Сквозь толщу дней и лет

- Так что же, значит, он решился? – Анвалдир отложил инструмент в сторону. В открытое по случаю наступивших теплых дней окно задувал легкий ветер, несший запах моря, подсохших водорослей и свежей листвы, мешавшихся с теплыми запахами дерева и воска, царящими в мастерской. Анвалдир работал с закрытыми окнами только зимой или в совсем холодные и ненастные дни. Все остальное время окна были распахнуты. - Думаю, да. Мне показалось, что отец уже все решил для себя, хотя и не заговаривает об отплытии, - Лиммир на правах старого друга наполнил бокалы настоянным на травах питьем и передал один Анвалдиру, - однако он надеется, что достаточно окрепнет для того, чтобы отправиться со мной в земли к востоку. Ненадолго, понимаю. Но все-таки… - Странствия? - Да. Анвалдир присел на верстак и отпил из бокала. - Знаешь, Лиммир… это ведь будет не просто путешествие. Он хочет попрощаться с этими землями. Лиммир кивнул, соглашаясь. Отец вел себя так, словно стремился неторопливо завершить все оставшиеся дела. И желание отправиться на восток нельзя было объяснять чем-то кроме прощания. - Я понимаю его, - Анвалдир задумчиво смахнул стружки с верстака, - мне тоже тяжело видеть, как пустеет Линдон. Особенно как он опустел сейчас. Я даже удивлен, что он не решился на это раньше. Хотя и не могу представить Линдон без него. Лиммир против воли улыбнулся. Анвалдир был сыном Хелега, давнего друга Хисэона, и знал отца с детства. - Он слишком… непримирим. Но все-таки годы смертных земель и для него не прошли бесследно, - улыбка стала невеселой. Сколько было тех, кто казался неизменным оплотом, частью Линдона… и сколько из ушли, истомленные долгими годами. Или погибли, как государь. - А ты? Ты сам? Останешься здесь или пойдешь с ним? Чтобы ответить на этот вопрос, Лиммиру потребовалось некоторое время. Отец, как бы его ни мучила усталость, не согласится на разлуку с матерью – значит, на Запад они отправятся вместе. А что он сам? Друг, возможно, сам того не желая, задел очень тонкую струну в душе. Расстаться с родными? Лиммир давно не жил рядом с ними постоянно, многие десятилетия он провел в Эрегионе, а после его падения подолгу жил в землях на востоке. Но всегда с ним было знание, что в любой миг можно прийти в Линдон. В светлый дом с огромными окнами и вышитыми матерью гобеленами на стенах, взять в руки новую работу отца, законченную за время его отсутствия… а потом, отдохнув, снова сорваться в путь. Страшила не столько разлука – ничто не помешает ему, стосковавшись по родным, шагнуть на палубу идущего на Прямой Путь корабля. Тревожно было знать, что не будет пути обратно. Что нужно навеки проститься с Эндорэ. Да, там будут новые, неизвестные земли. Но здесь останется все, что он когда-либо знал. Не получится, уступив грустным воспоминаниям, прийти на опустевшие земли Эрегиона, где камни еще хранят память о тех, кто некогда жил и работал там. Однако отец, хотя и остается здесь, лишен и этой грустной отрады. Край, где он некогда странствовал и сражался, уже больше тысячи лет укрыт волнами Белегаэр. Лишь несколько островов осталось – но отец никогда не пытался до них доплыть. И в земли Эрегиона, который тоже был ему дорог, после гибели Келебримбора не возвращался ни разу. Он умел отсекать прошлое. Быть может, это и позволило ему некогда оставить Аман позади. А после позволило выжить. - Я еще не решил. Да, видеть Линдон постепенно пустеющим непросто. Горько. Но все же… - Я бы хотел увидеть земли там, за морем, - Анвалдир неторопливо допил все, что еще оставалось в бокале, - но пока остаюсь, хоть мне кажется, что и рада была бы присоединиться к твоему отцу. Корабли. - Да. Я понимаю. *** Ост-ин-Эдиль был прекрасен. Сияющий белый город с возносящимися к небу башнями, обрамленный темной зеленью лесов, похожий на чистейшую жемчужину на зеленом бархате. Хисэону не довелось увидеть ушедший в легенды Гондолин, но он помнил чертоги Нарготронда и Менегрота. Сердце Эрегиона не уступало красотой потерянным городам Белерианда. Этот город неуловимо, но явственно напоминал и другие – те, что стояли на Благословенных Землях. Но в то же время не был их копией и не стремился быть их подобием. Ост-ин-Эдиль был плоть от плоти земель по эту сторону Белегаэр. Со своим лицом и своим норовом. Город мастеров эльдар. Город для творения нового и собирания знаний. Сбывшаяся мечта невероятно давних лет. Пусть путь к ней оказался так долог и тяжек, пусть не все, кто сотни лет назад дышал этой