ANIMAL CORPSE

Я не помню, когда это произошло, но знаю, что это было до того, как я увидел её в последний раз на школьном мероприятии. Теперь мои воспоминания о ней спутаны; но я не знаю, происходит ли это из-за потери крови или потому, что я так давно не думал о ней в последний раз, что память о ней стала смутной в моей голове. Знаешь, Чимин? Я помню, что очень любил её. Я видел в ней свою младшую сестру; возможно, я представлял себе будущее рядом с ней как её старший брат, хотя прекрасно знал, что преступление, которое надеялся совершить ради неё, не закончится хорошо, и мне придется провести остаток своей жизни в тюрьме в обмен на её свободу. Чеён была лучом света, который дал мне другую форму надежды, отличительную от твоей, потому что она напомнила мне о прошлом: ко всему, что я хотел решить, пока ты был моим будущим, или, по крайней мере, хотел, чтобы ты им был. Вот почему я убивал ради тебя, потому что я хотел, чтобы ты был моим будущим; я хотел видеть, как ты ярко сияешь, но в тебе была только тьма. Снег белый: это сияющая чистота и холод, как смерть. Тебе не кажется поэтичным, что мы оба оказались здесь? Я истекаю кровью на нём, а ты… Ну, ты уже давно приспособился к его температуре. Я не помню, как это произошло. Я знаю только то, что они нас не смогут поймать; если нам удастся сбежать, если нам хотя бы удастся добраться до скалы и я смогу умереть на твоем теле, наши души будут навеки вместе, потому что, помнишь, Чимин? Когда я обещал тебе, что буду любить тебя вечно? Я всегда держу свои обещания. Моя любовь к тебе слишком велика. Она огромна и нерушима. Я всегда был готов сделать для тебя всё, что угодно; убить кого-нибудь ради тебя. Наша любовь была нерушимой, но теперь ты мертв и я больше не могу тебя целовать. Хотя после каждой ссоры мне больше хочется ощутить звериность твоих губ на своих… Я знаю, как сильно ты заботился обо мне. Всё, что ты сделал, было для меня; для нас… Вот почему, любовь моя, когда умру, я пойду за тобой. Я говорил тебе, что последую за тобой в ад. В конце концов, хоть я люблю тебя до смерти, моя жажда мести огромна. Сукин сын… Я помечу твое тело горящей адской сталью. Так твоя душа всегда будет помнить, что ты мой… — …И мы встретимся снова, — сказал я трупу Ким Чон У. Я хотел, чтобы его призрак, если он будет крутиться вокруг меня и проклинать, знал, что мы окажемся в самом аду, и тогда я убью его. Любопытно, что я сказал ему те же слова, что и тебе. Однако эмоции, которые испытал, когда произнес их, были совершенно другими. Я терпеливо ждал твоего возвращения. Должен сказать, что я умею ждать; я ждал каждого твоего шага навстречу мне; я терпел горение твоего яда и теперь жду смерти без всякой спешки… Поэтому, пока ждал, я составил в уме план побега, хотя, если честно, он имел все признаки, которые приводят к неудаче. Однако мне пришлось попытаться. Я думал, что если мне придется убить тебя, то нужно сделать это без колебаний… Но у меня были сомнения, смогу ли я, ведь твое предательство ранило меня и что-то глубоко внутри отказывалось верить, что парень, в которого я влюбился, и тот, кто держал меня пленником в своем подвале, был один и тот же человек. Мне хотелось верить, что монстр украл твое лицо. Когда я плакал, мой брат рассказывал мне страшные истории, обещая, что однажды один из этих монстров придет и убьет наших родителей и один из этих монстров был из китайской мифологии, и его он прочитал в книге, которую нашел в библиотеке. Это был зеленый монстр с зубами, похожими на кинжалы, который крал лица людей и ел, а затем заставлял других делать то же самое. Хотя мысль о том, что ужасный монстр убил тебя, чтобы украсть твою личность, была ужасающей, мне хотелось верить в ложь, а не в правду. Мой разум сделал бы это; я мог бы поверить в эту историю, потому что это был не первый раз, когда я думал о других сценариях, чтобы избежать жестокой реальности, но поскольку мог слышать, как ты перемещаешься из одного