загадочен сумрак и свят на обрыве над морем в траве и цветах
два человека лежат, звезды плывут в их открытых глазах
они слушают, как шепчут волны, туман на траве оставляет следы
скоро птицы ночные умолкнут, и солнце взойдет из воды
♫ Flёur — Летняя ночь, летящая в пустоте
Яркие огни, веселые голоса, вкусные ароматы, цветные юката то тут, то там — как только опустились сумерки и на небе выступили первые звезды, начался фестиваль Танабата. Момо надела нежно-голубое юката с узором в виде золотых летящих по небу птиц. Сделала прическу, завязав волосы в пучок и заколов той заколкой, что Хирако купил ей. На шее — кулон-ландыш, на запястьях — капли парфюмерной персиковой воды. Под юката — подаренное Рангику белье; раздеваться не собиралась, но ощущала себя увереннее. Лиза была права, когда говорила, что Момо нужно носить сексуальные вещи. Сексуальность просыпалась в ней, расправляя крылья огненной птицей — по совету Мацумото Хинамори все же попробовала касаться себя, чтобы снять напряжение. Брала мангу Лизы, но вместо нарисованных героев представляла, как они с Хирако делают то же самое. Как он прижимает ее к стенке, подхватывая под бедра, или как так же усаживает на стол, или как укладывает на кровать… или на пол. Или в ванной, где они тесно-тесно прижаты друг к другу и разделяет их тела только влажная горячая кожа. Смотреть Хирако в глаза после такого было сложно. Момо казалось, что он знает, о чем она думала и о чем думает, и радовалась, что под предлогом близящихся экзаменов может быстро ускользнуть домой, раньше, чем сенсей успеет словно невзначай нагнать ее и зашагать рядом. Радовалась и одновременно отчаянно тосковала по нему.***
— Момо-ча-ан! Юката Рангику было алым, расшитым серебряными нитями. Она энергично замахала рукой, увидев Хинамори, и веселость ее все еще выглядела натянутой, но без прежнего отчаяния. Нанао облачилась в пастельно-розовое юката, почти без узора, только на рукавах светло-зеленые листики. Нему надела темно-синее, простое, с черным оби. — Добрый вечер, — Момо поклонилась матери Нанао, госпоже Исе, красивой и печальной — никогда она не видела, как та улыбается. Нанао подтверждала — мама всегда грустная. Говорила, это из-за отца; отец погиб, когда Нанао была еще маленькой, она его не помнила, но ее мать очень сильно любила мужа, и, потеряв его, вместе с ним потеряла всю способность радоваться жизни. — Садитесь, — тихо проговорила госпожа Исе. Ее автомобиль был дорогим и элегантным, как и ее строгое черное кимоно, но в салоне не хотелось замереть, боясь двинуться и что-то испортить или испачкать. Пахло в машине по-домашнему уютно, и, как только они расселись, госпожа Исе включила «Лето» Вивальди. Момо нервничала; этот фестиваль отличался от предыдущих. В корне отличался, и особенно будоражило ее кровь то, что об этом никто не знал. Даже Рангику, которой Момо открылась, не знала, что доказательства ее запретной любви — на ней. Кулон, заколка, запах. Поцелуй, несостоявшийся, но горящий на губах пламенным цветком. Утром Хинамори долго плескалась в ванной, представляя себе, что могло быть между ними в ту ночь. — Приехали, — сказала госпожа Исе, припарковав машину. Ярмарка сияла разноцветными огнями неподалеку. — Нанао-чан, позвонишь мне, когда надо будет забрать вас. — Да, окаа-сан, — улыбка Нанао в адрес матери тоже была незменно грустной, словно она отражала ее — и была похожей, как зеркальное отражение, лишь более молодое. Всякий раз госпожа Исе только отвозила их на фестиваль и забирала, а также оплачивала счета. — Хинамори-сан! Нанао-са-ан! Девочки! У входа на ярмарку к ним подошли парни — Кира в темно-сером юката, и Исида Урью из параллельного класса в белом. С Исидой Момо была мало знакома, знала только, что он один из лучших учеников (именно поэтому помнила его имя, всегда на первых местах по баллам в списках) и что он ходит в кружок кройки и шитья, из-за чего Рангику периодически над ним подшучивала. — Позвольте вас сопровождать? — Исида поправил очки. Кира смотрел на Момо, и ей стало неуютно — ну почему он вздумал влюбиться именно в нее? Из всех девушек школы — в нее?.. — С радостью, — неожиданно раньше Мацумото и Нанао