сорок секунд замереть и подумать
но снова сорваться в бешеный бег
не волк — человек
но в сто раз хуже
потому что никто не нужен
♫ Кошка Сашка — Сорок секунд
Никогда в жизни Унохана не подумала бы, что станет учителем. Школьным учителем. Ее никогда не привлекала педагогика, ее не умиляли дети, и она знала, какими бывают подростки — сама не так давно выбралась из пубертатного периода. Но лучше школа, чем ничего. И намного лучше, чем тюрьма. Она не убивала того мужика, который решил, что раз доктор молоденькая и привлекательная, то можно попытаться зажать ее в углу. Она не хотела его убивать, она могла просто вырубить, знала, куда бить, чтобы отправить человека отдыхать в обмороке, но у нее в руках был шприц, а в шприце — инсулин. Первая реакция — рефлекторная… Удар шприцом в шею он мог и пережить, но инсулин дал аллергическую реакцию и пациент скончался. На самом деле Ячиру легко могла уйти от наказания; она работала врачом в психиатрической больнице, в мужском отделении принудительного лечения. Многие здешние пациенты были законченными отморозками, и за преступления либо провели бы здесь всю жизнь, либо отправились бы на виселицу. Попытавшийся зажать ее мужик был новеньким, и попал сюда за два изнасилования. Никому не было его жаль, и полиция бы закрыла глаза, поверив врачам на слово, что смерть наступила после укола — пациенту срочно потребовался инсулин, в его медкарте не было сказано про аллергию; но коллега, которая давно пыталась ее подсидеть, непременно довела бы дело до суда. Коллеге досталось место главного психиатра, а Ячиру — преподавателя биологии. Все уладил ее давний друг Ямамото; кому нужно — отстегнул денег, кого нужно — припугнул. Последнее, что Унохане стоило бы делать — вмешиваться в массовую драку, но она не смогла проехать мимо, увидев, как парня окружила толпа. Увидев, как яростно тот дрался, даже зубами готовый защищать свою жизнь. Когда-то Ячиру была такой же. Возможно, поэтому она и спасла его. Кроме того, ей хотелось выпустить пар. После Ямамото орал в трубку так, что мог бы докричаться до нее и без телефона, и матерился такими выражениями, что Унохана даже вынесла для себя нечто новое, но снова все уладил. Раненого пацана отправили в больницу, а толпу валяющихся без сознания посреди улицы якудза объяснили полиции дракой между ними же самими. В дела якудза полиция вникала редко. — Чтобы больше никаких правонарушений! — Ямамото возвышался над ней грозной скалой. — Никаких! Ты учитель, так будь учителем! Примером для учеников! Ясно тебе? Унохана кивнула и тонко улыбнулась. Подумала: чего Ямаджи дерет глотку, что может случиться в школе? Здесь нет отморозков, психов и мафиози. И даже увидев со сцены знакомую патлатую макушку, Ячиру не подумала, что это может быть проблемой. Пацан был почти дохлый, вряд ли он ее запомнил.***
— Встать! — пропела она. — Поклон! Синхронно класс поклонился. Даже тот, патлатый, сидящий на последнем ряду у окна. Какая ирония, что с первого дня… Унохана отвела от него взгляд. Шрам на глазу остался явно после той ночи, но глаз, насколько она могла оценить, видел. Повезло. — Как вы уже знаете, меня зовут Унохана Ячиру, — она показала указкой на доску, где было написано имя. — Что ж, теперь познакомимся с вами, да? — нежно улыбнувшись, Ячиру открыла классный журнал. Каждый, кого она называла, послушно вставал и кланялся; она не ожидала такого примерного поведения от выпускников. Ямамото специально набирал в свою школу «трудных» детей. Патлатый значился в списке последним. Унохана приподняла бровь, читая имя — что у него за родители, если назвали ребенка так? Имя — не имя, а район в Токио… — Кенпачи Зараки, — проговорила она, пробуя имя на вкус. Зараки встал, поклонился, сел обратно, впиваясь в нее внимательным взглядом. Не обращая на это внимания, Ячиру стерла свое имя с доски. — Сегодня мы начнем изучать основы экологии. Кто скажет, что такое экология? Руку подняла Котецу Исане. — Экология — это наука о взаимодействиях живых организмов между собой и с их средой обитания. — Хорошо, — кивнула Унохана. — Итак, экология… Кенпачи подпер