Мост над туманным заливом

Егор долго стоял возле какого-то магазина и смотрел на голубые витрины, отражающие свет. Когда апогей ужаса достиг «глубинных вод» души, пришло отупение всех членов и чувств. Он не ощущал себя. Тело словно принадлежало не ему. Да и как бы не было его вовсе. Жгучий стыд из-за того, что Максим увидел набор чисел, некогда являющийся его именем. Затем удушливый ступор, невозможность проявить свою ярость на весь мир, на эту чёртову улицу, на себя, что не надел рубашку с длинными рукавами. Отчаянное желание выблевать со слезами своё сердце, чтобы этот любовный кошмар наконец-то закончился. Но проклятое тело продолжало функционировать. Чагина трижды вырвало, пока он брёл, не разбирая дороги, лишь бы оказаться подальше от Володарского. Прохожие испуганно косились на парня, но тот ничего не видел и никого не слыша. Городские звуки стали просто какофонией, бубнящей в ушах неприятным шумом. А потом он увидел на стёклах что-то… Те поманили его своей голубизной. Чагин стоял и смотрел в одну точку очень долго, а мимо плыл поток людей. Туда-сюда. Туда-сюда. И вдруг, сквозь городской отупляющий шум, в его голове возник чёткий голос. — Если имеется несколько различных индивидуальных величин одного и того же вида и надо исчислить среднюю, то необходимо найти сумму всех индивидуальных величин и поделить полученную сумму на их число. Обозначим индивидуальные значения признака через x1, x2, x3, …xn, число индивидуальных величин — n. Пред внутренним взором стали всплывать цифры. Они становились то больше, то меньше, меняя цвета от ярких и нежных до тёмных, монохромных. Формулы горели, как ёлочные гирлянды. Чагин отвернулся и пошёл прочь, поскольку чудесное голубое свечение витрин исчезло. Он шёл, бормоча себе под нос: — Дисперсия и среднее квадратическое отклонение недостаточно полно характеризуют колеблемость признака, поскольку показывают абсолютный размер отклонений, что затрудняет сравнение изменчивости различных признаков. Для характеристики колеблемости явлений среднее квадратическое отклонение сопоставляется с его средней величиной и выражают в процентах. Такой показатель называется коэффициентом вариации. Солнце резануло по глазам. Содрогнувшись, парень поднял бледное лицо к небу. То было таким далёким, нереальным, ярко-бирюзовым. Кто-то пихнул его в плечо, проходя мимо, и Чагин продолжил путь. Он не видел людей, домов, машин. И не слышал более шум города — в нём говорил голос, словно радио. И чёткие картинки прорисовывали каждую буковку, каждый элемент формулы. Решаем уравнение методом Бернулли. Решение уравнения ищем в виде произведения двух функций y=U(x)∙V(x), y^'=U^'∙V+U∙V^'. Подставляем выражение для функции и ее производной в уравнение, группируем слагаемые и выносим общий множитель U^' V+UV^'+2UV/x=x^3 U^' V+U(V^'+2V/x)=x^3 Приравниваем выражение в скобках к нулю, получаем систему двух дифференциальных уравнений для нахождения функций U(x) и V(x). — Молодой человек! Молодой человек, эй! — кто-то сжал его плечо. Сглотнув, Егор остановился и повернул голову на голос. Видимо, взгляд у него был поистине пугающ, поскольку подошедший милиционер резко отнял руку. — С вами всё в порядке? — строго спросил он. — Да… — глухо отозвался тот, еле шевеля пересохшими губами. — Общественный порядок не нарушаете? Чагин стеклянно посмотрел в сторону и, прикрыв глаза, слегка мотнул головой. Голос в голове прекратился. Словно радио выключили. — Вы куда идёте? Проводить вас, может быть? Егор снова посмотрел в ещё молодое лицо человека, явно искренне желающего помочь, и полагающего, что перед ним психически больной. — Я сам дойду. Спасибо, — с трудом проговорил