Просто дай руку

      Когда пришли тревожные вести, Дин к тому времени не спал третьи сутки. Его знобило, подташнивало и совсем не хотелось есть. Зато сушило так, словно все три дня он тусил в баре с клофелинщицами. Он бы согласился. Но увы… — Мы не уверены, что… Просто Сид говорил, что твой брат показывал, как выбирать ремень… Короче, я не знаю, что сказать ещё. Парень… — звонивший охотник предсказуемо замялся, — держись. Если нужно, мы… Ну ты понял.       Он понял. Понял, что они и костёр помогут соорудить, и спичку кинут. Как же его тошнило, кто бы знал… — Спасибо. — он хочет добавить что-нибудь ещё, но по телу пробегает дрожь.       Мчаться к какой-то заброшенной мельнице — пытка. Веки упорно стремятся сомкнуться, хотя привычной сонливости нет. Тело уже давно перешло в автономный режим и живёт на одних рефлексах. Оно оставило только самые важные потребности, и, к сожалению, в это список входит сон. На секунду Дин задумывается, сколько человек погибают ежегодно из-за усталости. Дом-работа-работа-работа. А потом «хлоп» и вот уже темно-коричней гроб погружается в землю. Он приказывает себе не думать о гробах.       Когда дверь в подвальное помещение слетает с петель (нахрена мельнице подвал?), Его чудом не выворачивает. Зато спать не хочется. Кажется, он никогда не видел брата таким…тонким. Его ведь всего ничего тут держали! — Сэмми! — окликает парня брат, но тут же отшатывается, как от ожившего мертвеца. Виной тому взгляд. Этот взгляд Дин будет мечтать забыть несколько лет потом… Затравленный, испуганный, умоляющий. Ни кровь, ни синяки, ни отвратительный запах затхлой крови, ни подсохшая у губ брата сперма, ничего так не заставляет ретироваться, как этот взгляд.       Сэм и сам отшатывается от брата, предпринимая слабую попытку забиться в угол. Старший приказывает себе не анализировать. Это движение говорит о многом, и где-то в подсознании Дина есть эта информация, но он не пускает её в мозг. — Просто… Просто, Сэмми, дай руку, умоляю, — голос настолько ласковый, насколько возможно. Да, он сам себя слышит искаженно, да, от недосыпа выглядит растрёпанным и немного отёкшим, но это всё сейчас мишура. Он делает голос Дина, а не голос сына Джона Винчестера. Но вот беда: даже голос срабатывает плохо. А ещё нужно торопиться: парень не сможет проанализировать сейчас физическое состояние брата, да и никто не отменял неожиданных гостей. Он сомневается, что та пара охранников была тут единственной. Скорее всего, периметр охраняют несколько таких пар. Нужно уходить. Вместе.       В больнице с него не требуют объяснений. Не спрашивают ничего, что касалось бы состояния самого Дина. Просто медбратья шушукаются у кофейного автомата, и до Винчестера доносится: «…чистые вены, точно говорю… Говорили… Братом», а потом один из парней в медицинской форме отзывает его в сторону: — Только никому не говори. Но тебе нужно немного отпустить себя. — он берет запястье Дина и опускает какую-то таблетку в ладонь. — М? — Давай-ка половину, приятель… — парень оценивающе смотрит на Винчестера. — Наркота? — Нет, — спешит он заверить, — не такая… Мы пациентам даём, если пропишут. Короче, чувак, просто прими… моё сочувствие… — и это не метафора. Видно, что медработник реально сочувствует Дину. — Как Сэм? — спрашивает он. — Сэм? Это тот парень, которого…эм… Я могу узнать.       Дин не отвечает. У него перед глазами пол плывет, а стены почему-то кажутся вогнутыми. Чёртов недосып. Краешком сознания парень отмечает, что он благодарен собеседнику за то, что у фразы «Это тот парень, которого…эм…» нет продолжения. Иначе он бы не выдержал. Да, тот парень, которого похитили! И это единственный факт на который сейчас согласен Дин.       Конечно, Сэмми никому и ничего не сказал. Его пытались разговорить врачи, Дин, психолог, психиатр, медсестрички. Не пытались только медработники мужского пола. Парень держался при их присутствии, но по всем реакциям было понятно, что данная акция храбрости временная. Подлатали его довольно быстро: сильных повреждений не было, такое чувство, что его специально хранили для чего-то. Врачи пытались намекнуть для чего конкретно, но брат ничего и слышать не хотел. Только упорно повторял, что готов оказать любую помощь. А ещё вглядывался в каждого, кто заходил в палату, словно старался найти виновного.       Сэм вообще держался большим молодцом, только сжатые кулаки, да иногда болезненная гримаса, которая появлялась буквально на секунду, выдавали его истинные чувства. Он практически не разговаривал, отказывался от еды, ещё Дин как-то с ужасом заметил, что любой солёный вкус или привкус вызывал у Сэма секундную панику. В тот момент, когда это сознания пришло, парень буквально вылетел из палаты, сославшись на неожиданное желание выпить кофе. Кофе был откровенной дрянью. Собственно, чего ещё ждать от аппарата в приёмном покое больницы? Когда Винчестер вернулся в палату, его ждал не то сюрприз, не то полнейший упадок. — Я хочу уйти. Забери меня. — отчеканил побледневшими губами брат. Никакие уговоры, никакие угрозы, никакие взывания к его совести и разуму не помогли. К тому моменту, когда аргументы закончились (Дин продержал оборону всего два дня), парень практически совсем отказалась принимать пищу. И было непонятно: это такой отчаянный протест, или начало депрессии. Пугал любой вариант. — Я поговорила с врачами! — Дин вошёл в палату ровно тогда, когда Сэмми проснулся. Он, конечно, умолчал о том, как его предупреждали о суициде, РПП, наркотиках. Не упомянул и о кошмарах, которые ночью заставляли взрослого парня отчаянно искать выход из палаты, а судя по его самоотверженности в этом рвении, кажется, и из собвенгого тела.       