вот оно — главное: танец, тишина, вдох
любят всегда вопреки
чем больше смирение, тем сильнее источник зла
и в соприкосновении самое главное
♫ Alai Oli — Главное
Правильно ли она поступает — Хинамори не знала. Это было вторжением в личное пространство, о чем ее никто не просил. Экзамены нависали угрожающей тучей на горизонте — всего неделя, и ее будущее поставят на кон, прокрутив во вселенской рулетке. Она должна была учиться, даже если не сомневалась, что знает, и точно знала, что не должна была злоупотреблять доверием директора и, вызвавшись убраться в его кабинете, заглядывать в личные дела преподавателей. Все это было неправильно от начала до конца, но Хирако уже пять дней не появлялся в школе, что значить могло только одно — он умудрился заболеть, а Момо волновалась. Еще больше она волновалась, стоя у двери его квартиры с пакетом в руках и гипнотизируя взглядом звонок. Что, если откроет не он? Что, если в доме есть кто-то еще — кто-то из его семьи? По своей натуре подозрительная Хинамори предполагала, что у Хирако может быть жена; в его досье стояло «холост, детей нет», и это немного успокаивало, но браки не всегда бывают официальными. Что она знала о нем, кроме имени? Адрес, телефон, возраст, место рождения, семейный статус, высшее образование, отсутствие судимостей. Минимум информации, но необходимый минимум. Чего она боится, если уже переступила черту, и на следующий день здоровалась с Хирако в школе, как ни в чем не бывало? На уроках тайком смотрела на его губы, вспоминая, как поцеловала, и старалась меньше попадаться ему на глаза — то ли чтобы не дразнить его, то ли чтобы не позволить себе самой еще один переход за грань. Момо решительно нажала кнопку звонка. Спустя полминуты дверь медленно открылась, и перед Момо предстала удивительная картина — Хирако Шинджи без рубашки, растрепанный и сонный, но, увидев Хинамори, он шокированно распахнул глаза. Она тоже застыла, не в силах отвести взгляд — уже видела его в мокрой одежде, но мельком, не так близко, и тогда ткань все же скрывала тело. Сейчас не скрывало ничего, только запястье, где были порезы, обвивало сразу несколько разнообразных фенечек. — Ч-черт, — первым отмер Хирако. — Прости, я не думал, что это ты. То есть, я рад, что это ты, но если бы я знал, что это ты, я бы не выперся в таком виде. То есть, я бы не выперся в таком виде к другой женщине! — спохватился он. — Точнее, выперся бы, потому что мои тетя и сестра тоже женщины… но они, сама понимаешь, тетя и сестра… — У вас температура? — сочувственно спросила Момо. — А то вы будто бредите. — Да, наверное, есть немного, — Шинджи потер затылок, еще больше растрепав волосы. — Но ты не переживай, я не заразный. Мороженым обожрался, Хиори сводил погулять, эта мартышка килограмм, наверное, слопала, и ей ничего, а я, дурак, свое мороженое холодным пивом запил… ты проходи! — спохватившись, посторонился он. Момо проскользнула внутрь, стараясь никак его не коснуться — полураздетый сенсей выглядел безумно сексуально. — Я принесла вам апельсины, — она безошибочно нашла кухню, принявшись вынимать из пакета продукты. — И таблетки на всякий случай. И лимоны, и овощи… — Не нужно было тратиться, — нахмурился Хирако, оперевшись о косяк и наблюдая за ней. — То есть, это мило, и я благодарен, но обошелся бы и апельсинами. — Я не тратилась. Сестра уехала почти на все лето, — объяснила Момо. — Зная ее, подозреваю, что до сентября. Холодильник, как всегда, оставила полный, деньги переводит чуть ли не каждый день. Все в порядке. К тому же, — тише добавила она, — мне хочется чем-то вас угостить. И что-то для вас сделать. Вы как себя чувствуете? — Когда ты пришла, стало