Чагин, едва разжимая дёсны. Не дожидаясь реакции на свои слова, он пошёл дальше. Во рту было горько после обильной рвоты. Хотелось пить. Рубашка противно липла к коже. Подходя к станции метро, Егор с изумлением понял, что солнце уже садится, касаясь талым янтарём крыш домов. А ведь с Максимом они виделись днём. Несколько часов безумно блуждая по городу, Чагин вымотался. Поэтому в метро он сидел, скрестив руки на груди и опустив голову. Стук колёс вовлекал в сон. Ощущая бессилие, парень сошёл на своей станции, и на последнем издыхании добрался до дома. — Егорушка, ты представляешь, нам тут… — вышедшая из комнаты с улыбкой тётя резко изменилась в лице. — Что с тобой? Мальчик мой… Чагин молча закрылся в ванной. Включив воду, он сел на борт и снял рубашку. Теперь противная ткань не липла к торсу. Хотелось рыдать. И исчезнуть. Или вырвать из себя чёртову любовь, которая давила с новой силой. Взгляд метнулся к цифрам на руке. — Это всё ты… ты виноват… — сказал он номеру с ненавистью и, схватив с бортика раковины ножницы, стал выковыривать метку концлагеря. Остриё врезалось в плоть, разрывая кожу и мясо. Болезненный стон. Но и опять слёз не было. Только билось в голове: «Люблю тебя, Максим! Люблю, не мог без тебя!» Кровь брызгала во все стороны, попадая на лицо и голубой кафель стены. Егор не чувствовал физической боли — только душевную. Ведь теперь Максим знает его тайну. Знает, что он прокажённый, и никогда не полюбит. О взаимности Чагин иногда, особенно в ночные бессонные часы, позволял себе грезить. Ему даже представлялось, что между ними происходит близость, как случается у взрослых людей, которые любят друг друга. Но в глубине души Егор всегда понимал, что не сможет даже рубашку снять перед Володарским, не говоря об остальном. И вот Максим увидел то, что не должен был… А кровь била фонтаном, превращая светлую ванную в нечто жуткое и багровое. — Я ведь видел его там… видел там… — в полубреду шептал Чагин, вываливаясь из ванной. — Что ты натворил?! — в ужасе закричала тётушка, прикладывая ладони к щекам. — Я его видел, понимаешь? — бледный, влажный, окровавленный Егор добрался до своей кровати в комнате, заставленной шкафами с книгами и тетрадями. Он что-то пробормотал про смерть, про боль, про неевклидову геометрию, пока Истомина возилась с его глубоким ранением на руки. — Зачем же ты так? Ну зачем ты это сделал? Такой молодой… — Я видел его там. — Кого, милый? — тихо плача, тётя перебинтовывала руку парня. — Максима. — Какого? — Моего. — Где видел? — Там… в лагере, — розовый бледный язык облизал пересохшие губы. — Он мне приснился. Это точно был он. То же лицо. А потом я увидел его в Москве. Разве такое чудо возможно? Это Бог послал его мне. Я уверен, что это Бог. Варвара лишь горше заплакала, причитая и явно не воспринимая слова племянника, как что-то, кроме бреда. А руки быстро работали, оказывая помощь. Чагин уставился в потолок. Он был молочно-белым от своей болезненной бледности, а белки налились кровью, сосуды порвались. Болело всё тело. Сухой язык лип к нёбу. — Я просто хотел купить ему мороженое… А получилось вот так… Вот так… Голос становился всё тише. Истомина закончила перевязку и сходила за водой. Вернувшись со стаканом, она приподняла голову парня и дала сделать ему несколько глотков. — Какой же ты ещё мальчишка, — с нежностью и болью улыбнулась Варвара Петровна. Ей было страшно смотреть на молодого парня, чем-то сжираемого изнутри. Бледного, измождённого, с безумным, очень тяжёлым взглядом, а коротко стриженные волосы лишь придавали его внешности ещё большую болезненность. — Что же ты так несчастен? Что же… — прошептала она. А Чагин уже спал.