Мост над туманным заливом

— Скоро театра не станет. Да и книги будут не нужны. Останется только кино. За ним будущее. За богато заставленным столом загудели. Но гул был, в общем, одобрительный. — Какой же это человек без книг? — неодобрительно отозвался писатель, фамилию которого Володарский забыл. — Потому что человечество движется вперёд, — со знанием дела добавил Антонов. И посмотрел на Максима. Чуть улыбнулся. В этой улыбке была та бархатистая и лукавая расположенность, которая возникает между людьми, меж которыми есть искра. Володарский сразу же, с первых мгновений почувствовал к себе интерес со стороны этого режиссёра. В голове уже возникли несколько меркантильные планы касательного того, что Филипп непременно даст ему роль, если приложить немного своего обаяния. Антонов был достаточно хорош собой, чтобы при этом не испытывать отвращения. — А вы что скажете, Максим? — затягиваясь, глухо поинтересовался Филипп. — Я? Хм. Скажу, что без книг человек превратится в насекомое. Книги непременно должны быть. А вот кино — это что-то слишком наигранное. Брови режиссёра в удивлении приподнялись: — Но ведь вы актёр. — Да. И что с того? — надменно пожал плечами Максим. — Это не мешает мне считать кинематограф ярким фантиком. Я отношусь к нему весьма легкомысленно. — А я согласна с Филей. Всё будущее за телевидением и кино, — сбрасывая пепел в пепельницу, протараторила уже не совсем трезвая актриса Куркова, которая уже не раз работала с Антоновым. — Говорим, как дикари. Советские люди, что я от вас слышу? — всплеснул руками тот же мрачный писатель, фамилию которого было трудно запомнить — слишком заковыристая и редкая. Обсуждение перешло на следующую ступень. Максим отставил бокал с вином и вышел из-за стола. Покинув комнату, он прошёл на стеклянную веранду, прилегающую к дому. Приятная прохлада сентября коснулась кожи. Дом Антонова, куда его приволок знакомый композитор, находился в дачном посёлке, средь свежего воздуха и елей. Максим вдруг почувствовал непонятно откуда взявшееся лёгкое отвращение. К этому богатому жилищу богатого человека, к этим полупьяным представителям московской богемы, к самому себе, за то, что готов «купить» роль. Давить в себе подобного толка ощущения его учил педагог по актёрскому мастерству, человек, меняющий любовниц, как перчатки. И искал своих возлюбленных он всегда только среди своих студенток. «Что, неужели я такой же, как он?» — отрезвляюще подумал Володарский. Или то лесная прохлада хвойно остужала мысли и страсти. — Ты очень красивый, Максим. Убеждён, тебе это не раз говорили. Антонов встал рядом с актёром и посмотрел на тёмно-зелёные деревья на фоне фиолета надвигающейся ночи. Володарский ничего не ответил. — Надо же, уже совсем осень… Всё желтеет. — Скоро осень, за окнами август, от дождя потемнели кусты. И я знаю, что я тебе нравлюсь, как когда-то мне нравился ты, — продекламировал Максим пустоте. — Я сейчас взялся за прочтение интересного сценария Тараторкина. Может, знаешь того? — помолчав, цепко спросил мужчина. — Как же не знать, — в душе вспыхнул огонёк интереса, и Володарский полностью повернулся к режиссёру. Тот ответил тем же. Между ними было расстояние не более трёх сантиметров. — Там есть занимательная роль музыканта. И мне кажется, ты бы справился. В завлекающих зелёных глазах было всё. Максим даже слегка смутился, но эта вспышка стыда осталась глубоко внутри. Внешне он был всё так же холоден и сдержан. В следующий миг должно было что-то произойти, что обычно случается в любовных историях. Но вместо этого раздался звон, и увесистый камень, разбив стекло, попал в висок Антонова. Тот издал тихий стон и повалился на бок. Осколки разлетелись по веранде, словно брызги шампанского. Один из них слегка оцарапал щёку Володарского. Он метнул взгляд во тьму, и увидел знакомое бледное лицо, словно вылитое из лунного света. И глаза — бешеные, глубокие, безумные — смотрели ему прямо в душу. — Опять ты… — ахнул Максим. Но его слова потонули в грохоте: из дома выбежали гости, кудахча, что случилось. Увидев лежащего на полу режиссёра с кровью на виске, кто-то крикнул, что нужно скорее вызвать доктора. Ближайшие друзья Филиппа, оператор и звукорежиссёр многих его картин, бросились к Чагину. Тот не сдвинулся с места, пристально глядя на Максима, по телу которого бежали мурашки. — Кто такой, сука? — заорал оператор, с размаху ударяя Егора кулаком в живот. Он рухнул на колени. Двое стали пинать его. — Отвечай, как тебя зовут? И что ты тут делаешь?! — вопил всё тот же оператор Шаламов, хватая Чагина и рывком ставя на ноги. — Я за Максимом пришёл, — прошелестел Егор, исподлобья глядя на Володарского сквозь разбитое стекло. — Это твой дружок? — небрежно спросил у актёра звукорежиссёр. Тот промолчал. К этому моменту Филипп уже встал. Его придерживал мрачный писатель. — Филя, ты знаешь