места в другое, я не мог забыть, что ты сделал с телом Чеён… и предположил, что нахожусь под кухней. А может, ты в своей комнате? Мои нервы не позволяли мне как следует сосредоточиться и не думать ни о чем, кроме того, что мне делать, как только увижу тебя. Может быть, мне следует изобразить слабость и ударить тебя ножом в шею, когда ты меньше всего этого ожидаешь, или, может быть, мне следует удивить тебя, бросившись на тебя, не дав времени среагировать? Я держал нож в руке и смотрел на окровавленный кончик. Я ждал, с волнением и страхом, когда ты придешь. Каждый раз, когда слышал, как ты приближался к двери, мое сердце подпрыгивало, меня пугал даже звук трупа господина Кима, который упал в сторону, потеряв равновесие. Спустя целую вечность, когда я привык к темноте, ты вернулся. Я быстро сунул нож за пояс штанов, пока ты спускался по лестнице с безжалостным, насмешливым спокойствием. В сопровождении этого доверия твои губы произнесли последние слова (по крайней мере, те, которые ожидал услышать). — Ужин подан, — сказал ты. — Я помогу тебе добраться до кухни, не делай ничего странного, иначе я убью тебя, если ты это сделаешь. Я кивнул невинно и симулируя страх. Я изменил выражение лица и стал несколько раз шептать, чтобы меня отпустили, почти приглушенным голосом, как будто это был приглушенный крик и ты ничего не подозревал. Это было мое намерение. Ты потащил меня наверх по ступенькам. Я бы солгал тебе, если бы сказал, что не думал о том, когда и как тебя ударить; сначала думал убить тебя, когда ты, ничего не подозревая, подошел ко мне в подвале, но я обдумывал мысль, что если что-то пойдет не так, то я не смогу оттуда выбраться, поэтому решил напасть на тебя, когда мы будем наверху ближе к двери. Когда мы были в коридоре, я сказал себе, что еще не время. Я опирался на тебя, чтобы идти, пока ты поддержал меня своей рукой, обхватив за талию… своей рукой чуть выше того места, где был спрятан нож. На кухне стоял круглый стол, на котором стояло несколько тарелок с едой. Я сел на первый попавшийся стул, стараясь не уронить кинжал. И пока у тебя в руке был огромный нож, я понял, что все на столе — мясо. — Ты знаешь, что я не идиот, поэтому не могу оставить тебе острые столовые приборы, — сказал ты, разрезая мясо на моей тарелке. — И так, у тебя есть два варианта: есть ложкой или пластиковыми палочками. Я не ответил, но схватил палочки для еды и уставился на то, что было на каждой тарелке, в том числе на глаза Ким Чон У, залитые красным соусом, настолько темным, что мог поклясться, что это кровь. — Давай, ешь, — ты начал со всего, как будто это не человеческие останки. Хотя я не был уверен, что все на столе раньше были людьми, именно такое чувство у меня возникло, когда услышал, как ты жуешь. — Не будешь есть — умрешь с голоду… — тут подошел один из твоих котов и замяукал; это был двухцветный: черно-белый. — Знал ли ты, что кошки могут питаться человеческими трупами, чтобы выжить? Если ты не поешь сегодня, ты не будешь есть завтра… И поскольку Бедствии ты, похоже, нравишься, я позволю ей съесть твое гниющее тело… Или если ты слишком зол, я позволю съесть твои внутренности, пока ты в сознании. Я отвел взгляд и взял глаз Ким Чон У. Текстура была желеобразной, я дважды осторожно прожевал, пока шарообразное тело не растеклось у меня на языке. Во рту лопнуло глазное яблоко, и я почувствовал вкус соуса, прежде всего он был соленым, с ноткой сладости, чтобы смягчить металлический привкус крови. Затем я пережевал нерв: один, два, три и даже семь раз, прежде чем проглотить его. Когда закончил дегустацию, я снова посмотрел на тебя. Ты посмотрел на меня с улыбкой и расслабленным взглядом, как будто гордился мной. — Что ты думаешь о закуске? — Это было не… так отвратительно, как я себе представлял, — ответил я, стараясь не думать, что раньше это было частью человека. — Ким Чону не было, так что можешь быть спокоен, — ты подошёл ко мне, чтобы схватить рукой оставшийся