How to tell that i`am in love?

В какой момент Лидия поняла, что отличается от обычных сверстниц? Когда выяснила, что девочки на площадке обсуждают мультики и игрушки, а не тональности аккордов? Когда поняла, что перегнала программу на два класса вперед? Когда отец вырвал сережки-клипсы прямо из ушей, порвав нежные мочки? Или когда одноклассница заявила, что ее дома не наказывают линейкой по руке за малейшую ошибку? Лидия не помнила. Это чужеродность жила с ней чуть ли не с младенчества. А за такой долгий срок можно и привыкнуть. В какой момент Швагенвагенс возненавидела это? Нет, не когда в ее жизнь ворвался беззубый гитарист, игнорирующий личное пространство. Когда с таким трудом приобретенная крупица счастья растворилась в жестоких словах отца — Ты выходишь замуж. Шел тридцать третий день побега Себастиана и вторые сутки ее добровольного заключения. Отец еще не вернулся из командировки. Командировки, на которой ее судьба должно быть уже решилась. Лидию продали как хорошую лошадь. Подороже. Густав ненавидел Бена Штокмана. Сослуживец не вызывал у отца ничего кроме угольно-черной зависти. Вечные соперники, улыбающиеся на публике, поливающие друг друга помоями дома. По крайней мере так делал Швагенвагенс. Бен же смотрел на старшего товарища через призму «что с дебила можно взять» и просто жил. Жил, портя своим существованием жизнь Густава. Бен был и успешнее, и умнее, и на лицо посимпатичней. Его любили в обществе, приглашали на все мероприятия. Мужчина хохмил, раздавал остроты, умел на лету сочинить небольшое четверостишие наподобие Гарриков, а еще интересовался политикой, историей, лингвистикой, литературой искусством и разными науками. Заткнуть его за пояс было невозможно. На любой подкол, в кармане у этого бывшего военного было еще двадцать. Вся «дружба» двух сослуживцев строилась как раз таки на взаимном подтрунивании. Бен подзуживал и подстрекал, Густав старался обидеть. И каждый раз победителем выходил первый. Преуспел Бен и в семейных делах, настругав аж семерых сыновей. Двух погодок, близнецов и тройняшек. А все ради долгожданной восьмой дочки. И все то у него было ладно и сладко, что Густав, находящийся в положении не самом сахарном, едва не стер свои зубы, услышав об очередном «мини-Бене». — Расплодился он. Делать больше ночью нечего? Как еще не отвалился-то… Бен на такое заявление лишь расхохотался, взъерошивая блондинистые волосы недо-друга, плевав на долгую укладку. Изрядно взбесив этим Швагенвагенса. — Густав, родной, то что у тебя отвалилось, у меня всегда стоит! Вогнав его в краску, Штокман довольно ухмыльнулся. А потом предложил сосватать старших детей. — Мой засранец и твоя леди составят отличную пару. Что думаешь, Гусик? Гусик думал недолго. Пропустив мимо ушей дурацкое прозвище, он живо смекнул, что появилась возможность откусить от большого пирога знатный кусок. Часть активов Штокмана перейдут в руки ему. Прибыльная сделка. Бен будто бы и не сомневался в выборе блондина. Сощурив свои смородиновые глазки, он медленно, заговорщически произнес: «Уже и добро мое к рукам прибрал, шельма кудрявая? А?!» Пусть кудри отец не носил уже лет двадцать, Штокман ничего и никогда не забывал. Опозорились перед ним — готовьтесь к тому, что вам припомнят этот позор как минимум десять тысяч раз. Заломив ему руки, он впился ногтями в мягкий бок, беспощадно проминая и пощипывая. Отец засадил Штокману мощным пинком, но вырваться смог только на секундочку, чтобы быть прижатым животом к столу. Матеря ненавистного «партнера по брачному бизнесу» и громко, истерически визжа, Густав трепыхался в чужих руках как рыба на суше. — Любишь кататься, люби и саночки возить! Скоро породнимся, никуда ты от меня не денешься! Переводя со Штокманского на человеческий — Я буду издеваться над тобой каждую секунду твоего существования рядом! Соглашение было закреплено таким неординарным способом, оставалось лишь съездить к Бену в офис и подписать бумаги о передаче активов. Хоть садиться в машину к сослуживцу отцу ой как не хотелось, он мужественно сел на заднее сидение. Стоило дорогому авто скрыться за поворотом, Лидия заперлась в комнате и отказалась выходить. Это не было взвешенным решением. Швагенвагенс прибывала в дичайшей панике. Ни одного ребенка четы Штокман она не видела, но сложила образ исходя из поведения их папаши. Образ ей не понравился. Вечно сидеть все равно бы не получилось. Лидия перебирала множественные варианты, но все сводилось к одному. Собрать чемоданы и свалить на все четыре стороны. Решение не из легкий. Тревога мучила не отпуская ни на секунду. Но время было не на ее стороне. Что там с Густавом делал Штокман, гадать не хотелось. Внутренняя паранойя вопила перестать думать и сваливать, пока насильно не потащили к алтарю за шкирку. Мама стучала каждый час. Ни воды, ни еды блондинка не запасла. Зато по быстрому собрала вещи. В первые полчаса. Остальные 47 с половиной она либо проваливалась в нервозную дремоту, либо рассуждала в Шекспировском стиле: бежать или не бежать? И в конце концов решение было принято. Мэри пригрозила позвать Ровда и снять дверь с петель. Лидия открыла окно и крикнула, что откроет дверь через час. За эти шестьдесят минут девушка бесшумно спустила все чемоданы, спрятала их в кустах и залезла обратно. Благо опыт, спасибо братцу, у нее остался. Глаза у Мэри были опухшие, красные. Как плоды спелого боярышника в августе. Она влепила дочери пощечину, а потом прижала в объятья и зарыдала. — Милая моя, я знаю тебе страшно. Но поверь это не конец. Все еще будет. Вдруг тебе повезет больше чем мне. Штокманы хорошие люди. Как у Христа за пазухой будешь… Не глупи. — Мам, я голодная… Лидия состроила несчастную мордашку. Матушка улыбнулась через силу. — Конечно…подожди немного котенок. — Могу я принять душ? — Иди. — Спасибо. Ужин — скромный и скудный из-за поста — показался пищей богов. Мэри поцеловала дочку на ночь. Давно женщина так не делала. Блондинка также поцеловала ее в ответ. Долго всматривалась в добродушное лицо несчастной и слабой женщины. Утром Мэри встретило только открытое настежь окно.