ANIMAL CORPSE

Ребенку, который страдает от насилия и не знает, почему он стал его жертвой, трудно перестать чувствовать. Для своей защиты ему пришлось создать альтер, который бы отвечал тогдашним требованиям нашего отца. Так на свет появился хрупкий и ранимый мальчик, который кричал, когда его насиловали. Постоянная вербализация вины в этом инциденте привела к фрагментации его разума, поскольку он не мог осознать, что потерял свою младшую сестру и, следовательно, ад был его наказанием. Он был всего лишь ребенком, который дал младенцу шарик, не понимая, какую опасность он представляет, пока девочка не перестала дышать, и ее лицо не приобрело фиолетовый, почти синий цвет. Крик ужаса их матери позволил понять, что то, что только что произошло, было настоящей трагедией. Однако человек рядом с ним был такой же, как я: он вообще ничего не чувствовал… Но, в отличие от меня, его способность распознавать свои эмоции и эмоции других была прямо как у нормального человека… Нормального? Мне не нравится это слово. Оно мне кажется уничижительным ярлыком. Хоть меня это и не обижает, но когда кто-то говорит мне, что я странный или что я их пугаю, я заранее знаю, что это так или иначе влияет на окружающих. Первым оскорблением, которое он получил, было презрение наших родителей. Все началось с криков, ругани и злобных комментариев, уничтоживших его самооценку. Затем последовали избиения с их стороны, а когда началось сексуальное насилие, он уже был изолирован от всего мира. Ему никто не мог помочь, и, по словам наших родителей, нам никто и не хотел помогать, потому что мы были убийцами. Я не помню, чтобы наша мать когда-то была к нам добра, но он говорил, что раньше все было далеко не так. Раньше она была милой женщиной, в отличие от нашего отца, который всегда был жестоким человеком. У меня есть теория, что даже если я «создал» Нану из-за чувства вины из-за ее смерти, он также «сотворил» ее, потому что хотел материнской ласки. Конечно, если бы наша мать нам ее давала, может быть, с Наной все было бы иначе… Но когда Нана назвала свое имя и кто она такая, она столкнулась только с бо́льшим презрением и стала главной жертвой сексуального насилия со стороны нашего отца, потому что никто другой не хотел оставаться в сознании. Нане было всего семь лет, когда она решила, что больше не хочет страдать, ведь все это было слишком для них обоих. Тело потеряло сознание во время одного из изнасилований. Возможно, этому способствовали удары, которые она получала от отца. Первое, что я услышал, когда пришел в сознание, — это ее плач и долгожданная просьба умереть хотя бы на один день, или никогда не чувствовать боли, или просто полностью перестать чувствовать. Именно эти сложные мысли такой маленькой девочки дали мне жизнь, поэтому, открыв глаза, первое, что я почувствовал, было… ничего. У него был вывих плеча и несколько ран на теле, поэтому резкое проникновение причиняло незначительную боль. Я знал, что происходит в тот самый момент, тогда я и услышал ту песню. Даже если я ранее не предполагал, что наш отец окажется таким злым человеком, я все равно знал, что моя жизнь будет трудной. Однако жизнь без умения распознавать в себе эмоции была не лучшим щитом, и я не был непобедимым, ведь я был всего лишь ребенком. Вы, господин Чимин, после того, как закрыли лицо девушки Чеён своей курткой и приказали мне вернуться домой, чтобы привести себя в порядок и избавиться от улик, были так же жестоки, как и мой отец. И этот холодный взгляд, и ваше поведение были настолько дотошны, что они напомнили мне его, а значит, и меня. Как и было приказано, я пришел домой, разделся и принял душ, чтобы смыть с себя всю кровь. Пока вода капала на мое тело, я не мог перестать думать о том, что произошло. Когда я спросил вас, кто убил Чеён, вы ответили: «Ким Чону», но на мне было так много крови, что я не мог в это поверить… Однако у меня не было возможности узнать, кому она принадлежала. После этого все произошло слишком