Акт II:
Второй занавес
«Я нахожу в тебе свое сердце; мое любовное письмо, посвященное памяти…» Когда я сказал, что хочу спать, твои слова меня смутили. После того как ты помог мне одеться, я перевернулся и притворился спящим. Рядом с кроватью стоял стул, покрытый темной кровью; я предположил, что кровь старая, но не стал спрашивать, что случилось. Ты сидел там всю ночь и смотрел на меня. Иногда я видел, как ты засыпал от усталости, но тебе всегда удавалось взять себя в руки. Скрестив руки, ранним утром ты крепко уснул. Прежде чем ты погрузился в сон, я нежно держал твое лицо, молча наблюдая за тобой. Стараясь не разбудить тебя, мне удалось уложить тебя на кровать и накрыть простыней. Вскоре я покинул комнату. Тишина, окружавшая нас, была глубокой, словно ночь. Было так одиноко и меланхолично, что я остановился посреди коридора и задумался о чем-то, что сейчас не могу вспомнить. Возможно, это была мелочь, но она заставила меня утонуть в размышлениях на несколько минут. Затем мои ноги сами пошли вперед; с каждым шагом боль становилась слабее, а моя походка увереннее. Я подошел к кухне и замер, прежде чем переступить порог. Внутри меня раздался громкий, голодный рев моего желудка. Я уже давно не ел, и, к иронии судьбы, голод мучил меня все сильнее. Я услышал шум мотора холодильника и едва слышный поток воды из крана. Осмотрев все шкафы и мебель, включая холодильник, я так и не нашел ничего съестного. Поэтому решил открыть морозильник и, когда я открыл его… Я не кричал, по крайней мере, не помню. Но из моих уст вырвался вздох, унесший с собой часть моей души. В холодильнике была человеческая рука. О, Чимин… Ты даже не представляешь, насколько я обожаю любовные истории… Но нашей, если быть честным, не суждено было случиться. Она была пропитана болью и страхом, о костях и крови, пропитанная меланхолией. Когда я был маленьким, я всегда мечтал пойти в театр и испытать эмоции актеров, полностью погружаясь в их роли. Мне хотелось быть похожим на них — иметь возможность временно отстраниться от боли и страданий. Может быть, поэтому я воображал, что моя жизнь не принадлежит мне. Когда я отошел от морозильника, даже не задумавшись о его закрытии, мой взгляд упал на что-то ещё. Немного дальше я заметил человеческие останки, упакованные в вакуумные упаковки, занимавшие пятую часть всего пространства. Холодный свет морозильника был единственным, что оставалось во тьме; все остальное постепенно растворялось, скрываясь в черноте комнаты. Мне казалось, что надо мной внезапно вспыхнул прожектор, точно как на театральной сцене; пространство казалось бесконечным, и я продолжал идти, но не мог найти выхода. Почти казалось, что вот-вот зрители начнут смотреть на меня, читая пустоту моего лица, в котором сквозили миллионы грустных строф. Тишина сопровождала меня до самого выхода, и я не оглядывался. Взяв ключи, которые обнаружил на комоде в коридоре, я вышел из дома, словно открывал портал в бездну и совершал прыжок в пустоту. Я даже мог услышать далекий саундтрек: громоподобные звуковые эффекты, отражавшие мою растерянность и страх. Мягкая лира изображала унылое и грустное состояние моей души, пока дождь не вернул меня к реальности… Но мне было всё равно, и я продолжал спускаться с холма. На улицах не было ни единой души, кроме моей, страдающей от боли… и твоей тени. Внезапно я почувствовал, как тьма окутала меня. Открыв глаза, я увидел, как смерть охватила меня. Мой крик застрял в горле, но твои руки заставили замолчать мои губы. Твое тело прижалось к моему с силой, возможно, не намеренно, но с неотвратимым насилием. — Успокойся! — сказал мне ты. И выглядело это так, словно меня преследовали и схватили, пока ты боролся с моей борьбой. — Пожалуйста, перестань кричать! Я не причиню тебе вреда! Я не кричал, ибо опасался погибнуть под твоим владычеством. В последнем вздохе теплилось желание, которое всё еще билось в моем сердце, но я хотел увидеть его еще раз… Я не знал, где он, и не желал исчезнуть из мира, не разобравшись в том, что произошло между нами. Где был мой возлюбленный? Твои руки были сильными, сильнее всего, что я когда-либо испытывал. Хотя ты не задушил меня, через несколько минут я просто потерял сознание.Сцена IV.
Шин Вунги.
