ненужные принципы, голос все тише
привычка молчать понадежнее кляпа
но веришь, что все же однажды отыщешь
того, кто поймет, что ты волк,
а не тряпка
♫ Кошка Сашка — Созвездие Белой Волчицы
Школьный день заканчивался. Ученики расходились по домам, учителя тоже — повезло тем, у кого был свой дом. Кенпачи редко торопился уйти из школы, потому что разницы не было, что там, что там его никто не ждал, только и разницы, что в детдоме была койка, на которой можно было поваляться. В школе она тоже была, в медпункте, и даже более удобная. Двор был пустым. Кенпачи оглянулся в поисках либо светлой макушки Исане, либо рыжей — Кийоне: обычно они с сестрами шли «домой» вместе, и никто никогда не смел шутить по этому поводу, предполагая, что у Зараки что-то есть с одной из Котецу. Он бы никогда и не помыслил о них в таком плане, они были его семьей, а не девушками, в которых можно было влюбиться. Ему и в голову бы не пришло тискать Кийоне так, как делал какой-то стремный белобрысый тип… стоп. Какой-то урод прижал Кийоне к стене и шарил своими грязными лапами у нее под футболкой, и даже если она была не против — алая пелена ярости застила Зараки глаза, и он, недолго думая, бросился в атаку, одним ударом кулака отшвырнув белобрысого в сторону так, что тот упал. Кийоне закричала. Белобрысый вскочил на ноги, сплюнул кровь, но не зарыдал, а сжал кулаки и бросился на Кенпачи. Навыки единоборств у него какие-то были; Зараки никак не мог его поймать. Белобрысый вертелся ужом, не бил, но и удары Кенпачи пролетали мимо: очевидно, противник его выматывал. — Зараки! — голос Кийоне прозвучал где-то на периферии сознания. Когда Зараки дрался, весь окружающий мир переставал существовать, оставался только он и его соперник или соперники. Плевать на Кийоне, даже если рыжая малявка и хотела, чтобы этот хлыщ ее лапал, все равно Кенпачи не собирался это терпеть. — Прекратите немедленно! Этот голос раздался уже не на периферии — этот голос хлестнул, как плеть. Кенпачи остановился — и пропустил удар. Кулак мелкого урода врезался ему в губы, разбивая их, струйка крови потекла по подбородку. — Тумо-сан, что вы себе позволяете?! — вспыхнула Унохана Ячиру. Если бы Кенпачи верил в такую хрень, как судьба, он бы заподозрил, что в их с сенсеем случайных встречах есть нечто судьбоносное. — Этот псих первым на меня напал! — возмутился Тумо. Гремми Тумо; только сейчас Зараки вспомнил, что этот урод — новенький в его классе. — Потому что ты лапал мою сестру! — возмутился Кенпачи. — Она сама хотела! — Достаточно, — Ячиру не повысила голос, но Кенпачи и Гремми синхронно заткнулись, с опаской покосившись на нее. — Кийоне-кун, — уже более мягко обратилась она к Котецу-младшей, — ты хотела? — Нет, — Кийоне помотала головой словно в доказательство своих слов. — Я не хотела, я одолжила у Тумо учебник, хотела вернуть, а он… сказал, что я должна… поблагодарить. — Врешь! — дернулся Гремми. — Это ты врешь! — взревел Кенпачи. — Кто забирает учебники, прижимая девушку к стене? — Прекратите, — снова одним лишь этим словом заставила их замолчать Унохана. — Вы оба будете наказаны. Тумо-сан, а вы имейте в виду: директор и все сотрудники школы будут предупреждены мной о том, что у вас есть склонности к насилию над девушками. — Что? — тот сжал кулаки. — Я же сказал, она была не против! — Она сказала, что была против. Я не желаю больше обсуждать это. Наказанием будет уборка в школе после уроков в течение двух недель, а сейчас вам обоим нужно в медпункт. — Медсестра уже ушла домой, — робко подала голос Кийоне. — Я окажу первую помощь, — спокойно ответила