Останусь лишь я

Всерьёз нахлобучило Андрея уже дома. Его едва хватило на то, чтоб разуться и по стеночке добраться до своей комнаты и там рухнуть на постель, не раздеваясь. Темнота качалась, как штормовое море, в голове грохотали лопасти тысячи взлетающих вертолётов, и Андрей решительно собрал всю оставшуюся волю в кулак, чтобы подняться и пойти поблевать - но неожиданно для себя ухнул в сон. Снилась ему всякая тревожная дрянь - будто он бредёт куда-то по мёртвому лесу, вокруг скрипят лысые, облепленные лишайником ели, а из вязкой земли под ногами выползают змееподобные склизкие корни и хватают его за ноги. Дойти было необходимо, хоть он и не знал, куда и зачем, поэтому он упрямо выдирал ноги из цепкой хватки и продолжал идти, задыхаясь от усталости, пока не вышел к болоту, на берегу которого стояла машина с включёнными фарами и распахнутыми задними дверями. Он безошибочно узнал в тощем сутулом полуголом человеке возле машины Миху - тот пытался погрузить на заднее сиденье что-то, похожее на свёрнутый ковёр. Андрей окликнул его, и Миха резко выпрямился, обернулся, уронив свой груз - мёртвую девушку, с ужасающим спокойствием понял Андрей - и расцвёл привычной щербатой улыбкой, вытянул руки, будто приглашая обняться. Ладони его были чёрными, и чернота эта переплетением извилистых линий поднималась по предплечьям и выше, как будто ядовитый сорняк пустил корни Михе под кожу и разрастался там. Одна из змеящихся чернильных линий уже добралась до ключицы и прямо на глазах у Андрея медленно, но неуклонно подползала к Михиной шее, к нежно бьющейся под бледной кожей вене. Андрей понимал, что, когда она дотянется туда, что-то нехорошее, непоправимое случится, хотел крикнуть, предупредить Миху - но вместо этого проснулся, весь потный, на сбитой постели у себя в комнате. Дома никого не было. Андрей стянул с себя пропотевшие насквозь шмотки, прошлёпал в ванную и долго откисал под горячем душем, тупо глядя в кафельную стену перед собой. Чувствовал он себя, как ни странно, довольно сносно - голова, конечно, трещала, во рту как кошки нагадили, но в остальном всё было не так плохо, даже желудок подавал сигналы, что неплохо бы пожрать. Андрей выбрался из ванны, кое-как вытерся и, не утруждаясь надеванием чего-то, кроме трусов, двинул на кухню. Он сварганил себе завтрак из разогретых вчерашних макарон и пары яиц и умял его прямо со сковородки, бездумно таращась в открытое окно и с каждой секундой чувствуя себя всё лучше. Заварив крепкого - дна не видно - чая и бахнув туда несколько ложек сахара, он с кружкой вернулся к себе. Прихлёбывая чай, Андрей покружил по комнате, вспоминая сон - кривые стволы, тянущие к нему голые ветки, болотные огни, скрюченную тощую фигуру в свете фар - сел за стол, раскрыл альбом и подвинул поближе карандаши. Рисование разогнало остатки тягостной мути в голове. Андрей отложил карандаш, хрустнул пальцами и потянулся, откинулся на стуле полюбоваться результатами работы - и тут же посмурнел. С искажённого зловещей гримасой лица человека, сгорбившегося над мёртвой девицей с сиськами, рвущимися из художественно изорванного платья, на Андрея смотрели глаза Михи. - Ну блин, - с досадой пробормотал Андрей. - Дурак. Он сам не знал, кому адресовано это детское обзывательство - Михе, или ему самому, или вообще им обоим сразу. Он вспомнил, как внезапно отморозился Миха накануне, и попытался вспомнить также, что сам сделал или сказал не так - и не смог. А может, никто ничего не сделал неправильно, и всё, что тяготило Андрея, он сам себе придумал и поверил. И тогда дураком точно стоило называть только его. Андрей захлопнул альбом, оделся и вышел из дома. Он