал наследником, я был представлен роду, но так и не решился стать его главой. Было две причины, почему я это не сделал. Став главой, я бы задолжал Блэкам ребёнка. Тедди Люпин отказался стать наследником рода, а я больше детей не хотел. Понимаю, что это было бесчестно и по отношению к Джинни, и по отношению к приютившему меня роду, но хуже было бы родить нежеланное дитя. Второй причиной стало неприятие Блэками моей жены – носительницы печати предателей крови – и плевать, что она родила мне ребёнка, избавившись от проклятия. Для Блэков это не имело значения, как не имело значения для многих, что Драко Малфой свёл с руки чёрную метку. "Скверна, проникшая в саму суть", – так сказала мне леди Вальбурга когда-то. Глупцы. Джинни – редкий пример, когда чистая кровь не испортила человека. А Драко вернее и порядочнее закадычного друга Рона. – Перенесёшь меня домой? – без надежды на согласие спросил я. С вредного домовика станется и отказать. Характер у эльфа крутой и склочный. Джинни он перестал называть предательницей крови и морщиться при её появлении, намекая что её кровь воняет, лишь после наступления беременности. Брак не снял, потому что не был полным магическим. Эта мысль заставила меня застонать. Моя жизнь – это бег по граблям. Но есть моменты, в которых меня просто остановили. Спасибо, хоть прислушаться к совету у меня мозгов хватило. Я, как упоротый, собирался заключить самый нерушимый союз из возможных, но меня вовремя притормозил Малфой, напоив на мальчишнике и взяв Непреложный обет, что я не заключу полный магический брак, пока не пробуду в министерском десять лет. Я, влюблённый и взятый на слабо, с лёгкостью такой обет дал. И выл на десятую годовщину в туалете, глядя на спавшие узы обета и понимая, что моя любовь не выдержала жалкие десять лет. – Кричеру достался очень глупый хозяин. Хоть и добрый, – вырвал меня из горестных размышлений домовик. – Ты признал доброту хорошим качеством? И хвалишь меня?! – изумился я. – Нет! Но доброта полезна. Кричеру позволили похоронить хозяина Регулуса в домашнем склепе. У Кричера есть медальон. Память. Подаренный медальон домовика так поразил, что сделал его самым преданным моим другом. И хоть не всё просто было в наших отношениях, я знал, что могу рассчитывать на вредного эльфа в критической ситуации. К тому же после войны я не поленился наведаться к жуткому озеру и выжечь его Адеско Файер, упокаивая инфери. Кричер вызвался пойти со мной, нашёл среди останков кости Регулуса Блэка, собрал их в саван и торжественно захоронил в крипте. На захоронении присутствовали я и портрет леди Вальбурги. – Я не смог похоронить Сириуса, так что сделал это хотя бы для Рега, – оправдываться перед домовиком за то, что до́лжно сделать, как раз в духе рода, который я принял. Или он принял меня. Не важно! Так фамильярно брата крёстного я называл потому, что его портрет после захоронения ожил. И мы подружились. Портрет Сириуса так и остался неподвижным. Как я узнал, портреты Блэков оживают только тогда, когда тело хоронят в родовом склепе. Да и то, потому что вредный домовик отказался объяснять мне это, а леди Вал заставила штудировать кодекс рода. Вот там то, среди правил и сносок, я вычитал этот нюанс. – Так что, отнесёшь меня домой, старый друг? – примирительно спросил я. – Кричер не друг. Кричер – слуга! – буркнул домовик. Ему претили все проявления чувств, кроме властности. Но я не мог относиться к эльфу по-другому. Слишком много мы вместе прошли. – Думай, как хочешь, в дружбе это можно, – хмыкнул я и, ощутив прикосновение сухой лапки, упал в подпространство. Старина Кричер выкинул меня в гостиной над диваном. Спасибо, что не в склепе и не на чердаке. Я сходил на кухню попить воды, тихо прокрался наверх, в спальню, принял душ и, забравшись в постель, уснул сном хорошо поистерившего человека. Завтра мне предстояла грязная работёнка по сбору сведений и рытье в чужом грязном белье.