ANIMAL CORPSE

Господин Ким умер через несколько минут после того, как ты отрезал ему язык и выколол глаза. Я бы сказал, что кровоизлияние прикончило его, но, конечно, более вероятно то, что он сам позволил себе умереть. Его тело не выдержало этого, и разум тоже. Мне не было жаль. Я посмотрел на его труп и, хоть и был шокирован, увидев его мертвым, мне не стало жаль, потому что я помнил, как Чеён страдала из-за него, и я также вспомнил, что если бы ты не убил его, это сделал бы я. Однако это не оправдывает ни то, что ты сделал, ни то, что сделал я с этим учителем и сыном Ким Чон У; особенно ему, который был невиновен и видел только то, чего не должен был видеть. Я бы солгал, если бы сказал, что не чувствую вины из-за него. Если бы я мог решить не убивать его; если бы его смерть не зависела от нашей безопасности и безопасности Чеён, я бы этого не сделал. Или, может быть, так? Ведь я больше не узнаю себя. В то время я тоже не знал, кто я такой; кажется, я потерял рассудок какое-то время назад. — Полиция найдет тебя. Пропал подросток и мужчина, которого, каким бы отвратительным он ни был, люди ищут. — Эм? Так ты думаешь? — сказал ты, повернувшись ко мне спиной, что-то ища в пластиковом ящике, который принес сверху. — И что ты собирался делать после его убийства, чтобы тебя не обнаружили? Я ничего не сказал, но ты продолжал меня провоцировать. — Я так и думал… — ты наконец достал из коробки то, что искал. Сначала я не знал, что это такое; оно выглядело как кусок старой, мятой и грязной ткани, однако, надев латексную перчатку, я понял, что это такое; человеческая кожа. — Для такой ситуации у меня есть план. У меня всегда есть план. Это не просто человеческая кожа, а кожа руки, которую ты использовал в качестве перчатки. Ты надел ее и взял бумагу и ручку. Это заставило меня почувствовать неописуемое отвращение, но мне пришлось подавить позыв к рвоте, потому что я не мог поверить в то, что видел. — Ким Чону левша, верно? — спросив это, ты взял нож в левую руку. — Слава богу, что я понял это раньше, а то сделал бы ошибку. — Что, черт возьми, ты делаешь? — Холодно, поэтому я надел перчаточки, — ты засмеялся, но стер улыбку, когда не увидел такого же выражения на моем лице, оно не изменилось. — Ах… Как сложно тебя рассмешить! Я не смог заставить тебя найти мои шутки смешными ни в одной из твоих версий. Ты снова что-то написал, в то время как в моей голове проносились тысячи мыслей и голосов, обвиняющих меня во всем, что происходит. И да, в каком-то смысле это была моя вина; я был причиной всего этого; в смерти Чеён моя вина. Как и твоя. Было время, когда я хотел умереть. Не потому, что Хэппи был в моем теле или контролировал; потому что желание потерять жизнь было моим собственным — это было мое истинное желание. Я помню, как шел к зебре и стоял посреди дороги, и меня сбила машина. Прежде чем стать жертвой этих желаний, я верил, что увижу тебя в свой последний момент; что ты будешь моей последней мыслью и твое имя сойдет с моих губ с моим последним вздохом. Однако это не так; единственное о чем подумал в тот момент, это то, что я мне лучше было бы исчезнуть, чтобы ты был в безопасности. Я думал, что для меня было бы нормально не существовать, если бы это позволяло существовать тебе. У меня сложилось впечатление, что если бы никто из моей семьи не испортил твою, ты был бы счастлив… Но следы на твоей коже говорили мне об обратном. Есть так много вещей, которые отвечают на вопрос, который я задал себе тогда; когда я думал, что ты самый ужасный человек на свете