Люди любят во все горло

Арсений громкий. Сомнений в этом у Димки никогда и не было, но все потенциальные развеиваются одним вечером. Он приходит с работы, не пораньше, чем обычно, даже. Но с порога ясно становится, что произошло что-то. Арсений кричит неразборчиво, видимо в спальне, потому что слышно плохо. Самая первая, инстинктивная реакция — выскочить обратно из квартиры и стучать к соседу. Дима разумный. Сомнений в этом ни у кого никогда не было, особенно у него самого. Именно поэтому, вместо потакания своему первому желанию, он снимает обувь и верхнюю одежду, и спокойно идёт туда, где крики за стеной слышно чуть лучше. К этому моменту в ответ соседу уже кричит… А ведь кто? Поз не спрашивал. Потому что, во-первых, не его дело. А во-вторых, неловко было как-то, да и не к месту. Они общались сообщениями всего пару дней. Дима фото своего кулинарного шедевра сбрасывал, и ещё разок благодарил за муку. Арсений — показывал видео закулисья и репетиций того самого «Дон Жуана». О произошедшем тогда в квартире — ни слова. В любом случае, кем бы человек по ту сторону стены ни был для актёра, в квартире он появлялся частенько. Слышали, помним. Поз разобрать сути конфликта не может, даже концентрируясь сильнее. За стеной то слишком уж громко топают, то во все горло орут классику вроде «да послушай меня» и «куда ты, блять пошел». Тем не менее, Дима не спешит привычно включать ютуб. Пусть такие споры, безаргументные, его и раздражают, но лёгкая тревожность внутри подсказывает послушать ещё. — Да! — От особенно громкого крика соседа, Поз вздрагивает, — но я тебе рассказать не зассал. Это лучше… — Голос Попова затихает с каждым словом, но фразу он точно продолжает, пусть и гневным шепотом. Ситуация в секунду становится понятной и Диму пробирает холодок. Значит, сосед всё-таки в серьезных отношениях. И то, что было между ними, более чем можно посчитать изменой. Дима бы так и посчитал. И обиделся бы точно, и был бы разбит, окажись он в такой ситуации. Но орать бы не стал. Нахуя? Максимум — соседей посмешить. Собственный цинизм и похуизм удивляют даже самого Позова. Но это только верхний слой. А внутри все больше тревоги. И когда за стеной, но снова далеко где-то, что-то разбивается, Дима почти уверен, что Штирлиц там не при чем. Он поднимается с кровати и садится снова. Уебет ли ему мужик соседа? Возможно, если они встретятся в коридорчике. И если тот знает, с кем именно ему изменил Попов. Сделает ли он что-то плохое Арсению? Непонятно. Непонятно настолько, что даже в животе сжимается что-то, а червячок вины уже начинает пожирать мозг. Упустив момент, когда за стенкой успели замолчать, Поз встаёт снова. Трёт бровь, трёт щеку, ладошки неожиданно вспотевшие об штаны вытирает. И тащится к выходу из квартиры, идеально тайминг подбирая, кажется. Как иначе объяснить то, что стоит приблизиться, и сразу же слышно звук двери захлопывающейся. В один шаг к глазку — но увидеть получается лишь спину Арсения. Секунда — и хлопает ещё одна дверь. А шестое чувство подсказывает, что Попову на глаза лучше сейчас не попадаться. Но мысли концентрироваться на чем-то, кроме как «что сейчас было бы уместно сказать» отказываются. Дима ставит чай. «Я испортил твои отношения, прости?» По сути — нет, не правда это. Попов ведь сам полез, во-первых. А во-вторых, может и не испортил. Что-то не слышал Поз ничего про этого мужика. Да и не видел никогда. И уверен был, что таскается он к Арсению только за сексом. Ну так, процентов на пятьдесят уверен. Кнопка чайника щелкает. «Ты теперь свободен? Го замутим»? То, что сосед Диме нравится, сознание уже как-то приняло. Но фраза такая тупая. Выглядеть будет, будто Поз пришел просто секс очередной