поздоровался с пожилыми соседками, греющими кости на лавках во дворе, сгонял за сигаретами, покурил на раздолбанной и перекопанной зачем-то детской площадке, уже несколько лет не видавшей играющих детей, навернул несколько кругов по району, чисто чтобы проветрить голову, и вернулся домой. Заняться ему было совершенно нечем - он ещё не отвык от армейской рутины, где вопрос “а чё б щас поделать” в принципе не имел смысла и в голову даже не приходил, и не привык заново к вольной и неупорядоченной жизни на гражданке. На какой-то момент он почувствовал себя школьником в первые дни каникул, у которого все друзья разъехались по лагерям и деревням, а его по какой-то причине оставили в городе одного. Он послонялся по квартире, подумывая, не завалиться ли снова спать, сжевал холодную котлету с ломтем хлеба, выхлебал ещё две кружки чая и наконец сделал то, чего на самом деле ему хотелось - позвонил Михе. Он помнил, что Миха, вроде бы, не собирался появляться дома, но попытка - не пытка, известный факт. - Алло, слушаю вас. Женский голос в трубке звучал слегка раздражённо. Андрей прикусил губу: у Михиной мамы было причудливое свойство заставить звонившего почувствовать себя беспричинно виноватым. - Э-э… Здравствуйте, - сказал Андрей. - А Миху… ила можно попросить к телефону?.. - Нельзя. Нет Михаила дома. - Ясно. А… извините… А не знаете, где он? - спросил Андрей и тут же мысленно постучал себе по голове за этот вопрос. - А это мне у вас надо спрашивать, где Михаил, у друзей его. А кто это ему звонит, кстати? - Это Князев, Андрей. Ладно, э-э… Спасибо, изви… - Андрюшенька, - голос в трубке стал вдруг высоким, как у воспиталки, разговаривающей с детсадовцем. - Ты Мишутке скажи, когда увидишь, чтобы заходил хоть. И ты заходи, я вам блинчиков напеку. Андрей, пообещав, что передаст и зайдёт, брякнул трубку на рычаг и, отдуваясь, как после пробежки, вытер вспотевшую ладонь о штаны. И тут же подпрыгнул от резкой трели телефонного звонка. Звонил Шура - сообщил, что Андрея вечером ждут на репу и что неплохо будет, если он захватит с собой, например, пива. - А Миха?.. - спросил Андрей. - Что - Миха? Андрей замялся. Действительно, а что Миха? - Да ничего. Он просто сказал, что позвонит, вот я и… Шура вздохнул: - Ой, да кто ж его знает, что там у него, он у нас личность анархического склада, сам знаешь. Но на репе будет точно. Ну, я вот позвонил, какая разница?.. Ты приходи, короче. Лады? Миха на точку явился позже всех - Поручик уже начинал психовать и дёргал ногой, выбивая подошвой нервный зловещий ритм, Шура постоянно поглядывал на часы, а Андрей выложил половину всего имеющегося запаса развесёлых армейских историй и успел слегка подустать и от трёпа, и от ожидания. Выглядел Миха вздёрнутым, хмурил брови, лохматил волосы и двигался так, будто внутри у него вразнобой хаотично распрямлялись тугие пружинки. Он послал на хуй возмущённого Поручика, был озалуплен в ответ, приветственно толкнулся плечами с Шурой и, наконец, искоса зыркнул на Андрея, буркнул “Здорово” - и протянул ему руку. Андрей почувствовал, как у него вспыхнули уши от злости, и сам удивился - это была просто рука, протянутая для дружеского рукопожатия, но с другой-то стороны - какого, собственно, хуя?! Он прищурился и уставился Михе в глаза, медленно сжимая его ладонь. Тот дёрнул было руку к себе - но Андрей держал крепко, и тогда Миха уставился на него в ответ и тоже от души стиснул его ладонь своей лапой. Так они и стояли, как два сраных ковбоя на дуэли, сверля друг друга взглядом и сжимая друг другу руки, пока Шура не воззвал: - Господа, может, хватит ебать вола? Не, вы можете продолжать, конечно, но я тогда