быстро. Я помню, как оглянулся и увидел ваше помрачневшее лицо, как вы заперли дверь и перевернули вывеску, показывая, что заведение уже закрылось. Ночь придала этому месту мрачный вид… И, приняв душ, я сел на кровать и стал ждать. Я ждал так долго, что потерял счет времени. — Юнги… — услышал я ваш голос и вздрогнул, когда почувствовал чужую руку на своем плече. Я огляделся вокруг и понял, что все еще нахожусь у себя дома. — Как вы вошли? — спросил я вас, хотя совсем не это хотел сказать. Я скорее хотел спросить, откуда вы вообще знаете, где я живу. — Ты оставил дверь открытой, — ответили вы, и ваш взгляд изменился. В этот момент выражение вашего лица смягчилось, хотя след удушения стал более заметным. — Ах… — ответил я, и это было опасно, однако мой разум думал слишком быстро и о слишком многих вещах одновременно, так что я не мог нормально сформулировать предложения. — Какой же я дурак… — Не волнуйся, все уже кончено. — Что именно? — Я избавился от тел, — ответ слетел с ваших губ настолько холодно и нечестиво, что вызвал одно старое воспоминание. Тишина казалась вечной, но я не мог растопить лед, как бы сильно этого ни хотел. Возможно, мы не были такими уж разными. — Так что же вы здесь делаете? Вы пришли убить меня, чтобы я не донес на вас? Вы улыбнулись. — Я не убью тебя, но хочу, чтобы ты сохранил мою тайну… потому что у меня очень важная миссия, и до ее выполнения я не могу умереть или быть арестованным, понимаешь? — я кивнул. — Надеюсь на это, потому что если ты мне солжешь, то мне все-таки придется убить тебя, Мин Юнги. Вы провели ладонью по моему лицу и пригладили мои волосы. Я наблюдал за вашей ладонью на своей щеке, а затем снова поднял взгляд. Тепло вашего тела зажгло мое, и улыбка ваша стала другой, когда я понял, что покраснел. — Если ты расскажешь мне свой секрет, я расскажу тебе свой. Это будет справедливо, — вы на секунду растянули губы в легкой улыбке, а затем смягчили свой голос. — Какой у тебя секрет, Мин Юнги? — Вообще-то… я не Юнги, — ответил я, и когда вы услышали мой ответ, снова воцарилась тишина, создавая между нами напряжение. Вы подошли ко мне вплотную, вынуждая вернуться на матрас. В какой-то момент мне показалось, что вы собираетесь меня поцеловать. — Меня зовут Хару, — мне едва удалось продолжить. — Хару? — вы облизнули губы, произнеся мое имя, и это заставило меня отчего-то вздохнуть. — И могу ли я узнать, где тогда Юнги, Хару? — Его здесь нет, — мгновенно ответил я. — Он… спит. — Ты его брат-близнец или что-то типа этого? Я хотел попросить вас отстраниться, потому что я начинал чувствовать себя странно, возможно, даже некомфортно. — ДРИ, — ответил я прямо. — Мы с Юнги… Мы один и тот же человек, — сказал я, зная, что так проще всего объяснить. — Ах, расстройство идентичности… — вы наконец отодвинулись от меня, но я на секунду растерялся, услышав ваш смех. Я не понимал, что в этом смешного. — Это то, чего мне не хватало! Я не понимал ни ваших эмоций, ни причины истеричного смеха, ни пары аплодисментов, как будто вы только что нашли клад. Я просто продолжал смотреть на вас, совершенно ничего не выражая. — Это большой секрет. Спасибо, что рассказал, — вы снова подошли ко мне и пригладили мои влажные волосы. — Хотя не знаю, правильно ли ты поступил. — Я сделал что-то не так? — Нет, если ты не планируешь меня предать. — Не планирую, мы хотим жить, — мне было приятно говорить во множественном числе и знать, что вы меня за это не осудите. — Ты обязан мне жизнью, ты это знаешь, да? Я послушно кивнул. — Тогда я надеюсь, что остальные тоже это знают. Дай им понять, что они обязаны мне жизнью. Ты сделаешь это для меня? — спросили вы меня, снова наклонившись непозволительно близко. — Их трудно будет убедить. — Не стоит их ни в чем убеждать, я вам не угрожаю. Это факт, что я спас жизнь этому телу. Нравится тебе это или нет, но теперь ты принадлежишь мне. Я нахмурился, вспомнив, что наш отец говорил нам то же самое, когда хотел, чтобы мы перестали