лучше, — соврал Хирако. — Ты согрела меня лучами своего пламени… света… или как говорится… — он устало прикрыл глаза. Плюнув на смущение и шагнув ближе, Момо прижала ладонь к его лбу. — Да вы же сами горите! — ахнула она. — Где ваш термометр? — Нету, — пробормотал Шинджи. — Зачем мне термометр… — А лекарства какие принимали? — Никаких, чай пил горячий. — Чай, — с сарказмом повторила Хинамори. — Да, я пришла очень вовремя. Вам жар надо сбивать, у вас тридцать девять с лишним. — Ого, откуда такие точности? — язык у Хирако немного заплетался. — Унохана-сенсей научила. Немедленно идите и ложитесь, — скомандовала Хинамори. — А точно надо? — засомневался Хирако. — Вы же хотели, чтобы я вас лечила? — напомнила она. — Ваши мечты сбываются. Бойтесь своих желаний.***
Найдя тазик, Момо наполнила его теплой водой и взяла два полотенца. Она купила жаропонижающее, но быстрее было бы так; таблетки действуют индивидуально, у Хирако могла быть аллергия на какие-то препараты… и ей отчаянно хотелось его коснуться. Это было нечестно, но оправданно. Его спальня была в меру уютной и в меру захламленной — небрежно забытая на стуле одежда, у ножки стула — брошенная упаковка из-под чипсов и пыль на полках; на этом беспорядок заканчивался. На столе лежал открытый ноутбук, разбросанные тетради и ручки, а сам сенсей так и не лег, торча у стола и стоя пытаясь тыкать одним пальцем по клавиатуре, доделывая что-то. — Вы что, сейчас работали? — охнула Хинамори. — Только не говорите, что все время. — Ну да, — Хирако пожал плечами. — А что делать? Сроки горят. — Унохана-сенсей сейчас бы вас сама убила, — Момо закатила глаза. — Ложитесь уже. Будем сбивать вам температуру. — О, — учитель повернулся к ней и тяжело сглотнул, увидев тазик. — То есть… — Садитесь на диван, — скомандовала Хинамори, и, видя, что он колеблется, повысила голос, — Немедленно! — Слушаюсь, слушаюсь, — проворчал Хирако, сев на расстеленный диван, который использовался для сна. Стараясь не думать о простынях, на которых он спал и которые хранили его запах, о его острых ключицах и голом торсе, Момо села рядом позади него, напоминая себе: врач — существо бесполое. Даже когда врач на самом деле юрист. Намочив одно полотенце в теплой воде, она провела им по плечам Хирако. Потом — ниже, по позвоночнику, по лопаткам, по ребрам, чувствуя, как он напрягается. Жар словно исходил от него, заполняя всю комнату. — Расслабьтесь, — посоветовала Момо. Ему или себе — потому что ее руки начали подрагивать. — Тут расслабишься, — на грани слышимости проворчал Шинджи. — Представьте себе, что я медсестра. — Это совсем не помогает, знаешь ли. Тебе бы пошла форма медсестры, если ты понимаешь, о чем я. Момо хлопнула учителя по затылку. — Я понимаю, что, наверное, лучше вызвать вам врача, — виновато сказала она. — Настоящего врача. Я же делаю только хуже, да? — Нет, — голос прозвучал глухо. — Не хуже. Не надо врача. Не слушай, что я несу. Я… я очень рад, что ты здесь, и мне безумно приятно, что тебе не все равно. Каждый рыцарь мечтает умереть на руках у прекрасной леди, а еще лучше — дамы своего сердца… ай! Зачем ты бьешь больного? Вот такой ты врач, да? — Помолчите лучше, — посоветовала Хинамори. — У вас же горло болит, раз вы мороженым простудились. Голос только не севший… — Так я ни с кем не разговаривал, вот и не севший… — Ни с кем? — удивилась Момо. — А ваши тетя и сестра? Почему они не пришли позаботиться о вас? — Хиори уехала обратно в школу, и она бы меня скорее добила, чем вылечила, — хохотнул Хирако. — А тетя… как бы тебе сказать… она очень хорошая, но она… — Чересчур заботливая? — Ага. Она бы не дала мне работать, ей не