лучше скажите, кому по нраву
жалкий скулеж или плеск осколков?
там, за заборами шла расправа,
там, в переулке, травили волка
♫ Кошка Сашка — Волчонок
Сегодня ему не повезло. Зараки Кенпачи сплюнул кровь, отступая к стене. Его окружила толпа, вооруженная битами, палками, кастетами, у кого-то были и ножи, а его нож выбили, и тот валялся в пыли. Закон улиц — хуже закона джунглей, здесь недостаточно сказать «мы с тобой одной крови», здесь тебе не пожелают доброй охоты, здесь тебе порвут глотку за малейшую провинность или вообще ни за что, просто потому, что ты подвернулся под руку или помешал на пути. Он — не просто подвернулся, он заслужил. С его стороны было крайне безрассудно переходить дорогу якудза, но он никогда не был рассудительным, и жизнь свою не берег. Чудом дожил до старшей школы, чудом все еще оттуда не вылетел, но до выпуска, наверное, ему не дотянуть. Кровь заливала лицо, один глаз перестал видеть, Зараки скалился волком, готовый хоть зубами рвать тех, кто посмел загнать его в тупик. Зубами он вцепился в того, кто попытался ударить его кулаком в нос. Ушел от выпада, смыкая клыки на шее — по-звериному. — Твою мать, он псих! — завопил укушенный. — Кончаем его, ребята! Зараки ждал удара, что оборвет его жизнь, но удара не последовало. Загрохотал мотор, внезапно прямо рядом с ним затормозил мотоцикл — полиция? Нет… лежа на земле, он смотрел, как мотоциклист спрыгивает со своего железного коня. Что толку с этого парня? Захотелось сплюнуть. Мелкий, тощий, как баба… чего лезет? Тонкие изящные руки взметнулись к шлему. Черной волной по плечам рассыпались длинные волосы. Вот черт, и правда баба. Докатился. — Ты еще кто… — внезапно главарь шайки поперхнулся собственным голосом. Другие затихли — а потом закричали, бросились всей толпой… вот ублюдки, на женщину… Мотоциклистка не дрогнула. Эффектно развернулась, подпрыгнула, увернулась от одного удара, от второго — играючи, танцуя, Зараки понимал, что она дерется не в полную силу. Она и не дралась. Она легко уворачивалась от всех атак, но якудза падали под касаниями ее ладоней. Кто она такая? Последним, что помнил Кенпачи перед тем, как потерять сознание — лицо. Тонкие черты, нежная кожа и яркие голубые глаза. Она отпечаталась на его подкорке шрамом, и он подумал, что не жалко умирать, когда увидел нечто настолько прекрасное.***
Все болело, будто его покрошили на мелкие кусочки и снова собрали. Белизна больничной палаты слепила глаз — второй скрывала повязка. Поначалу Зараки метался в жару, но когда ему стало лучше — чуть не взвыл от тоски: ненавидел больницы, а встать и уйти при всем желании не мог, и эта беспомощность добивала. — Нельзя же так пугать! — с порога набросилась на него Котецу Исане. Вроде бы она была его подругой; Кенпачи не сдались друзья, но Исане с первого дня в интернате вбила себе в голову, что они дружат, а Зараки не стал спорить. Исане его не бесила, знала, когда заткнуться, и угощала разными вкусными штуками, а он бил морды тем, кто обижал ее и тем, кто смел обижать ее дорогую младшую сестру. — Я не специально, — проворчал Кенпачи. — Еще бы ты специально! Суицидник хренов! Тебя буквально с того света вынули! — ругаясь, Исане доставала из пакета апельсины, конфеты и булочки собственного приготовления. — Вынули же, — Зараки взял булочку. Повезло, что одна рука была свободна от капельницы и не сломана, и что зубы остались на месте. Булочка была сладкая, с корицей, и, хотя остыла, показалась теплой. Исане покачала головой, садясь рядом с его постелью. — А если в следующий раз не вынут? — Прекрати кудахтать, — попросил Зараки. — Я живой, а что когда будет — кто знает. — Можно быть осторожнее. Попробуй некоторое время походить в школу, как обычно! — почти взмолилась Исане. Да уж придется. На какое-то время он вынужден залечь на дно. Закончит школу, переедет в Токио из этих трущоб, попробует найти работу… или пойдет служить в армию. Там диплом не нужен, а он все равно не создан для работы мозгами. — А у нас будет новый учитель биологии, — сказала Исане. — Тенджиро-сенсей перевелся работать в Токийский университет, представляешь? Зараки было плевать. Биология интересовала его, только когда он хотел есть, пить или секса, но обижать старающуюся завести светскую беседу Исане он не хотел, так что промычал что-то вроде «угу». — Еще я слышала, что это женщина, — продолжала Исане. — И очень молодая, старше нас лет на пять… а в твоем случае года на два, — последнее прозвучало укоризненно. Зараки умудрился трижды оставаться на второй год, и не столько из-за оценок, сколько из-за прогулов и приводов в полицейские участки за уличные драки. Исане считала, что он был способен на большее. Зараки считал, что алгеброй, физикой и химией он на жизнь не заработает, читать, писать и считать деньги умеет — ну и хватит с него. — Надеюсь, она будет нормальная, — сказал Кенпачи.***
Впервые у Зараки была по-настоящему уважительная причина прогулять целые полгода. В школу он явился осенью, после летних каникул, как обычно — лохматый, в помятой форме, еще и со шрамом, пересекающим половину лица. Глаз не перестал видеть, но если раньше Кенпачи был не красавцем, то теперь, посмотрев на себя в зеркало, с неким мрачным удовлетворением подумал «вот урод». — Ты все-таки пришел! — искренне обрадовалась Исане. — Куда бы я делся, — буркнул Зараки. — Подумаешь, подвиг. На церемонии открытия он слушал речь директора вполуха, и то потому, что у Генрюсая Ямамото был громовой голос, но весь превратился в слух, когда по приглашению на сцену вышла совсем молодая девушка — Кенпачи бы принял ее за школьницу, увидь раньше в толпе. — Рад представить вам нового преподавателя биологии! — провозгласил Генрюсай. — Унохана Ячиру-сан! Кенпачи застыл на месте соляной статуей. Черные волосы Уноханы были сплетены в косу, заплетенную спереди на груди, но он помнил, как ее локоны развевались в пляске смерти. Помнил ее глаза, такие ярко-голубые, что цвет можно было различить даже в темноте, издалека и в полудохлом состоянии. Помнил лицо до последней черточки. Та самая мотоциклистка. Она спасла ему жизнь, она же и отвезла в больницу… нет, вызвала скорую, такая хрупкая девчонка не подняла бы его тушу. Учительница биологии. Унохана-сенсей. Невероятно. — Надеюсь, мы хорошо вместе постараемся, — ее голос звучал мелодично и певуче, но немного хрипло. — Прошу вас, позаботьтесь обо мне, — и улыбнулась так, что у Зараки по спине пробежали холодные мурашки. Так мог улыбнуться клинок, подумалось ему, хотя он никогда не был силен в ассоциациях. И женщин никогда не боялся; по-своему уважал, не поднял бы руку на женщину, но относился слегка снисходительно даже к Сенджумару-сенсей, учительнице химии, которую многие считали жуткой. Унохана-сенсей же вправду была жуткой. Но… но… проклятие, какой же она была прекрасной.