кричать, плакать и драться. — Мне не нравится это слово… Мы никому не принадлежим, мы свои. — Юнги преследует меня, так что думаю, он не будет возражать, если я скажу ему, что он мой. — Но я никому не принадлежу. — Ты прав, Хару… Я плохо выразился, — продолжили вы. — Итак, считайте это сделкой… Я спас твою жизнь, совершив преступление, и я также знаю о твоем состоянии. Разве тебе не кажется, что будет справедливым сделать что-то, чтобы отплатить мне тем же? — И что вы хотите, чтобы я сделал? Вы снова странно улыбнулись, так же, как когда я признался вам в расстройстве. — Как я уже говорил тебе, у меня есть очень великая цель в этом мире… Но я не могу умереть и не хочу, чтобы меня арестовали, прежде чем я достигну ее, — я слушал внимательно, но все еще не понимал, к чему вы клоните. — …И вот, что я хочу: я хочу, чтобы ты сохранил мне жизнь и избавился от мусора. — Вы хотите, чтобы я стал вашим сообщником… — Ты такой умный, Хару. Возникла короткая пауза. Казалось, что вы изучаете выражение моего лица, но, поскольку я в нем не изменился, вы продолжили: — Сначала я хотел только Юнги… Но если вас будет больше, так будет даже лучше. — Остальные не-… — Я позабочусь об остальных, но сначала ты должен дать мне свое согласие… — Согласие? На что? — На то, чтобы сломать тебе лодыжки. Ответ был слишком резким, и вас удивило, что даже я не смог скрыть своего удивления. Конечно, я не обработал запрос, как это сделал бы любой другой человек, способный распознавать свои эмоции, но я знал, что не могу принять ваш ответ, ведь это было безумием. Итак, я отказался. — Да… Я знал, что ты откажешься, но обещаю тебе, что ты снова будешь ходить. Мои условия ты поймешь, а вот остальные нет… И я не хочу, чтобы они сбежали. — Я не могу решать за всех. — Хару, ты кормил меня человеческим мясом… — снова сказали вы, и выражение моего лица немного изменилось. — А я кормил человеческим мясом всех своих учеников и коллег! Поэтому есть уже как минимум три причины, почему ты должен мне помочь. Вы были совершенно правы: если мы и оказались в такой ситуации, то это была наша собственная вина. — Я понимаю… Я понимаю, — я коснулся своей груди, чтобы вы поняли, что я имею в виду именно себя. — Пока я в сознании, вы можете сломать мне лодыжки. На вашем лице появилась мимолетная улыбка. Затем вы вздохнули и сняли окровавленную рубашку, которая была на вас, а затем избавились и от футболки, которая была под ней. Когда вы обернулись, я увидел какие-то следы на вашей коже, которые вызвали у меня новое неприятное ощущение в моем теле. — Что с вами случилось? Ваша спина… — я резко изменился в лице. Вы посмотрели на меня через плечо. — Ах… Это? — обратились вы ко мне. — У меня были ужасные родители. Я даже не знал, что сказать, несмотря на то, что от всех вопросов, навалившихся за секунду, у меня зачесалось горло. Однако мое тело отреагировало быстрее, и я встал с матраса, словно он был в огне. — Как..? Да как такое возможно, что вы можете, а я нет?! — О чем ты? — Выражаете себя, испытываете эмоции, умеете сострадать кому-то не только потому, что знаете, как трагично она погибла! — слова исходили прямо из моей души и, пожалуй, были единственным, что дошло наружу. — Вы закрыли лицо Чеён своей одеждой. Я знаю, что вам было жаль ее, ведь так? — Конечно, мне было ее жаль, она ведь была моей ученицей. Ей нужна была помощь, но оказалось слишком поздно… Зря она доверяла своему убийце. — Точно! — воскликнул я. — Если бы Юнги или кто-нибудь еще был в сознании, они бы точно оплакивали ее смерть, однако я… Я ничего не почувствовал. — И это тебя беспокоит? Из-за того, что ты ничего не чувствуешь… — Я устал быть чем-то, что напоминает мне, зачем я существую. Я не прошу быть эмоциональным, я не прошу перестать быть таким апатичным, я просто хочу понять… Я хочу знать, когда кто-то лжет мне, изменяет мне, ненавидит меня, нуждается во мне, или… когда мне грустно. Я хочу знать, когда я ненавижу, нуждаюсь в ком-то или по-настоящему