глаз. — Ты назвал свою кошку… Бедствием? — Да, её зовут Бедствия, — кошка забралась и встала тебе на ноги. Вместо того, чтобы съесть глаз, ты дал его ей. — Остальные — Война, Голод и Смерть. Я нахмурился и улыбнулся. — Как всадники апокалипсиса? — Ага. — И так, кто такой Ханни? — Он Голод, но я время от времени называю его Ганнибалом. Особенно, когда он знает, что дома есть новая еда… — сказал ты, глядя на меня. Наступила тишина. Мы смотрели друг на друга несколько секунд, пока я не понял, что ты имел в виду. Когда я снова попытался поднять палочки для еды, они упали на пол (я бросил их намеренно). Ты смотрел на них несколько секунд, пока не оттолкнул кошку от своих ног, когда увидел, как сильно я пытался их поймать. Ты встал и сказал, что потом подберешь их для меня… И так!.. Набравшись смелости и зажмурившись, словно отказываясь верить, что это сделаю, я вытащил нож и поднял его, с силой и решимостью сжимая его. — Ты думаешь, я не понял… — сказал ты мне, схватив меня за запястье и остановив на месте. Мое сердце пропустило удар, — что это ты забрал у меня кинжал? Твоя улыбка сказала все. Ты сжал мое запястье так, словно собирался его сломать, а мне даже в голову не пришло бороться. Ты медленно встал, как медведь, который собирается наводить ужас на тех, кто осмелится вторгнуться на его территорию. В этот момент со мной заговорил Безымянный. «Тарелка, Юнги». Я знал, что он был заблокирован, но это было так, как будто он взял под контроль мою свободную руку и схватил тарелку, чтобы защитить нас. Ты упал из-за удара. Тарелка разбилась на десятки кусков, а остатки мяса упали на пол. Как бы быстро все это ни произошло, я нырнул на пол и пополз на руках так быстро, как только мог. Я боролся как мог, в тот момент мои руки были моими ногами и мне пришлось бежать, спасая свою жизнь. Мне показалось, что я увидел немного крови на твоем лице. Ты сидел, водил пальцами по ране и проверял кровь. Я пытался идти с помощью мебели и стен. Добравшись до двери, я сел и попытался дотянуться до ручки. Дверь не открывается. — Блять! Дерьмо! — отчаянно кричал я, она была заперта, как и все двери и окна дома. Я пополз обратно к шкафу в прихожей, в котором были ящики. Мне потребовалось не менее трёх минут, чтобы добраться туда, адреналин был настолько огромен, что я даже не подумал, почему ты до сих пор не появился, чтобы остановить меня. Я оперся на мебель, сначала поискал ключи на поверхности. Но вместо того, чтобы найти их, я бросил на пол всё, что было. Затем, как раз перед тем, как открыл ящики, ты появился в коридоре, но не остановился, чтобы посмотреть на меня. В руке у тебя была бейсбольная бита; я просто окаменел от одного взгляда на это… Но ты прошел мимо меня в гостиную. Мне следовало бы волноваться из-за отсутствия твоей реакции, однако мое желание выбраться оттуда было более настойчивым. Я открыл первый ящик, но ничего не нашел. Я открыл второй и тоже ничего не нашел, однако услышал шум, доносившийся из гостиной, как будто ты тоже что-то искал. Я не мог ясно мыслить; в глазах у меня затуманилось, возможно, я собирался поменяться местами с кем-то еще, но я боролся за то, чтобы оставаться в сознании. Я вернулся искать ключи в третьем ящике, но когда подошел к четвертому, ты снова вернулся и посмотрел на меня с улыбкой. Я посмотрел вниз и увидел, что обе руки у тебя заняты: справа была бейсбольная бита, а слева зажим и колючая проволока. Я немного попятился, но спиной ударился о стену, давая мне понять, что спасения у меня нет. Скрестив ноги, ты, словно во сне, сел и начал обматывать бейсбольную биту колючей проволокой, прикрепляя ее к бите плоскогубцами. Ужасная мысль пришла мне в голову. — Помогите, помогите! — я закричал. Я повернулся к двери, чтобы постучать в нее и закричать, но ты даже не вздрогнул; ты продолжал собирать свое пыточное орудие, как ни в чем не бывало. — Помогите, пожалуйста! Кто-нибудь! Помогите мне! Эта ситуация вызвала у меня дежавю. Слезы были