Унохана. — Я лучше пойду в настоящую больницу, спасибо! — ядовито выплюнул Гремми, подбирая с земли свою сумку. Кенпачи с ненавистью проводил взглядом его белобрысую макушку. Он, в отличие от Тумо, на помощь Уноханы согласился — и потому, что не было денег на больницу, и потому, что не хотел лишний раз палиться со следами драки после инцидента с якудза, и потому, что хотел лишний раз побыть с ней. Побыть наедине, в медпункте никого не было. Руки Уноханы, касающиеся его лица, напоминали прикосновения крыльев бабочки или легкого ветерка. Она сосредоточенно хмурила брови, обрабатывая его разбитые губы, и Зараки подумал, что если бы она лечила его, он бы согласился принять от того утырка удар похуже. — Вы часто деретесь, — сенсей не спрашивала, констатировала факт. Кончики ее пальцев провели по шраму на глазу, тому, который уродовал Кенпачи, но символизировал, что он выжил в жуткой передряге. — Часто, — спорить было бессмысленно. Доказательства его частых драк были прямо на нем. — Зачем? Идиотский вопрос, подумал Зараки. Вслух сказал: — Ну как зачем… не выходит иначе. Сначала это были уличные бои, из-за которых его в основном и оставляли на второй год. Потом — подпольные, уже не на улице, а в закрытых помещениях вроде клубов, где он дрался без всяких правил на потеху толпе, и за это получал деньги. После одного из таких боев он и нарвался на якудза, когда не пожелал делиться с ними деньгами, которые они же и помогли ему заработать. Зараки ожидал осуждения Уноханы, или жалости, или сочувствия, но она смотрела с пониманием. Ее рука коснулась его лба, убирая упавшую прядь волос, и если она хотела сделать этот жест по-матерински нежным, у нее не получилось. По коже Кенпачи пробежали сотни мурашек. — Не вздумайте меня жалеть, — на всякий случай сказал он. — Я вас не жалею. — Да что вы говорите, — Зараки усмехнулся краем рта. Не жалеет… он представал перед ней максимально жалким. Тогда, избитый толпой якудза и едва живой, сейчас — когда позволил себя ударить пацану ниже его на голову. Ее пальцы цепко сжали его подбородок, вынуждая посмотреть прямо в ее невыносимо голубые глаза. — Я. Вас. Не. Жалею, — повторила Унохана, чеканя каждое слово. — Вы уже взрослый и хотя до сих пор учитесь в школе, можете отвечать за себя и свои поступки. Вас не за что жалеть. Но, — она убрала руку, — и осуждать не за что. Идите домой, я закончила с вашей раной. Пока она была так близко, ничего, совершенно ничего не мешало ему ее поцеловать. Впиться в губы, требовательно, жадно, пить ее, как воду, как кровь, не позволяя отстраниться от поцелуя. Сорвать ее черную блузку, все, что под ней, припасть губами уже к груди, терзать соски, слышать стоны, знать, что она течет, что она мокрая — из-за него. Уложить на кушетку, войти в нее так глубоко, чтобы кричала, извивалась и просила еще, чтобы была совершенно беспомощна и совершенно — его, чтобы ей было хорошо… Зараки моргнул, прогоняя из разума картинку, где Унохана была абсолютно обнаженной под ним, с затуманенным от похоти взглядом. — Угу, — пробормотал он, вставая и закидывая сумку на плечо. — Спасибо. Когда дверь медпункта закрылась за ним, Унохана откинулась спиной на спинку стула и помассировала виски. Что здесь будут проблемные дети — она знала, но что здесь будет проблемный почти-взрослый… Он был красивым. Не той красотой, что мужчины на обложках журналов или актеры в фильмах, особенной, другой — звериной. Он напоминал льва — эти длинные жесткие волосы, похожие на гриву, и глаза хищника. Он источал мужскую силу, именно силу в ее первоначальном значении — физическую, первобытную, дикую, пугающую. Он не был мальчишкой, как бы Унохана ни старалась мысленно звать его так, он был даже не парнем, он был молодым мужчиной. И он хотел ее. Она прекрасно умела различать просто мужчин и тех, кто ее хочет. Зараки — хотел, это было видно по глазам, по тому, каким взглядом он смотрит на нее. Как бы он ни пытался вежливо разговаривать, а в уме трахал ее каждый раз. В другой ситуации Унохана бы ему позволила, но гребаная пропасть между учителем и учеником все меняла, а новые проблемы ей были не нужны.