пойду, я человек солидный, семейный, у меня дел так-то полна жопа. Андрей разжал пальцы. Миха тоже выпустил его ладонь и отвернулся. Всю репу Андрей просидел на продавленном диванчике у стены, наблюдая за Михой: как тот обрывал песню на половине фразы, орал “Не-не-не, смотри, не так - вот так играй, понимаешь, да? А потом Поручик - бочка вступает. Да вы чё, а? Сначала давайте!”, как переругивался с Поручиком, как пел, корча рожи не менее самозабвенно, чем на сцене - и вообще, кажется, забыл, что где-то в этой же комнате находится Андрей. И только когда уже начали закругляться, - первым засобирался Шурка, у которого ещё ожидалась ночная халтура, потом Поручик отбыл по своим серьёзным деловым делам, и они остались вдвоём, Миха уставился в упор на Андрея и с искренним возмущением спросил: - Ты чего не пел-то, ё-моё?! У Андрея дух перехватило от такой восхитительной незамутнённости. - Нихуя себе! - возмутился он в ответ. - Я тут всё это время был, если что, и ты вот конкретно сейчас решил спросить?! - Так а чё ты сидел-то? Надо было петь! Ты же, типа, не с улицы пришёл чисто посмотреть, правильно? Андрей открыл рот, посмотрел в блестящие чёрные глаза под сурово сведёнными бровями - и закрыл рот. Молча двинул к выходу, обойдя Миху, который стоял ровнёхонько на пути между ним и дверью, и уже одной ногой переступил порог, когда Миха словил его сзади за локоть. - Андрюха, да подожди… Андрей аккуратно вывернулся из Михиной хватки и, не оборачиваясь, сказал: - На улице подожду. Он едва успел закурить, как Миха тоже вышел - сутулый, смурной, с руками глубоко в карманах. Попросил: - Дай мне… Андрей выбил из пачки сигарету, протянул ему, подкурил. Миха затянулся и, косясь в сторону, спросил: - Пойдём?.. Андрей вздохнул: - Ну, пойдём. Какое-то время они шагали молча, пока это дурацкое молчание не начало почти физически ощутимо давить Андрею на темечко. - Мих, хорош корявиться, - сказал он. - Я не… Это что вообще за слово такое? - Нормальное слово. И ты - да. Ты объясни, что не так? Я что-то успел накосячить? Вроде, не должен, я только вернулся. Или это у тебя бесы в жопе шепчут? Миха издал негромкий мучительный звук - то ли стон, то ли ворчание, запустил пальцы в волосы. - Да я не знаю, Андрюха, просто с армией твоей этой… Проехали, короче. - А что с ней, с армией? - не сдавался Андрей. - Между прочим, Пор служил. И Шура. И, типа, с ними всё нормально после армии, а меня там что, тролли в погонах подменили, или что, по-твоему? - Да не знаю! - взорвался Миха. - Поручик и Шура это вообще другое, они… Не такие. Не ты, понимаешь? - А что во мне этакого, что им армейка нормально, а мне вдруг оп - и нет?! - Не могу я объяснить, - в отчаянии сказал Миха. Брови его страдальчески сошлись шалашиком, нос сморщился. - Ну, ты же… Да ё-моё, Андрюха. Я вообще не знаю, как ты там чего… У тебя же голова вообще по-другому устроена! - И чего? Я же тебе писал. Ну, без подробностей. Всё нормально у меня было, служил, рисовал, на гитаре играл. Даже друга завёл, прикинь. Тоже нормального парня. Ты чего себе навоображал, что я там марширую с рассвета до заката, как зомби, потом траву крашу, а по ночам под одеялом с фонариком тебе письма строчу и обложки рисую? Не, ни хуя подобного, Мих. - Да я думал… - Вот больше не надо думать, - отрезал Андрей, вытряхивая из пачки последние две сигареты. Протянул одну Михе. - Хуйню всякую особенно. Они свернули в чахлый скверик и остановились у лавочки с предупреждением ОКРАШЕНО. - Вот на хуя на свежую краску бумагу лепить, - с внезапной хозяйственностью проворчал Миха, и Андрей заржал. - Не, ну оно ж присохнет! - возмутился Миха, широким жестом