выпрашивать. И не удивительно будет даже, если Попов согласится. Но секс в качестве мести — это как-то уж совсем не правильно. Какие-то представления о морали у Позова остаются все равно, да. Этикетка пакетика уплывает на дно кружки, а кипяток переливается через края. «Как ты себя чувствуешь?» Просто, ясно. Если довериться захотят — расскажут подробно. Если нет, то там и в одно слово уложить можно. Даже идея о градации у Димы в голове появляется. Есть «нормально», как точка высшая. Потому что, ну, рассказывать как у тебя всё здорово, обычно начинают без краткой характеристики. А есть «хуёво». Это когда хуёво все. Ёмко, лаконично и понятно. Чай так и остаётся на столешнице, а сам Позов уже в который раз за день оказывается у входной двери. Он мнется ещё минутку, все так же в мысли погруженный, а после наконец берется за ручку. Две двери открываются одновременно. Дима в шоке полнейшем, а заранее придуманные слова вылетают из головы. Как соседу получается ставить его в ступор раз за разом — большая загадка. — Арсений, — все же подбирает слова Дима, — ты как? — Я мусор иду выносить, — звучит в ответ слишком уж бодро, — там вазочка разбилась, и чтобы кот не поранился, надо убрать. Позов тупит. Тупит и в то же время до невероятного быстро анализирует ситуацию. Арсений, по виду, в порядке. И действует вроде бы логично. Так может и… — Я слышал, у тебя там, — язык Димы срабатывает быстрее, чем голова, — что-то было. Ты точно в порядке? — Я иду выносить мусор! — Ответ вроде звучит, но вопрос беспощадно проигнорирован, — у тебя есть что-нибудь? Я могу захватить. Дима почти дал себя наебать. Это понятно тогда, когда Попов смотрит на него наконец. Веки опухшие, а взгляд тяжёлый-тяжёлый, совсем с бодрым голосом не вяжется. Да, Арсений хороший актер. Хороший, разбитый, потерянный, но продолжающий играть. — Получается нет, — Попов, кажется, начинает догадываться, что сам себя с потрохами выдал, — ну я пошел, до встречи. Тут и нервная, напряжённая чересчур походка видна становится, и руки подрагивающие, разбирающиеся с замком. Дима видит, Дима наблюдает, Дима стоит все так же в проходе, когда тяжёлая дверь в коридорчик громко хлопает. И жалеет впервые, что окна у него на зелёную аллею, а не на мусорную площадку. Он даже думает, не подождать ли возвращения соседа вот так, возле двери. Но если это не сталкерство, то что. Поз всё-таки возвращается в свою квартиру, неожиданно пустую и тихую. А время начинает искривляться как-то странно. Оно то тянется до невозможного долго. Настолько, что хочется просто посмотреть на часы и увидеть, что стрелка сдвинулась хотя бы на полсантиметра. То совершает скачки немыслимые — четверг наступает сразу после вторника. Это пугает настолько, что Дима даже чуть календарь импульсивно не покупает в интернет магазине. А что, зачеркивал бы по дню каждый день, чтобы в тишине не потеряться. Задумка всё-таки кажется странной — осенью календарь покупать не слишком логично, но может на будущий год… Пока мысли уплывают, растекаются во все стороны, пальцы на автомате заходят на сайт театра, в закладках теперь сохранённый. Возле привычной кнопки с покупкой билетов — странный восклицательный знак. Поз нажимает — просто потому, что интересно, и функции такой он не видел никогда. На экране всплывает предупреждение, что в постановке заменен главный актер. Арсений. Здесь и секунды сомнений быть не может. Вопрос только — почему? Он горит ведь театром, рассказывает с трепетом, а теперь… По спине холодок пробегает — а вдруг случилось что-то? Вдруг Попов не в состоянии выступать вообще? Дима пролистывает до следующей недели и там никаких восклицательных знаков не обнаруживается. Но он скроллит и дальше, до конца