люблю без намерения причинить кому-либо вред… Потому что не все любят больно, верно? — Я понял, что ты имеешь в виду, — ответили вы тихим голосом. — Я могу тебе это дать. — Правда? — вот это уже интересно. В тот момент я верил всему исходящему из ваших уст, однако вы были не более чем отменным лжецом. — Я могу помочь тебе узнать, что чувствуют другие и что чувствуешь ты сам, а также могу показать тебе, какой должна быть любовь, которая не причиняет боли, — вы сделали короткую паузу. — Потому что ты прав: если кто-то причиняет боль другому человеку, который, по его словам, любит, он его на самом деле не любит, но если любовь причиняет боль, то это потому, что, к сожалению, вы любили по-настоящему. Я этого не понимал. Возможно, я сделал какой-то жест, который меня выдал, но я не мог не думать о том, почему наш отец так нас ненавидел, если родители должны любить своих детей. — Те, кто причинил тебе боль, даже если ты называл их папой или мамой, не любили тебя, Хару. Просто есть люди, которым не следует иметь детей. Этот ответ заставил меня вздохнуть, и я долго размышлял об этом, пока не заметил, что вы все еще разговариваете со мной. — Что? — спросил я, когда вы повернулись ко мне спиной. — Возьми свою одежду, от нее тоже надо избавиться. Я сделал то, о чем вы меня попросили. Я встал и последовал за вами, засунув свою окровавленную одежду в черный полиэтиленовый пакет. Вы проводили меня до своей машины и открыли пассажирскую дверь, чтобы я мог сесть. — Пристегни ремень безопасности, — сказали вы мне, когда мы сели, и я, конечно, подчинился приказу. — Куда мы едем? — спросил я, когда мы тронулись. — Куда-то очень-очень далеко отсюда… Где никто ничего не услышит. — Не думаю, что это звучало очень обнадеживающе. Вы рассмеялись. — Вот, в чем идея, — ответили вы. — Скажи мне… Сколько вас внутри? — Нас шестеро. — Расскажи мне об остальных. — Хм… Ну, есть Нана. Ей восемь лет, — я улыбался, говоря о ней. — Ей нравится рисовать, принцессы, сладости и говорить от третьего лица. — Как ты говоришь? От третьего лица? — Да, она называет себя по имени. — Я понял, как мило! — Еще есть Хэппи… Он проблемный. Каждый раз, когда он берет контроль, остальные плачут без видимой причины. — О, это интересно и… трагично, я думаю. — Он влюблен в Юнги, по крайней мере, он так говорит… Он его обожает, любит, боготворит и готов защитить от любой опасности, — я посмотрел вам в глаза. — Но его способ защитить Юнги — это отвести его на смерть. — Что ты сказал? — Счастье для него равносильно самоубийству. Однажды, более восьми лет назад, случилось так, что наше тело несколько дней лежало без сознания. Казалось, мы впали в кому или в кататоническое состояние. Однако на самом деле случилось то, из-за чего никто не хотел брать контроль и жить реальностью… Затем это все же сделал Хэппи и чуть не убил нас всех, пытаясь покончить жизнь самоубийством, — признался я, но мне почему-то было комфортно рассказывать вам все это. — Но наш брат спас нас. С тех пор он считает, что лучший способ никому не причинить нам вреда — это перестать существовать. — Я понял. Тоже так думал, пока… Ну, у меня было откровение, — сказали вы, не сводя глаз с дороги. — Называй это, как хочешь: чудом или психотическим срывом. Я понял, что не могу умереть до завершения своей миссии. — О какой миссии вы говорите? — Я должен отомстить за смерть моих сестер и двоюродного брата. Я знаю, что убийца Тэхёна уже мертв, на самом деле он умер даже раньше него… Но я знаю, что все еще могу отомстить за него, — вы посмотрели на меня на мгновение, прежде чем продолжить: — Однако убийцы моих сестер все еще живы и находятся на свободе. Я должен убить их всех, и тогда я смогу спокойно ждать смерти. — Что с ними случилось? — Пока я предпочитаю не касаться этой темы, — вздохнули вы. — Продолжай рассказывать мне о себе… кем бы ты ни был. — Безымянный тоже очень сложный. Он агрессивен, импульсивен и груб, но… Это его способ защитить себя, а так он любит