простирая руку к лавке - смотрите, люди добрые, долбоёбы не ведают, что творят - и тут же захохотал сам. Покурили, давясь дымом из-за остаточных всплесков смеха, и Миха, гася окурок о металлическую боковину лавки, сообщил: - Мы тут это… выступаем в субботу. Я тебе раньше собирался сказать, но чё-то… - Блядь, - с чувством сказал Андрей. - А я, кстати, звонил тебе. Домой, в смысле. Миха сморщился: - Да на хуя?.. - Ну, ты сказал, что позвонишь мне. Я ждал. Потом позвонил сам. - Андрей развёл руками. - Я ж не знаю, где ты вообще и что. Вот, попытался. Мама твоя ответила, говорит, заходите оба. - Ну да, - Миха вздохнул и замолк, сковырнул ссадину на костяшке, потянул разодранную руку в рот, косясь на Андрея. - Я вообще редко бываю… там. Дома. Андрею послышались извиняющиеся нотки в его голосе, и он махнул рукой. - Ясно. Ладно. Так что там с концертом и, Мих, какого хуя? Пара дней осталось же. - Да чего там, - беспечно ответил Миха. - Микрофон держать умеешь, будешь петь. Мы старое играть будем, да ты же знаешь всё! Ори себе погромче, делов-то. Это ж панк, ё-моё. - Ты вот сейчас прикалываешься?.. Миха довольно хмыкнул: - Ну, так, немного. Да ты не ссы. - Кто ссыт - тот гибнет, - с достоинством ответил Андрей. Ссать-то он, конечно, не ссал, но перед концертом для бодрости взял бутылочку пива, по пути на точку рассудил, что маловато будет, и после второй вроде бы нашёл внутреннее равновесие между разудалой весёлостью и спокойствием. Он накатил ещё с Шурой и Поручиком в ожидании Михи, совсем немного, чисто за компанию - и вообще не мог понять, оказавшись на сцене с зажатым во взмокшей руке микрофоном, почему пол под ногами качается. Андрея неожиданно для него самого за минуты развезло так, словно всё невыпитое за полтора года в армии разом ударило в голову. Он орал в микрофон и совершенно себя не слышал - но слова помнил все безупречно даже на хмельную головушку, ещё бы, он скорее забыл бы собственное имя и адрес. Он нашёл взглядом Миху - тот метался по сцене, стремительный и резкий, как большой кот, изгибался, корчил рожи, и пел так, что очевидно было: он вот сейчас живёт этим и кайфует на полную. Ему плевать было, кто сидит в зале, кто на сцене рядом с ним, он просто был на своём месте и делал то, что любит и умеет лучше всего. Андрея неприятно кольнула мысль “Нахуя я здесь?”. Нет, он хотел этого - стоять рядом с Михой, петь вместе то, что они создавали вдвоём, - но на фоне Михи, который нёсся на адреналиновой волне, взъерошенный, потный, с блестящими глазами, проживающий каждое слово каждой песни, всем телом резонирующий с каждой нотой, Андрей вдруг ощутил себя нелепым и ненужным. Он не мог точно сказать, помнит ли Миха вообще, что он здесь, рядом. Мысли эти были до того жалкими, что Андрей разозлился. Не на Миху - на себя. Он перехватил микрофон поудобней и с удвоенной силой заорал в него, и тут же шарахнулся назад - на сцену взобрался тип, ещё более пьяный, чем он сам, потянул к нему руки и успел чувствительно ухватить за бок. Андрей оцепенел, и тут же Миха метнулся вперёд, спихнул чувака назад в зал, крикнул ему что-то, чего Андрей не разобрал толком, но что явно немного отрезвило наглеца. - Андрюха, ё-моё, собери раму, - прошипел Миха и тут же снова упоённо заорал прерванный “лалулай”. Раму Андрею собрать не удалось, хоть он страстно этого желал и очень старался. Зато он убедился, что Миха прекрасно помнит о его присутствии на сцене и наблюдает за ним: неуёмный поклонник Андрея снова предпринял попытку доебаться и снова был призван к порядку Михой, а когда Андрея повело совсем серьёзно, и он едва не завалился жопой на барабаны Поручика, Михина рука в последний