месяца расписание проверяя. Как будто это поможет хоть как-то. Убедившись в отсутствии других предупреждений, Поз блокирует телефон и кладет на стол. Он заваривает чай, и в этот раз обещает себе выпить. Но только вот не успевает понять, как гаджет снова в руках оказывается. Осознано, и, может быть самую малость по-сталкерски, он проверяет, когда Арсений был в сети последний раз. И не удивляется даже, увидев «вчера». Поз думает-думает-думает. Что бы скинуть такого, с чего диалог начать. Напрямую спрашивать не вариант, спугнет, как оленёнка, а показать интересное (так начинались их прошлые короткие диалоги) хоть и выход, но абсолютно нечего. Дикпик разве что, но это слишком уж неуместно. Осеняет Диму абсолютно внезапно — гардения! Арсений просил его позвать посмотреть на цветок, когда бутоны распустятся. Раскрылись пока только два. Но и Попов, судя по постоянному отсутствию у двери тапочек и отмененному выступлению, не горит желанием выходить из квартиры. А потому, Поз уверен, достаточно будет и фото. Он заходит в спальню, и замирает на секунду. Солнце уже почти зашло, но последние закатные отсветы окрашивают комнату красивым розовым. Цветки, и те, что распустились только-только, и те, лепестки которых уже начали темнеть, тоже меняют свою окраску. Дима делает сразу несколько фотографий. А после, уже на кухне сидя, рассматривает их — даже за несколько секунд (а между снимками едва ли прошло больше) цвет комнаты на фото меняется. Скинуть хочется все и сразу. Но останавливается Поз на одной из первых фотографий, где цветки отдают красивым розовым. «Обещал показать» — добавляет он простую подпись. И наконец добирается до чая. Арсений просматривает сообщение до того, как Дима успевает кружку опустошить. Но ответ не приходит долго. Актер то начинает что-то печатать, то прекращает и вовсе пропадает из сети. Конечно, у него дела быть могут, и Позов это понимает. Но все равно сидит и ждет, не решаясь даже диалог закрыть. Лаконичное «Красивые» приходит в ответ. А сразу после него фотография все тех же знакомых Диме подсолнухов. Правда теперь не в вазе, а висящих вверх ногами где-то на фоне одежды Арсения. И сообщение чуть ниже — с историей о том, как кот-шпион чуть не сорвал сушащиеся цветы. Позов улыбается, но все равно с грустинкой. Что-то в самих словах Арсения тоской отдает. Он бросает взгляд на фотографию снова и снова, будто не веря, что такой крошечный знак внимания, простой букет, отозвался в Попове настолько. Силы на то, чтобы ответить, Дима находит в себе только через пару минут. Он отправляет забавные смайлики, а после рассказывает историю о «методе Шастуна», фамилий не называя, конечно. И пусть она приходится не совсем к месту — диалог продолжается, причем куда бодрее. Они говорят о том, что Арсений бегает, хотя бы пару раз в неделю, но вот в последнее время запустил. И, до того, как скатиться в обсуждения невеселые, Дима успевает сменить тему на животных. Рассказывает про своего кота Кота, и выслушивает о том, что это, вообще-то, большое неуважение ко всему пушистому роду. Поз шутит в ответ о том, что называть кота Штирлиц — неуважение ко всему творчеству Семенова. И в ответ на это получает только едкое «Семенов меня найдет вряд ли, а вот Штирлиц тебе в тапки нассыт, когда в следующий раз заглянешь, будь уверен» Перечитывать такое сообщение с десяток раз, и глаза потерев, и приложение мессенджера закрыв и открыв снова, едва ли странно. Вот он, Арсений Попов, сосед его, намекает на очередную встречу? Или просто к месту пришлось, как шутка? Дима вздыхает тяжело как-то. Выдавать желаемое за действительное — не хочется, потому что ни к чему, кроме тотального разочарования это не приведет. А спрашивать