Свет прожектора с высоты сцены светил прямо на меня, и мои веки медленно открылись. Первые слова застряли на моих губах, когда я увидел тебя, но я уже не мог вспомнить, что я тебе сказал. Я не испугался, не пошевелился… Ты сидел рядом со мной в кресле, с левой ногой на правом бедре, и просто смотрел на меня. — Юнги, — ты упомянул, но это было не мое имя. Я мог бы привыкнуть к тому, что ты называешь меня так, даже если это не принадлежит мне, потому что, странно, ведь это не беспокоило меня, как мне показалось из твоих слов. Меня охватило очень странное чувство. Я действительно не знал, как это объяснить; это было что-то похожее на страх, но, в отличие от многих других случаев, когда я чувствовал страх, в этот раз мне не хотелось убегать. — Что не так с моим телом? — Я просил. И не мог пошевелиться, онемел. Я лежал на диване. Мое тело было парализовано, а разум все еще был ошеломлен. Я пытался поднять руку, но это было слишком сложно для меня. — Что ты сделал со мной? — Я снова спросил — Ты собираешься меня убить? — Нет. Я не собираюсь причинять тебе боль, Юнги. Хотя с тем углом, под которым я находился, мне было невозможно увидеть кухню, но все же посмотрел в ту сторону. Я предположил, что ты быстро догадался о том, что я задумал, и сказал мне: — Это не то, о чем ты думаешь. Я не убивал этого человека. Меня очень удивило спокойствие, с которым ты говорил, но я не смог ответить. — Прости за смелость, но мне пришлось дать тебе транквилизатор. Ты представлял опасность для себя, и я должен был тебя остановить. Не волнуйся, доза не была смертельной. Ты снова вернешь подвижность в течение восьми часов. Несмотря на транквилизатор, я был в сознании. Я знал, что в опасности. Тогда я тебя не знал и был убежден, что ты мой палач. — Расскажи мне о себе, — спросил ты меня, и мой разум опустел. — Расскажи мне об несчастном случаи. — Несчастный случай? — внезапно мне в голову пришло несколько образов из моего прошлого, и мне показалось, что я уже переживал это раньше. Глядя на тебя, сидящего так, я почувствовал, что уже видел тебя где-то еще, но не мог вспомнить, где. — О чем ты говоришь? — Ты все еще винишь себя, не так ли? Что тебя похитил отец Мин Юнги, когда ты был ребенком. — Кровь в моем теле похолодела. Тишина была настолько напряженной, что раздавила и задушила меня. «Это… Откуда ты мог знать?» — спросил я себя. — Что? — Это чувство вины привело тебя к самоубийству, или всё, что ты пережил после? — спросил ты. Я не ответил, но ты уставился на меня так, словно пытался заглянуть мне в душу. — Кто ты? — Я решил забыться и попытался сесть. Наверное, у каждого внутри есть инстинкт выживания, особенно у тех, кто хочет умереть в одиночестве. — Мне… Мне пора идти… Я сел, пытаясь вернуть подвижность своему телу, но почувствовал, что что-то мешает мне. Казалось, что что-то сильно схватило меня за запястье и причинило боль. Когда я посмотрел вниз, увидел, что моя рука была прижата к ножке дивана. Я не мог убежать. — Куда тебе нужно идти? Почему ты так спешишь? — Мне нужно кое-кого увидеть, — ответил я. Честно говоря, я не мог поверить в то, что ты рассказал мне о Юнги. — Если прошло так много времени… Я должен увидеть его, хотя бы еще раз, прежде чем… — Перед чем что? Умереть? — Достаточно долгого вздоха, чтобы вспомнить, что ты мне сказал… Нет, что ты ему сказал. — Я уже говорил тебе, что ты не можешь умереть… Нет, пока у тебя есть его лицо и его голос… — Я не тот, о ком ты думаешь. — Я не знаю, Шин Вунги. Услышав свое имя, я очень удивился. Ты называл мое имя с тех пор, как мы встретились, но ты произнес это так, что я никогда не забуду. — Я уже слышал твою историю раньше; когда ты был ребенком, тебя разлучили с родителями на ярмарке, перед каруселью. Ты сказал, что виноват в том, что не послушали отца, и что позже мужчина похитил тебя и выдал за его мертвого сына, которого насиловал, а также надругался и над тобой. Мое дыхание стало затрудненным, а сердце колотилось. Я смотрел на тебя и не понимал, откуда ты знаешь эту историю, ведь, кроме меня, её еще знал он. — Откуда ты знаешь? — Потому что это история Шин Вунги, девятилетнего мальчика, который пропал во время весеннего фестиваля в Пусане. — П-Пусане…? Твоё лицо излучало такое спокойствие, что мне было невозможно определить, есть ли в твоих словах ложь. Подойдя ко мне, ты протянул мне страницу из газеты. Когда я увидел дату, я понял, что это событие произошло очень близко к моему похищению, хотя я не был уверен. Предположил это, потому что в