щеку рукой. Его не колыхала никакая экология, куда больше его занимала фигурка учительницы — она была стройной, с тонкой талией, с большой грудью, и если бы сняла свой деловой костюм, то оказалась бы… он задумался над тем, какое на ней белье. Если черное и кружевное… Зараки сглотнул — не хватало еще заполучить стояк на уроке. — Кенпачи-кун, — вырвал его из размышлений мелодичный голос, — какие на нашей планете есть среды обитания? — Город, — буркнул он. Никто не заржал. Унохана оценила уважение одноклассников; вряд ли это было вызвано достоинствами Зараки, как человека, или объемом его кошелька. Это было самое естественное уважение из всех возможных, первобытное — из страха. — В чем-то вы правы, но на самом деле нет. Оторибаши-кун? Белобрысый франт, в котором Кенпачи давно подозревал педика, встал и четко оттарабанил: — Водная, наземно-воздушная, почвенная и среда, которую образуют сами живые организмы. Зараки сел на место. Почему-то было стыдно, что он ответил неправильно — его не ругали, его даже не наградили укоризненным взглядом, но если бы он назвал ей эти херовы четыре среды — он бы мог ее впечатлить. Она бы увидела, что он не дебил, а так… «город». Теперь она его ни о чем больше не спросит. Ну и нахер надо. Разве он когда-то рвался отвечать на уроках? Тоска, да и только. Скучно, хоть волком вой. Чтобы не пялиться на Унохану, Кенпачи уставился в окно, где тоже не происходило ничего интересного — лишь качались на ветру желтеющие листья, и периодически то один, то другой листок отрывались от ветки и улетали, падая на землю. — Кенпачи-кун, вы меня слушаете? От неожиданности он подпрыгнул и чудом не выругался. — Д-да, — прохрипел Зараки. — Тогда не можете ли вы назвать мне известные вам биотические факторы? Вот же прицепилась. Кенпачи не только не знал, какими они бывают, но и что это вообще такое. Антибиотиками лечат грипп, на этом его познания заканчивались, и другому учителю он так бы и сказал, но хамить Унохане язык не поворачивался. И потому, что она была женщиной, и потому, что она в одиночку уложила банду утырков. Зараки потер затылок, выдав глубокомысленное: — Э-э-э… — Понятно, — усмехнулась Унохана. Вызывать кого-то другого не стала, продолжила сама, — Биотические факторы — это все способы воздействия живых организмов друг с другом. Может, теперь вам будет проще назвать таковые, Кенпачи-кун? Взаимодействия живых организмов. Он не выдержал и заржал: — Секс, что ли? — и осекся под ее взглядом. — Секс, конечно, тоже важный элемент биологии, — мягко произнесла Унохана, — но в сегодняшней теме урока он почти не участвует. Еще попытка? Зараки сдвинул брови. Не совсем же он идиот? — М-м-м… когда одно животное жрет друг друга? — Верно, — учительница одарила его кивком. — Это называется «хищничество» и относится к пятому виду отношений: ресурс-эксплуататор. Секс же относится к шестому виду: антибиоз: антагонистические отношения, вызванные конкуренцией, борьбой, кроме всего прочего, за самку. Зачем она его дразнит? Одно то, как она произносила слово «секс» вызывало у него мурашки по коже. Кенпачи изо всех сил держался, воображал себе самые мерзкие вещи на свете, и твердо решил, что когда уроки закончатся, вернется в детдом и оттрахает Миюки — та все равно шлюха, ей без разницы, с кем, у нее просто чешется. Она может обслужить хоть за конфетку, хоть бесплатно, но для нее нужно купить презервативы, чтобы не подцепить какую-то дрянь. Хорошо, что урок последний, не придется изнывать до конца дня. …но в конце урока он остался в классе. Исане глянула вопросительно, Зараки дернул подбородком: иди без меня. Когда никого, кроме них с Уноханой, в помещении не осталось, он подошел к ее столу. — Вы хотели что-то спросить, Кенпачи-кун? Зараки скривился. Какой он, к дьяволу, «-кун»… — Просто Зараки. Я хотел… — он сглотнул. Такое простое слово, а липло на языке и вязало рот. — …сказать «спасибо». — За что? — Вы знаете, за что. — Нет, — разыграла удивление Унохана. — Понятия не имею. О чем вы, Кенпачи-кун? — О том, что вы, черт подери, спасли мою шкуру! — он наклонился, опираясь ладонями о