докажешь, что это важно. — То есть, все эти пять дней вы пили один чай, дрыхли прямо за столом, ничем не лечились, не вылазили из бумажек и надеялись, что ангина сама собой рассосется? — Иногда еще ел бутерброды. Было так легко это представить — как уставший Хирако щурится на экран ноутбука, отпивая из чашки, как встает, пошатываясь, чтобы заварить еще чай и сделать сандвич, как периодически клюет носом или засыпает, уронив голову на руки. Внутри Момо поднялась горячая волна нежности и сочувствия. — Повернитесь, — попросила она. — Я закончила со спиной. Грудь у сенсея была худая, но спортивная. Плоский живот, выпирающие ребра, сильные плечи. Кончики ушей Момо запылали, захотелось убежать подальше и еще больше — прижаться губами к шее. Идея с обтиранием была плохой. Ужасной. Худшей ее идеей после поцелуя. Взяв себя в руки, Хинамори опустила полотенце в воду и прижала его к грудной клетке сенсея, отводя глаза. Провела круговым движением, повторила, так же огладив ребра, опустилась к животу. Хирако напрягся еще сильнее — как натянутая тетива. — А теперь насухо, — пробормотала себе под нос Момо, взяв другое полотенце. Запоздало мелькнула мысль — Хирако ими пользовался. Момо взяла чистые, но лежали они в ванной. В ванной, где он принимал душ; услужливое воображение нарисовало картинку, как капли воды стекают вниз по бледной коже и как светлые волосы намокают и липнут к лицу. — Может, я сам? — предложил Хирако. — Я же в состоянии двигаться. — Наверное… да, — она потерла пылающие щеки. — Я… я пока что… сварю вам кашу, — Момо хотела вскочить и выбежать на кухню, но ее цепко схватили за руку, потянули, и она, не удержав равновесие, оказалась прижатой к обнаженной груди Хирако. — С-сенсей? — Осталось полгода, правильно? — шепнул он ей на ухо. — Полгода. Как только ты закончишь эту чертову школу… если ты к тому времени не передумаешь… как только ты перестанешь быть старшеклассницей… Тогда она взорвется, подумала Момо. Просто взорвется, вспыхнув пламенем, когда он прикоснется к ней, как мужчина, когда их не будет останавливать ничего — она сгорит и сожжет его вместе с собой. До сих пор про сексуальное желание Хинамори читала только в учебниках анатомии и в манге Лизы; думала, что ее влечет к Айзену, но это было совсем не то желание. Не такое, что сжигает изнутри. В своей любви она могла сомневаться, но хотела Хирако до невозможности сильно, и если он хотел ее так же, то прямо сейчас они оба снова были в опасности. — Сенсей, — нехотя выдавила Момо, — это харрасмент. — Это дружеские объятия, Момо-чан. Что такое харрасмент, я покажу тебе через полгода. Я очень многое тебе покажу, — пообещал Шинджи. — И очень многому научу. — Вы же физик, а не биолог, — Хинамори попыталась отстраниться, но ей не позволили. — У меня были отличные баллы по биологии. И по химии тоже, — его нос зарылся в ее волосы, втягивая аромат персикового шампуня. — А по этике? — По этике немного хуже, — Хирако разомкнул объятия. — Прости. Когда ты так близко, удержаться очень трудно. — Вытирайтесь, наденьте что-то и ложитесь под одеяло, — Момо встала, забрав тазик с водой. — И не шевелитесь, ясно? Не трогайте телефон и не вздумайте доделывать то, что делали на ноутбуке. — А ты уверена, что не хочешь быть врачом? — усмехнулся Хирако. — Ладно-ладно, слушаюсь и повинуюсь!***