от страха, ужаса, из-за которого дрожал. Хотя знал, что это бесполезно, я отчаянно пытался открыть дверь, а также ударил её своим телом с бесполезным намерением выбить, а пока я страдал, Голод приблизился ко мне. Тот белый кот, который начинал мяукать каждый раз, когда я кричал и ломился в дверь каждый раз, когда я стучал. Он шутил надо мной? — Чертов кот… — успел сказать я, хотя страх и мешал мне сформулировать слова, но благодаря этому я успел осознать, что ты пропал со своего места. В коридоре было пусто и воцарилась тишина. — Где ты, черт возьми?! Куда ты делся, чертов псих?! Я пополз обратно на кухню. Я не нашел ключей и предположил, что они у вас. И решил снова взять нож, чтобы защитить себя, но даже если я подниму кинжал в воздух, это будет бесполезно, потому что не смогу бежать. Мне нужна была хотя бы одна нога… Только одна… — Давай, Юнги! Где твои чертовы яйца?! — сказал себе я, как будто это были слова ободрения… а затем, подойдя к стене, пнул ногой так сильно, что сломал гипс на одной ноге. Боль была адская, но я вытерпел. Мое лицо сильно покраснело, а сердце колотилось так, словно собиралось взорваться. Я нанес еще один, а затем еще удар, пока мне не удалось освободить ногу из-под обломков. Она была почти почерневшей, с сильными синяками, все еще немного опухшей и адски болевшей. Однако единственное, что я мог сделать, это вынести указанное наказание. Я сжал кулак и стиснул зубы. Мне хотелось кричать, но не мог. Мое дыхание было прерывистым, слезы текли безжалостно, это был способ выразить пытки, которые я перенес. Затем одна из кошек подошла ко мне. Это была Война, ситцевая кошка с черными и коричневыми пятнами, у которой во рту была пара ключей. Я изо всех сил пополз к ней, чтобы вырвать их у нее. Это была ловушка, я прекрасно это понимал, но в тот момент самым важным для меня было попытаться выжить, несмотря на те возможности, которые передо мной открывались. Я пополз обратно к выходу и, опираясь на мебель, попытался встать. Нога, которую я освободил, не подчинилась мне; я не мог выдержать даже собственный вес, он казался резиновым, но это помогло мне приблизиться на несколько сантиметров и удержаться на коленях, пока мне не удалось открыть дверь. Он вспотел и трясся. Я едва мог дышать. У меня болела грудь, я волновался, ключи выскальзывали из рук, и я заплакал от боли в ноге и страха. Я плакал, потому что был в ужасе и мой разум снова собирался сломаться. — Э-это не… ключ… — прошептал я. Это был не ключ от входной двери. Сначала я думал, что не смогу его установить, потому что слишком нервничал, но потом понял, что он не подходит к замку. Я упал на землю, так как больше не мог стоять на коленях. Внезапно дом показался мне темнее, полным мрака и темноты коридора, прямой дорогой в ад. Я подумал, что должен быть еще один выход наружу, возможно, один из ключей принадлежал окну, или, возможно, была задняя дверь, ведущая в сад. Я думал, что если бы мог выйти и закричать, меня бы кто-нибудь услышал. Я продолжал ползти, как жалкий червяк; как сбитая и тяжело раненая собака. Я плакал от беспомощности; плакал, потому что боялся и не знал, что делать. Никто не мог защитить меня, даже я сам. Во всяком случае, моих криков внутри меня тоже никто не услышал: никто не взял на себя инициативу противостоять тебе вместо меня. Когда я был маленьким, я мог хоть поплакать на плечах брата, но его уже не было в живых, и я был совершенно один… И я спрашивал себя, почему это происходит со мной? Чем я заслужил это? Разве я уже не слишком много страдал в своей жизни, чтобы закончить такой жестокой смертью ради человека, которого любил? В конце концов, казалось, что у меня был магнит, притягивающий таких людей. Как и мои родители, люди, которые должны были защитить меня, но ты и мой брат хотели меня убить. Я чувствовал себя таким глупым. Возможно, это даже не твоя вина, понимаешь? Я увидел тебя первым. Мне понравился твой образ жизни и твоя внешность. Мне