Останусь лишь я

Миха действительно толком не знал, как там и что было у Андрея в армии - в письмах он не особо вдавался в подробности своей жизни в сапогах и с автоматом, а если и описывал что, то пересыпал своими фирменными абсурдными шутеечками так густо, что трудно было вычленить из этого эпистолярного салата “Фантазия” горошинки достоверного. Но и Андрей, справедливости ради, не знал, чем в его отсутствие жил Миха. А у Михи была ещё какая жизнь. Сквоты, драки, музыка, новые знакомства с охуенными людьми - и упоительное чувство свободы. Дома у Михи постоянно шла гражданская война, и иногда, в недолгие моменты перемирия, которые в основном совпадали с отсутствием отца, он появлялся, отъедался мамиными супами и блинчиками, бывало, спал в мягкой постели на чистых простынях - и снова сбегал в свою панковскую Гуляйпольщину, где, возможно, не было сыто и чистенько, но он мог дышать полной грудью и жить, как хотел. Специально думать об Андрее ему было особо некогда, да и вроде как он частично был рядом - в письмах и песнях. Хотя бы так. Миха утащил тетрадки со стихами и рисунками из его комнаты (мама Андрюхи не имела ничего против, ещё и поболтала с Михой за чаем) и часто зависал над ними с гитарой, читал, на ходу подбирая мелодию под текст про какого-нибудь ебанутого деда, лесную нечисть или мёртвую бабу, черкал ручкой прямо там, делая отметки. Ржал, узнавая в потешных уродцах с рисунков себя, Андрюху и общих знакомых. Скучал ли он? Вопрос был со звёздочкой, и Миха старался им не задаваться. С одной стороны, как бы и нет, а с другой - иногда осознание, что Андрюха не рядом, оборачивалось какой-то беспросветной собачьей тоской. Случалось это чаще всего с похмелья или на отходах, да и то лишь тогда, когда было не слишком плохо. Плохо бывало примерно так же часто, как хорошо. Миха уже стал достаточно охуенным, чтобы вокруг всегда находились те, кто мог щедро поделиться бухлом, косячком, маркой, таблеткой, порошком, кайфом в любом виде и форме - а Миха не имел привычки тормозить, не видел смысла, да и не хотел. Это вообще было против его представлений о настоящей жизни, которую надо было жить на полную катушку. И это вроде бы получалось, если бы только не Андрюхина сраная армия. Это было глупо, но не хватало для полноты жизни совершенно дурацких вещей: поржать с Андрюхой, посраться на ровном месте из-за какой-нибудь ерунды и помириться тут же, поваляв друг друга по полу, повиснуть друг на друге и шляться чуть ли не в обнимку по вечернему городу, засыпать на узкой Андрюхиной кровати, на которой двоим ни вздохнуть, ни повернуться было без риска грохнуться на пол. И всё это, конечно, была какая-то сопливая чушь, но Миха иногда ловил себя на мысли, что, когда Андрей вернётся, больше не будет у них ни дружеских потасовок, ни этих ночёвок, ничего такого. Почему? Да хуй его знает, просто не будет. По уставу не положено, или как там у них говорится. И как-то так вышло, что Миха сам в этом себя убедил и в это поверил, и продолжал верить, даже когда Андрей вернулся и не понял, что между ними произошло и почему вдруг Миха старается лишний раз его не трогать, будто он лишайный. Миха не был уверен, что сможет толково объяснить, но ему очень хотелось, чтобы всё было как раньше, без всей этой нездоровой хуйни, и поэтому он субботним утром ехал в Купчино, трезвый и хмурый, изнывая от тоскливого понимания, что соскочить будет уже поздно - и подло. Андрей открыл ему дверь в майке, трениках с оттянутыми коленками и тапках, взъерошенный, будто только проснулся. - Здорово, - он посторонился, пропуская Миху внутрь, запер дверь и накинул цепочку. - Куртку вешай сюда, тапки там внизу бери. - Не, - отмахнулся Миха, стаскивая гады и перекручивая носок на ступне так, чтоб дырка на большом пальце была поменьше заметна. Андрей вздёрнул бровь и тут же пожал плечами. - Ладно. Пошли. Миха протопал за ним, с тягостным ощущением внутри, похожим на голодное подсасывание в желудке, разглядывая светлую лохматую макушку. В комнате он сразу же сел на кровать, ссутулился и зажал ладони между коленей. - Ну… - Андрей почесал за ухом. - Жрать хочешь? Нет? А чаю? Давай