***
Миюки сама принесла презерватив и подставила зад. В другой день Зараки мог сказать, что он ей не трахальная машина и пусть ищет себе другого, но сейчас сам изнывал от желания, и предложение принял. Миюки хныкала, извивалась, стонала, пока он долбился в нее, жалко оттопыривала зад, умоляя еще, еще, еще… Унохана не стала бы так, пронеслось у него в мыслях, и одна мысль о сенсее заставила кончить — раньше Миюки, поэтому пришлось доделывать ей оргазм пальцами, механически, без особого желания. — Ты такой заботливый, — сказала она, когда словила-таки свой кайф и пришла в себя после этого. — Я? — усмехнулся Зараки. — Заботливый? Неужели это для тебя забота? — Никто для меня так не делал, — тихо сказала Миюки. — Хотя ты делаешь это не для меня, а для нее, да? Для Ячиру. Но все равно… тело-то мое. — Прекрати пороть чушь, — Кенпачи застегнул ремень. Они снова трахались во временно пустой комнате Миюки, и он не раздевался полностью, лишь приспустив брюки. — Может, я и порю чушь, но знай, я готова с тобой бесплатно, — она игриво подмигнула. Зараки вышел из ее комнаты, не оглядываясь. После долго стоял под холодным душем, ненавидя себя за все сразу: за то, что хотел одну, а спал с другой, за то, что хотел не просто девчонку, а сенсея, за то, что эта сенсей спасала его, за то, что он не мог быть достойным ее…***
На ужин был рис с жареной рыбой, который Исане разогрела для Зараки сама — они старались по возможности не тревожить персонал по его поводу, он и так жил здесь на птичьих правах, потому что не закончил школу. По возрасту Кенпачи давно пора было проваливать во взрослую жизнь, но директор неплохо нагревал руки на нем и его подпольных боях, вот и держал при себе, как цепного пса. — Спасибо, — сказала Исане. — А? — удивился Зараки. — За что? — Как за что? Ты спас Кийоне. — А… — он успел забыть об этом. — Ну да. Но еще Ячиру… тьфу. Унохана-сенсей нас разняла. — Ячиру? — Исане вскинула бровь. — Забудь, — проворчал Зараки. — Я-то забуду, — ее глаза потемнели. — Но знаешь, что я вчера услышала? Проходила мимо кабинета директора… я не подслушивала, может, немного. Меня не заметили, ты же знаешь, я умею тихо ходить… так вот. Кочо-сенсей говорил с Уноханой-сенсей, и сказал ей: «я покрываю твое убийство, и этого достаточно». — Убийство? — Кенпачи чуть не поперхнулся. — Она убила человека, — кивнула Исане. — Не знаю, зачем кочо-сенсей взял ее в школу… Может, лучше будет сообщить в полицию? — Не смей! Впервые он так рявкнул на Исане. Та подскочила от неожиданности. — Не смей, ясно? — прорычал Зараки. — Не лезь в это, поняла? Если Ямамото прикрывает ее, то прикрывает, и это не твое дело! Поняла? — П-поняла, — пролепетала Котецу-старшая. — Чего ты так… — Она спасла мне жизнь, — глухо проронил Кенпачи. — Когда я чуть не откинул копыта в той драке. Она нашла меня и вызвала скорую. — О-о, — растерянно протянула Исане. — Так вот почему ты так на нее пялишься. Я думала, ты в нее влюбился… Кенпачи со злостью ткнул палочками в кусочек рыбы. Неужели эта его гребаная влюбленность так заметна?