понравилось, как мило ты говорил со мной по-доброму и невинность твоего взгляда. Мне понравилось, что ты заботился о Чеён и говорил мне, что я хороший человек и что Бог существует, потому что она была не одна, потому что у неё был я. Мне нравилось, что ты умный, культурный; что твое будущее сияет и что ты знаешь так много языков и культур, которых я не знал. Я стал видеться с тобой чаще и тосковать по тебе, когда был один, потому что хотел заразиться твоим благородством и доброжелательностью. Ты был… Ты был всем… Ты олицетворял все, чем я хотел быть; кем я мечтал быть. Я хотел быть похожим на тебя. Но всё это: твоя доброта, твое терпение и невинность, все, что я обожал и во что верил, было ложью. Это было похоже на то, если бы ты знал меня раньше и создал этого человека чтобы привлечь меня, а затем уничтожить. У всех хищников есть способ привлечь добычу: узоры или цвета на теле, вводящие в заблуждение других; тебе хотелось выглядеть как мой старший брат; которым я раньше восхищался и очень любил. Но он также предал меня. Он хотел убить меня, как и ты. Я пополз к дверям. Пытался сбежать через окно твоей спальни, но оно было закрыто. Я пытался использовать ключ, но это не сработало. Пополз обратно. Окна гостиной не подходили, потому что они были зарешечены. С большим трудом я добрался до других комнат и едва прошел через дом. Я несколько раз заставлял свое тяжело травмированное колено выдерживать вес своего тела, когда видел, что оно кровоточит, но, тем не менее, ни один ключ не подходил к замкам. Почти измученный, возможно, думая о смерти, я добрался до последней двери потайной комнаты в конце коридора. Я прислонился к стене, моя рука дрожала, когда я схватился за ручку, но когда я попытался вставить ключ в замок, дверь открылась сама собой и я упал на пол. Мне было все равно, у меня наконец появилась надежда! Я заполз внутрь, но понял, что в комнате необычно темно. Было слишком много темноты. Лунного света не было: не было окон и пол… Пол был странный. Он издавал шум, как полиэтиленовые пакеты, когда по ним ходишь. Я повсюду раскинул руки и прополз, насколько мог; единственное, что мне удалось проверить, это то, что пластика становилось все больше и больше. Я был так отвлечен, задаваясь вопросом, почему там так много пластика, что даже не заметил, как дверь закрылась, пока не услышал звук, а затем увидел, что комната освещена и ты стоишь рядом с выключателем… Ты улыбался, как дьявол и был одет в черное дождевое пончо. Ты держал бейсбольную биту, обтянутую колючей проволокой, рукой, одетой в перчатку того же цвета, что и пончо. Я поворачивался как мог и пытался уйти от тебя. Вся комната была покрыта пластиком. Я сразу подумал, что ты собираешься меня убить и что ты это подготовил. Стены — пластик, которым они были покрыты — были испачканы засохшей кровью и остатками плоти. Там ты изуродовал Ким Чон У… И черт знает кого еще. — Замок на входной двери перевернут. Если бы проявил больше терпения и повернул ключ, ты бы смог выбраться. Губы мои задрожали, я снова ударился о стену; у меня не было спасения. — Ты собираешься меня убить? — Сколько голосов ты обычно слышишь в своей голове? — спросил ты, размахивая битой, медленно приближаясь. — Я планирую освободить тебя от голосов. Я разобью тебе череп; твоя кровь и мозги забрызгают, испачкав мой плащ, и твоя кожа зацепится за колючки этой проволоки… Но ты перестанешь их слышать. Отвечает ли это на твой вопрос? Он почувствовал ужасную головную боль. Я так плакал, что мои глаза опухли и, вероятно, покраснели. — Я предупреждал тебя не делать глупостей, но это не твоя вина, а скорее вина голосов, которые не дают тебе слышать, — ты поднял биту и мне оставалось только видеть свою смерть: мой труп лежит на полу, а моя кровь на пластиковых стенах. — Я сейчас заставлю их замолчать, ты сможешь перестать страдать. Затем последовал удар. Сухой и сильный. Полный ярости, наполненный гневом. Я закричал, когда услышал громкий грохот