чаю бахнем. - Да не хочу я твоего чаю, - огрызнулся Миха. - Я чё, чаи гонять пришёл? - Ну, как хочешь, - беззлобно отозвался Андрей. - А я себе заварю. Щас, я быстро. Пока он звенел чашками-чайниками на кухне, Миха обвёл взглядом комнату: ничего не изменилось с последнего раза, когда он был здесь, только появилось несколько новых рисунков на стене и за стеклом книжных полок. Он поискал взглядом гитару, и, когда Андрей вернулся с чаем - с двумя чашками - уже сидел, прикрываясь ей, как щитом. - Точно не хочешь? - Андрей ногой захлопнул за собой дверь, поставил чашки на стол и кивнул на них. - А то я и тебе сделал. Сахару по-царски навалил, а, Мих? Нет? Ну ладно, я и две выпью. Он уселся на стул, закинул ногу на ногу и, покачивая тапком, взял чашку за ручку двумя пальцами, оттопырив мизинчик. Шумно отхлебнул, почмокал губами, изображая всем лицом наслаждение, и уставился на Миху. - А вам как в куртке, нормально, Михаил? - Нормально. Чё ты, блин… пристал? - Да я беспокоюсь просто, - миролюбиво сказал Андрей. - Может, ты мёрзнешь. - Ну, допустим, мёрзну, и чё? - вяло огрызнулся Миха. Андрей просиял: - А я как знал! Вот же он, чаёк горяченький! Хлебни, добрый молодец, согрейся! Последнюю фразу он произнёс голосом мультяшной бабы Яги, и это стало выстрелом, породившим лавину. - Да чего ты доебался! - взвился Миха. - Ты нахуя меня звал? Ты меня поговорить звал, я, кстати, вообще не хотел идти, так и думал, что начнётся какая-нибудь хуйня, цирк вот этот вот ёбаный! Я пришёл - давай говорить, ё-моё, а не страдать тут чаями-хуями всякими! Андрей подождал, пока он замолчит, вздохнул и спокойно, почти ласково, сказал: - Вот сейчас ты закончишь этот свой полёт ущербного шмеля, и можно будет поговорить, не вопрос. - Какого шмеля?! Андрей выразительно посмотрел на гитару в Михиных руках: тот безотчётно, как в нервном тике, дёргал шестую струну большим пальцем, и звук действительно был такой, будто гигантский шмель ритмично бьётся в стекло. - Блядь. - Миха отложил гитару и вскочил. Андрей отодвинул чашки подальше от края стола и тоже поднялся. Они стояли в полушаге друг от друга, и, хотя гитара лежала себе спокойно на кровати, Михе казалось, что в воздухе продолжает гудеть отзвук назойливого нервного “ми”. Андрей пытался словить его взгляд, а он прятал глаза, косился вниз, на пыльные гантельки рядом со столом. - А я знаю, - заговорщицки понизив голос, сказал вдруг Андрей, - почему ты не хочешь куртку снимать. Просто… пока меня не было… у тебя выросли сиськи! Ну ладно, все взрослеют, не стесня… Миха взревел и прыгнул. С грохотом опрокинулся стул, Миха в падении саданулся локтём о край стола, Андрей ойкнул, приложившись затылком о пол с глухим стуком, заизвивался под Михой, пытаясь вывернуться и положить его на лопатки. Они катались по полу, пыхтя, под нежное звяканье пряжки на ремне косухи, пока Миха не навалился сверху всем телом, ступнями зафиксировав голени Андрея и придавив его запястья к пыльному ковру. - Совсем дурак, что ли? - он возмущённо уставился в глаза Андрею и для убедительности сильней сжал его руки. - Нихуя себе боевое самбо, - пропыхтел Андрей. - Как будто не я в армию ходил, а ты. - Ты чего хочешь, бля, от меня?! - Сними ты уже эту чёртову куртку, - тихо и очень серьёзно попросил Андрей. - Пожалуйста, Миш. Только тут до Михи дошло, что Андрей уже давно не борется с ним - примерно с того момента, когда Миха придавил его собой и словил за руки, - и отчего-то это открытие оглушило его. Он замер, мученически сведя брови, и Андрей, пользуясь его растерянностью, высвободил одну руку, потянулся к отвороту его куртки, не сводя глаз с его лица. Миха заморгал, вяло отбил его ладонь, но Андрей не сдавался. - Ну на кой чёрт тебе эти доспехи, Мих, - он потянул косуху с Михиного плеча. - Ты ж не во вражеский стан пришёл. Я же тебе чаю… с сахаром… - Да пошёл ты со своим чаем, - с беспомощным отчаянием пробормотал Миха и, словно сдавшись вдруг под тяжестью всех неподъёмных тонн атмосферного столба, уткнулся лицом Андрею в шею. Медленно повёл головой, оставляя влажный след губ наискось от уха до кадыка, и замер, шумно и тяжело