подала голос обычно молчаливая Нему. И руку Исиде подала — грациозно, уверенно, непохоже на то, как она держалась ранее. Кира зашагал рядом с Момо. От одной мысли о повторении поэтического вечера ей стало тоскливо и гадко на душе — будто она предательница. Сначала они всей компанией направились к бамбуковым ветвям — повязать на них бумажные ленты танзаку и заодно сделать приятное Нанао; если Рангику, Нему и Момо не причисляли себя к какой-либо религии, одинаково празднуя и Рождество, и День рождения Будды, и О-Бон, то семья Исе на протяжении веков исповедовала синто, и многие из родственников и предков Нанао были каннуси или мико. Нанао утверждала, что соблюдает традиции лишь в дань уважения, ни во что искренне не веря, но Момо чудилось, что на самом деле подруга только хочет казаться таким образом более независимой. Всего предлагаемых вариантов лент было пять: красный, синий, желтый, белый и черный. Простой ритуал: выбрать цвет ленты, написать на ней свое желание и повесить на бамбуковые ветви, призванные донести молитвы к небесным богам. Момо застыла над выложенными на прилавке танзаку, размышляя, какую взять, и что именно она хочет попросить: праздник Танабата был праздником влюбленных, но по обычаям чаще просили о другом, не о любви — об успехе, о знаниях, о самосовершенствовании. В прошлом году Хинамори, недолго думая, схватила первый попавшийся красный, написала «хочу поступить в университет» и не придала этому никакого значения. Теперь значение отчего-то появилось. Красный — цвет решимости и благодарности предкам, синий — цвет спокойствия, желтый — цвет дружбы и процветания, белый — цвет долга и улучшения отношений, черный — цвет ученых, самый сильный цвет. Момо задержала руку над желтым, перевела к белому, остановила над черным — и решительно взяла последний. Вывела на нем белым маркером для коррекции ошибок: «хочу быть счастливой с любимым человеком» и прикрепила танзаку на бамбуковую ветвь, пока Кира отвлекся на болтовню с Рангику. — Теперь подарки! — Мацумото первой вручила Нанао красиво упакованный органайзер. Нему подарила ей набор для каллиграфии, Кира и Исида тоже явились не с пустыми руками. Нанао благодарила с достоинством императрицы. Хирако, наблюдая со стороны, криво усмехался сам себе. Он заметил компанию девочек еще на входе, но подойти так же запросто, как в торговом центре, не мог — в торговом центре с ним была Хиори, отвлекающая часть внимания на себя, а Мацумото бы могла начать что-то подозревать, если бы их физик снова куда-то увел Хинамори. Он будто превращался в сталкера — по вечерам приходил к дому Момо и смотрел на светящиеся окна, выучил ее расписание, просмотрел личные дела всех, с кем она дружила или общалась, а по ночам, не в силах терпеть, представлял ее — иначе рисковал сорваться, поехать крышей и все испортить.***
Ярмарка изобиловала не только красочными развевающимися на ветру фукинагаси, но и разнообразием уличной еды, сувениров и аттракционов. В тире за десять выстрелов в яблочко мишени полагался выигрыш — мягкая игрушка на выбор. — Такие милые медвежата, — протянула Рангику, капризно дуя губы. — Симпатичные, — согласилась Нему, придирчиво рассматривая мишек. Исида поправил очки и эффектным жестом выложил перед торговцем несколько купюр. — Покупаю сорок выстрелов, — небрежно сообщил он. — Лучше сразу сто сорок, — шепнула Мацумото на ухо Момо. — Надо же, как он перед Нему выделывается… Винтовку в руки Исида взял таким отточенным движением, что брови Рангику взлетели вверх. Прицелился, вскинув ружье… — Ничего себе, — сказала Момо, наблюдая, как один за другим выстрел тихого ботаника-Урью поражает яблочки мишеней. Из всех сорока попыток зря он не потратил ни одного, выиграв по медвежонку для каждой девушки. — Ты что, стрелять умеешь? — ошарашенно выдала Рангику. — Дедушка научил, — усмехнулся Урью. — Идемте купим поесть? — предложил Кира. — Хинамори-сан, угостить вас дайфуку с дыней? — Я не голодная, спасибо, — быстро отказалась Момо. Удрать от друзей хотелось до дрожи — удрать, потеряться в толпе и набрать номер Хирако, но… Хинамори метнула быстрый просящий взгляд на Рангику: отвлеки их. — Кира-кун, — мгновенно