стол, выдохнув это ей в лицо громким шепотом. — Когда мне оставили это! — Зараки ткнул пальцем на шрам у себя на глазу. — Вы перебили всех якудза! Он ненавидел, когда врут и притворяются, а она к тому же делала это плохо. И зачем ей эта игра в прятки? Унохана нарочито медленно отложила тетрадь. — Я действительно спасла вас в каком-то смысле, но никого, как вы выразились, не «перебила». Я нашла вас на дороге, вы были ранены и находились, честно говоря, при смерти. Я подумала, что вы мертвы, но решила проверить пульс для окончательного диагноза. Вы оказались живы, и я вызвала скорую. — Не врите! — Кенпачи хлопнул по столу. — Я все видел своими глазами! — Вам показалось, — твердо сказала Унохана. — Как я уже говорила, вы были при смерти, и получили черепно-мозговую травму. Подобные повреждения могут вызывать галлюцинации и бред. Мозг — чрезвычайно хрупкий орган, тонкая материя… — Хотите сказать, я псих? — вспылил Зараки. — Какого хера, сенсей? Унохана встала. С удивлением Кенпачи обнаружил, что ростом она ему даже ниже плеча, но все равно учительница словно смотрела на него свысока. — Хочу сказать, чтобы вы немедленно покинули мой класс, — отчеканила она. — И чтобы впредь не смели мне грубить. — А то что? — рискнул Зараки, широко ухмыляясь. — Вы меня накажете? Отшлепаете? — Ваше предложение звучит заманчиво, — сощурилась она. — Но если я вас отшлепаю, вы до конца жизни будете кататься на коляске. Почему-то у Кенпачи не возникло сомнений, что так и будет. Эта маленькая женщина была на самом деле опасной, и пусть не впаривает ему, что его глючило, его не глючило, он видел, это правда случилось. Только какой дурак возьмет и выложит незнакомому человеку: да, конечно, я тут недавно перещелкал штук двадцать якудза… Как раньше до него не доехало? — Это тайна, да? — Зараки выпрямился. — Что я могу сделать вас инвалидом? — хмыкнула она. — Что вы сделали это. Унохана посмотрела в окно. К стеклу прилип желтый кленовый лист. — Да, — сказала она. — Тайна. — Тогда не парьтесь, сенсей, не в моих интересах молоть языком, сами понимаете. Никому не скажу, — клятвенно пообещал Зараки.***
Вместо лав-отеля, куда ходили парни побогаче, у них с Миюки была ее комната — соседки любезно согласились где-то погулять пару часиков. Зараки не стал тратить время на прелюдии, сразу толкнув свою «даму» к кровати, уложил на живот, задрал ее юбку. Презерватив он купил с последних денег, но если бы расслаблялся только рукой — этого бы не хватило. Миюки согласилась бесплатно; почему-то шрам на роже Кенпачи показался ей сексуальным. У нее были черные длинные волосы, и на том сходство с Уноханой заканчивалось, но если трахать ее сзади, можно было легко представить на ее месте другую. Что это она стоит на четвереньках, разведя ноги, что это ее грудь он мнет и сжимает, выкручивая соски, что это ее волосы он наматывает на кулак и тянет до боли — по-животному. И берет ее по-животному, размашисто вбивая в матрас, с такой силой, что ей после наверняка будет больно ходить. Кончая, он склонился над Миюки, вцепился зубами ей в плечо, и выстонал короткое «Ячиру». Перекатился на спину — нахлынуло опустошение. Будто не он вытрахал из девчонки все силы, будто сам остался обессиленным. И неудовлетворенным, хотя секс длился долго и был отличным — но все равно что-то было не так. — Кто такая Ячиру? — спросила Миюки. — Не твоего ума дело. Миюки училась в другой школе, но вместо уроков чаще занималась другим — тем, чем сейчас с Зараки. Она любила секс, она нуждалась в сексе, как в наркотике. Ей было неважно, нежно с ней себя ведут или грубо, и как к ней при этом относятся. Исане называла это умным словом «нимфомания», остальные предпочитали более простое «шлюха». — Захочешь еще — приходи, — подмигнула она. — Бесплатно. Ты очень хорош, — последнее признание прозвучало по-детски наивно. Зараки стало гадко — от нее, от себя, от этой дерьмовой беспросветной жизни, в которой он вынужденно пока что никто… — Приду, — сказал он, одеваясь. Подумал «больше не приду», но это было самообманом. Придет, куда денется. Он в ловушке. Ему некуда бежать.