момент перед крахом словила его за шиворот и вернула в вертикаль, хотя Андрей был готов поклясться, что ровно секунду назад Миха находился на противоположном краю сцены. Андрей был почти счастлив, когда всё закончилось. Он вывалился на улицу, со звенящей башкой и сорванным горлом, сел на поребрик и цедил тёплое пиво из сунутой ему в руку кем-то ещё в зале бутылки. Шура отбыл первым - его ждала ночная халтура, Поручик слился вообще как-то незаметно, растворился в ночи, как ниндзя, а Миха подзавис с какими-то смутно знакомыми Андрею типами из тусовки. Вот и прекрасно. Андрею сейчас хотелось немного тишины и одиночества, а потом - крепкого сна в своей постели и милосердного похмелья. Он о многом хотел поговорить по следам этого своего позорного выступления. С собой и с Михой тоже. Но потом, на свежую голову. А сейчас… - Ты чё вообще исполняешь, а? Андрей поднял глаза: Миха нависал над ним, сурово блестя глазами. - Я? - изумился Андрей. - Я вообще ничего не делаю! - Ты ж вообще в говно, ё-моё, Андрюх, - возмутился Миха. - Чё за хуйня? - А все остальные трезвые, блядь?! - взвился Андрей. - Охренеть, конечно, претензия! - Остальные на ногах стояли! - И я стоял! - Ага, - хмыкнул Миха. - Стоял, давай, рассказывай. Я тебя по всей сцене ловил. - Так надо было не ловить, - огрызнулся Андрей. - Чего ты меня вообще на сцену вытащил? Нахуя, Миш, вот это твоё “будешь петь”? Ну, я спел, тебе как, понравилось? Миха молчал, продолжал жечь его взглядом из-под нахмуренных бровей. Андрей промочил пересохшее горло остатками выдохшегося пива, чувствуя, что его начинает нести, но остановиться и замолчать он уже не мог. - Мне вот не очень, - продолжил он. - Мне вообще нихуя не понравилось, Миш. Ты такой весь рок-звезда неебаться, о, смотрите, Горшок, в зале девки орут, прыгаешь, там, кайфуешь, поёшь охуенно, без вопросов охуенно! И Князь рядом такой - ля-ля-ля, я тоже дохуя солист. Смотрите, что это, дерево с микрофоном? Ух, обоссаться, как смешно! Нахуя, вот правда… - Андрюха. - Я нормально же и так… Я тексты пишу, рисую, могу по кайфу поорать в микрофон чисто на бэках, ну вот это мне зачем?.. - Андрюха, блядь! - заорал Миха, и Андрей, захлопнув наконец рот, уставился на него снизу вверх. - Ты что за хуйню несёшь? - свирепо спросил Миха. Андрей встал. Его качнуло, он ухватился за Михину руку, чтоб не упасть, и тот дёрнулся, будто его ударили. Андрей сунул руки в карманы и с вызовом уставился Михе прямо в глаза. - А что я несу? - Да хуйню, вот что! - Миха засопел, яростно взлохматил волосы, зашарил по карманам в поисках сигарет. - Я просто хотел, чтоб всё как до твоей ёбаной армии, и даже… Ну, чтобы вместе, понимаешь? Вместе делать вот это, наше с тобой! - Он наконец нашёл пачку, вытащил сигарету, с пятого раза прикурил и выдохнул дым через ноздри. С его сердитой рожей это выглядело так, будто он дымится от возмущения, как в мультике. - Я вообще не знаю, что там с тобой стало в этой армии, чё там у тебя было, что теперь тебе, блядь, то не так и это не этак. Друга там себе завёл, я не ебу, что ты там с этим другом делал, может, он друг лучше, чем я, а я пошёл бы на хуй?! Андрей оторопел. - И это я хуйню несу?! - А кто?! - И правда, кто же? Подумайте только, Князев посмел завести себе друга, да ещё в армии. Мих, ты берега не попутал? Что за предъявы вообще? - Да откуда я знаю, что это за друг такой у тебя охуенный, что ты о нём постоянно… Чё-как там дружить можно было у вас, маршировали рядом в ногу, что ли? У Андрея от злости уши горели так, будто к каждому приложили по медленно греющемуся утюгу. Ему страстно хотелось врезать Михе по мрачной физиономии, но он заставил себя