сладкое и часто слушает музыку. Он нас чрезмерно опекает, ведь мы все пережили ужасные вещи, но он взял на себя худшую роль, чтобы защитить нашего брата. — Что он сделал? — Он стал «шлюхой» нашего отца… Так он любил себя называть, — ответил я, и это не вызывало у меня никаких воспоминаний о прошлом, но… — Он существовал уже после меня. Я стал трупом, у меня осталась только любовь, но я будто умер и не имел ни чувств, ни эмоций, пока меня насиловали… Но моему отцу это перестало нравиться, поэтому он сказал, что начнет трахать нашего брата, потому что он казался ему более живым. Итак, сбитый с толку собственными эмоциями и уставший от жизни, Безымянный стал моей противоположностью, чтобы я мог удовлетворить своего отца. Он сексуальный наркоман, но ненавидит заниматься сексом с мужчинами, особенно если они старше. — Мне очень жаль, что это случилось с тобой… — Будьте уверены, господин Чимин, наш отец уже мертв, он не сможет нам навредить, — ответил я, глядя в окно. — Такой человек должен умереть как минимум трижды: один раз в жизни, другой раз в смерти и, наконец, в памяти, — сказали вы. — Скажи, ты часто думаешь о нем? — Да, но больше всего страдает тот, кто остался, но его никогда нет рядом. Он никогда не принимает на себя командование, он всегда спит, — продолжил я, глядя на темный пейзаж за стеклом. — Я не понимаю, что вы имели в виду, сказав, что то, что мертво, не может умереть. — То, что мучает даже после смерти, не дает жить дальше. Я подумал, что это имеет смысл, но ничего не сказал. Это звучало, как ирония, но я ее не уловил. — Послушай… Я знаю, что тебе этого никто не говорил, но ты не виноват в том, что с тобой произошло… Никто из вас. — Это логично, но все равно нам трудно в это поверить, — наконец я оглянулся на вас. — Откуда вы такой понимающий? Вы только что убили человека. Но какой убийца может сопереживать? Это ведь сочувствие, верно? — Минуту назад ты просил меня научить тебя любви, а теперь говоришь мне, что у меня нет сочувствия? — вы засмеялись. — Ты действительно смешной! Я не обрел благодати, как и сегодня не обрел безболезненной любви, которую вы мне обещали. Но я все еще думаю, что мне следовало бы сохранить в памяти больше вашего улыбающегося лица… Ведь я не мог знать, что больше никогда не увижу вашу улыбку. Мне удалось запомнить выражение вашего лица и то, как сужались ваши глаза, когда вы улыбались, но я совершенно ничего не помню о самой вашей улыбке. После долгого пути мы прибыли в место, полностью отдаленное от городской суеты. Машине удалось продолжать двигаться вперед, но дорога была извилистой, и мы остановились возле кювета. Вы вышли первым, а я последовал за вами. С заднего сиденья вы достали канистру с бензином, потом посмотрели на меня и сказали: — Подержи, я поищу бочку. — Бочку? — спросил я сам себя, беря канистру с бензином. — А откуда вы возьмете бочку? Вы мне не ответили, а просто ушли. Я ждал вашего возвращения, однако по прошествии нескольких минут я начал задаваться вопросом, не бросили ли вы меня на произвол судьбы в этом лесу. Однако вскоре вы все же вернулись. — Помоги мне поставить ее вертикально, — попросили вы меня, и я это сделал, пока вы пытались отдышаться, утомленный. — Теперь залезай внутрь. Я моргнул несколько раз. — Что? — Залезай в бочку. — Зачем? — Доверься мне, — сказали вы мне, но я не был уверен в том, что делаю. Так или иначе, я залез в бочку. — И что теперь? — спросил я, тогда он накрыл бочку крышкой, о существовании которой я даже не подозревал. — Эй! Меня беспокоила темнота, а узкое пространство создало во мне ощущение, что у меня заканчивается кислород каждый раз, когда я вдыхал воздух. Я постучал в крышку, но она не открылась, и моя клаустрофобия дала о себе знать. Внезапно я снова очутился в чулане своего дома, когда был маленьким и прятался от отца. Думаю, я чувствовал отчаяние, хотя прятался кто-то другой, я был лишь в сознании. Через несколько секунд вы сняли крышку и выглянули, чтобы увидеть