о землю. А я не переставал кричать и плакать. Я открыл глаза и увидел кончик летучей мыши, воткнутый в пол; кончики шипов сломали пластик и раскололи дерево. Ты не убил меня, но я так боялся смерти. — Блин, но какой ты некрасивый, когда плачешь! — сказал ты насмешливо. Ты присел передо мной, положив руку на биту. — Ты чертовски уродлив, никому не нужен ты с таким ужасным лицом. Ты похож на бродягу, нищего, — ты ударяешь меня по коже пальцами. — Ты настолько непривлекателен, что если бы кто-то сказал тебе, что любит, это была бы ложь… Но ведь в этом вся беда некрасивых людей, не так ли? Меня возбуждает приветствие, комплимент или добрый жест. Ты увидел меня и подумал, что у тебя есть шанс со мной, потому что я был единственным человеком, который относился к тебе как к человеку, — ты смеялся и смеялся слишком сильно. Жестикулировал руками и гримасничал, чтобы заставить меня чувствовать себя глупо. — Нет… Никто вроде меня не полюбил бы тебя, даже из жалости. Знаешь, во что бы поверил такой привлекательный человек, как я, если бы увидел кого-то столь же отвратительного, как и ты? Что ты как проклятая брошенная и голодная собака; тебе так грустно, что ты сделаешь всё, чтобы кто-то привлекательный заметил твое существование, чтобы он мог думать или фантазировать, что ты не так отвратителен, как я думал. Я ничего не говорил, а просто слушал. Все те оскорбления, которые исходили из твоих уст, ранили меня. Они сожгли меня, заставили почувствовать себя отвергнутым и уничтоженным… Как будто моя жизнь ничего не стоила, как будто я заслужил все, что выстрадал. И я ненавидел тебя. В тот момент я слишком сильно тебя ненавидел. Конечно, я хотел попросить тебя остановиться, чтобы продолжать думать, что ты не все это имел в виду, но мне нравился твой голос… какие бы слова он ни произносил. — Но, думаю, если я надену мешок тебе на голову, то смогу тебя трахнуть, — прошептал ты, касаясь пальцем моей груди и опускаясь вниз по всему моему туловищу. — Ты ужасен, Мин Юнги. Ты уронил биту и схватил меня за лицо, чтобы заставить меня продолжать смотреть на тебя, хотя я хотел дистанцироваться от реальности. — Вот почему ты мне нравишься… Потому что ты моя любимая сломанная игрушка и мне будет приятно ломать тебя, собирая обратно по своему вкусу, — ты подошел и поцеловал меня в губы. Меня трясло от страха, но я был настолько уставшим и напуганным, что позволил тебе делать со мной все, что ты хочешь. Поцелуй был медленным, как мучительная смерть. Ты нежно поцеловал мою нижнюю губу, а затем верхнюю. Потом ты провел языком по моей коже. Я знал, что прикосновение было теплым, но влага казалась мне застывшей, как кожа трупа. Я чувствовал, что твой поцелуй похож на те поцелуи, которые подарил мне снег той ночью, когда я чуть не умер от твоих рук. — Мне нравится, что ты сломлен и никто не хочет с тобой играть; это делает тебя эксклюзивным… Только для меня, — еще один твой отравленный поцелуй и я могу поклясться, что в зрачках твоих глаз появился кроваво-красный свет. — В конце концов, красота — это скучно. Люди, сохраняющие здравомыслие, мне не кажутся красивыми, поэтому я влюбился в тебя. Ты взял мою руку и тоже поцеловал ее. Хоть кровотечение, вроде бы, остановилось, рана на твоей щеке снова начала кровоточить. — Что… ты знаешь о любви? — Ох… Я знаю слишком много. От ненависти до любви нет шага, для меня это одно и то же чувство. Я полюбил свою месть, поэтому думаю о ней, мечтаю о них и я жажду их смерти каждый день, — убежденно сказал ты. — Ты и сейчас меня ненавидишь, но не можешь просить меня прекратить делать то, что я делаю с тобой и ты не можешь перестать чувствовать что-либо ко мне; ты любишь меня и ненавидишь… И я единственный, кто ответит взаимностью на эту ненависть и эту любовь. Ты это прекрасно знаешь, потому что такой труп, как ты, никому не нужен. — Ты… совершенно сумасшедший… — Ты должен быть таким, чтобы выжить. Ты это прекрасно знаешь, не так ли, дорогая куколка?