дыша. Андрей прикусил язык и медленно, как гладят пугливое животное, положил ладонь на всклокоченный затылок, погладил мягкие, чуть влажные волосы. Пальцы Михи на его запястье сжались сильнее - и тут же расслабились, ладонь взметнулась, легла Андрею на щёку, скользнула ниже, к ключице, и остановилась у ворота майки. Миха горячо дышал ему в шею, прижавшись приоткрытым ртом, и Андрей на мгновение словно провалился одновременно в тот странный миг в тёмной прихожей на проводах Поручика и в один из своих конфузящих снов в армии. Миха протяжно вздохнул ему в выемку между шеей и плечом и запинающимся полушёпотом забормотал, как будто услышал его мысли: - Я тогда такой пьяный был, и чё-то так… ну, накатило, понимаешь, да? Андрей молча гладил его затылок, медленно пропуская волосы между пальцев. - Думал, просплюсь и даже не вспомню. Вспомнил! - продолжал горячечно шептать Миха. - И всё! Всё! Уже не мог больше это из головы выкинуть, блин, подхожу к тебе - и меня коротит, думаю: вот сейчас опять произойдёт эта… хуйня эта… и ты просто на хуй меня пошлёшь с такими приколами и будешь прав, потому что это же хуйня!.. - Миш, - мягко позвал Андрей. - Дай подышать, а? Тяжёлый ты. Миха осёкся и рывком сел. Хотел было вскочить на ноги, но Андрей поймал его за предплечья, удержал, и он так и остался сидеть верхом на Андрее, взъерошенный и смятенный. - Никуда я тебя не пошлю, - сказал Андрей. - Хотел бы - уже давно бы… - Он вытер тыльной стороной ладони обслюнявленную Михой шею и сурово добавил: - Но вот если ты не снимешь уже наконец эту свою сраную куртку, тогда я тебя точно пошлю. В институт благородных девиц, манерам учиться. Миха неуверенно улыбнулся, встал и протянул руку Андрею. Тот ухватился за его ладонь, поднялся, нарочито кряхтя и охая. - Я тоже думал, просплюсь и забуду, Мих, - признался он. - Чё-то не забыл. Миха почесал ухо, исподлобья изучая лицо Андрея тревожными чёрными глазищами, выискивая признаки того, что всё это какая-то дикая Андрюхина шутка, и, не обнаружив ничего такого, одним движением, как в холодную воду прыгают, скинул с плеч косуху. Они рванули друг к другу одновременно и едва не стукнулись лбами, сцепились в нелепом объятии, будто снова собирались бороться, и замерли на какое-то время, слегка покачиваясь. Миха горячо дышал Андрею в ухо, комкая в кулаках майку у него на спине, потом медленно потянул её вверх. Андрей сделал то же самое - и тогда Миха, словно дождался отмашки, рванул несчастную шмотку, стаскивая с Андрея. Тот на автомате вскинул руки, позволяя себя раздеть. У него уже не только ухо полыхало от тяжёлого Михиного дыхания - горело всё лицо, в голове звучало “шух-шух-шух”, как ускоренный звук прибоя. Миха гладил его обеими ладонями, мял, сжимал и тискал спину и бока, плечи и руки, тёрся лицом о его лицо и шею, проезжаясь приоткрытыми губами по скуле, по шее и горлу - и всё это с таким бестолковым отчаянным напором, что в конце концов они потеряли равновесие и рухнули на кровать. Старенькие пружины коротко взвизгнули о пощаде. Они повозились, не расцепляясь, пытаясь улечься поудобней, кое-как устроились на боку, и наконец-то, впервые с начала этой горячечной возни, посмотрели друг другу в лицо. Видок у обоих был такой, будто их внезапно свалила неизвестная науке стремительная лихорадка - потные, в пятнах румянца, с нездорово блестящими глазами. Андрей облизал пересохшие губы, и Миха зеркальным движением сделал то же. - Ну ты твёрдый, - сипло пробормотал Миха, и Андрея как кипятком окатило от бесстыжести этой констатации. Сам он, при том, что невозможно было не заметить, что оба они крепко завелись, даже не подумал бы вслух обращать на это внимание. Но Миха, оказалось, говорил не об этом - он сжал плечо Андрея и продолжил: - Мышцы там себе накачал, ё-моё… В глазах его не было ни насмешки, ничего, ни единой мысли, только голодный горячий блеск. Андрей запустил пальцы в его растрёпанную гриву и, поглаживая влажную спину между лопаток, ответил: - Ну а ты тощий, - и, подумав, добавил: - И раскудлаченный. - Э, слышь, - лениво запротестовал Миха и снова облизнул губы. - Не, - отозвался Андрей и, после мгновенного