мечтой, дожил до этих дней – но все же она сбывалась на глазах. Да, Ост-ин-Эдиль был прекрасен. Но помимо радости сбывшейся мечты – пусть даже не своей, - он приносил боль. Звезда. Восьмиконечная звезда гордо сияла на знаменах, развевавшихся в одном ряду со знаменами с гербами Келеборна и Дома Арафинве, и словно взрезала своими лучами сердце, поднимая из глубин души горечь и сожаление обо всем, что было сотворено им под ее знаком. Раскаяние в том, что не смог остановиться, не прозрел вовремя, что не помог никому свернуть с этого гибельного пути, вновь и вновь сжимало виски. Хисэон не предполагал, что Келебримбор поднимет этот знак на своих стягах. Лорд Тьелпе. Слишком хорошо помнился его срывающийся от напряжения голос под сводами тронного зала Нарготронда, когда он отрекался от пути своего рода, принося присягу Ородрету. Так почему же теперь? Он уже не раз приходил просить о встрече – и каждый раз останавливался почти у порога, поворачивая назад. Отвага изменяла ему раз за разом, не давая сделать последние шаги. И это заставляло вновь и вновь откладывать возвращение в Линдон. Хисэон понимал, что пытается ухватить очень тонкую, тоньше волоса, нить, тянущуюся из прошлого. Можно отречься от былого пути. Можно принять эпессе и привыкнуть к нему, как к изначальному имени. Можно выстроить жизнь на пепелище былого. Но как отказаться от возможности увидеть того, кто был некогда дорог? Кто был дорог тем, кем дорожил и кого потерял? Друг брата, ушедшего так рано. Сын лорда и друга, с которым так долго пил из отравленной чаши Клятвы. Тот, кого в мыслях привык называть лордом Тьелпе. Но слишком горьким было расставание. Слишком страшной стала последняя встреча. И стыд за все, что было сделано, гнал Хисэона прочь. Быть может, он повернул бы назад и в этот день, не окликни его выходивший из дверей эльда. - Ты не впервые приходишь сюда, но не решаешься войти. Не стоит опасений – лорд Келебримбор не отказывает ищущим встречи. Хисэон не нашел ни объяснений, ни возражений. И сделал те последние шаги, на которые так долго не доставало решимости. Лицо Келебримбора, такое знакомое до мельчайших черт, и в то же время неуловимо изменившееся, стало бледным, как мрамор. Жили лишь глаза – внимательные, испытующие. Хисэон до боли закусил губы, чувствуя себя виноватым. Стоило ли приходить вот так, залитым кровью призраком прошлого? Он заставил себя не отводить глаз. Стоять перед Келебримбором было не проще, чем перед синдар из Дориата, перед выжившими в Гаванях, перед фалатрим. Горечь и раскаяние вновь хлестнули раскаленной плетью. В небольшом зале, где правитель Эрегиона принял незваного гостя, висело молчание. Хисэон уже начал склоняться в легком поклоне, чтобы попросить прощения и уйти. Но тишину разорвало негромкое приветствие. И его прежнее имя, которым его давно никто не называл. Келебримбор протянул ему руку – так, как это делают эдайн в знак открытых намерений. Хисэон смущенно замешкался на пару ударов сердца. И протянул руку в ответ. Почему-то эти мгновения до соприкосновения рук показались безмерно долгими. Как будто рука тянулась не через разделявшее их расстояние в пару шагов, а через все годы, что минули с того часа, как их пути разошлись. - Приветствую, лорд Келебримбор, - голос заметно дрогнул, привычное «лорд Тьелпе» умерло, не успев прозвучать, - прошу простить меня за то, что пришел. Я не хотел бередить тебе душу. Но не мог не сказать, что рад тому, что ты успел раньше сойти с пути, по которому пошли мы. Он не пытался скрывать чувств – от смущения и горечи до неловкой радости, - и говорил торопливо, опасаясь, что не сможет и не успеет высказать все. Однако за первыми словами все же последовали другие. Начало разговора было непростым. Они как будто держали вдвоем некий шар из тончайшего стекла, слишком больно ранящий ладони, чтобы его было легко удерживать, и в то же время слишком хрупкий, чтобы позволить ему упасть. Между ними уже не было прежнего тепла, но Хисэон (Ангалин, как его называл по прежней памяти Келебримбор, и у него не находилось сил поправить) на него и не рассчитывал. Слишком многое стояло теперь между ними невидимой нерушимой стеной. Слишком много было неутихающей боли и горечи в прошлом. А потому они говорили о настоящем и будущем. Но прошлое все же неотступно было рядом, как свернувшаяся в траве змея. Напоминало о себе неловкими паузами. Звездой о восьми лучах на гобелене, украшавшем стену. - Она смущает тебя, Ангалин, - это не было вопросом. Келебримбор