напрямую… «Это приглашение?)» — все-таки печатает Дима. «Ты поймешь, когда будет приглашение» — прилетает ему в ответ. А дальше тема снова переходит на другое. Арсений рассказывает, что его выбрали еще для пары интересных ролей. Позов расспрашивает об этом больше, слушает рассуждения о том, как актер хотел бы раскрыть персонажей, и даже шутит о том, что у «раскрытого» него отбоя от поклонниц женского пола не будет точно. Попов возмущается. Потому что любят его, вообще-то, и мужчины тоже. И в этом Дима сомневаться даже не думает. Потому что, ну кто как не он, главное подтверждение этой фразы. Пусть с творчеством Арсения и не вполне знакомое. Но все-таки! В двенадцать ночи Дима думает о том, что хорошо было бы выдвигаться в сторону кровати. В три честно признается Арсению, что веки тяжелее свинца. Около пяти, окончательно определившись с тем, что нет рыб, которые бы пахли как минимум сносно, и с тем, что планета в контексте вселенной — не больше песчинки, а они сами меньше молекул, по значимости в том числе, они наконец прощаются. Желают друг другу спокойной ночи сначала просто, а потом перекидываются дурацкими смайликами с кошками. А утром пятницы Дима чувствует себя хуже, чем по понедельникам в студенческие годы. Он умывается холодной водой, пытаясь хоть как-то взбодриться. Но тяжеловато выглядеть как будто спал положенные восемь часов, когда сам урвал едва ли четверть этого времени. Поз даже кофе дома не варит, а решает взять где-нибудь по пути на работу. Еще лучше — на самой работе. И да, силы покидают прямо настолько. Антон на помятость Димки сначала многозначительно смотрит, а потом, получив грозный взгляд в ответ, забавно хмыкает. И работает потом за двоих, чтобы неповадно было, решает Позов. На самом деле больше потому, что ему самому кофе бодрости едва ли прибавил. А работают, как назло, с тяжелым пациентом. Больше трех часов оба сосредоточены и напряжены максимально. Покинув наконец кабинет, Поз направляется на свой законный десятиминутный перерыв. Он садится на узкий диванчик в комнате отдыха и трет глаза, в которые будто песка насыпали. А после берется за телефон — больше по привычке, чем действительно с какой-то целью. Сдвигает шторку, пролистывает пару уведомлений, и замирает, когда сразу восемь сообщений от Арсения видит. «Привет, надеюсь не отвлек…» «Спасибо, что вчера погово…» «Не знал, что мне так нужн…» «Я не спал почти, все дума…» «Но ведь все ошибаются, пр…» «Я это не к тому, что верн…» «В общем, может быть сходи…» «Наверное, лучше лично так…» Позов пробегается глазами по сообщениям раза три. По спине проходится холодок, а кончики пальцев неприятно покалывает. Он не понимает ровным счетом ничего из написанного, но мозг картину все равно рисует. Абсолютно сюрреалистичную, где они с Арсением в театре, на каком-то невероятном представлении. Но все, на что Дима смотреть может — это актер, который рядом сидит. Большой палец случайно дергается, и Поз переходит в диалог. Он даже зажмуриться не успевает, потому что непонимание накрывает еще большей волной, чем секунду назад. Последние сообщения — стикеры с котами в одеялках. Дима проверяет шторку с уведомлениями еще раз. Там, конечно, не осталось ничего. И в диалоге пустота тоже. Только вот слова, недописанные предложения Арсения, в мозгу будто отпечатались. И Позов уверен даже, процентов на восемьдесят девять, что увиденное — не галлюцинации от недостатка сна. — Дим, — Шаст внезапно вытягивает из мыслей, — все в порядке? Ты бледный какой-то. — Лично… — неожиданно для самого себя озвучивает Поз то, что особенно плотно в голове засело. А когда на него смотрят совсем уж удивленно, предлагает: — пойдем работать. Весь оставшийся день подумать