раздумья, прижался ртом к этим пухлым блестящим губам. Не полез никуда языком, не делал ничего, просто замер так, ловя Михино дыхание и отдавая своё. Миха тоже замер, одеревенел под его рукой на несколько секунд, а потом глубоко и влажно, с подвсхлипом, вздохнул. Отстранился, разжал руки, завозился, садясь. Андрей тоже сел. В голове так шумело, что удалось ему это с третьей попытки. Миха откашлялся и с крайне ненатуральной деловитостью хрипловато осведомился: - Так это, а чё там с чаем-то? - На столе же, - ответил Андрей, обнаружив, что точно так же сипит. - Остыл только совсем… наверное. - Ага… - глубокомысленно протянул Миха, косясь на него с нечитаемым выражением лица. За чаем он вставать не спешил. Андрей поднялся, шагнул к столу и с наслаждением одним глотком втянул холодный чай, свободной рукой пытаясь незаметно поправить член через тонкую ткань треников. Он лопатками чувствовал Михин взгляд, и уши у него начали гореть с новой силой, когда он представил, как вот сейчас развернётся к нему передом, к лесу задом, и очевидное откроется Михиному горящему взору. Да, собственно, сейчас-то уже не похуй ли было? - На, - он развернулся и протянул Михе вторую чашку. Тот с благодарным мычанием присосался к чаю, продолжая наблюдать за Андреем поверх краёв. Андрей вздохнул. - Я щас, мне надо… Он закрылся в туалете и какое-то время просто сидел на краю ванны, переводя дух. Покосился в зеркало на свою физиономию - вся в красных пятнах, будто наждаком погладили, и шея и грудь такие же, пробормотал: - Ух, ёлки-палки. Он отвернулся и тупо уставился на швы между плитками, прикидывая, стоит ли пытаться поссать с таким чрезвычайным положением в штанах, или даже не думать об этом. Титаническую работу мысли прервало шкрябанье с той стороны двери. - Андрюха-а, - позвал Михин голос. Андрей вздрогнул, подскочил и зачем-то спустил воду в толчке. - Чего, Мих? Я иду уже. Он распахнул дверь и едва не столкнулся носами с Михой. Тот улыбнулся и спросил, почему-то страшно смущаясь: - А можно у тебя, ну, помыться? Андрей выдал ему полотенце и свои чистые трусы армейского образца - Миха пофыркал на них, покорчил рожи, но взял. Пока он плескался, Андрей бесцельно покружил по комнате, остывая, повесил косуху на вешалку в прихожей, привёл в порядок постель, поставил греться суп и, усевшись за стол, стал ждать, пока Миха выйдет из ванной. Вода как будто смыла с Михи напряжение и заодно стыдливость. Он прошествовал на кухню в Андрюхиных трусах, уселся напротив и уставился на него из-под свисающих на глаза мокрых волос. - А ты чего без майки? - А ты чего? - вернул вопрос Андрей и поднялся налить им обоим супа. Миха развернулся за ним, как подсолнух за солнцем. - Так я мылся. - Вот молодец, - Андрей поставил перед ним тарелку, брякнул рядом ложку. - Грамоту тебе от Мойдодыра и конфетку от меня, если всё доешь. Миха фыркнул и набросился на еду. Он закончил, когда Андрей едва осилил половину своей порции, откинулся на стуле и уставился на него. - Ну, чего? - спросил Андрей, не вынеся этого пристального рассматривания. - По мне “Чапаева” показывают? - Не, порнуху какую-то, - гоготнул Миха. Андрей пнул его под столом в мокрую голую лодыжку. - Дурак какой, а. Ну, давай оденусь, если хочешь. Миха навалился грудью на стол, задумчиво прищурился на него, покусывая нижнюю губу, и покачал головой: - Не хочу. Андрей опустил глаза в тарелку, погонял ложкой по дну одинокий кусочек варёной морковки и, не найдя на это ни единого остроумного ответа, спросил: - Ну… И чего делать будем? - В смысле? - Миха озадаченно вскинул брови. - Может, за пивом сгоняем? Проветримся, - предложил Андрей. - Да чё-то… - Миха замялся. Потянул руку ко рту, вгрызся в заусенец на большом пальце и наконец неуверенно предложил: - А пошли к тебе в комнату? Андрей поднялся. - Я потом посуду помою, - сообщил он зачем-то. В глубине души он надеялся, что предложение взять пива Миха встретит с большим энтузиазмом. Не помешало бы сейчас обоим немного синей удали или хотя бы немного градуса для расслабления, чтобы или стрелку перевести, или тормоза ослабить, если уж они покатились по этим рельсам, которые