поняла ее Мацумото, — может, угостишь нас с Нанао-чан? Только она больше любит не дайфуку, а ёкан… — болтая, она заглянула в свою сумку и громко ахнула, — О черт, я потеряла кошелек! Больше Момо могла не беспокоиться — в создавании множества шума и суеты из ничего Мацумото не было равных, и спустя миг все искали ее никуда на самом деле не пропавший кошелек, а Хинамори, воспользовавшись суетой, шагнула назад, попятилась, заходя за киоск с онигири — и наткнулась спиной на чью-то грудь. Широкую, мужскую, пахнущую знакомым горьковатым одеколоном. — Ой, — сказала Момо. Хирако обнял ее за плечи, прижимая к себе. Тесно-тесно, так, что она не смогла бы вырваться, если бы захотела — но она не хотела. Она хотела так и стоять в кольце его рук, но… — Нас могут заметить, — сказала Момо. — Отпустите. Он послушно разомкнул объятия, и Хинамори повернулась — и застыла. Сенсей был в юката, и неожиданно оно ему очень шло — белое с черными узорами. Для довершения образа отдыхающего от постоянных войн самурая не хватало только меча. — Что? — растерялся Хирако. — Я не так оби завязал? — Нет, — засмеялась Момо. — Вы… вы красивый. — Я? — искренне опешил он. — Тебя что, саке угостили? Кто здесь красивый, — глаза Хирако потемнели, — так это ты. Твое юката… — он сглотнул. — Твоя прическа… Идем, я куплю нам дайфуку! Развернувшись, он зашагал к торговым лоткам, в другую сторону от той, куда отправилась компания друзей Момо. Уши пылали — в который раз Шинджи чувствовал себя старшеклассником. Влюбленным глупым придурком-старшеклассником, который сходит с ума, когда думает, что любимая девушка нарядилась для него. Но… Момо надела то, что он покупал ей, и пахла подаренными им духами, значит, думала о нем? Что, если она думала о нем не только, когда надевала кулон и заколку? Представив себе это, Хирако испытал смутное желание удариться головой о край торгового лотка. — Мне с персиком, — напомнила Момо. — И мне с персиком, — заплатив торговцу, Хирако вручил Хинамори дайфуку, не глядя, но их кончики пальцев соприкоснулись, от чего по его позвоночнику словно пробежал разряд тока.***
Они нашли уединенное место — за одиноким зданием заброшенного храма находилась небольшая терраса на холме. Наблюдать за фейерверками отсюда было удобно, но все предпочитали более людные площади, мосты и террасы. Хирако оперся локтями о перила ограды. Где-то в россыпи звезд над головой находились виновники торжества Альтаир и Вега, принцесса-ткачиха Орихиме и ее возлюбленный пастух Хикобоси, только в этот день имеющие возможность увидеться. Он старался не смотреть на Момо, но чувствовал ее каждой клеточкой тела, ее запах окутывал его, отравлял, проникая корнями глубже и глубже. — Что-то не так? — тихо спросила Момо. — Все так, — Шинджи мотнул головой. — Все чертовски идеально. Но именно поэтому было ужасной идеей идти сегодня на фестиваль вместе. Я не знаю, чем я думал. — Простите, — смущенно проворчала Хинамори. — Я все время… забываю. Нет, — усмехнулась она. — Не забываю. Я все помню и все понимаю. Я знаю, что нам нельзя. Если кто-то узнает, у вас будут проблемы, и мне очень стыдно, что я вас провоцирую, но иногда так сложно удержаться… — Что? — Хирако резко обернулся к ней. — То есть, ты только поэтому… потому, что у меня могут быть проблемы? И все? — А это что, недостаточно веская причина? — Начхать на эту причину! Момо, — Хирако потянул ее к себе, так, чтобы упираться поясницей в перила и держать ее стоящей перед ним, — если ты… черт, это ужасно звучит… если ты на самом деле… если… Хинамори коснулась пальчиком его губ, заставляя замолчать. — Я на самом деле. В ее вишневых глазах падали звезды, одна за другой, и Хирако падал, разбиваясь осколками у ее ног. Падал, падал, падал… — Я на самом деле вас… Он поцеловал ее, не дав договорить — схватил за плечи и жадно накрыл губами губы. Целовал с исступленным отчаянием, будто пил ее, как воду. Будто она была единственным спасением и живительным источником среди пустыни. Небо расцветила вспышка фейерверка. Еще одна, еще и еще. Фейерверки пылали внутри Момо, жгли, сжигали — как же сильно она его хотела. Как же сильно. Только его. Только Хирако Шинджи.