и что я вырыл себе могилу… Почему ты? Потому что я? Почему любой из нас? Почему нам пришлось остаться вместе? Если бы я тебя не встретил, ты бы был жив, Чимин? Ты сказали мне, что произошло что-то, что заставило тебя увидеть свет и дало цель твоей жизни. Ты знал, что умрешь. После убийства всех тех людей, которые причинили тебе боль, и после того, как ты прикончил меня, ты умрешь, потому что никто не сможет прикончить Пак Чимина, кроме самого Пак Чимина. Так… — Прости… — говорю я, глядя тебе в глаза и плача. — Прости, что убил тебя… — и пока холод наконец-то начинает убивать меня, я благодарен ему за то, что взял меня с собой, хоть и жажду тепла твоего тела, мне приятно знать, что в аду нас ждет вечность. Возвращаясь к моим воспоминаниям, закончив писать, ты поднял глаза и улыбнулся мне. — Мне потребовалось некоторое время, чтобы адаптироваться к плохому почерку Чону, но я уже закончил его прощальное письмо. Я быстро кивнул, и ты подумал, что я не понимаю, что ты имеешь виду или пытаешься сделать. — Я написал прощальное письмо его дерьмовым почерком, его отпечатками пальцев и… Ой, а что у нас тут! — сказал ты, проверив карман и вытащив маленькую бамбуковую печать. — Ого, это его персональная печать! — Что, черт возьми, ты пытаешься сделать? — Я получил документ, в котором ты теперь указан как владелец мясной лавки… — я растерялся. Это был момент абсолютной тишины и темноты, в котором, даже если бы захотел, я не смог бы понять твоих намерений, хотя знал, насколько они злы. — Конечно, все это после того, как он уехал в другую страну, потому что был обвинен в детской проституции. Я думаю, смерть Чеён не была напрасной. — Не смей! Заткни свой блядский рот, ублюдок-психопат! Сукино отродье! — кричал я на тебя, чувствуя, что я не свой, и что мой голос и душа ускользнули от меня в тот момент. Было видно, как слезы предательски хлынули, как роса после бури. Ты сжал губы и улыбнулся легкой улыбкой. — О, привет, Юнги-два. Я сразу же отвернулся, просто увидев тебя, я почувствовал отвращение. Возмущение и стыд; как будто я совершил самую ужасную ошибку на свете и, прежде всего, чувство вины… В моей голове раздался обвинительный голос, говорящий мне, что в смерти Чеён была моя вина. Даже если это ты ударил ее ножом — это я положил конец ее жизни. — Я понимаю, как это работает, Юнги-два; ты притворяешься им, чтобы обмануть меня, не так ли? — Нет. — Я чуть не упал! — Думай, что хочешь… И если собираешься меня убить, сделай это раз и навсегда. — Ох, Юнги, Юнги!.. Я думаю, ты меня не слушал, или ты настолько глуп, чтобы понять что-то настолько простое? — ты сидел на стуле, скрестив ноги передо мной. — Объясню тебе еще раз, и если ты не поймешь, то тебе придется действовать на лету, но если ты совершишь одну единственную ошибку, тебе конец. Потому что я тебя убью. Я выведу Нану вперед и убью ее, пока она в сознании, и пока она спросит меня, почему я с ней делаю то, что сделаю, я скажу ей, что это была твоя вина. Поэтому не допускай ошибок и будь внимателен. Хотя я уже понял твои слова и интуитивно догадался, над каким сложным и жутким планом ты работаешь, я не мог не потерять дар речи. Мое сердце болело, когда ты говорил, а я слушал, что ты мне сказал. Твой план казался непогрешимым, пугающе рассчитанным, и уверенность в твоем голосе возвысила тебя передо мной, потому что, честно говоря, я и ненавидел тот факт, что ты был монстром и убил такого чистого человека, как Чеён. Я не знаю, следует ли мне испытывать к тебе страх или уважение (хотя в чем я не сомневался, так