вообще непонятно куда вели. Алкоголь-то дома какой-то был, но лезть сейчас в шкаф за водкой и опрокидывать по соточке для храбрости казалось Андрею придурошной идеей. А вот прогулка за пивом позволила бы заодно проветрить разгорячённые дурные головы и ему, и Михе. Пока Миха, сидя на краю кровати, тихонько бренчал на гитаре и едва слышно гудел что-то себе под нос, Андрей, оседлав стул и оперев подбородок на сложенные на спинке руки, смотрел на него и пытался выцепить из холостого шума в голове хоть что-нибудь, годящееся для начала разговора. Куда-то вдруг ушли все шуточки и подъёбочки, да и простые слова не позволяли поймать себя за хвост, ускользали, и Андрей злился на них и на себя. Может, и не надо было начинать всё это. Или, может, наоборот - не надо было расцепляться, а стоило довести всё это до конца, не позволяя себе и Михе охолонуть и опомниться. А до какого конца-то? До чьего? Андрей придушенно вздохнул. - Там один чел рассказывал, короче, - начал он, и Миха вскинул голову на его голос, уставился внимательными тёмными глазами, не прекращая перебирать струны. - Типа, у них в городе был ликёро-водочный завод, который построили на месте старого языческого кладбища. И там, в общем, постоянно происходило всякое чертобесие. То цистерна со спиртом даст утечку в местный пруд, и потом пьяные жабы натурально бросаются на людей, которые по парку мимо этого прудика гуляют. То, короче, партия водяры оказывается с такой побочкой, типа, кто выпил - начинает с духами предков разговаривать. Причём не своих! Просто каких-то мёртвых чуваков с этого кладб… - Андрюха, - негромко прервал его Миха. - Слушай, вот это вот, то, что мы тут с тобой… Это что, как это вообще?.. Андрей открыл рот - и тут же захлопнул, понимая, что не настолько силён, чтоб внятно ответить на этот вопрос хотя бы, для начала, самому себе. Миха смотрел на него выжидающе, с наивной надеждой в глазах. - А чего такого, - с нарочитой беспечностью сказал Андрей. - Мы сколько раз вповалку спали, Миш. Сколько раз пердели под одним одеялом… - Я не пердел, - с достоинством возразил Миха. - Ну, ты, допустим, нет, а я - ещё как. Миха хохотнул, но как-то не особо весело. - Ну да. Только это ж не то же самое, ты понимаешь, да? - Понимаю, - безотрадно согласился Андрей. Миха отложил гитару, ссутулился в понурую дугу, уставился себе под ноги, ожесточённо грызя ноготь. - Ты когда-нибудь разбивал градусник? - спросил вдруг Андрей. - Чего? - Миха поднял на него недоумённый взгляд. - Я нарочно как-то разбил, над листочком бумаги, мне интересно было. - Андрей помедлил, подбирая слова. - Короче, ртуть - она сразу разбивается на отдельные шарики. Ну, на капельки, но они натурально как шарики. И они катаются, весёлые такие, тусят каждый сам по себе, но как только оказываются рядом - их друг к другу притягивает, понимаешь? Вот их было два. Вжух - и слились в один. Потому что это закон физики, или химии - закон природы, в общем, понимаешь? По-другому они не могут, потому что вот так у них по законам природы. Понимаешь?.. Он замолчал и выдохнул, глядя на Миху. Тот моргнул несколько раз, осмысляя услышанное, и наконец расплылся в улыбке: - Ты б ещё на втором “Терминаторе” распедалил, ё-моё. Андрей не успел праведно возмутиться такой легковесной реакцией на его убедительную прочувствованную речь - Миха протянул к нему руку и мягко позвал: - Дюш… Иди сюда. Они снова рухнули на несчастную кровать, и Миха сразу подмял Андрея под себя, навалился, прижался так, что Андрей почувствовал себя той самой каплей ртути, которую сейчас поглотят, впитают, сделают частью себя. Он вцепился в Миху, обнял, прижимая к себе ещё плотнее, чувствуя телом каждый Михин вдох и выдох. Воздух вокруг них, казалось, начал нагреваться, медленно, но неумолимо. Лицо и уши у Андрея уже горели, и Михины ладони, бережно обхватившие его лицо, показались Андрею прохладными. - Меня так к тебе тогда потянуло, без шуток, - зашептал Миха, обдавая горячим дыханием его лицо. - Как будто, ну, в спину толкнуло что-то, понимаешь? И сегодня вот… Я так завёлся, Дюш, я так… Он прервался и неожиданно для Андрея прижался губами к его