этого психопата? — взвизгнула балерина Емельянская. — Впервые вижу. Лицо характерное — я бы точно запомнил, — жмурясь, режиссёр потрогал рану на голове. — Надо вызвать милицию! — И врача! — Доктора я уже вызвала. — Постойте. Не надо пока милицию, — Антонов медленно вышел с веранды и подошёл вплотную к Чагину. — Зачем ты кинул в меня камень? — Ты его не любишь. И никогда не полюбишь. Ты вообще понятия не имеешь, что значит любовь, — с вызовом отчеканил Егор, исподлобья, пристально взирая на мужчину. — М, а ты, стало быть, любишь? — Очень, тварь, — выплюнул парень. — Максим, так ты с ним? — протянула балерина. — Нет! Мы вообще почти не знакомы, — раздражённо кинул Максим. Тот рассмеялся: — У нас тут, кажется, ревнивый поклонник Володарского. Кто-то поддержал смех. Чагин дёрнулся, но друзья Антонова держали слишком крепко. — Забавный психбольной. И где ты только такого нашёл, Максимушка? Тому не понравился этот насмешливый тон. И обращение, как к ребёнку. Он смерил Филиппа холодным взглядом и не стал отвечать. — Ладно, я всего лишь разок проучу тебя. Чтобы ты запомнил, что кидаться в людей камнями — это плохо, — елейно произнёс хозяин дома и направился к нему. — Тащите его внутрь. Эксперимент! Остановился: — И ты иди сюда, Максим. Володарский зашёл самым последним. Ему хотелось провалиться сквозь землю после всего происходящего. Чагина посадили на стул и привязали к нему. Привязали, надо сказать, крепко, на совесть: щиколотки, запястья, грудь. Сперва он не трепыхался, а потом явно занервничал. Смотрел, как загнанное животное. — Забавный придурок, — усмехнулся Филипп, усаживаясь в кресло. Куркина подала ему холодный мокрый платок: — Приложи к ушибу. — О, благодарю. Так, теперь Максима к стулу. Точно так же. Володарский встрепенулся, но был схвачен тремя — даже мерзкий писатель присоединился. Его тоже усадили и привязали. — Не трогайте его… Не трогайте его… — повторял, как заклинание, Чагин. Его никто не слушал. — А теперь смотри, убогий, как я буду целовать Максимушку, — улыбнулся Филипп. Встав, он отбросил платок и подошёл к актёру. Наклонился, и стал покрывать поцелуями лицо парня, ловить его губы. — Отстань, идиот! — вспыхнул актёр, но тщетно, он не мог пошевелиться, только головой вертел. — Не трогай его, мразь! — тут же заорал Егор, краснея. На его шее проступила набухшая вена. Режиссёра эти эмоции только раззадорили. Несмотря на протесты Володарского и попыток отстраниться, он расстегнул его рубашку и стал гладить смугловатую грудь, цепляя соски. — Твой Максимка очень сладкий. Красивый, — прошептал с лёгкой хрипотцой Антонов. — А какой он без одежды, только представь… Мужчина продолжил ласкать Володарского, а Чагин, привязанный к стулу, пытался вырваться и орал. Филиппа явно забавляло, как этот парень болезненно реагирует на каждое прикосновение к объекту своей любви. — А теперь скажи — ты его любишь? Любишь этого убогого? — улыбнулся Антонов, сжимая щёки актёра двумя пальцами. — Нет, — сипловато ответил тот, с ненавистью глядя на мужчину; волосы липли ко лбу. — Скажи ему это! — Отпусти! — Говори. Глядя на него. Володарский, раздувая ноздри, уставился на Чагина, по щекам которого текли злые слёзы беспомощности. Его разрывало от ревности. Он был весь горячий, весь струна. — Я не люблю тебя. Егор зашёлся новым приступом рыданий, до боли стискивая зубы. Филипп победно расхохотался. Поднял ладони вверх: — Вот! В театры ходить не надо, и в кино! Вот истинные эмоции! Насладились? Теперь выкиньте этих двоих из моего дома — скоро тут будет доктор. Отвернувшись, Антонов вышел из гостиной. Максима и Егора развязали и выпнули на улицу. Чагина снова принялись бить, и делали это ожесточённо. Володарский в ужасе застегнул рубашку и, отвернувшись, пошёл, не разбирая дороги, в лес. И вскоре услышал шорох листвы, хруст мелких веток. — Не ходи за мной! Отстань! Ты только всё портишь! — заорал Максим. Его голос эхом разлетелся по лесу. Он шёл всё глубже в чащу. Как же ему было противно после поцелуев Филиппа и спектакля, который тот устроил. Хотелось отмыться от этой грязи. Спустя некоторое время он остановился и устало припал к дереву плечом. Осмотрелся. Месяц остроносо светил над верхушками деревьев, слеповато щурясь. Кроме лесных естественных звуков, больше ничего не было слышно. Володарский с облегчением подумал, что Чагин отстал, и провёл ладонью по лицу. А потом осознал, что, кажется, заблудился. Вздохнув, он продолжил путь, уходя всё дальше от дачного посёлка. Максим не мог перестать думать о случившемся, вспоминал, как буквально раздирало Егора, когда тот видел, как его целовал Антонов. Словно внутри него была невидимая мощь, неуправляемая и дикая. Это было страшно. «Хорошо хоть я смог от него оторваться», — с облегчением подумал Володарский. Но вот между деревьев мелькнуло бледное лицо, и эти бешено блестящие глаза…