меня. — Теперь я уверен. — В чем вы уверены? — В том, что ты не смог сбежать, — улыбнулись вы. — Ну, думаю, подойдет, хотя он крупнее тебя. — Кто? — спросил я, когда вы протянули мне ладонь и помогли выбраться из бочки, взяв меня на руки. — Вы думаете посадить кого-то внутрь? Вы не ответили, но в этом не было необходимости. Несколько сильных ударов по багажнику подтвердили мои догадки. Хоть я и не умел выражать эмоции, меня будто застали врасплох. — Думаю, он уже проснулся, — сказали вы, открывая багажник. Внезапно я увидел лицо, которое сразу же узнал: это был отец Чеён. — Помнишь, я говорил тебе, что не всем людям следует иметь детей? Мужчина, казалось, не узнал меня, однако со всей вновь обретенной энергией поднялся и попытался сбежать. По какой-то причине он не мог кричать, словно охрип, но не это меня больше всего удивило, а то, что он был абсолютно голый. — Давайте сейчас поиграем в игру, она называется «Охота». Я охотник, он добыча, а ты мясник, — из штанов вы достали большой нож, похожий на тот, которым мы пользовались в мясной лавке, чтобы разделывать большие куски мяса. — Господин Чимин! — воскликнул я, когда увидел, как вы побежали за отцом Чеён. Я хотел броситься за вами, но мое тело перестало мне подчиняться. «Нана напугана… — услышал я голос маленькой девочки в своей голове: Нане это не нравится…» Тогда я понял, что обладаю сознанием, но не контролирую некоторые части тела. Она знала, что то, что я собираюсь сделать, было плохим, и она не хотела участвовать в еще одном убийстве. — Нана, пожалуйста, позволь мне… Я обещаю тебе, что ничего не произойдет. Постепенно она поддалась, и я снова взял ситуацию под контроль. — Господин Чимин, пожалуйста, прекратите! — крикнул я, побежав за вами. В лесу было темно, и тропа извивалась, а я едва мог бежать, но отчетливо слышал крики человека, который с большим трудом пытался просить о помощи. Услышав, что позади меня что-то пролетело, я обернулся, но ничего не увидел. — Господин Чимин! — я позвал вас еще раз, но вы мне не ответили. Я чувствовал, что что-то или кто-то окружает меня, но я не мог увидеть, что именно. Мое дыхание было тяжелым, а сердце билось очень быстро. Наконец, из мрака выбежал отец Чеён, визжащий, как свинья, которую собираются зарезать. Он упал передо мной на колени, и я бы подумал, что он споткнулся, но он, казалось, умолял меня сохранить ему жизнь. Я немного отошел. У меня возникло плохое предчувствие, когда я посмотрел на его лицо и вспомнил, что Чеён была жертвой мистера Кима. — Пожалуйста, помогите мне! — просил он сквозь слезы. Когда я поднял глаза, я увидел вас: вы вышли из темноты с невозмутимым спокойствием и неторопливым шагом приблизились к человеку, который отчаянно хотел бежать, но не мог даже встать. Он схватил меня за штаны в районе лодыжки. Он продолжал просить меня о помощи, даже когда вы крепко схватили его за волосы и подняли голову на уровень своей груди. — Подойди ближе, Хару, — сказали вы мне, и мое тело повиновалось. — Когда охотишься на животное и перерезаешь ему горло, это всегда ритуал… — вы провели лезвием кухонного топора по коже его шеи и сделали надрез: один, но очень глубокий. Кровь брызнула, как если бы это была вода, льющаяся из сломанного крана. — Мы сделаем это вместе. Если ты нарушишь свою часть сделки, я убью тебя, а если я нарушу свою — ты убьешь меня. Крови было так много, что она снова испачкала мою одежду и лицо. Вы тоже испачкались. Я не двигался. Я смотрел на труп этого человека без всякого сожаления и даже не успел понять, что произошло дальше. Вы выронили нож и подошли ко мне, схватив мое лицо и поцеловав в губы. Я словно окаменел, не шевеля ни мускулом, и на поцелуй не ответил, а вы, казалось, просто слизали языком с меня кровь. — Ах… Это меня возбуждает, — прошептали вы мне в губы прежде, чем снова поцеловать меня. После этого вы отстранились и улыбнулись мне. Я коснулся своих губ, как будто не веря тому, что произошло. Будто это был сон, и мне