губам, полез языком ему в рот с такой бесстыжей, естественной уверенностью, как будто делал это в стотысячный раз. Андрея как током прошило. Он запустил руку в ещё влажные вихры на затылке Михи, второй продолжая прижимать его к себе, и ответил на поцелуй, а потом, ровно секунду отведя им обоим на вдох, пошёл в наступление сам. Целовались, пока Михино дыхание не превратилось в цепочку бесконечных “ах-ха” - беззвучный вдох и низкий еле слышный стон на выдохе. Андрей ловил эти “ха” ртом, легонько прикусывал мягкие Михины губы и сам едва не стонал каждый раз, как задевал языком острые обломки зубов. Миха гладил его по лицу и шее, через треники стискивал его ляжки, вжимался в него всё крепче и как будто покачивался в такт своему же дыханию, притирался маленькими толчками. Тело Андрея помимо его сознания подхватило это движение, и он понял, что они с Михой трутся друг о друга, и обоих едва не трясёт от перевозбуждения, только когда Миха зашептал, задыхаясь: - Пиздец, Дюш, я больше не могу так. Он высвободился, скатился с Андрея, и у того мелькнула леденящая паническая мысль, что вот сейчас Миха придёт в себя, опомнится, вскочит и убежит, и… И… Но Миха нашарил его руку, взял и положил себе на член поверх трусов. Андрею показалось, что у него сейчас кровь брызнет носом или взорвётся голова. Перед глазами поплыло. Он проморгался, уставился Михе в лицо: тот закусил нижнюю губу, между бровями легла страдальческая складка. Андрей осторожно сжал пальцы, и Михин член под его ладонью легонько дёрнулся, а сам Миха шумно, как от боли, втянул воздух. - Мишка, а я? - прошептал Андрей, едва слыша себя из-за грохота пульса в ушах. Миха замешкался на секунду, а потом потянулся рукой к резинке Андреевых треников и запустил руку под неё, коснулся осторожно - и обхватил всей ладонью, провёл вверх-вниз. Андрея подбросило. Его как будто ласково погладили по голым нервам, и он чётко понял: ещё пара движений горячей Михиной лапы, и… - Миш, Миш, стой, стой, тихонько - забормотал он, задыхаясь, просовывая руку Михе в трусы, - а то я прям щас… Миха не внял - обхватил его за шею, притянул к себе, начал целовать в губы, в подбородок, в виски. Рука его в штанах у Андрея двигалась всё уверенней и быстрее, и Андрей пытался не отставать - потянул резинку Михиных трусов вниз, высвобождая себе пространство для манёвра, перехватил руку поудобнее, сжал поплотнее. Миха ахнул ему в губы и сорвался - сам стал быстро и беспорядочно толкаться в руку Андрея, и уже через несколько секунд содрогнулся с изумлённым низким стоном. Он ещё тихонько, по инерции, двигал бёдрами, пока его семя слабыми толчками заливало пальцы Андрея, как того тоже накрыло оргазмом, буквально вышибло пробки - до темноты в глазах и онемевших пальцев, так, что он едва не заорал Михе в рот. Полежали в обнимку, переводя дух и медленно, расслабленно целуясь. Потом Миха, кряхтя, высвободился, сел в изножье, скрестив ноги, держа руку с растопыренными пальцами чуть на отлёте, и неловко улыбнулся. Вид у него был совершенно растерянный, но глаз он не прятал. Андрей перевернулся на спину и ответил на его улыбку, мимоходом пытаясь поправить треники, чтоб влажная ткань не липла к коже. - Чего там, говоришь, терминатор второй? Миха заулыбался шире: - Ага. Т-1000, ну этот, жидкий. Андрей вздёрнул бровь, пробормотал, рассматривая свою ладонь: - М-да. Протёк, по ходу дела. Миха заржал. За пивом они всё же выбрались. Прогулялись по району, почти не разговаривая по пути, покурили на площадке, а вернувшись домой, целоваться начали уже в прихожей. Андрей беззлобно оборжал Миху, который стаскивал трусы, целомудренно прикрывшись одеялом, как девица на пляже без раздевалок, тот вяло огрызался, а потом отомстил, истискав и залапав его до полного изнеможения. Уснули в обнимку, голые, измотанные, и утром продолжили - лениво и неспешно подрочили друг другу, без тремора, суеты и фейерверков, как будто тысячу лет подряд этим занимались каждое утро перед чинным завтраком с чашечкой кофе. Прощаясь с Андреем в прихожей, Миха обнял его, прижал к себе, носом потёрся об его ухо и мазнул губами по виску и скуле. - Ну… давай