это в том, что у меня есть на тебя обида и что мне следует растаптывать свои чувства и ненавидеть тебя вместо того, чтобы обожать тебя и любить). — У Чону есть семья… Его дома ждет дочь. Никто не поверит, что он оставил мне свой бизнес и просто сбежал. Кто-то захочет его искать. — Наверняка, ты думал об этом, когда хотел его убить, да? — я не ответил, хотя всегда понимал, что это будет непросто, поскольку это связано со мной. — Никто его искать не будет. Доверься своему новому парню. Мою грудь словно пробило выстрелом. — Что? — Иметь парня — это все равно, что иметь домашнее животное. Итак, отныне ты моя собачка и будешь лаять, виляя хвостом, когда я тебе скажу. Если я хочу, чтобы ты укусил, ты укусишь, а если я хочу, чтобы ты содрал с кого-то кожу, ты сделаешь это. Я ничего не сказал, опять. Я не знал, что сказать. Я посмотрел вниз и проглотил это унижение. — Я пойду готовить ужин. — обратился ко мне ты, зная, что я нахожусь в обстоятельствах, которые не позволяют мне защититься от тебя. Я был кем-то совершенно покорным перед тобой: перед твоими глазами и твоей чертовски жуткой улыбкой. Ты гладил меня по волосам, как будто собаку. — Оставайся здесь, не убегай, ладно? Ты можешь пораниться, если побежишь; лестница старая, на ней можно подцепить несколько заноз. Ты сказал последнюю шутку, когда трогал гипсы на моих ногах, а потом бесстыдно издевался надо мной. — Ой, щенок… Я вижу, у тебя болят запястья. Я собираюсь освободить тебя, потому что доверяю тебе. Приготовление ужина не займет много времени; будет удобно. — Ты оставишь меня здесь? — я посмотрел на труп Чону. — Я составлю тебе компанию позже. — Ты не можешь оставить меня здесь… Не оставляй меня здесь! — когда я крепко схватил твою одежду, ты посмотрел на меня так, как будто презирал меня, а затем вырвался из моей хватки. — Смотри, как я это делаю, щенок… — даже когда я начал плакать и умолять тебя не оставлять меня с этим трупом, ты ушел с улыбкой. Ты поднимался по лестнице, а я полз, чтобы добраться до тебя. Слезы затуманили мое зрение, а рыдания лишили меня голоса и дыхания. Мое тело дрожало, как будто я собирался пережить приступ или как будто тревога и страх определяли мое существование. Я пытался удержать тебя, но ты ничего не сказал; на каждом шагу, который я делал, чтобы приблизиться и схватить тебя за ноги, в надежде умоляя о своей жизни, ты взял на себя раздражительную и бессердечную заботу, отшвырнув меня. — Чимин! Пожалуйста, позволь мне уйти! Пожалуйста! Чимин! Чимин!!! — но единственное, что я получил от тебя — это тишина и закрытая дверь. Ты запер меня в аду и проигнорировал мой плач: ты проигнорировал мои слезы и крики, которые забрали с собой мой голос и ранили мое горло. Конечно, ты не мог знать, что происходит у меня в голове. Ты, должно быть, думал, что в тот момент со мной было покончено и что, умоляя сохранить мне жизнь, я оказался в твоих руках; что я был тем, кто сделает все, чтобы выжить. Но после десяти минут симуляции этого душераздирающего крика выражение моего лица резко изменилось. В конце концов, глаза у меня горели, от вынужденных слез у меня чесались слезные протоки. — Ух… — я прижал веки и запрокинул голову. — Блин, мне нечем вытереть нос, — прошептал я про себя. Мои глаза опухли, а нос покраснел, поэтому мне пришлось прибегнуть к собственной одежде, чтобы очистить лицо. — Чертов сукин сын… Так вот во что ты хочешь поиграть? — я улыбнулся, схватив нож, который украл из твоего кармана, когда ты подошёл ко мне. — Любовь к тебе, Чимин, не помешает мне убить тебя.