хотелось, чтобы это было не так. — Помоги мне положить тело в бочку. Я услышал вас, но никак не отреагировал. — Хару! — Хм? — Помоги мне засунуть его в бочку. — Да… — пробормотал я и принялся помогать вам, однако тело оказалось слишком большим, чтобы поместиться в бочку. — Что будем делать? — Найди камень, очень большой. Мы сломаем ему конечности и раздавим голову, чтобы бочка могла закрыться. Мое тело двигалось, как зачарованное. Я оглянулся, хоть было и темно, но мое зрение уже немного приспособилось к местности. Я отошел на пару метров, пока не наткнулся на большой камень, который весил килограммов десять, и мне не составило труда его поднять. Сначала вы ударили по коленям с большой силой и жестокостью, пока плоть не отделилась от остального тела, а спустя еще пару ударов сломались и кости. Поскольку тело было еще теплым, кровь хлынула обильно, и, казалось, что оно купается в луже красной краски. То же самое вы повторили и с другими частями тела, включая голову, которая стала совершенно неузнаваемой, словно это было пюре из мозгов и крови. На земле и на его теле было слишком много крови. — Теперь помоги мне его засунуть, — попросили вы меня, и я снова без возражений повиновался. — На этот раз должен влезть. Теперь передай мне канистру с бензином. Я посмотрел на свою левую руку. Канистра была у меня в руках все это время, а я даже этого не замечал. Вы открыли канистру и вылили все содержимое в бочку с телом. — Вот, — вы дали мне ключи от своей машины, — принеси свою одежду. На заднем сидении будет рюкзак, его тоже возьми с собой. Я взял ключи и пошел. Отец Чеён не смог далеко убежать, поэтому дорога до машины не была трудной. Я открыл пассажирскую дверь и взял сумку со своей одеждой, а когда отошел немного назад, внезапно открылся бардачок. Внутри оказался особенный для всех нас предмет, который, как мы думали, мы никогда больше не увидим. Это была мягкая игрушка, маленький тряпичный кролик, который был нашей эмоциональной опорой в те годы, когда мы были без нашего главного защитника. Я взял его и несколько секунд просто смотрел, вспоминая все, что происходило со мной, пока я в детстве держал эту куклу в руках и обнимал ее, не в силах отпустить. — Хару, почему так долго? — услышал я ваш голос и вздрогнул, резко обернувшись. Вы смотрели прямо на кролика. — Где вы его нашли? Кто дал его вам? — Ты на меня злишься? — Нет, я не могу злиться, — я еще раз посмотрел на кролика, — но это был подарок нашего брата. Это имеет некоторую сентиментальную ценность… для других. — Когда-нибудь я расскажу тебе, — сказали вы, подойдя ко мне и забрав из моих рук ключи, чтобы открыть вторую дверь, — но сегодня не подходящий день. — Ладно… — ответил я недовольным тоном. Мы вернулись обратно к телу. Вы сняли одежду и бросили ее в бочку вместе с моей. После этого вы зажгли огонь зажигалкой на куске ткани и тоже бросили ее внутрь. Тело вместе с нашей одеждой загорелось, предвещая большой пожар. Вы поднесли сигарету к сверкающему пламени, а затем глубоко затянулись, втягивая дым и выдыхая остаток. Когда никотин наконец-то подействовал, ваше тело расслабилось. Наступила тишина. Всего пять минут вам понадобилось, чтобы выкурить всю сигарету, затем одеться в ту одежду, которая была в рюкзаке, и вытереть лицо мокрым, смоченным водой из бутылки, полотенцем. Тело продолжало гореть, были слышны хлопки, как будто внутри микроволновки лопалось мясо (по крайней мере, мне так показалось), и когда огонь немного утих, вы взяли крышку и закрыли бочку. — Пойдем домой, Хару, — сказали вы, протягивая мне руку. — Но… А тело? Оставим его здесь? И всю кровь? — Животные позаботятся об останках. Вряд ли кто-нибудь найдет этого сукина сына, но если и найдут, то точно не смогут опознать тело и связать нас с ним. Чеён мертва, но никто не знает об этом. Для мира она навсегда исчезнет, а я позабочусь о том, чтобы подозрение пало на сутенера — ее отца, — вы подошли ко мне и нежно взяли меня за шею. — Я защищу