Продуктов в холодильнике у сенсея оказалось ожидаемо мало — ополовиненная бутылка молока, два яйца, хлеб, упаковка майонеза и засохшие листья салата. Ни риса, ни лапши, ни рыбы или мяса. Рис Хинамори тоже захватила с собой, и принялась за готовку, но мысли этот процесс из головы не изгонял — механические действия не мешали фантазиям. Внизу живота пылал тугой комок жара; кому здесь еще нужно сбивать температуру? Момо несколько раз умылась холодной водой, похлопала себя по щекам и, взяв поднос с тарелкой каши и горячим имбирным чаем, вернулась в комнату Хирако. Он был одет, лежал в постели, накрывшись одеялом, а ноутбук закрыл — зная, как сложно бывает победить собственный трудоголизм, Момо восхитилась выдержке учителя. — О, ты и рис принесла? — Хирако приподнялся на локтях, поднимаясь выше. — И имбирь? — Я же говорила, что Лиза оставила кучу продуктов, — Момо вручила ему поднос. — Ешьте. — Знаешь… — Шинджи отставил еду в сторону и откинулся спиной на подушки. — Может, это из-за того, что температура понизилась… мне так трудно шевелить руками… даже поднять их не могу… — Вам вызвать скорую? — Нет, но если бы ты помогла мне, я был бы очень благодарен… — Поставить капельницу с глюкозой? — Господи, да покорми меня, — на секунду Хирако перестал умирать. — Ты что, не читала романтическую мангу? Это же классика жанра! Главный герой мечется в жару, а главная героиня ухаживает за ним, обтирает, кормит с рук, гладит по голове, поет колыбельные… — Не поют они колыбельные, — Момо села рядом с Хирако, взяв тарелку и ложку. — Но иногда эти ухаживания идут по другому сценарию. — Ага, — мрачно покивал Шинджи. — Попробовали бы те, кто это рисует, сами таким заниматься с температурой тридцать девять. Зачерпнув ложку каши, Момо вложила ее ему в рот. Хирако облизнулся, как довольный кот. — Обалденно вкусно. Моя каша рядом не стояла. — Да нет, ваша была лучше, — возразила Хинамори. — Просто я туда добавил разные приправы, потому что у тебя они были, а у меня в холодильнике мышь повесилась. — Хорошо, что вы вообще ели, — Момо скормила сенсею еще ложку каши. — Я бы не подумала, что вы хоть сколько-нибудь ответственны по отношению к своему здоровью. — С моей тетей невозможно не быть ответственным. Привычка. — Поэтому у вас не накурено? — заметила Хинамори. Все время, пока она была здесь, на периферии сознания ощущала, что чего-то не хватает — не хватало запаха сигаретного дыма и пепельницы, полной окурков. — Я дома даже здоровый не курю, — усмехнулся Хирако. — Живу один, могу делать, что хочу, но в голове сразу звучит голос тети, и… курю только в форточку, на улице или на лестничной площадке. А сейчас — только когда сильно приспичит. — У вас строгая тетя? — Нет, наоборот. Она очень добрая. И веселая. Не ставила мне суровых ограничений, только несколько нерушимых правил. Они до сих пор в силе, хотя я и взрослый. — И какие же это правила? — заинтересовалась Момо. — Не нарушать закон, не подвергать себя опасности и всегда быть учтивым с женщинами. — И вы действительно не нарушали эти правила? — Только первое и последнее. Съев последнюю ложку каши, Хирако поймал руку Момо и прижался губами к ее ладони. Как и в первый раз, ее пробрала дрожь, а пламя внутри полыхнуло до небес. — Сенсей, к чему вы… — Просто посиди так, — попросил Хирако, прижимая ее ладони к губам. — Тебе не сложно, а я представлю себя раненым французским дворянином, за которым ухаживает королева или баронесса… — Обычно в таких сюжетах дворянин умирает в конце, — сказала Момо. — Но умирает, защищая жизнь и честь своей дамы. По-моему, достойнейшая гибель. Не найдя, что ответить, Хинамори замолчала, не отнимая руки. Хирако выцеловывал ее пальцы и линии на ладонях — самая невинная ласка, но пожар внутри нее разрастался, цветя пламенным цветком ядовитого ландыша, благоухающего нежной страстью, и после сомнения непременно вернулись бы, но сейчас Момо была уверена, что больше всего на свете хочет быть рядом с этим мужчиной, любить его и чувствовать его любовь.