Сквозь толщу дней и лет

За несколько мгновений до заката часто становилось удивительно тихо. Море походило на сияющее зеркало. Неугомонные чайки смолкали, замирая подобиями крохотных кораблей на водной глади. Даже ветер не шептал в ветвях деревьев, словно и он не желал нарушать золотую тишину уходящего дня. Лиммир любил эти между еще не догоревшим закатом и сумерками. Их задумчивое очарование не могло сравниться ни с одним иным временем дня или ночи. Хотелось опуститься на еще хранящий тепло солнца камень и замереть, вслушиваясь в живую мягкую тишину, глядя, как в свет заката вливается все больше червонного золота, и не нарушать молчание даже лишним вздохом. Раствориться в бесконечном покое укрытой от всех излучины берега. Однако сюда Лиммира привело не желание покоя. Он искал отца. Все чаще становилось заметно, что прожитые годы не проходят для него бесследно. Лиммир понимал, что отец старается скрывать слабость, но порой усталость и тоска все же выдавали себя. А раны, полученные им на недавней войне, как будто так и не исцелились полностью, выпивая из него силы – или, напротив, именно коснувшееся отца увядание мешало ему выздороветь вопреки мастерству целителей? Лиммир впервые столкнулся с увяданием так близко. Это пугало. Было тяжело видеть, как постепенно медленно слабеет тот, кого он с младенческих лет помнил неизменно стойким, гордым и сильным. А теперь исподволь истончались знакомые черты, наливалось восковой прозрачностью лицо. Вот как огонь фэа понемногу сжигает телесную оболочку. Почему-то Лиммиру казалось, что отец, аманэльда, должен быть лучше защищен от подобного. Дагнир, друг и побратим отца, едва ли был намного младше, но не утратил и малой толики сил… Решение искать отца здесь было верным. У самой кромки воды Лиммир разглядел знакомую фигуру. Отец сидел, глядя на закат и медленно, бездумными движениями пересыпал из ладони в ладонь мелкие камешки, подобранные тут же, на берегу. Лиммир собирался уже окликнуть отца, но тот почувствовал, что его уединение нарушено, и обернулся. - Рад видеть тебя. С возвращением. Не ожидал, что ты так скоро, - отец улыбнулся. Серьезная, спокойная теплая улыбка, знакомая Лиммиру с детства. - Я не застал тебя дома и решил не ждать, - Лиммир улыбнулся в ответ, одновременно с тревогой подмечая изменения, произошедшие за время его отсутствия. Всего несколько месяцев, но лицо и губы стали совершенно бескровными. Казалось, фэа начинает просвечивать сквозь истаивающую плоть. Только глаза оставались прежними. Да, теперь окруженные синеватой тенью, но все еще горящие тем светом, что отразился в них в немыслимо давние времена. - Если бы я знал, что ты вернешься сегодня, не стал бы уходить, чтобы тебе после дороги не пришлось разыскивать меня, - отец почти без замаха бросил камни, что держал в руке, в воду, спугнув этим одну из чаек. Птица взмыла в небо и со сварливым криком закружила над водой. - Мать сказала, что ты стал часто уходить на закате. - И ты решил вернуть меня в дом пораньше? – отец снова улыбнулся. - Да. Я рад, что к тебе возвращаются силы. Как бы ни истаял отец, но все же прогулки, судя по словам матери, стали чаще. Прошлым летом слабость не позволяла ему надолго покидать дом. Может быть, покой все-таки поможет ему исцелиться? Он ослаб за зиму, но весна и лето вернут бодрость? Отец едва заметно покачал головой. Солнце уже более чем наполовину скрылось за горизонтом, и на него можно было смотреть, не прищуривая глаза. - Нет, Лиммир. Прежние силы ко мне уже никогда не вернутся. Это прозвучало удивительно спокойно и просто. Настолько, что Лиммиру потребовалось несколько ударов сердца, чтобы осознать услышанное, и понять, что отец не просто понимает происходящее с ним, но и спокойно это принимает. Неужели он готов смириться и безропотно угаснуть, расставшись с ними? В это едва верилось. - Не грусти. Прости меня. Не стоит омрачать встречу подобными разговорами, - отец словно понял его невысказанные мысли. И, как обычно делал, когда хотел успокоить, положил на плечо руку.почти невесомую, но все еще теплую. Лиммир хотел возразить. Сказать, что отцу не стоит извиняться, ведь именно его неловкие слова заставили сделать это печальное признание. Но фраза, так и не прозвучав, комом встала в горле. Ни извинения, ни сожаления, ни ободрения – никакие речи сейчас ни к чему. Красно-золотое сияние заката блекло, сменяясь светлыми ранними сумерками. Словно очнувшись, вздохнул ветер, зашелестев в ветвях. Вода плеснула о берег у ног эльфов. Лиммир молчал, чувствуя, что отец полностью погружен в свои размышления. Или это были воспоминания? О чем он думал сейчас, глядя на закатную полосу над морем? Быть может, о юности и Благословенной Земле там, в бесконечной дали? - Восход Гиль-Эстель, - голос отца звучал отрешенно, - именно за этим я сюда и прихожу. Лиммир взглянул на сияющую звезду, купающуюся в последних лучах заката. - Даже те времена, что мы сейчас пережили, не были темнее тех, когда он впервые поднялся в небо. Лиммир молча кивнул. От старших он знал о