о словах Арсения времени как-то не находится. А вечером не находится сил вообще ни на что. Поэтому Поз, наплевав на все абсолютно, отправляется в постель. И только там, под теплым одеялом, позволяет себе подумать. Только вот не о смысле, как хотелось до, а о поступке. Зачем-то ведь Попов сообщения удалил. Чтобы поговорить лично, очевидно. Только вот когда теперь это лично будет — не понятно. Дима, конечно, подождать готов. Просто не знает, как диалог заводить снова. Притворяться, что всего написанного он не видел — как-то не честно будет. А спросив напрямую про сообщения, можно планы чужие разломать. Действительно, кто ж знает, что именно там в голове у Арсения. С мыслью о том, что только ждать остается, Поз засыпает. И с ней же просыпается и проводит почти весь следующий день. Неестественно долго в коридорчике, правда, трется. А оправдывает себя только тем, что помещению давно уборка требовалась — слой пыли на раме зеркала такой, что имя написать можно было бы. Все старания встречи с Арсением не приближают, и писать ему все так же неловко, и все так же нечего. Дима даже думает, не пригласить ли актера прогуляться первым. Но сбивает его выложенная актером история. Фотография в стиле Попова, однозначно. По крайней мере, в основном подобное в историях актера Дима и видел с тех пор, как получил его номер. На сегодняшнем шедевре на переднем плане — нутелла, а на заднем — сам актер. Перспектива играет интересно: сидящий Арсений ростом такой же, как баночка ореховой пасты. Дима хмыкает сначала с изображения, а потом, еще раз, с подписи «съел бы всю банку». Но почему-то хочется Попова той самой нутеллой накормить. Задумка, Дима признается себе, ну совсем уж бредовая. С другой стороны, есть интересный рецептик… И внушая себе, что все это — в первую очередь ради хобби, а во вторую, может и в третью даже, ради соседа, который все никак не хочет покидать мысли, Поз натягивает куртку и накидывает капюшон. Тапки, наконец появившиеся у чужой двери в коридорчике, он, конечно, не замечает. Ехать никуда не хочется. Идти, в принципе, тоже. Но раз уж выперся, то хотя бы благодари вселенную, что магазины есть так близко к дому. Дорогие, конечно, но главное — есть. Он идёт в ближайший, который площадью хоть немного больше его квартиры, быстро и уверенно. Рецепт не ищет даже — что там может быть из того, чего дома нет. Благо мука… Хотя ее бы взять, да. И сыр. И сливки. И да-да, ту самую нутеллу. Именно с поиска ее и начинает Позов. А к полкам подойдя, мягко говоря, охуевает. Банок — ровно одна, а вокруг пустота. Представляется сразу, что сам актер совершил набег на магазин и скупил все несколькими часами ранее. Дима, улыбаясь, и прямо не отходя от полки, всё-таки открывает рецепт. Пробегается глазами быстро, чтобы уточнить, хватит ли оставшейся баночки. И вздрагивает, когда к ней вдруг тянется рука. — Простите, — начинает он как можно серьезнее, — но это моё. — Прощаю, — пальцы крепче сжимают белую крышечку, а Дима давится воздухом, и совсем не от возмущения, — но не вижу, чтобы было подписано, что твое. — Арсений? — Громче, чем следовало бы, пожалуй. Поз разворачивается в одно движение и подтверждает свою догадку. Актер перед ним. Сказать, что во всей красе — язык не повернётся. Но источает домашневость какую-то. То ли просто помятым видом, то ли спортивками, то ли шерстью кошачьей на них, не понятно. — Дима, — отвечает Попов абсолютно спокойно, — рад был увидеться. — Я тоже, но нутеллу отдай, — Поз тянется за банкой, ибо это теперь — дело принципа. Арсений все равно сладость получит, просто чуть позже. А значит, все справедливо. — С чего это? — Они продолжают тише, но вызов в голосе актера слышится даже так. — Я… — тянет