всего лишь заметил, что взгляд гостя все время останавливается на звезде. - Да. С того самого дня, как я приехал в Эрегион и увидел знамена. Не предполагал, что вновь увижу,.. – он неловко осекся. Келебримбор медленно, раздумчиво кивнул, глядя на герб. - Они оставили после себя слишком много тьмы и крови – и ушли, все до одного. Я знал слишком много тех, кто при виде этой звезды вспоминал разрушенный дом и убитых близких, и слишком мало тех, кто вспоминал бы великие изобретения Феанора, песни Маглора или победоносные битвы начала Первой Эпохи. Я хотел, чтобы этот герб значил больше, чем тьма и боль – но только у меня было хоть какое-то право поднять ее, чтобы сотворить под ней что-то хорошее. Ангалин понимающе склонил голову. Да. Сотворить нечто, что смоет хотя бы часть крови и позора с этой звезды. У Келебримбора должно было получиться. В груди шевельнулось грустное мягкое тепло, удивительно схожее с тем, что он ощутил, когда осознал, что Лиммир стал взрослым. В этом новом, изменившемся Келебримборе, чувствовалась спокойная зрелость. Мудрость. И ровный свет, которого прежде не было. - Ты уже сотворил, - Ангалин указал глазами на золотящийся в предвечерних лучах город за высоким окном. Он говорил от души, без лести, то, что думал, - Ост-ин-Эдиль. Это уже немало. Разве не мечта возвести такие города в Сирых Землях зажигала некогда души многих из нолдор и вела их за собой? Алалмион грезил о подобном… Ангалин смолк, коря себя за упоминание о прошлом, за то, что не сдержался, упомянув имя брата. Келебримбор вздрогнул, услышав имя, но затем печально улыбнулся. - Мы все грезили об этом. Кто-то больше, кто-то меньше. И этот город сотворил не я. Его сотворили мы: Галадриэль, Келеборн, Гвайт-и-Мирдайн… каждый понемногу. Я бесконечно люблю этот город, но этого мало. Келебримбор замолчал, задумчиво глядя на город. Они подошли к окну ближе. - Я хотел бы остаться здесь, - тихо признался Ангалин. В этот раз молчание затянулось, и в нем чувствовалась скрытая неловкость. Казалось, Келебримбор не ответит. Но он все же заговорил, старательно взвешивая и подбирая слова. - Это будет сложно. В Эрегионе правлю не только я, но и Галадриэль с Келеборном. Они не будут рады тому, кто сражался за сыновей Феанора в Дориате и Гаванях. За эту жестковатую прямоту Ангалин был признателен – как признателен лекарю за горькое целебное питье. - Моя жена слишком любит море, чтобы с легким сердцем покинуть Линдон. Но мой сын хочет поселиться здесь, - он горько улыбнулся, покачав головой, - я забрал столько жизней эльдар, а дать сумел лишь одну. И самым трудным было рассказать ему, кем я был прежде. В памяти снова встали непростые разговоры с Лиммиром. Мучительные поиски ответов на его вопросы. И надолго воцарившееся между ними отчуждение, на преодоление которого ушло немало времени. - Жизни бы не пожалел, если бы только мог исправить хотя бы одну десятую всего сделанного! – горячо вырвалось у Ангалина прежде, чем он смог сдержаться. Сколько раз, мучаясь от слишком поздно пришедшего раскаяния, он задавал себе один и тот же вопрос: чем можно искупить былое? Но ответ так и не приходил. Пролитую кровь не вернешь обратно в тело. Остается лишь жить с пониманием жестокого урока прошлого, не скрываясь от тех, перед кем виноват, и не придумывая себе оправданий. Лицо Келебримбора стало отрешенным. - Я знал одного эльда в Гаванях. Нолдо из гондолиндрим. Он сказал мне важную вещь: некоторые дела нельзя искупить, но можно искупать все равно. Всю жизнь, пока можешь. Так, как сможешь. Ангалин опустил голову, голос прозвучал глухо. - Я слышал эти слова. Когда меня лечили после,.. – рука невольно коснулась груди там, куда в Гаванях ударил меч, оборвавший жизнь прежнего Ангалина, - лечили те, кому я принес горе и кровь. И это ранило больнее клинков. Я почти терял разум от… от всего, что наконец понимал. Не знаю, от одного ли нолдо мы их слышали, или нет. Келебримбор смотрел на него. Очень внимательно, будто искал ответ на некий одному ему ведомый вопрос. Потом едва заметно кивнул. - Тебе никто не станет чинить препятствий, если ты захочешь быть гостем в Эрегионе. Но здесь… здесь найдутся те, кто будет не рад тебе. - Я знаю, лорд Келебримбор, - вспышка яростной откровенности опустошила Ангалина, оставив лишь усталость пополам с грустью, ставшие его давними спутниками. - Если вдруг выйдет – не затевай ссор. - Даю слово. Звезда о восьми лучах в свете заглянувшего в зал предзакатного солнца сияла спокойно и ровно.