Дин не думал, разумеется, что брат запрыгает на месте, будет хлопать в ладоши и петь гимн. Но и этот угнетенный кроткий кивок стал для него ещё одним испытанием. Ничего… Они переживут этот день.       В тот же день Дина ввели в курс дела по вопросу повреждений брата (он мысленно пообещал себе бутылку дорогого и очень забористого вискаря), рассказали, какие процедуры ему нужно будет проводить (здесь Дин решил, что они разопьют потом вместе ещё одну бутылку). Когда вопрос стал об интимных процедурах, парень уже готов был заехать в алкогольный магазинчик прямо по дороге из больницы. Но решил, что это максимально неразумно. — Вы уверены, что справитесь? — деликатно спросила его доктор (да, Сэму было стыдно, но спокойнее с женщиной). — Да. — Он в уязвимом положении. Вы должны понимать, что пока манипуляции проводит медсестра, он относительно спокоен. Как только стоит приблизиться мужчине… Вы же понимаете, да? Вы единственный, кого он готов пока терпеть рядом с собой.       Понятным всё было только в теории. На практике же, отчаянно хотелось сдаться ещё на стадии сборки вещей. Вот Дин подходит к брату, чтобы подать ему толстовку и джинсы, а через секунду уже просит Сэма посмотреть на него, чтобы убедиться, что он — всё тот же Дин, всё тот же брат. — Ну же, Сэмми… Я не трогаю тебя, я не прикасаюсь, ладно? Просто…вот держи одежду, хорошо? Сэмми… Эй, это я…       Медсестра, которая обслуживала палату младшего Винчестера смотрела на эту картину с откровенной безнадёгой в глазах. Смотрела и молчала.       Дин выгреб большую часть своих финансовых запасов, чтобы снять дом в уединении. Соседи им явно сейчас не нужны. — Смотри, наша Детка, — Дин старался разбудить в брате хоть какие-то хорошие воспоминания, поэтому прежде, чем отправить его в Импалу, решил напомнить, как же она прекрасна. Ему было страшно представить их дорогу до жилища: в последнее время брата многое пугало. Он дрожал от громких звуков, пугался перепадов электричества, голос Дина (если звучал неожиданно) едва не доводил его до истерики. Голоса других мужчин — доводили. Парень поймал себя на мысли, что «голос» их Детки тоже может напугать брата, поэтому сначала он напомнил ему, что за зверь в их владении, а только потом аккуратно предложил присесть в неё. — Помнишь, как а детстве ты думал, что она — самое безопасное место на свете? Парень лишь прикусил уголок губ. — Знаешь, она надёжная. Только…громкая. Такой утробный, прям глубокий звук, — Дин похлопал машину по крыше, — он… Похож на рык, но… Как у доброго большого кота. — Я… Помню. — аккуратно проговорил Сэм, словно каждое слово давалось ему с неимоверным трудом. — Сядешь? — тут же оживился Винчестер, — давай, просто… Давай. — Да. Но несмотря на согласие, парень продолжил стоять у машины, обхватив руками свой рюкзак, точно тот был щитом. — Эй, просто, — брат тихонько подходил всё ближе и ближе, — дай мне руку. И только так — держа брата за руку, удалось усадить его на заднее сиденье. Дин деликатно промолчал и сделал вид, что вообще ничего не заметил, когда брат поморщился, присев в машину — последствия изнасилования. Он ещё хотел как-то обозначить начало пути, но не смог подобрать слов. А потом и вовсе понял, что они не нужны Сэму: тот уставился в окно и сжал кулаки.       Привезя брата домой, Дин оставил его ненадолго одного, чтобы дать осмотреть всё, убедиться в безопасности и просто решить, как тут разместиться. У них была очень сложная дорога: Сэму тяжело сидеть, тем более продолжительное время. Приходилось делать много остановок, во время которых Дину следовало искать причину, чтобы удалиться из машины, но не слишком далеко. Как выяснилось, одиночество Сэмми тоже переносит плохо. А ещё они столкнулись с очень интимной проблемой: Сэмми не мог касаться себя в интимных местах даже для похода в туалет. И вот тут казалось бы: да в чем проблема, ведь они братья, могли бы и помочь друг другу… Но нет! Подпустить к себе кого-либо Сэм тоже не мог. Решали проблему посреди кукурузного поля: «Я просто буду недалеко. Поддержу твои штаны. А ты… Ну разберись с этим, да? Никто не подойдёт, не переживай». Кое-как получилось уговорить. — Тебе нравится, или поищим что-нибудь ещё? — Дин старался входить в их новый дом, точно слон в посудную лавку. Он сначала насвистывал какую-то мелодию, а потом с громких шорканьем пересёк коридор. Всё было ради спокойствия брата. И улыбка, вымученная, до отвращения спокойная, — это тоже только ради него. — Я грязный… — бесцветно произнес молодой человек. И голос его сейчас был такой безжизненный, такой пресный, что брат задержал дыхание. — Сэмми, у нас есть душ, — он постарался прикинуться идиотом. — Зачем? — Смыть дорожную пыль. Парень кивнул. — Тебя проводить? — Уйди, пожалуйста. Мне страшно рядом… — наконец признался молодой человек. Это было самой длинной фразой за день.