тогда? Андрей уткнулся носом ему в шею, глубоко вдохнул. - Давай, Миш. Не грузись там, ладно? Не грузишься? - Да с чего бы, - с искренним удивлением пожал плечами Миха. Вот так всё это, вроде как, должно было усложнить им обоим жизнь, но странным образом вышло наоборот. Как будто все тревоги, сомнения и заморочки, которые заставляли Миху морозиться и шарахаться от Андрея, как от прокажённого, всё нездоровое напряжение между ними - всё это осталось влажными пятнами на смятой простыне в Андреевой постели. Миха вис на нём на концертах, мог закинуть руку ему на плечо, шатаясь по улице, напрыгнуть со спины, дурачась, как раньше - совершенно естественно, без внутренней борьбы с собой, безо всяких заморочек. Вернулось и остальное - споры до хрипоты, ржач до слёз, бесконечные разговоры и дурацкие приколы. Об этих горячечных выходных дома у Андрея они не разговаривали и, кажется, даже не вспоминали, только однажды, пьяненькие, заведённые после концерта и самую малость накуренные, остановились в тёмной арке одного из дворов на Лиговском и несколько минут яростно целовались. Андрей не уловил момент, когда Миха всё чаще стал появляться смурным и раздражённым, начал срываться по пустякам и впадать в беспричинную апатию. Заметил он, когда Миха систематически начал проёбывать репы. А потом и вовсе пропал с радаров. Дома его, конечно, Андрей не нашёл - Михина мама не горела желанием любезно общаться, а Лёха был вне досягаемости. Шумный, у которого Миха регулярно зависал, тоже развёл руками. - Да заторчал Гаврила, вот, блядь, новость-то, - протянул Шура, когда Андрей буквально припёр его к стене и взял за грудки, твёрдо решив, что не отпустит, пока не вытрясет из него хоть что-нибудь конкретное. Андрея как под дых ударили. - И что делать? Шура закатил глаза: - Хуй обнять и плакать, Андрюша. А что тут, извини, можно сделать, Гаврила большой мальчик со своей головой, и - вот веришь, никому не говорил, а тебе скажу - что-то я подзаебался его по притонам с собаками искать. Эта бесконечная история какая-то хуёвая, мне не нравится. Он попытался деликатно слиться, но Андрей крепко держал его за отворот куртки. - А где искать-то?.. Бешеной гончей он метался по городу - Пушкинская, Балтийская, Свечной, Малый проспект, и везде попугаем спрашивал: Миша Горшенёв, Горшок, не видели? На одной из облупленных кухонь старый хиппарь, почему-то в тюбетейке, со свисающими из-под неё седыми лохмами, на его вопрос звучным голосом театрально продекламировал: - Он искал её в Геленджике, в Гаграх, в Сочи. На другой день по приезде в Сочи он купался утром в море, потом брился, надел чистое бельё, белоснежный китель, позавтракал в своей гостинице на террасе ресторана, выпил бутылку шампанского, пил кофе с шартрезом, не спеша выкурил сигару. Возвратясь в свой номер, он лёг на диван и выстрелил себе в виски из двух револьверов. - Чего?.. - обалдело переспросил Андрей. - Бунин, - благодушно пояснил мужик, затянулся, надсадно откашлялся и протянул недокуренную пятку Андрею. - Иван Алексеевич. Будешь? В виски из двух револьверов Андрею стреляться не пришлось - Миха нашёлся и даже, вроде как, обрадовался, увидев его. Они прошли из комнаты с затенёнными листами картона окнами, где Миха дремал на матрасе, до кончика носа укрывшись зелёным байковым одеялом, по длиннющему тёмному коридору вдоль ряда дверей, за которыми кашляли, ругались и пели, на просмоленную до жёлтого потолка кухню. Миха взгромоздился на подоконник, закурил, выдохнул дым через ноздри и, щурясь на Андрея, спросил: - Ну, чё там? - Да вот, потеряли одного долбоёба, - доверительно сообщил Андрей. - Да ты чё, - хохотнул Миха. - И как, нашли? - Нашли, как видишь. - И что теперь? - Что-что. Возьму долбоёба и поеду домой, Миш. - Не, - Миха двумя затяжками добил сигарету и выщелкнул окурок в форточку. - У меня таких планов нет. Ты как вообще меня нашёл-то, а? - Мне Шурка рассказал, где ты можешь быть. - Андрей помедлил. - И по какой причине. - Блядь, Шура… - Миха нервно сложил руки на груди, стараясь спрятать локтевые сгибы от Андреева взгляда. - Ему дело, блядь?! - Ему - не знаю, но, наверное, есть всё-таки какое-то