Дима, теряясь на секунду, — мне нужнее. — Ну ты же стоматолог, должен знать, что такое для зубов вредно. — Поз от фразы в шоке настолько, что даже банку отпускает. И, видимо, эмоции его читаются по лицу, потому что Арсений продолжает: — Что? Не у тебя одного интернет есть. Внезапно становится стыдно. И за то, что информацию про Арсения за спиной у того искал, и за то, что в театр к нему поперся, и особенно за то, что за стенкой подслушивал. Но стыд тут же обида перекрывает. Ведь Попов все то же самое делал. Ну, почти. А теперь предъявляет! — А ты — актер, — говорит Поз, и сразу же жалеет о своих словах. И о том, что язык бесконтрольно выдает после: — должен знать, что такое для фигуры вредно. От собственного голоса хочется съежиться где-нибудь, и перестать существовать на следующие лет пять. Или просто время отмотать назад. Или… Диму в себя приводит звонкая пощечина. Он вздрагивает, и инстинктивно прижимает руку к горящей щеке. Смотрит точно перед собой, и видит, как Попов руку прижимает к груди. И выражение лица у того не менее удивленное, чем у самого Позова. Заметив чужой взгляд на себе, Арсений будто отмирает, разворачивается и выходит из магазинчика прочь. А Димка замечает банку нутеллы, снова стоящую на полке в гордом одиночестве. О произошедшем как-то не думается. Ни по дороге домой, ни во время готовки. В голове пусто ровно до того самого момента, как вымученный (и полученный в результате почти-драки!) чизкейк отправляется в холодильник. Дела внезапно заканчиваются, и мысли накрывают с головой. Всплывшая в магазине невесть откуда принципиальность внезапно очень раздражает. Если бы можно было вернуться назад… Но нельзя, вспоминает вдруг Димка. Сделал хуйню — надо либо ответить, либо извиниться. И первый вариант пока выглядит куда более привлекательным. Получается, что десерт приготовленный — не извинение. А что тогда, и зачем вообще с ним было возиться так долго? Дима снова трет уставшие глаза. А ведь действительно — зачем? Отсос за десерт, такой сейчас курс? Или заезженное «путь к сердцу мужчины лежит через желудок»? Нет, вдруг осознает Поз, все проще гораздо. Ему нравится готовить. Ему нравится Арсений. Ему нравится не чувствовать себя до зубного скрежета одинокими вечерами суббот. Так почему бы не совместить все и просто побыть рядом. От собственных мыслей подкатывает тошнота. Нет-нет, совсем не из-за их слащавости. Скорее от страха, что желание это — совсем не взаимное. С другой стороны, вспоминая те сообщения… Таймер, заведенный на телефоне, звенит слишком громко. Дима находит листок бумаги и маркер. В уголке их коридорчика до сих пор стоит небольшая табуретка. Тапок у двери Арсения нет, и Позову очень хочется верить, что он со своим подгоном не опоздал. Дважды убедившись, что его шедевр — еле уместившиеся на табурете и чизкейк и записка, видны из обоих глазков, Дима вспоминает молодость. Он оставляет дверь собственной квартиры открытой, прикидывает траекторию, и быстро нажимает на кнопку чужого звонка в подъезде. А после — резко закрывает дверь в коридорчик, и, завернув в квартиру, свою. Конечно, ничего плохого он не делал, но почему-то все равно страшно. Даже на то, чтобы успокоиться хоть немножко и посмотреть, что в коридорчике происходит, уходит пара минут. Но когда силы все же находятся, Поз удивляется в очередной раз за день — чизкейка на табуретке как ни бывало. Он выдыхает и осторожно приоткрывает дверь «Я повел себя как дурак» — черным маркером, аккуратным почерком красуется в самом верху листа. «Я повел себя как дурак» — обычной синей ручкой, размашисто и чуть ниже. Вдали где-то слышен закипающий чайник, а из приоткрытой двери высовывается любопытная черно-белая морда.