сдержаться. - Не, Мих. Мы водку пили, разговаривали о жизни и слушали музыку. Как с тобой, долбоёбом. Как друзья делают. Если ты помнишь, как друзья вообще делают. Миха скривился, зажевал нижнюю губу и замолчал. Андрей ждал, пообещав себе, что, если Миха снова на него заорёт, он всё-таки въебёт в ответ. Но Миха вздохнул, уронил дотлевшую сигарету наземь и растёр окурок подошвой. - Какую музыку? - спросил он глухо. И Андрей, с гаденьким мстительным ликованием в душе, любезно ответил: - “Сектор Газа”. Брови Михи взлетели вверх. На лице отразилась такая искренняя растерянность, что Андрею на мгновение почему-то стало стыдно за себя. - Пошёл ты в жопу, - с чувством пожелал ему Миха. - Да иди ты сам, - парировал Андрей. - Такой ты, блин… Горшок. - Да я-то чё?! Андрей вздохнул. Он даже протрезвел немного от этого пинг-понга тупыми обвинениями и не горел желанием продолжать игру. - Да я не знаю, чё ты, Миш, в том и дело. Ты же, ну… боялся, что я вернусь какой-то не такой, а сам? То морозишься от меня, то бычишь вот, я вообще не понимаю, что тебе от меня надо. - Он потёр лицо ладонями. - Я, может, потому сегодня и нажрался, что не могу это всё на трезвую голову вывозить. Он не ожидал, что Миха толкнёт его в плечо, и чудом удержался на ногах. - Чего ты не вывозишь? - Миха надвинулся на него, глаза у него были совершенно бешеные. - Концерты? Меня, что ли? Что, блядь? Может, тебе уже всё это вообще больше не нужно - песни, музыка, ё-моё? Жалеешь, что не можешь со своим охуенным новым другом “Сектор Газа” слушать? Может, ты бы с ним матерные частушки лучше писал, чем со мной… вот это наше всё? - Ты такую сейчас хуйню несёшь, Миш, - устало сказал Андрей - и снова едва не сел на жопу от толчка в грудь. - Да хорош, а. Вместо ответа Миха ещё раз пихнул его и сам же словил за футболку, загрёб ткань в кулаки и стиснул, словно не решил ещё, хочет оттолкнуть или притянуть к себе. Он нависал над Андреем так близко, что тот чувствовал его гневное сопение на своём лице. - Ты подраться со мной хочешь? - спросил Андрей, заглянув ему прямо в глаза под сердито нахмуренными бровями. - Отпиздить меня? Серьёзно, Мишка? Вот прям здесь и сейчас так взять и от души мне навалять, да? Лицо Михи стало вдруг растерянным. - Нет, - тихо ответил он. Андрей мягко перехватил его руки, отцепил от своей футболки, и Миха скрестил их на груди, засунул ладони под мышки, уставился на ботинки. - Я знаю, что нет. Слушай… У меня родители уезжают на выходные, на юбилей к тётке там какой-то троюродной, что ли,- а, не важно. Ты, короче, приходи ко мне, хорошо? Поговорим без всякой хуйни. И у меня там тексты новые. Я даже тебе не успел показать. А? Миш? - Он заглянул Михе в лицо, легонько ткнул его в живот кулаком. - Ну, подерёмся, если захочется. По ковру удобней валяться, там хоть не наплёвано. Миш?.. Миха качнулся с пятки на носок, вздохнул и мотнул головой. - Не хочу я с тобой драться. - Ну и ладно. Значит, договорились? Придёшь? - Приду, - согласился Миха. - Если ты мне сейчас лапу свою сунешь, как депутат, я тебе пальцы поломаю, - предупредил Андрей. Миха вдруг заржал и сгрёб его в объятия. Стиснул по-медвежьи, долго, горячо вздохнул в самое ухо, прижавшись к его щеке виском, замер на секунду - и отпустил, шагнул назад. Андрея качнуло, он потёр ухо и улыбнулся. - До выходных, значит? - Ага, - кивнул Миха. - Ну… Я пошёл? - Давай. Он постоял, глядя на удаляющуюся сутулую фигуру, и тоже побрёл к метро. Надо было обдумать всю эту хуйню, но мыслей было так много, что они сталкивались в и так звенящей голове, мешались и путались, сливались в белый шум - и это было так хорошо, не думать в итоге ни о чём.