тебя… Юнги. И с улыбкой отпустили меня, возвращаясь обратно к машине. Я продолжал думать о том, почему вы назвали меня Юнги. Несмотря на то, что вы узнали, как меня зовут, вы все равно почему-то назвали меня по-другому. Я предположил, что вы забыли, и молча последовал за вами. Я тут же пристегнул ремень безопасности, когда мы оказались внутри. Наступило короткое молчание, и в этот момент я посмотрел на вас: на вашем лице было болезненное выражение, которое смягчилось, стоило вам посмотреть на меня в ответ и заставить меня отвернуться. Вы нежно погладили мою щеку и подбородок. — Я поставлю песню. Какая тебе нравится? — Ставьте, что хотите, мне все равно. — Но у тебя же есть предпочтения, да? Я подумал об этом несколько мгновений. — Я часто слушаю музыку на японском языке, особенно… вступительные ролики к мультфильмам. — Да ты фанат аниме! — засмеялись вы. — Я понял. — Я провожу время за чтением манги, — ответил я. — Сегодня мне следовало бы пойти на премьеру нового тома, но, кажется, билеты уже распроданы. Вы не ответили, просто кивнули и подключили свой телефон к Bluetooth автомобиля. Через секунду заиграла песня. Мне показалось, она в стиле рок или метал, а затем я узнал голос Тилля Линдеманна. — Раммштайн? Я знаю человека, которому действительно нравится слушать эту группу. — Кто? — Безымянный, грубый, импульсивный и агрессивный альт. — Ой! Какое совпадение. — Дома у нас у каждого есть свой плейлист, записанный на DVD. Если мы забываем записать в заметках, в какой очередности мы брали контроль над телом, Юнги обычно узнает это по DVD-дискам, которые мы забываем вынуть из радио. Вы улыбнулись, когда услышали это признание. — Тогда нам не следует ставить твой DVD-диск в проигрыватель. Думаю, никто бы не удивился, если бы он был главным. — Вы хотите обвинить во всем Безымянного? — Ты против? — Ему это не понравится, — я сглотнул. — Когда он узнает, он разозлится на меня. — В любом случае, что сделано, то сделано, — сказали вы, но я на это уже никак не отреагировал. — Кстати… кролик. Ты сказал, что его тебе подарил брат. Как зовут твоего брата? — Хм… — я вздохнул, пытаясь вспомнить его имя, а вы резко остановились посреди дороги и нахмурились. Я смог распознать выражение растерянности на вашем лице, потому что это было одно из немногих выражений, которые я мог угадать. — Прости, что? — Юнги ничего об этом не знает, и, пожалуйста, надеюсь, вы ему не расскажите. Это для блага всех нас… Понимаете, да? Он может совсем потерять рассудок, если узнает правду. — Но Юнги знает..? — Он знает его имя, но все еще находится в замешательстве. Вы медленно двинулись вперед вместе с машиной. — Значит, он..? — Нет, — немедленно ответил я, оборвав предложение, — то же самое произошло и с нашим старшим братом, до того, как его убил и съел возлюбленный. — Что ты сказал? — Однажды я застал своего отца смотрящим какие-то видеокассеты. Когда на экране появился он, а также еще один мальчик, отец застукал меня за слежкой. Я тогда подумал, что он собирается меня обидеть, но он этого не сделал, потому что был слишком пьян, — я сделал короткую паузу. — Я не думаю, что другие знают о том, что у нас был старший брат, сын от первого брака нашего отца, который вместе с другим мальчиком был замешан в нескольких убийствах. До сих пор не было известно, кто был преступником, а кто соучастником. Хотя раньше люди думали, что он был соучастником, а его возлюбленный — убийцей. После его смерти моему отцу пришлось сменить фамилию и бежать из родного города. — Знаешь, как звали твоего брата? Я покачал головой. — Нет, он никогда не называл мне своего имени, он только говорил, что я такой же, как он, и поэтому он меня ненавидел. — А фамилия твоего отца? — Его фамилия была… — подумал я и протянул неуверенно: — Чон. Вы улыбнулись, а потом вздохнули и истерически засмеялись, хотя мне было совсем не смешно. — Над чем вы смеетесь? — Над жизнью, — ответили вы, снова становясь серьезным, — которая иногда бывает такой сукой…