тот год мне было девять лет. Я снова посмотрел на тебя, и твои глаза горели самыми яркими красками. Ты сказал прочитать заголовок. Я перевел взгляд на абзацы газеты и начал читать, так как это было неизбежно. Там говорилось, что в парке развлечений во время ярмарки весеннего фестиваля был похищен мальчик, его звали Шин Вунги, однако мальчик на фотографии не был похож на меня. Это была моя история, мое прошлое… Но… Но?! — Что это? — спросил я, когда побледнел. — Сообщение об исчезновении настоящего Шин Вунги, — было твоим ответом, холодным, как ветер зимой. — Я, конечно, не собираюсь говорить, что ты ненастоящий, однако твоей жизни такого не было и быть не могло… Ну, тело ребенка нашли в сорока километрах от места его исчезновения, утонул со следами пыток и сексуального насилия четыре дня спустя. Мое тело тряслось, но я этого не понимал. У меня были воспоминания, я помнил свою жизнь до того, как попал в Ад!.. Я помнил ее, да? Внезапно все мои воспоминания стали неопределенными и запутанными. Моя голова болела. — Какого черта…? — У тебя психическое расстройство, Мин Юнги, — ты покачал головой. — Ох, прости, Шин Вунги. — Что? — У тебя расстройство личности. Вот почему ты страдаешь от этих странностей; как внезапное пробуждение в месте, в которое не знаешь, как пришел, или оказавшись в неизвестной ситуации. Вот почему тебе кажется, что времени не прошло, хотя прошло на самом деле восемь лет с тех пор, как ты в последний раз видел сына твоего предполагаемого похитителя. Я не мог поверить своим ушам, все казалось фантастическим, маловероятным. Моё сердце начало болеть, и на глаза навернулись слёзы. — Наверное, это было предположение. Ты услышал эту историю по телевидению и сделал ее своей, это может случиться; это довольно часто встречается у пациентов с ДРИ. Я осознавал, что иногда не был самим собой и чувствовал себя другим человеком. Иногда моё тело не реагировало, не говоря уже о разуме. Много раз у меня было ощущение, будто я вышел из тела и видел, что со мной происходит, но это было странно. — Я понимаю, что это звучит слишком резко, и я не ожидаю, что ты мгновенно поверишь. Взаимодействие с личностью — это процесс, требующий времени и терпения. Однако мне кажется важным сказать тебе это. — То, что ты мне говоришь, невозможно, почему я должен верить? В твоем холодильнике человеческое тело. — Не я убил его, — сказал ты, — ты. Это был ты.Сцена V.
Восемь лет назад.
Мир вокруг меня замолчал. Свет потускнел, пока меня не окутала тьма тишины. Твои губы шевелились; они сказали мне слова, которые до меня не дошли. — Вунги. — Я не понимаю… — Это не твоя вина. Мое сердце болело. Я прижал руку к груди, как будто у меня было кровотечение и я истекал кровью. Вскоре после этого у меня началось щекотание в животе. Мои губы дрожали, я собирался потерять… сознание. — Мне пора идти… — я забыл, что пленник; что неволен, ножка дивана, как и ты, никуда меня не отпускали. Мой разум затуманился негативными мыслями, а сердце — тоской. Смысл, который я так и не нашел в жизни, сегодня еще раз подтвердил мне свое несуществование. — Ты скучаешь по нему, да? — сказал мне ты. Мой разум блуждал среди этих ложных воспоминаний, и я не обращал внимания ни на твои намерения, ни на вопросы, которые ты мне задавал. Когда ты произнёс его имя, мои губы ответили «да». — Мне представляется, что тебе тяжело расставаться с ним. Ты, вероятно, чувствуешь себя обманутым, потому что он не сказал тебе правду. — Почему он этого не сделал? — Возможно, он хотел защитить твои чувства. — В том доме у меня не было чувств, которые стоило бы защищать. — Я говорю тебе это не для того, чтобы ты мне поверил, но лучше было бы поверить, что твоя жизнь была иной, чем та, которая была у тебя на самом деле. Возможно, твой брат (потому что он был твоим братом) знал. — Знал? — Ох… — ты посмотрел на меня с жалостью — Конечно, тебя давно не было. — Что ты имеешь в виду? — в голове рисовалась тарабарщина. Я боялся потерять сознание и никогда не проснуться; думал, что если бы то, что ты мне сказал, было правдой, то я бы никогда не смог контролировать свою жизнь, ни до, ни сейчас, ни после. — Человек, которого ты ищешь, умер уже довольно давно, Вунги; через год после того, как ты перестал бодрствовать. Дул ветерок, пробравшийся на сцену из-за кулис. Внезапно пьеса стала темной, как ночь. Любви не было, потому что она закончилась, и страсть сгорела, как горящий лист бумаги. Блеск в моих глазах постепенно угас, пока не осталась только пустота. Я