темных годах Первой Эпохи, когда силы эльдар были рассеяны и казалось, что Враг одерживает победу. Но все же он слушал об этом, зная о Войне Гнева и видя спасенный из когтей тьмы мир, зная, что Валар не отвернулись от них. А отец, мать, Дагнир, Хелег – они блуждали в отчаянии и горе среди бесчисленных потерь, еще не ведая о том, что скоро наступит час победы и отмщения Врагу. *** Огонь зажигать не стали, чтобы не выдать свое укрытие – запах дыма разносится слишком далеко. Следовало сохранять осторожность. Еще не так давно эти места были куда безопаснее. Орки смелели даже не с каждым месяцем – с каждым днем. Укрытие они нашли под огромной старой елью. Нижние тяжелые ветви спускались до земли так давно, что уже пустили корни, образовав шатер. Другие ветви, что росли выше, ложились на нижние, и покров хвои оказался достаточно плотным, чтобы сохранить сухим толстый ковер из еловой осыпи вокруг ствола. Быть может, более сильный и долгий дождь преодолел бы эту преграду, но тучи медленно расходились. Небо прояснялось впервые за три дня. В шатре из еловых ветвей было тесно и едва хватало места двоим. Дагнир, хмурясь, пристраивал глефу у ствола. Впрочем, хмурился теперь Дагнир чаще, чем когда-либо ранее за время их знакомства. Причин для тревог и забот было в избытке. Земель, свободных от воли Врага, оставалось все меньше. Неверным золотым сном казались прежние дни славы и величия эльдар. И все-таки они не сдавались. Даже сейчас, когда была позабыта сама мысль о надежде на победу. Просто уходили раз за разом за зыбкие условные рубежи и сражались. Чтобы пусть исподволь тревожить приспешников Врага. Уничтожить еще нескольких тварей. А если и уйти, то уйти не в стенаниях и ожидании конца, а в сражении. Пусть даже ущерба силам Ангбанда от них не больше, чем от комариных укусов. Но отсиживаться в укромных поселениях, надеясь на то, что получится скрыться от вражьих слуг, было выше сил. Слишком горьким уроком стала судьба Гондолина. Ни одно, даже самое надежное укрытие во всем Белерианде не поможет спастись… Скромный ужин съели в молчании. Они научились обходиться без слов. Молчание не было в тягость – напротив, оно было спокойным. Дружеским. Понимающим. Хорошо, когда есть с кем поговорить, но стократ лучше, когда есть с кем помолчать. Можно было удивляться тому, как судьба много раз сводила их и вновь разводила порознь, прежде чем они пошли этим путем лесных скитальцев плечом к плечу. Дагнир был одной из немногих уцелевших нитей, связывавших его с былой жизнью. Кольцо соскользнуло с пальца где-то в Дориате, меч сгинул в Гаванях, и даже имя теперь было другим. А все остальное… все остальное было потеряно еще раньше. И когда не оставалось сомнений, что все кончено – он встретился с Дагниром вновь. Дагнир и Хелег помогли ему родиться заново. Или хотя бы не утонуть в отчаянии и безумии. Небо очистилось от туч полностью. Мелкая водяная пыль, которую язык не поворачивался назвать дождем, наконец прекратила сеяться в воздухе. Ночь обещала быть ясной – как и следующий за ней день. Хисэон давно привык спать так же, как и Дагнир, не погружаясь в сон глубоко, продолжая все время прислушиваться к лесу. Ранее так приходилось спать в дозорах и на походе. Сейчас же вся жизнь превратилась в беспрерывный дозор. Хисэон уже соскользнул в первый полусон, когда Дагнир вдруг нарушил тишину, едва слышно окликнув его. Это было странно. Лес вокруг оставался тихим и безмятежно дремлющим. Или Дагнир, лаиквендо, почувствовал что-то лучше, чем он? - Смотри, - голос Дагнира был не громче шелеста листьев, - смотри. Он не отрываясь смотрел куда-то в небо. Хисэон проследил за взглядом Дагнира. Сначала ему показалось, что сердце остановилось. Поверить глазам было невозможно. Но невозможно было и не узнать это сияние. Сильмариль. Тот самый, что казался навеки сгинувшим в море вместе с дочерью Диора. Теперь он сиял с не успевшего окончательно потемнеть неба, сиял ярче любой другой звезды. - Ничего не понимаю. Как?.. – на большее Хисэона не хватило. Горло сжало спазмом. Было трудно дышать. Не получалось думать о чем-то. К глазам подступили слезы. Благословенный камень не был безвозвратно потерян. Теперь его свет принадлежал всем, и одновременно не принадлежал никому. Он не просто разгонял тьму в небе и в душе. Он давал силы. Пробуждал надежду на то, что остаток дней не пройдет в отчаянных безнадежных стычках с орочьими шайками. Что сражаться вновь можно не с ожесточением загнанного зверя, а так, как сражались прежде, веря в победу. Что возможно еще что-то… иное. Дагнир положил руку на плечо Хисэона и крепко сжал. Он ничего не говорил, но Хисэон кожей чувствовал его волнение. Остаться равнодушным при виде новой звезды было немыслимо. Кто совершил это? Кто подает весть? Владыка ли Ульмо поднял камень из вод? Или вмешались иные из Великих? И что на самом деле может значить этот дар света? Где-то в глубине души Хисэон сознавал, что ответы на эти вопросы ему не так уж важны. Если бы ему случилось умереть в этот миг – он ушел бы счастливым.