дело. Мне вот точно есть. Миш, ты хуйнёй какой-то маешься. Прям совсем нехорошей. - Вот давай не начинай, ё-моё, - взвился Миха. - А то все вы вокруг меня, типа, такие умники и трезвенники. Шура постоянно дует, Пор понедельник-среда-пятница под кислотой, вторник-четверг-суббота - под быстрым. Сам-то ты… - Я прекрасно знаю, что я сам, - осадил его Андрей. - Только не надо мне парить сейчас, что ты реально не видишь разницы. Он уже заранее предчувствовал, что Миха сейчас задвинет телегу про музыкантов, сидевших на героине, про панк, про расширение горизонтов сознания, про то, что надо жить на полную катушку и попробовать всё - и, в общем и целом, не ошибся. Чего он не ожидал - это что Миха, с вызовом уставившись ему в лицо, выдаст: - Да ты ссышь просто, вот и всё. И вот это вскочегарило Андрея до точки кипения в один момент. - Это я ссу?! Это ты ссышь жить без… без вот этой хуйни своей! Неприятненько без неё, да, Миш? Некруто? А надо мной она власти не имеет. - Последнее прозвучало, наверное, слишком пафосно, но Андрей слова уже не выбирал. Он вскочил с табуретки, мотнул головой. - Давай, пошли. - Куда?.. - опешил Миха. - Доказывать, что я не ссу. Миха заморгал, соображая, что он имеет в виду. - Ты ёбу дал, Андрюха? Зачем тебе? Я же не всерьёз про ссышь… - Ну как зачем? Понять хочу тебя, Миха. Разделить с тобой охуенный опыт расширения горизонтов сознания и всё такое. - Э, - Миха спрыгнул с подоконника и рванул за ним. - Да правда, ты чего завёлся? Хорош! Андрей резко развернулся и едва не столкнулся с ним носами. - Не, Мишка. Не хорош. Я правда очень хочу понять. И попробовать. И бросить, нахуй, сразу же, потому что я могу. Ну, смогу. И больше к этому никогда не вернусь. Так что ты сейчас мне сделаешь…. укол, короче. Потому что иначе я от тебя не отцеплюсь, нахуй, никогда. И буду каждый день капать тебе на темечко. Поэтому так. Мне понять надо, понимаешь? Миша смотрел на него, сердито хмуря брови, потом безнадёжно махнул рукой: - Да хуй с тобой. И вот Андрей сидел на матрасе, привалившись к стене, с закатанным рукавом, и наблюдал, как Миша готовится сделать то, чего они оба на самом деле страшно, до потных рук, пересохшего горла и бешено колотящегося сердца, не хотели. - Андрюх, - умоляюще сказал Миха. Глаза его в тусклом свете казались чёрными провалами на лице. - Давай уже, - сказал Андрей и закрыл глаза. По чёрной-чёрной улице с адским грохотом катил чёрный-чёрный трамвай, и фары его горели чёрным-чёрным светом, и он налетел на Андрея, сбил, протащил по рельсам, вывернул наизнанку и размазал внутренности по шпалам, но Андрей почему-то не умер, а очнулся на том самом матрасе, щекой на обслюнявленном зелёном одеяле. Убойно пахло блевотиной и табачным дымом. Из полумрака протянулись руки, одна погладила Андрея по липкому от пота лбу, вторая вложила в его руку прохладную бутылку. - Андрюха, ё-моё, вот нахуя было-то, а, - раздался сверху голос. Андрей приподнялся на локтях и нашёл взглядом Миху, который сидел над ним на корточках и смотрел на него из-под скорбных бровей домиком. - Какая же злоебучая сраная хуйня, Миш, - промямлил Андрей непослушными губами. - Ты как? - М-м, - неопределённо промычал Андрей. - Домой хочу. Он сел. Миха протянул ему руку, и он, уцепившись за неё, поднялся. - Я с тобой, щас, - Миха вытащил откуда-то футболку, натянул. - Щас, Андрюх, обуюсь и поедем. - Ко мне домой?.. - Не-не, ты чего. Я к Шумному завалюсь, наверное. Посмотрим, там, короче. Давай, пошли. - Миш, - Андрей словил его за руку и завис, ища слова. - Оно, это же всё… чёрное там. Не надо нам это, правда. Завязывай. - Да чего завязывать, - Миха высвободился, открыл дверь, пропуская его вперёд. - Я особо так-то и не развязывал. - Мишка… - Да хватит мишкать, ё-моё, - Миха сердито подтолкнул его в спину. - Ну, ладно. Пошли, ладно, всё. Андрей обернулся и бросил последний взгляд на комнату: обшарпанные стены, хлам и калечная мебель по углам, матрас у стены и зелёное пятно одеяла тонули в тусклом свете, пробивавшемся над листами картона. Убогая каюта затонувшего судёнышка на дне грязного залива. Он отвернулся. - Ну, раз ладно - то ладно.