сломался, а вместе со мной и роль, которую я сыграл, чтобы сохранить себя в здравом уме; кто-то увядший, как засохшая роза, который больше не может чувствовать эмоций сильнее, чем безнадежность. Разозлившись, я посмотрел в твои глаза и увидел в них неписаную истину, от которой у меня побежали мурашки. — Ты лжец… — Я пытался вспомнить, что говорил мне этот мерзкий человек, каждый раз, когда просил его перестать называть меня по имени сына, но не мог произнести такое жестокое слово. — Да, — ответил ты, преуменьшая это, и дал мне еще одну газету. На этот раз обложку занимала целая страница. В заголовке говорилось следующее: «Офицер полиции совершает отцеубийство, чтобы сохранить о секрете нездоровых и кровосмесительных отношениях». Мой пульс падал. Вокруг меня звучала непрекращающаяся мелодия адского реквиема, и только я мог ее услышать, когда увидел его фотографию и прочитал отчет. Там было его имя и возраст, дата выхода газеты была ровно на год позже той, которую я запомнил. Это все была ложь, клевета! Конечно, они обвиняли взрослых в домашнем и детском насилии, но не говорили о перенесенной ею проституции. Люди, которые издевались надо мной, остались безнаказанными, и вся вина легла на него… Они сказали, что полиция загнала его в угол на мосту Банпо, когда он держал в заложниках своего брата, которого угрожал убить, но его убили после того, как застрелили четыре раза, и тело упало в воду. Хотя, судя по тому, что я мог прочитать, его тело все еще искали, что-то подсказывало мне, что они его не нашли. Дыхание мое участилось, а сердце, находившееся у меня во рту, билось так сильно, что болела грудь; душа болела… Я не мог сдержаться и заплакал. — Н-нет…! Нет, нет, нет…! — мое сердце разбилось, и тоска поглотила меня; я стал психопатом. И забыл, что мое запястье было привязано. Я резко поднялся, но тотчас же упал на колени; на коленях перед тобой. — У меня разрывается сердце, когда я вижу, как ты страдаешь, Юнги. Я не был им… — Он не мог умереть… Он…! Он обещал мне! — Я потерял всякое желание продолжать. Я чувствовал отчаяние, как будто земля разрушалась подо мной и тянула меня в пустоту. Я посмотрел вверх. Я увидел тебя. Ты не вздрогнул. Ты продолжил, скрестив ногу на другую, глядя на меня сверху вниз без всякого выражения. Мне было трудно прочитать твое лицо. Твоя левая щека лежала на твоих пальцах, а я на коленях умолял, что это неправда, и говорил, что не знаю, что мне делать. Мое сердце болело так сильно, что я думал, что умру. Я положил руку на грудь и вспомнил его лицо, но не мог поверить, что он мертв. Неугасающая тоска пожирала мою душу. Моя агония была настолько велика, что я посмотрел на тебя и просил о помощи. Затем я увидел рассветный свет, проникающий в окно через стекло. Твое тело, освещенное сзади, создавало изящный силуэт и скрывало лицо, придавая тебе загадочный вид; мрачный… Хотя, на мой взгляд, я раньше не видел тебя таким. Впрочем, твой голос, который сорвался и заикался, дал мне надежду. — Ты не один, Мин Юнги, — я даже не обратил внимания на это имя. Однако это был не последний раз, когда ты называл меня таким образом. — Неважно, из какого Ада ты вышел… — ты взял папку и оставил ее раскрытой на полу, затем встал передо мной и взял меня за руку. — Для меня никогда не будет никого подобного тебе. Я не испытываю любви к человечеству, но я бы посвятил тебе свои самые искренние слезы и, если бы это было возможно, я бы вырвал свое сердце из груди и отдал его тебе, еще бьющееся… — тогда ты подарил мне поцелуй в губы. — Пока тебе служу, я заполню пустоту, оставленную твоим братом. Меня не волнует, было ли то, что ты сделал, инцестом или нет. Мне все равно, будешь ли ты сегодня Шин Вунги, вчера ты был Мин Юнги или завтра ты станешь кем-то другим; просто, увидев тебя перед собой, я позволил тебе поглотить мою душу… — Чи…мин… — произнесли мои губы, но это были не мои слова. Потом ты обнял меня. Ты коснулся меня. Но я не отвернулся; я не мог этого сделать, я был поглощен твоими словами и психиатрической картой, которая была в папке… Хотя я не помню, чтобы раньше посещал какую-либо терапию. Голос в моей голове сказал, кто ты, черт возьми, такой и почему ты знаешь слишком много. Когда ты отодвинулся от меня, я увидел твое лицо слишком близко к моему. Мое сердце ёкнуло; я перестал плакать, и ты вытер мои слезы. — Ты понятия не имеешь, что я способен для тебя сделать, — сказали ты мне, — того, кого я способен убить ради тебя. И мне это показалось странным. Он говорил мне те же слова.